Silent night

На самом деле, он хочет рассказать об этом Стиву, потому что, черт, ну, это не один раз и уже определенно не случайность, и, наверное, Стиву стоит перестать смотреть жалобными глазами на каждый отчет, где не упоминается Зимний Солдат. Сэма останавливают две вещи. Нет, три. Первая из них — просьба самого Солдата. Потому что Зимний Солдат, несмотря на промытые ГИДРой и поджаренные в хлам мозги, явно что-то соображает и может решать за себя, и про перспективу связаться со Стивом высказался, может, и не очень понятно, но крайне однозначно. Вторая — тот факт, что Сэм консультант ВА, и, блядь, он видел свою долю переломанных судеб, видел солдат, возвращающихся с войны или плена. У Зимнего Солдата есть прогресс, очевидный прогресс, и Сэм, как человек и профессионал, боится, что может сделать с этим прогрессом неизвестная переменная в лице Капитана Америка. Третья — то, что Зимний Солдат ему доверяет. Господи, сраный всемирно известный убийца, слетевший с катушек, ему доверяет! Как это вообще его жизнь? В общем, Сэм не собирается рассказывать, но Сэм хочет, и Сэм думает об этом, и когда Стив начинает говорить о поисках Баки со своими грустными-грустными глазами, Сэм думает об этом особенно часто. Иногда даже почти открывает рот, чтобы сказать, но закрывает его, не в силах подобрать формулировку. «Между прочим, твой мальчик приходит ко мне по ночам?» Фу, блядь. Что за ересь?  — Внимание! — зовет Романоф, едва перешагнув порог, и Стив замолкает, а он сам прекращает пытаться найти правильные слова. — Есть новости по местоположению Зимнего Солдата, — Стив практически подпрыгивает на стуле, Наташа хмурится. — Ты слишком остро реагируешь, Стив, если…  — Я буду в порядке, — быстро говорит Стив. — Я хочу участвовать. Наташа смотрит с сомнением, Сэм уверен, что его взгляд, в принципе, не сильно отличается.  — О-окей, — тянет она после долгой паузы. — Солдата видели в Европе, в Париже. Судя по всему, он вооружен и продолжает какую-то миссию. Джет будет готов через двадцать минут. Сэм, ты с нами?  — Когда? — спрашивает Сэм, глядя на зернистое и размытое фото на экране планшета, очень темное и требующее изрядной доли воображения, чтобы дорисовать там Солдата. — Когда его видели?  — Позавчера, в районе трех часов ночи.  — Ты не думаешь, что его там уже нет? — со вздохом говорит Сэм. — У меня группа, — добавляет он с неискренней грустью. — Не могу их бросить, ты знаешь. Романоф смотрит на него с подозрением, но кивает. Стив тяжело вздыхает, и Сэм, извиняясь, хлопает его по плечу. Он надеется, они будут в порядке. Он уверен, они никого не найдут. Дело в том, что он точно знает, где был хренов Зимний Солдат позавчера в три часа ночи. Совершенно определенно — не Париж. Совершенно. Блядь. Определенно. Разумеется, Стив и Наташа не находят в Париже даже следов Зимнего Солдата. Разумеется, Стив расстроен. Разумеется, Сэм чувствует себя виноватым. Разумеется, Сэм ничего не говорит. Он хочет выпить перед сном, но бутылка виски в буфете оказывается пуста, как и вторая, спрятанная в глубине кладовки. Сэм замысловато проклинает гребанных суперсолдатских киборгов-убийц, позволяет себе банку безалкогольного пива, которая совершенно ничего для него не делает, чистит зубы и ложится. Может быть, он скажет Стиву позже. Может быть. *** Это было давно. Сэм Уилсон как бы поддерживает рекреационное употребление марихуаны и ее легализацию, но с тех пор, как он употреблял сам — прошло много и много лет. Это не значит, что Сэм не помнит запах травы. Сэм помнит. Сэм узнает его даже сквозь сон. Сэм принюхивается, убеждается, просыпается, открывает глаза. Солдат сидит на подоконнике. У Солдата в металлических пальцах зажат аккуратно свернутый немаленький косяк. Солдат курит.  — Какого хера, мужик? — спрашивает Сэм, сонно хлопая глазами и приподнимаясь на кровати на локтях. — Ты же не можешь опьянеть. Солдат поворачивается, его глаза немного красные, совсем чуть расфокусированные и очень расслабленные.  — Это Стиви не может, — говорит Солдат и делает еще одну глубокую затяжку. — А я деэф… дефеф… деэк… не та сыворотка, в общем, — заканчивает он, сплюнув, и затягивается снова. Если у Сэма и были сомнения относительно судьбы своего виски — они исчезают. Солдат курит. Сэм закрывает глаза. Возможно, ему надо обновить свой рецепт. *** Сэм опять просыпается от тишины, и Солдат сидит рядом, неподвижный, хмурый, серьезный, сосредоточенный. Это напоминает самые первые его визиты, и даже глаза его такие же усталые и обведенные темными кругами, и щетина на месте тоже. Сэм помнит, что за любым продвижением вперед всегда следует откат назад. Сэм профессионал, и Сэм готов к этому. Но это все равно пиздец.  — Уилсон, — говорит Солдат едва слышно, едва различимо. Сэм скорее видит собственное имя в движении его губ.  — Да? Он боится того, что последует за этим. Он читал дело Солдата, он очень хорошо представляет, какие травмирующие воспоминания могли всплыть в его голове, он понятия не имеет, что правильнее будет сказать, что будет правильнее ответить, чтобы вернуть Солдата в равновесие, хотя бы в относительное. Он понятия не имеет, что делать.  — Скажи мне, — говорит Солдат очень тихо, очень серьезно и очень мрачно. — Скажи мне правду. Сэм думает, что настал пиздец. Сэм готовится. Сэм тянется к телефону, как может незаметно.  — Уилсон, — твердо говорит Солдат после долгой паузы, — они правда в этом веке сошли с ума настолько, что отбеливают анус? Сэм молчит. Сэм смотрит, но лицо Солдата смертельно серьезно. Сэм берет телефон и звонит супервайзеру. Супервайзер, ожидаемо, не отвечает. Сэм снова смотрит на Солдата.  — У тебя есть еще косяк? — спрашивает Сэм. Солдат кивает. *** Сэм просыпается. Он, блядь, почти привык просыпаться, и это страшно. Сначала ему кажется, что его дивный, чудный сон про спа и массаж продолжается, потому что он отчетливо чувствует аромат — настойчивый и претенциозный, и прилипчивый — дорогой косметики. Сэм переворачивается на живот, что на самом деле немного неудобно, но запах становится словно ближе и отчетливей, различаются цветочные нотки и даже что-то вроде мангового мороженого. Сэм Уилсон не хочет просыпаться. Но. Просыпается. Потому что сквозь аромат масляно-мягкого спа-салона пробиваются запахи пороха и металла, которых никак не может быть рядом с этими двумя маленькими бархатными доминиканками с пряной кожей и темными гипнотическими глазами. Порох, металл и оружейное масло. Не массажное. Так что Сэм просыпается. Как привык. Блядь.  — Э-э-э… — растерянно тянет Сэм, щипая себя за ляжку. Больно.  — Чувак? — блеет Сэм, присматриваясь. Он щипает снова — это все еще больно. Он смотрит — и картинка все еще не меняется. Он мгновенно решает вообще ничего не говорить. Совсем. На мгновение он надеется, что ему показалось. Что что-то не так со светом, его глазами, его сознанием, гребаным сумасшедшим миром. Но нет. И это просто гребаный сумасшедший Зимний Солдат, во всем своем водолазно-бдсм-великолепии, способном одним видом отправить в обморок всю PETA, считая курьеров и грузчиков. Но его волосы. Вся его чертова модельная грива выкрашена в радужные оттенки: от нежно-розового до густо-фиолетового. Каждый ебаный волос на его больной башке переливается и блестит цветом, природой не предназначенным, словно Солдата аккуратно окунули головой в жидкий Дисней.  — Мужик, — все-таки нарушает данное себе же обещание Уилсон, — что с тобой случилось?  — Шварцкопф, — цедит Солдат, невозмутимо выщелкивая патроны из магазина глока.  — Иронично, — хмыкает Сэм, думая об абсурдности происходящего. Иногда ему кажется, что Стив тогда притащил к Сэму в дом не только Вдову и самоубийственные планы.  — Посоветовать салон? Даниэль и Майк тебе понравятся. Солдат поднимает взгляд на Уилсона, и весь этот радужный пиздец колышется шелковой волной и блестит, и даже просто выглядит мягким. Сэм почти хочет потрогать. Сэм определенно хочет надавать себе по рукам и лицу и вымыть глаза с мылом. Потому что самый абсурдный из абсурдных абсурдов в том, что Зимнему Солдату — идет. И это пиздец. Это самый пиздецовый пиздец из всех пиздецов.  — Отлично, — говорит Сэм. — Не надо, — говорит Сэм. Сэм переворачивается на другой бок, закрывает глаза и засыпает. В его сне Зимний Солдат с радужной гривой, цветочной гирляндой на шее и двумя глоками в руках с непроницаемой мордой отплясывает под островную музыку. Потом музыка останавливается.  — Л’Ореаль, — говорит Солдат из сна голосом профессионального промоутера с непередаваемым французским прононсом глядя прямо ему в глаза. — Потому что вы этого достойны. Солдат наводит на него оба глока. Солдат стреляет. Сэм просыпается снова, но в комнате — слава, блядь, богу! — пусто. «Шварцкопф, — думает Сэм. — Он говорил Шварцкопф». Сэм еще долго не может заснуть. *** Сэм просыпается. Солдат традиционно нависает над ним, радужные пряди скрывают лицо, превращая застывшую фигуру в мрачную аллегорию очень гейской смерти. Сэм думает, что виски на ночь было плохой идеей. Сэм протирает глаза.  — Знаешь, Сэм, — начинает Солдат, и Уилсон чует подставу, как всегда, — я очень обучаемый. Я многое могу понять. Я очень, блядь, понимающий. «Я тоже», — думает Сэм, и эта мысль пронизана чем-то, похожим на прокисшую тоску.  — Я понял механику Уолл-Стрит, — продолжает Солдат, постукивая по металлической ладони свернутой в трубку газетой, — я понял войны во Вьетнаме и Ираке, я понял прайд-парады и феминизм. Я понял даже Кристиана Грея, хотя это было на грани, честно. Но я вот не понял вообще, когда штурмовые винтовки армейского типа, под 5,56, начали продаваться в пригородных моллах вместе с вентиляторами и стиральным порошком на одной полке. Когда, Уилсон? Как, Уилсон? Когда, как и нахуя? Зимний раздраженно дергает головой. Розово-оранжевая прядь волос плещет вокруг его шеи, как пижонский шелковый шарф. Сэм вздыхает. Что он может против второй поправки и законов об огнестрельном, где каждый штат творит, что хочет. И, между прочим, творит и славится самым низким показателем преступности в стране вот уже который год.  — Переезжай в Вермонт, — говорит Сэм, просто чтобы не молчать и угадывая нежное отношение Зимнего к оружию, — или Висконсин.  — И буду выращивать коров, — тянет Зимний, глядя в окно. Сэм представляет это вот все. И очень хочет спать без снов. Пожалуйста. Ну, боже, блядь, пожалуйста!