Спустя 2000 лет

Она приходила в себя довольно быстро и вскоре уже смогла самостоятельно передвигаться. Проблема заключалась в одном – она ничего не помнила. Лиама Монтегг. Это все. И никто о ней ничего не знал, ни в каких документах о ней не упоминалось. Эрвин решил, что держать ее под стражей не имело смысла: он легко распознавал ложь, а эта девчонка абсолютно искренне задавала глупые вопросы и не понимала, что происходит. Странно, конечно, что она была в форме разведки, но никто ничего о ней не знал. Хотя нет, кто-то возможно и знал: Леви. Когда они пришли в палату к девушке и Леви посмотрел на нее, Эрвин кожей почувствовал, как его друг напрягся. Он что-то пробубнил про то, что спутал ее с другой, и на этом из него и слова не вытащить было. А может и правда случайно спутал – кто его поймет. Аккерман всегда был сам себе на уме. А Леви не мог перепутать. Эти глаза. Еще тогда, когда он в первый раз увидел ее, она показалась ему знакомой, но это был сущий бред: если дети в Подземном городе пропадали, то точно можно было их хоронить. Он и похоронил. И забыл о них. Не то, чтобы он не был им благодарен, но попросту не видел смысла их жалеть: на кой черт жалеть трупы? А потом он увидел ее глаза: один зеленый, другой карий. Ошибки быть не могло: это она. Только без брата. И без памяти. Почему-то девчонка не выходила у него из головы. Погруженный днем в работу, он напрочь забывал о ней, но вечером ее черты возникали перед лицом. Призрак из прошлого. Напоминание о жизни в самой заднице. На большой и провонявшей помойке. Очень красивое напоминание. Нет, она совершенно точно не нравилась ему, но объективно он оценил ее красоту: длинные рыжие волосы, бледная кожа, разноцветные глаза. Нос чуть вздернут, но совсем немного, ровно настолько, чтобы это было милым. Маленького роста, ниже Леви. Тоненькая и хрупкая – коснись ее, и она сломается. А еще за почти 20 лет, что он ее не видел, она научилась очень грустно смотреть, и ее взгляд проникал в самую душу и застревал в мозгу. Он не мог не думать о ней. Она действительно ничего не помнила, и это ее удручало. Пыталась. Вывернула карманы своей формы в поисках чего-то, что могло бы напомнить ей о ее жизни. Ничего. Совершенно. И подкладки пусты. Где-то там ее ждали родные, возможно, жених, а она даже не могла вспомнить, есть ли хоть кто-то на этом свете, кому она дорога. А еще ее страшили рассказы о титанах. Оказывается, более ста лет назад человечество оградилось от них стенами, но они все равно прорвались. И люди тоже могли становиться титанами. Ей было страшно, хотелось сбежать. По вечерам, оставаясь в палате одна, она съеживалась на постели и плакала. От страха и безысходности: ей некуда идти, кроме как в разведку. Они нашли ее, они за ней наблюдали, не хотели отпускать. Она не хотела видеться с этими гигантами, она не хотела, чтобы ее сожрало большое человекоподобное существо. Но иного выхода не было. Лиама, поправившись, переехала с новобранцами и элитным отрядом Леви в замок в отдалении от людских глаз. Этот Леви ее напрягал: всегда мрачный, он мерзко и смачно ругался и пристально смотрел. Особенно на нее. Лиама заметила, что хоть капитан с ней почти не разговаривал, он часто смотрел на нее. Издалека. Из другого конца зала. Из окна. Этот взгляд заставлял напрягаться и отворачиваться в сторону, лихорадочно переключаться на мысли о чем угодно, помимо этого взгляда. Но ей нравился его отряд, особенно Петра. Петра была веселая и задорная, много шутила и сплетничала. По вечерам она брала с собой Лиаму к отряду, и они пили вместе чай. А еще отряд занимался ее тренировкой. Надо сказать, что для человека, который ничего не помнит, Лиама быстро осваивалась: УПМ давалось ей легко, дралась она умело, с точностью резала макеты, безупречно держалась в седле. Тело выдавало в ней опытного бойца, хотя Кит Шадис наотрез отказывался узнавать в ней свою ученицу. Не было у него такой, и все тут. Но с этой загадкой можно было разобраться потом, а сейчас были проблемы поважнее. ** Лиаме часто не спалось: снились кошмары. Незнакомые места, мерзкие рожи титанов. Уже который раз она просыпалась в холодном поту оттого, что съели двух человек – мужчину и женщину. Во сне у нее подкашивались ноги, она просто молча наблюдала, как эти люди лишались конечностей, частей тела, а затем жизни. Она понятия не имела, кто это, но почему-то каждый раз, проснувшись, плакала. Еще ей снился какой-то молодой человек: такой же рыжий, как она, зеленоглазый. Разве что выше на полторы головы. По ночам она хоронила его: путь до его гроба выучила вдоль и поперек. Заканчивалось все на крошечной родинке высоко на шее – после нее все пропадало, она падала в пропасть в полной тьме. Лиама не любила спать. Она всячески оттягивала тот момент, когда нужно ложиться в постель, так что Петра порой просыпалась далеко за полночь от скрипа кровати по соседству – девушка наконец ложилась в постель. Лиама полюбила пить чай по ночам. Или забираться на крышу и смотреть на звезды. В первый раз, когда она легла на холодную гладь крыши, зрелище чистого неба, усеянного блистающими точками, поразило ее до глубины души: она даже забыла, как дышать. Просто смотреть на звезды и представлять, как мал ты и как велик мир. Как едино все, что есть в этом мире. Как свет из прошлого касается тела, рассказывая о былых днях. Она совсем замерзла тогда и шла в свою комнату дрожа. И со слезами восторга на глазах. Потом того урагана чувств уже не было, но она все равно с замиранием сердца смотрела на звезды. Чаепитие ей тоже нравилось: она любила быть одна, а ночью в столовую никто не заглядывал. Она кипятила чайник, заваривала себе чашечку ароматного напитка и, скрестив по-турецки ноги, не торопясь его выпивала. Ей нравилось сидеть в тускло освещенном помещении и думать о своем. Например, она пыталась вспомнить прошлое. И почему-то ей казалось, что частично она его могла вспомнить: капитан Леви казался до боли знакомым. Она отгоняла эти мысли, убеждая себя, что узнай он ее, обязательно сказал бы об этом. И все-таки она была уверена, что видела его уже. Может быть, очень давно, но видела. Леви хотел поговорить с этой девушкой. Мысли о ней его изводили, и от этого он не мог уснуть и злился. Он даже не знал, о чем говорить с ней. Она не помнила ничего и в добавок смертельно боялась его. Он заметил это: она вздрагивала, отворачивалась и пыталась как можно скорее выпасть из его поля зрения. Это раздражало. И заставляло еще больше думать и невольно выискивать рыжую макушку в толпе новобранцев – она с ними с утра до вечера якшалась. А еще эти глаза. Когда она посмотрела на Леви в первый раз, где-то внутри него все перевернулось и скрутилось в трубочку. И так было всегда, когда разноцветные глаза девушки пересекались с серо-голубыми глазами капитана. Всего-то на мгновение – она тут же отводила взгляд. Этого хватало, чтобы он потом был сам не свой. Ханджи все замечала – она была чертовски наблюдательна – и посмеивалась. Бандюга капитан влюбился? Да это же событие века! Женщина старательно искала способы поговорить о девушке, каждый раз терпя крах. Попробуй, разговори капитана – он только пуще в себе закрывался и вдобавок язвил. И все же, раз Ханджи решила, что Леви должен сойтись с этой девушкой, то Ханджи своего добьется. И ключик к достижению цели не заставил себя долго ждать: девушка по ночам одна сидела в столовой. Ханджи заметила это случайно и старательно следила каждую ночь за ней целую неделю: когда холодно, Лиама шла в столовую, а когда тепло – на крышу. Это забавляло: они оба, и Леви, и Лиама, не спали по ночам. Вот уже есть что-то общее! Как-то в прекрасный прохладный вечер Ханджи подарила капитану мешочек чая со словами: «Вот, это поможет заснуть». Леви очень долго ворчал, что подарки Ханджи – кот в мешке, и принимать это внутрь смертельно опасно, но все же подарок взял. И когда отчаялся заснуть, пошел в столовую. Она была там: из пледа торчали яркие кудри, и к столу тянулась тонкая рука. Живот скрутило: он завтра убьет четырехглазую. А пока надо было что-то делать. Он сделал шаг вперед и вышел из тени. Девушка тут же заметила его и нервно подскочила: -Доброй ночи, капитан Леви! Я уже ухожу, не буду Вам мешать! Она едва ли не в первый раз сказала ему что-то, но радости это не прибавило: неужели Леви настолько страшный? Девушка поднялась со своего места резко, и плед скользнул на пол. Она стояла перед ним в длинной рубашке и с чашкой чая в руке. Красная как рак. Волосы распущены, спускались до поясницы: она перекинула пряди через плечи, и локоны водопадом спускались куда-то к талии. Леви отвел взгляд: очень сложно смотреть на такое и оставаться безучастным. -Сядь на место, рыжая. Я поговорить пришел. Леви мысленно избил себя: поговорить?! О чем, твою мать?! Он ведь хотел только чашку чая на ночь выпить. Девушка неловко поставила чашку на стол и расплескала содержимое. Начала что-то бубнить себе под нос, побежала за тряпкой. А он стоял и пялился на нее пуще глупого подростка. И когда это женский пол вдруг начал его интересовать? А у нее не застегнуты верхние пуговицы, и он увидел, как сквозь тонкую кожу проступают ключицы. Ей здесь не место, этой маленькой девочке. И сколько ей лет? Если это в самом деле она, то где-то около 27. А выглядела она не старше новобранцев. Такое вообще возможно? Лиама хотела провалиться сквозь землю: нет, она не против, чтобы ее одиночество нарушили, но не он! Капитан опять зло смотрел на нее, явно сердясь, что она тут. А она еще и чай пролила, такая неуклюжая, что самой от себя противно. А еще она одета не в форму: как сидеть перед капитаном в одной рубашке и не краснеть? Хотелось убежать, но он пришел о чем-то поговорить. И о чем ему разговаривать с ней, она ведь ничего не помнит, ничего не знает. Лиама вытерла стол, тряпку сложила и оставила на скамейке. Укуталась обратно в плед, но уже не уюта ради, а, чтобы спрятаться от сердитого взгляда. От свечи в пляске разбегались тени, и парочка их легла под глаза капитана. Он тоже не спит по ночам? -О чем Вы хотели поговорить, капитан Леви? Голос невысокий, мягкий, обволакивающий. Он прикрыл глаза на пару мгновений, но тут же одернул себя: что-то слишком много капитан позволял себе в последнее время. -Почему не спишь так поздно? Не спит поздно? Об этом хотел поговорить капитан? Девушка не ожидала такого вопроса и в удивлении уставилась на Леви. Почему-то теперь не получилось отвести взгляд. Они сидели и пристально смотрели друг на друга, и между ними была только тишина. Лиама первая нарушила молчание. -Ничего особенного, просто иногда кошмары снятся. -Какие? Ему правда интересно? Кошмары…Леви тоже видел кошмары, когда удавалось заснуть. О прошлом, о погибших товарищах, о матери. Иногда мозг выдавал такие фееричные картины, что он даже не мог понять, что снилось – просто становилось нестерпимо жутко. Но у него была причина видеть кошмары – его поганая жизнь. А у нее? Не верилось, что такая девушка могла пережить что-то страшное. -По правде говоря, я не знаю, что именно я вижу: в основном это смерть каких-то людей. Возможно, я знала их. Возможно, они были мне дороги, но я ничего не помню…От этого даже горько: я не могу скорбеть по ним. А может быть, это просто сны. Только сейчас Лиама заметила, что смотрел капитан вовсе не сердито: пристально и серьезно, но не сердито. Это только сейчас, или она попросту не обращала раньше внимание? -А Вы…Почему Вы не спите, капитан? Опять посмотрела на него. Леви очень хотелось уйти и спрятаться, но в то же время эта девчонка в пледе дарила какое-то спокойствие. Такая домашняя, уютная. Разве что слегка зашуганная. -Бессонница. -Я могу...? Полезла в душу к нему? Как бы не так! -Нет. Он и сам не понял, почему заткнул ее. Просто не любил говорить об этом: его сон – его слабость, а слабым капитан хотел выглядеть в последнюю очередь. И в итоге лишний раз напугал ее. Лиама вздрогнула и отвела взгляд. Вот теперь он точно сердитый, но она же ничего такого и не сделала! Очень странный человек. И злой. -Эй, рыжая. Мы ведь знакомы с тобой. -Что Вы имеете ввиду? -Ты и твой брат жили в Подземном городе. -Что такое Подземный город? Они знакомы?! Нет, Лиама иногда думала об этом, но не считала подобное возможным. А тут, оказывается, знакомы…У нее был брат. В сердце невольно кольнуло: вспомнился путь к гробу, бездыханное тело. И родинка. -Интересно, ты тупая или прикидываешься? Город под землей, ясно же. Усталость накатила вместе с раздражительностью. А он ведь не хотел пугать ее, но делал только хуже. Придурок. -Там живут отбросы общества. Большая помойка, гнилье, в котором все живое быстро гибнет. Я там родился. И ты с братом тоже. -Возможно, но я не помню этого… Вы не могли бы рассказать? Он хамил и вел себя по-свински, но она верила ему. Почему-то верила. Нет, понятно, почему: она его узнала и цеплялась теперь за него как за ключик к тайне. Вдруг она что-то вспомнит? -Да что рассказывать-то. Вам с братом было где-то по 7 лет, мне – 10. Меня ранили сильно в живот, я лежал в подворотне и подыхал как псина. Вы меня зачем-то взяли к себе, лечили. Мы жили на чердаках и в подвалах почти месяц, а потом вы оба пропали. Я думал, вы померли, это было логично. Даже успел забыть об этом. А ты вот, живая. -А как Вы меня узнали? Мы были тогда совсем детьми, получается… -А ты посмотри на себя в зеркало. Тебя хрен не узнаешь. Ты встречала еще рыжих девушек с разными глазами? Я вот один раз. И это была явно ты. Ту мелочь звали так же, только я фамилию не знал. Лиама и, как его. Твою мать, забыл. А, точно. Закк.