Торговец Местью

Акт III

Славная смерть

Это абсурд, вранье: череп, скелет, коса. «Смерть придет — у нее Будут твои глаза.»

Натюрморт (Иосиф Бродский)

      Каждый раз, когда Алтан вспоминал ее лицо, оно было немного другим.         Иногда он представлял ее глаза чуть более широко посаженными, чем они были на самом деле. Иногда — слишком близко. Или щеки — то совсем худые, то слишком округлые. А ее ладони? Иногда они были слишком холенными для главы клана, а порой представлялись грубыми, сплошь в мозолях от долгой работы с ножницами и иглой. Иногда на ней было статное одеяние, иногда — простое рабочее платье. Она была разной, но все же оставалась собой. Он потерял ее, но она всегда была рядом. Каменное сердце Дагбаева разрывалось на части, когда… когда…         Мамы не стало уже очень давно, и он чувствовал, как постепенно забывает ее. И это была самая острая грань его скорби. Он цеплялся за памятные вещицы, отчаянно пытаясь собрать все, что осталось от его дорогого человека. Даже портрет, который, казалось, передал все до последней морщинки, не позволял ему дорисовать в голове все детали, когда он, прикрыв глаза, обращался к памяти. Но чем больше проходило времени, тем чаще она его подводила.         «Мама, почему ты покидаешь меня?» — сокрушался Дагбаев. Возможно ли, что дело было в нем самом? Быть может, что-то глубоко внутри пыталось защитить его, заставляя забыть все связанное с тем страшным днем, к которому он тщетно возвращался, стараясь держать ненависть в себе как можно дольше? А может, нужно было что-то, что помогло бы освежить память? А может, отпустить…         В комнату осторожно постучали, отвлекая молодого господина от душераздирающих мыслей. Это мог быть только один человек.   — Тук-тук, — в дверном проеме показалась макушка Юрия, а спустя пару мгновений и все остальные части тела. — Можно?   — Да, входите, — Дагбаев сла́бо улыбнулся, останавливаясь у приоткрытой деревянной двери, и сделал приглашающий жест. — Я как раз хотел с Вами побеседовать.   — Мне Вадим уже сообщил. А заодно стоит ли нам отметить поимку Разумовского и скорую над ним расправу? — учтиво спросил юноша, держа в руках поднос с двумя бокалами шампанского. — Мы славно потрудились, пора и «честь знать». Вы как думаете? Так сказать, совместим приятное с полезным, — он мельком взглянул на настенные часы и добавил: — Время еще есть.         Взяв предложенный напиток, Алтан сделал глоток, не обращая внимания на странное послевкусие. Он с трудом признался самому себе, что ему и вправду стоило расслабиться, но что-то упорно мешало это сделать.         Они сели друг напротив друга в кожаные кресла, где можно было, пожалуй, даже спать, и оба замерли в молчании.   — Вас что-то гложет? — заметив удручающий взгляд, Торговец решил начать разговор первым: — Поделитесь со мной?         С минуты никто не отвечал, была слышна только мелодия оркестровой музыки, которая отдаленно напоминала похоронный марш.   — Меня все не отпускают мысли о той девчонке.         Неужели Макарова настолько верна Разумовскому, что готова закрывать глаза на его преступления? Или все из-за долга семьи и неотесанного братца? Или она воспылала к нему дружескими чувствами? Но на эти и многие другие вопросы, которые крутились в голове Алтана, ответа не находилось.         Юрий поднял черные брови и демонстративно прикрыл глаза рукой, дабы показать, что он ожидал не такого «откровения».         Несмотря на столь явное недовольство собеседника, Дагбаев все же решил закончить свою мысль:   — Скажите, с чего была такая уверенность в том, что девчонка станет нам помогать и не будет вмешиваться? — даже сейчас он боялся, что она все испортит. Влетит в окно в своем навороченном костюме и героически спасет Разумовского и его дружка. Допустить такого поворота событий он не мог. — Они, как-никак, учитель и ученик.   — Ну, иногда ученик может не разделять взглядов своего наставника. Валерия еще юна и не понимает всей серьезности ситуации, — поспешил успокоить его Юрий. Он ловко перекинул бокал в свободную руку, не переливая содержимого. — Признаюсь, изначальный план состоял в переманивании девчонки на нашу сторону, и, к моему сожалению, он оказался провальным, — глубоко вздохнув, Торговец сделал печальную паузу. — Но не переживайте, каждому есть что терять. А ей в том числе. Поэтому шанс того, что она прервет наш вечер, меньше нуля.         Слова Торговца не произвели на Алтана должного эффекта, а потому парень добавил в голос теплых, но уверенных ноток:   — Все будет в лучшем виде. Ведь я всегда устраиваю красивые казни.         Но как бы ни сверкала улыбка на лице Торговца Местью, расслабиться и воспринять происходящее как нечто обыденное у молодого господина не выходило.   — Кстати…   — Вы раньше были знакомы с Разумовским? — спросил Алтан, в свою очередь, прервав на полуслове собеседника. Тот посчитал это весьма невежливым, но ситуация и статус Дагбаева позволяли такие вольности. Однако беседа стала приобретать зачатки допроса с пристрастием.         Хотя внутри Юрий негодовал, что именно послужило причиной столь явного обвинения, скрытого под простой вопрос, но на его лице не дрогнул ни один мускул, и он вновь расплылся в обольстительной улыбке.   — Ха-ха-ха, ну и шуточки. А Вадим говорил, что у Вас нет чувства юмора, — он весело рассмеялся и так энергично похлопал по креслу, что малая часть шампанского попала на обивку. Заметив это, он аккуратно поставил бокал на стол. — Прошу прощения.         Кому-кому, но Дагбаеву было не до веселья. К тому же в нем потихоньку начал разгораться огонь праведного негодования. Что смешного он сказал? Вопрос весьма логичен. Алтан тоже изучил дело Разумовского вдоль и поперек и узнал, что целью терактов, взрыва на площади Восстания и резни в Венеции было одно — месть. Месть конкретному человеку, а именно майору Игорю Константиновичу Грому. А кому как не к Юрию за этим обращаться. Может, из-за него и погибла…   — Бессмыслица.   — Что?   — Говорю, что месть Разумовского бессмысленна и беспочвенна. Я за такое не берусь, — неожиданно виноватым тоном продолжил Торговец. — Сергей был заслужено отправлен майором в СИЗО и мстил он только потому, что считал свои убеждения и мотивы косить людей направо и налево оправданными. А добросовестный полицейский, который исполнял свой непосредственный долг, отправил его в тюрьму, — в голосе его зазвучали ледяные нотки, словно осенним морозцем повеяло. — Альтер эго не вынесло такого позора, и Сергей решил расквитаться. Безусловно, эффективно и оригинально, но я даже местью назвать это не могу. Сплошная бессмысленная показуха, — на последнем слове он поднял два пальца и загнул их, изображая кавычки. — В отличие от Разумовского Вы потеряли кое-что очень ценное. В Вашем стремлении отмщения есть смысл и вкус. Отсюда следует, что я непричастен к смерти Вашей матери. Надеюсь, я Вас убедил.         Ничто из сказанного не могло изменить отношение Алтана к его личной трагедии, поэтому он отказался от попыток докопаться до истины и перенес разговор в иное русло:   — А что насчет приглашений? Как Вы и просили, они были доставлены. И опять же, почти все пришли. Откуда была такая уверенность?         В горле пересохло, а его слова звучали очень тихо. А потому Дагбаеву показалось, что придется повторять свой вопрос. Он выразительно покосился в сторону оставшегося в бокале шампанского.   — Ох уж этот вечный вопрос: вершить суд или не вершить суда, прощать или не прощать? Я вот убежден, что непременно вершить и непременно соразмерно карать. Что же касается прощения, милосердия, есть такое выражение: «Что может себе позволить человече, не может позволить себе Всевышний». Человек по своему разумению и по своему ви́дению целесообразности может простить и виновных, Бог же прощает только раскаявшихся и только тех, кто может исправиться. Так что Божий суд не только не милосерднее людского, но и гораздо строже. Иногда люди, не имея сил на прощение, отмахиваясь, «в сердцах» восклицают, мол, Бог простит. По моему скромному мнению такого быть не может. Если уж люди не прощают, то Господь и подавно. Если, конечно, суд был праведным. А у нас он праведный. И пропустить такое событие — верх кощунства.         Алтан не был глубоко верующим, а после трагедии и вовсе потерял всяческую надежду на то, что он под чьим-то покровительством. Но в изречении Торговца не слышался скептицизм. Напротив, в его словах чувствовалась убежденность, воля и уверенность. Причин сомневаться, кроме своего неверия в невероятное, Дагбаев пока не видел и решил попросту принять их на веру, да и что еще ему оставалось в его-то состоянии?         Откинувшись на спинку кресла, взор молодого господина вновь упал на портрет. Рассматривая его, он надеялся, что это каким-то чудом вернет ему маму… или хотя бы ее образ. Но воспоминания продолжали меркнуть, и он уже почти не помнил ее лица.         В одном Алтан был уверен, она бы осудила его за деяния, совершенное исключительно из мести, но в глубине души Дагбаев знал, что сделал это не ради нее само́й. Он сделал это ради себя, и покоя ему это не принесло.         Дагбаев покрутил в ладони свой золотой кулон, ища утешения, и заметил на внутренней стороне крохотную надпись. Это была старая присказка, которую он частенько слышал от мамы, но никогда толком не понимал: «Отдавай все, дабы все жили».         Теперь эти слова прогремели в разуме Алтана подобно горну, и осознание ошеломило его опьяненную голову.   — А что насчет оплаты? — заплетающимся языком поинтересовался Дагбаев. — Я так и не услышал прейскурант на Ваши услуги.   — Это мы всегда успеем, — сказал Юрий мягким тоном и с задумчивым видом подошел к портрету. — Ваша матушка выглядит великолепно на этом холсте. Я больше чем могу быть уверен, что она была прекрасным главой клана. Жаль, что ее сын не очень дальновиден.   — О чем это Вы?   — Вы же знаете, что после поимки Разумовского я пошел на деловую встречу? — в ответ молодой господин рассеянно кивнул, припоминая что-то такое. — Так вот, я заключил новый контракт.   — Могу Вас поздравить. Без работы не останетесь, — хмыкнув, пробормотал Дагбаев. — И кому в этот раз собираются мстить, если не секрет?   — Ой, да там и скрывать-то нечего. Очередной богатей, который возомнил себя вершителем судеб.         Медленно, но верно, алкоголь давал о себе знать, и уже через несколько минут Алтан смотрел на собеседника сквозь помутненный взгляд. Тот поджал губы, словно над чем-то размышляя. От напряжения его кожа на подбородке побелела, отчего появилась пара веснушек.   — Но это еще не все? — медленно произнес молодой господин, стараясь подбирать слова. — А кто клиент?   — Жертва перестрелки в «Золотом Востоке».         Брови Дагбаева поползли вверх, а алкоголь выветрился за считаные секунды, когда он услышал последние слова. Холодный пот покрыл каждую клеточку его тела, заставляя непроизвольно и глубоко дышать. Голова резко заболела, отчего он выпустил бокал, и тот с оглушительным звоном разбился о пол.   — Вадим… — имя невольно слетело с губ.         Алтан вдруг почувствовал, как в мозг будто ввинчивается тонкое сверло. Он смотрел в лицо Юрия всего долю мгновения, но успел разглядеть, как под кожей лба что-то шевелится. Нет, даже не так… Вместо черепа, у Юрия была тонкая кожистая оболочка, под которой пульсирует что-то чудовищное. Свет внутри света, рвущийся наружу.   — Как интересно получилось, — начал Торговец, но губы его не шевелились. Его слова просто вспыхивали в мыслях Дагбаева, словно они были его собственными. — Вам следовало быть чуточку терпеливее и не предпринимать никаких мер до моего прибытия.         Молодой господин понимал, что нужно срочно выбираться отсюда, но бежать он не мог.         В следующую секунду все предметы вокруг начали кружиться в безумном танце под жгучий смех Торговца Местью, а его самого выворачивало наизнанку.   — Взмах крыла бабочки в прошлом стал неугасимым штормом в будущем. Этот шторм настиг Разумовского, а теперь и Вас, — повседневным тоном сообщил Юрий, как будто это не перед ним корчится в муках человек. — Месть порождает месть. Поэтому да, без работы я не останусь. Никогда.         Но Алтан уже не разбирал, что ему говорят. Упав на колени, он начал ползти к выходу из кабинета, стараясь не терять сознания. Дагбаев пытался звать на помощь, но из его горла вырывался лишь тихий хрип. Когда сил на сопротивление не осталось вовсе, он рухнул на паркет.   — Мама… Вадим… Помогите… — прошептал он, уже не надеясь на чудесное спасение.   — Сегодня ночь великого откровения.         Поздно. Слишком поздно. Торговец прожигал взглядом, приковывая к месту. Дагбаев не мог издать ни звука.   — Вижу, Вам больно, — с мнимым сочувствием обратился к нему Юрий. — Не переживайте, скоро все закончится, и Вы перестанете испытывать боль, страх и отчаяние. Я дарую Вам блаженный покой.         В голове Алтана вспыхнули образы, как свет падающей звезды, и моментально угасли. Перед ним открылись реальности, о которых он не мог ничего знать, а они яркими картинами появлялись в голове, словно воспоминания из прошлого. Они танцевали среди обрывков мыслей и, подобно акробату, балансировали на грани понимания.   — Глупец! — продолжал Торговец, и его тон возрастал по мере того, как он говорил. — Я предупреждал, что конец неизбежен. Месть — голод, который поглотит этот мир со всеми страданиями. А вместе с миром — всех вас!         Разум молодого господина разрывался. Мысли проносились так быстро, что отследить их было невозможно.         Он теперь видел себя в тени слишком огромного зеркала… Почему оно столь огромно, почему в нем отражался… Он сам?         Внезапно дверь распахнулась и в кабинет влетел Вадим, держа на мушке ухмыляющегося Юрия, которого не могла не забавлять такая ситуация.         Увидев, как корчится перед ним Алтан, он выстрелил в юношу пару раз, но все пули пролетели сквозь тело, не причинив тому никакого вреда.   — А вот и Дракон, — Торговец Местью недобро рассмеялся. — Пожаловали за своим сокровищем?         Мужчина побежал на него, глаза его сверкали от ярости. Но неожиданно Юрий щелкнул пальцами и, словно змеи, вокруг Вадима образовались щупальца черного тумана, которые впились в грудь смертного, пробив ему ребра и пронзив сердце. Он упал на колени и его лицо исказилось от боли.   — Сукин сын! — выплюнул Дракон свои последние слова и почувствовал, как что-то теплое стекает по подбородку.   — Кажется, или картине не хватает ярких красок? — Торговец резко сжал кулак. На мгновение Вадим замер. Затем началось отделение души. Подобно тому как медленно рвется грубое полотно, так и душа мужчины мучительно отрывалась от него самого. Его тело корчилось в сильных судорогах, разбрызгивая кровь по стенам и неровными каплями попадая на портрет. — О да, кровь будет уместна.         Алтан на происходящее зверство перед его лицом никак не реагировал. Так много криков звучало одновременно у него в голове, что они сливались в один протяжный вой, но его глаза округлились от ужаса, когда он услышал знакомый голос, врывающийся сквозь нестерпимую боль. Он услышал звук, который боялся больше всего, — крик боли Вадима и его предсмертный хрип.   — Что ты сделал?! — закричал молодой господин, наблюдая за тем, как тело Дракона медленно оседает на пол. Алтан стал озираться, пытаясь найти, что бросить. Под руку попался стул, и он изо всех сил швырнул его в убийцу. Но стул пролетел сквозь него так же безрезультатно, как и пули.   — Жизненный опыт меняет нас, не правда ли? Когда на глазах умирают дорогие нам люди, мы меняемся, однако они не исчезают насовсем. Память о них служит высшей цели. Под их влиянием мы становимся теми, кто мы есть, — я сделаю Вас тем, кто Вы есть, — рот Торговца Местью растянулся то ли в зловещей улыбке, то ли в оскале. — Я жажду не Вашей смерти. Теперь Вы — это я, — он притянул пойманную душу, ярко-мерцающую на конце его пальцев, и заточил ее в черном тумане. — А все Ваше — отныне мое.         Разрастающийся туман был нематериален, но разум Алтана готов был хвататься за любую соломинку, чтобы выкарабкаться из-под душащего гнета Юрия.   — Месть попробовала эти воспоминания на вкус. И теперь хочется еще.         Дагбаев силился что-то сказать, но слова ускользали из его сознания.   — Месть приняла новую форму. Обрела новую… возможность, — кожа Торговца начала покрываться мелкими трещинами, словно стекло. — Мне дано было узреть конец мира, где не осталось ни света, ни тьмы, и воцарилось ничто. Это было неправильно. Вот мое сегодняшнее откровение, молодой господин, месть объявила свою волю, — кусочек за кусочком тонкие лоскутья отделялись и рассыпались прахом. — Она ждет под океаном черного тумана. Она жаждет… Вас, Ваших воспоминаний, Вашего опыта, самого Вашего существования. Она хочет получить все.         Алтан из последних сил постарался встать, но земля уходила из-под ног. Внезапно расширившийся черный туман, словно про́пасть, начала заглатывать все: и мебель, и тело Вадима, и его, а Юрий в новом облике пари́л над ними, наблюдая, как все летело в пульсирующее живое ничто.   — И она, — загробным голосом закончил Торговец, — это получит.         Мгновение до падения, и Дагбаева резко схватили за кулон, не давая окунуться в пучину беспросветной тьмы.   — Ну, давай! — без страха в голосе выкрикнул он, широко раскинув руки в стороны. — Чего же ты ждешь?!         Вокруг них яростный угольно-черный туман бушевал, словно желая уничтожить все на своем пути. В его языках мелькала мерзкая улыбка Торговца Местью. Лицо напротив — отражение его собственного. Его усмешка. Его глаза. Его жизнь. Перед ним стояла смерть. Перед ним стоял он сам. Именно это заставило Дагбаева утратить последнюю надежду, и к нему снова подступило отчаяние.   — Пожалуй, — не-Алтан пару секунд с интересом рассматривал кулон, после чего резко дернул его на себя. Золотая цепочка порвалась, а ее звенья разлетелись в разные стороны. — Это станет неотъемлемой частью моего нового образа. Я дарю Вам славную смерть, молодой господин.         Он все быстрее летел вниз, а его воспоминания угасали одно за другим, как звезды. Лицо матери; ее смерть, приносящее жгучую, нестерпимую боль; сестра; Вадим; детство; мечты. Теперь он медленно тонул в черном тумане, проплывал мимо странных опрокинутых сооружений, которые торчали из пустоты, испещренной пятнами света с омерзительно органического неба. Здесь вот-вот зародится нечто огромное.   — «Что значит имя?» — спрашивал Шекспир, — и пока воспоминания Алтана меркли, его разум сливался с разумом Торговца, становясь общим, единым. — Изгой за ним стоит или кумир, — он падал в про́пасть, исчезая с ласковых берегов реальности, перетекая в совершенно новое ужасное существование. — Кровью договор скрепя, ответьте: как зовут меня?         «Алтан? Это же его имя?»         И в последний момент, ему показалось, что он услышал далекий зов матери, который обнаружил глубоко в чертогах своей памяти. Ее образ был настолько четким, совершенным, законченным и живым, что он протянул  руку и…   — Золотце, просыпайся.         Алтан почувствовал, как его слегка потрясли за плечо, заставляя вынырнуть из липких лап Морфея.   — Мама? — невнятно пробормотал он, стараясь бороться зевотой. — Это ты?   — Сынок, ну а кто еще? — Элеонора улыбнулась и мило рассмеялась. Волосы у ее мальчика спросонья торчали вверх, а на щеке виднелся розовый отпечаток подушки.   — А где мы?         Дагбаев протер глаза и обнаружил, что сидит в машине, а по ту сторону в свете ночных фонарей виднелся особняк. Он в непонимания нахмурился и почесал затылок.   — Мы приехали обратно домой, — заметив негодования сына, госпожа аккуратно дотронулась до его лба. — С тобой все в порядке?   — А, точно! — радостно вскрикнул он вспоминая. Он же летал к Юме, а потом вернулся обратно. Да, так все и было. — Мама, ты не представляешь, что мне приснилось!   — Давай мы сейчас поужинаем, искупаемся, а перед сном ты нам с Вадимом все расскажешь. Хорошо?   — Но я же только поспал! — на последнем слове Алтан не смог сдержать зевок, на что получил укоризненный взгляд от мамы. — Ладно-ладно.         Он и сам чувствовал себя уставшим. А еще у него сильно болела голова, и странный сон не желал покидать мысли. Все было настолько жутким и реалистичным, что от этого становилось не по себе.         Машина припарковалась на лужайке.         Ночь тянулась, и пелена облаков плыла по небу, из-за чего не было видно ни звездочки. Все в особняке уже отправились на боковую, но вот один прыткий молодой господин не желал такой участи.   — А потом был взрыв и ты… Я там был взрослый и богатый, а Вадим старый… А еще у меня был крутой костюм. А еще много людей, черный туман, какая-то девочка. А еще…   — Так! — нескончаемый поток речи был остановлен Элеонорой. Ее сын все-таки решил им рассказать свой сон, но он воспринимал все очень серьезно, а потому перескакивал с одной незаконченной мысли на другую. — Вадим, следи чтобы он больше не смотрел никаких ужасающих фэнтези.   — Ну, мам! — взмолился Алтан, с головой накрываясь одеялом. — Но это было так реалистично!         Он высунул кончик носа, а затем и всю верхнюю часть и уставился невинным взглядом на молчаливого Вадима. Тот сидел в кресле, закинув ногу за ногу, и читал учебник «История Древней Руси».   — Ну а ты что скажешь? — мальчик опустил голову и ссутулился, точно осужденный, который стыдится людских глаз. — Или ты мне тоже не веришь?         Дракон поднял задумчивый взгляд и краешком губ улыбнулся.   — Почему же не верю. Верю, — Вадим встал и подошел к окну, всматриваясь в ночную мглу. Улыбки в его голосе уже не было. Предельная серьезность, и только. — И в то, что ты стал богатым, верю, и в то, что я стал старым и страшным, верю, и в твоего… Как ты там его назвал?   — Торговец Местью, — глаза Дагбаева слипались под тяжестью век, поэтому он несколько раз моргнул, потряс головой, словно разгоняя пелену, повисшую в воздухе, и продолжил говорить: — И это не имя.   — О! И в него верю. Правда, кто же так себя обзовет-то, — мужчина задорно рассмеялся и сел на край кровати. Следом за ним уместилась и его мама. — Но а ты поверь в то, что чтобы тебе не приснилось и каковым реальным не казалось, ни я, ни твоя мама тебя никогда не покинем и всегда убережем. Даже будь этот Торговец самим дьяволом. Так ведь, госпожа?   — Конечно. Мы всегда будем рядом с тобой, — склонив голову набок, она слегка подалась вперед и легонько провела рукой по волосам сына. — Не бойся.   — Навсегда? — мальчик говорил вяло, а потому медленно погружался в дрему от убаюкивающих и родных голосов.   — Навсегда, — прозвучало в унисон так искренне, что сложно было не поверить.         Белье, мягкое и чистое, пахло лавандой, подушки и одеяла были словно пух, а главное — рядом дорогие сердцу люди, и Алтан действительно может спокойно выспаться. Они рядом. Они не оставят его никогда.   — Я люблю вас, — еле слышно прошептал он, мыслями уносясь куда-то далеко. — Так сильно люблю.   — Мы тоже, — Элеонора наклонилась, поцеловала сына в лоб и умиротворенно заговорила: — А теперь спи, Золотце мое. Спи сынок. Засыпай.         На душе Дагбаева стало так легко и так спокойно, что он совсем забыл спросить про зеркало, которое появилось у него над кроватью. А может, оно было там всегда?         Последнее, что он услышал, засыпая, как стекло звонко разбивается, разлетаясь эхом по комнате вперемежку с рокочущим смехом и женским криком.         Маленький мальчик закрывает глаза и теряет себя.         Человек по имени Алтан достигает дна бездны.         И перестает быть.