о том и о сём

Андрей проглатывает очередной кусочек халявной булочки из чужого райдера, выглядывая из-за кулис, обводя взглядом опустевший концертный зал. Недавно кричащее тысячью голосов помещение теперь молчит, и лишь разбросанные по полу пустые бутылки и пачки сигарет напоминают о прошлом угаре. Глеб размеренно прохаживается по сцене, будто прощаясь с ней навсегда. Хотя, как помнится Андрею, выйдет он на нее снова меньше, чем через месяц. А Глеб все не может уйти, собрать шмотки и поехать пить со всеми в бар. Глазеет по сторонам, ходит туда-сюда и в упор на Андрея не смотрит. Зачем Андрей поехал? Точнее не так. Зачем Глеб его вписал? Жест доброй воли, не иначе. Пожаловал проходку на концерт с барского плеча. Вот Андрей, приезжай, милости прошу. Поедешь – плохо будет. А не поедешь – еще хуже. Приехал. Что забыл среди толпы Глебовых друзей не знал. Спасала только Деля как боевая подруга и накрытый за счет организаторов стол с нарезочками, лимонадиком и булочками. Белая пудра таяла на губах приторной сладостью. — Охуенный был концерт, — бросает Глеб не то Андрею, не то самому себе. — Ага, — отвечает Андрей так, будто из концерта запомнил что-то кроме заглушенных через стенку басов и надрывных криков то зрителей, то самого Глеба. Тот снисходительно качает головой. Очевидно, ему глубоко плевать до мнения Андрея, но формальный разговор на этом не заканчивается. — Понравились булочки? — Глеб кивает в его сторону. Вдруг смотрит заискивающе, как дикий зверь. В приглушенном свете его глаза опасливо сверкают. — Они с сюрпризом... — Не понял, — кусок в горле стал комом. Андрей сжал между пальцев мучное изделие. — Ничего запрещенного брат, — последнее слово режет по ушам, слышится чужеродным. Таким и является. — Посыпка с феромонами. Андрей цепенеет, сжимая проклятую булку еще сильнее. Язык рефлекторно проходится по губам, слизывая остатки пудры. В следующее мгновение осознание. Господи, выплюнь. Или поздно уже. Конечно, уже поздно. Все давно впиталось в кровь, разлилось по венам и вспыхнуло на щеках красным. От злости и не только от нее. Под пристальным нахальным взглядом Андрей не выдерживает. — Ты ебанутый? Почему ты не сказал? — срывается Андрей. Дыхание вмиг сбивается. — Зачем? — ухмыляется Глеб. Подходит медленно, как недавно меланхолично шагал по сцене. Только теперь он больше не меланхоличен. Заинтересован. И совсем не скрывает этого. В ответ Андрей молчит. Прикусывает язык до боли. Булочка на два укуса оказывается на одном из барабанов, сам Андрей оседает за установкой прямо на холодный пол сцены. Холод не спасает. Тело бросает в жар, и кровь отливает не только к щекам. Внизу скручивается узлом, у Андрея вышибает воздух. Он прячет раскрасневшееся лицо в ладонях. Сквозь пальцы замечает, как перед глазами становится меньше света – Глеб оказывается напротив, собой заслонив мигающий логотип собственной группы на экране. — Серафима сегодня нет, — сквозь зубы цедит Андрей. — Захуя ты мне эту парашу подсунул? — О, не сомневайся, — Глеб вдруг опускается к нему, оказываясь не коленях, — мы с Серафимом прекрасно справляемся и без этой, как ты выразился, параши. Руки Глеба оказываются на ширинке. Лапают развратно, сжимают сквозь одежду. Андрей кипит от злости, от накатывающего болезненного возбуждения, от откровенных прикосновений, от сказанных слов, отчего-то режущих неприятно где-то внутри. — Мне поебать, слышишь? — выплевывает Андрей. Хватается своими, еще слегка липкими от сахарной посыпки, пальцами за кисть Глеба. — Да что ты? А что же злишься? — Глеб легонькую улыбочку на татуированном лице не прячет, спокойно отбрасывает Андрееву руку. Наклоняется ближе и давит на стояк всем весом. Дышит горячо и мокро прямо возле уха. Андрей давится воздухом. — Не нравится, да? Что он больше не бегает за тобой? — Не неси хуйни, — на выдохе произносит Андрей. Дергается нервно, тут же задевая членом чужую горячую руку. Глеб сжимает его сквозь белье. — А-ах... — Держу пари, ты и не замечал, как он на тебя смотрел, — Глеб грубой ладонью ползет под футболку. Оглаживает живот, скользит выше по ребрам. Останавливается там, где яростно бьется сердце, сжимает меж пальцев вмиг затвердевший сосок. Вслушиваясь в задушенные вздохи, кажется, закипает сам. Андрей замечал. Андрей более чем замечал. Андрей выхватывал каждый цепкий взгляд, каждое неловкое прикосновение, каждое пылкое признание. Под алкоголем, травой или полностью трезвым. Серафим в любом состоянии всем своим видом давал Андрею понять то, как он к нему относится. Как готов отдаться хоть где. Хоть на глазах у всех. Андрей знал. Андрей чувствовал. И ничего больше, увы, не делал. Теперь остается лишь упиваться воспоминаниями и давить стоны сквозь плотно сжатые губы. Андрей в ярости хватается за химичные кудри Глеба, когда тот, сплюнув на ладонь, проникает под белье. Обхватывает горячий член, ведет кулаком медленно по всей длине. Мучает. Злит. — Людям свойственно уходить туда, где лучше, Андрей... Поцелуй полный взаимной ненависти. Андрей почти рычит в чужие губы, упрямо не пуская язык Глеба в свой рот. Они сталкиваются зубами, чередуя укусы с наиболее сильными укусами. У Глеба губы краснеют, блестят от слюны в тусклом свете, у Андрея тонкая красная струйка стремится к подбородку. Глеб мокро проводит языком – крови не остается. За спиной гремят тарелки барабанной установки. Андрей одной слабой левой дает невнятную пощечину, скорее отодвигая Глеба от себя, чем ударяя. Последний рукой по члену начинает двигать активнее, отчего Андрей не сдерживается. Его стон эхом отражается от стен концертного зала. — Потише, ты не у себя дома, — Глеб большим пальцем задевает головку. Андрей снова стонет, закатив глаза. Чувствует возле рта ладонь Глеба, почти до боли давящую на челюстью. Прикусить изнутри, блеснуть диким взглядом, руками к чужой ширинке с натянутой тканью. — Какого? Бля-я-ять... Андрей нежной рукой хватается жестко, ведет грубо и быстро. Зеркалит чужие движения. Глеб руку со рта убирает, вздыхает тяжело и прячет стон, прикусив чужую шею. То отстраняется, щекоча мокрым дыханием, то снова впивается зубами, мокро лижет, плотнее двигая по члену. Андрей сбивчиво толкается в руку, Глеб разлепляет глаза и наблюдает за тем, как тяжело тому дается сохранять тишину. Обкусанные губы ловят воздух, кусают, снова вызывая кровотечение в месте укуса. Глеб упивается Андреевой беспомощностью, его блядским желанием кончить. Андрей отлетает от движений Глеба, от того, что тот дрочит так, как надо. И дрочит ему также. Также, как тот вписал его на концерт, вынуждая приехать. Со взаимной ненавистью. В непрошенном приступе тактильности Андрей прижимает Глеба к себе так, что хрустят кости, а двигать руками становится совсем неудобно. А через пару плотных движений Андрей кончает и надрывно стонет в вовремя прижавшую рот ладонь. Глеб, не проронив и звука, улетает следом. Бессовестно на чужую футболку. А что не попало, небрежно вытирает об нее же. Андрей отдышаться не может, сквозь пелену в глазах видит, как Глеб тянется к установке чистой рукой. Булочка на два укуса оказывается у него во рту за раз. Он жует ее, довольно разглядывая Андрея сверху вниз. — Действительно вкусная... — Нахуя ты это ешь? Глеб почти смеется, давится булочкой, но все же проглатывает без последствий. — Я думал, после того случая, как меня окрестили насильником, ты перестал верить людям на слово. Кто же знал, что ты настолько внушаемый, — яд из Глеба так и сочится, угрожая отравить собой не только Андрея, но и любого другого, вдруг оказавшегося рядом. — Ублюдок! — вскрикивает Андрей, тотчас поднимаясь на ноги. — Взаимно.