Просто ночной кошмар

Диван пахнет кожей и нагрелся от температуры тела, так что отрываться от него просто не хочется. Тем более, что рука, не прижатая кожей к дивану, мёрзнет, а диван так прекрасно греет. Опрометчиво и самонадеянно было не надевать ничего поверх футболки, но представить себе, что придётся встать и пойти за кофтой… На хуй. Он взрослый человек, и под ним обалденный диван, и он достаточно греет, чтобы не жаловаться. На него внезапно что-то ложится. Не падает. А ложится, накрывая с головой, если не считать самую макушку. Джу Лакх не открывает глаза, просто лежит, и дальше притворяясь спящим. Точнее, он даже не уверен, что не спит. Но скорее всего это Су Зуг, с него станется, на него накатывает такое «мамство» порой. Или Пуль Таг. Ему свойственно включать лидерство, к тому же, он был не особо-то деликатен с ним на фотосессии, так что его тоже в подозреваемые. Пахнет хвоей. Пахнет лаймом. Пахнет морской солью. Джу Лакх различает запах за запахом, стараясь не шевелиться. Запахи не исчезают. Ему на мгновение становится страшно. Конечно, у них ко всем бесам сбит режим и представление о течении времени, потому что ни один из выездов не привязан к «обычному расписанию», с девяти до пяти. Они могут работать всю ночь, а потом весь день спать. Затем вечер и ночь шататься по «ТЭБ», потому что у остальных групп и персонала тоже совершенно разные расписания, и в каком-то смысле «ТЭБ» всё время спит и всё время бодрствует. В столовой всегда кто-то работает, всегда кто-то сидит и ест или занимается своими делами за столом. И не сказать, чтобы днём людей было больше, а ночью меньше, их одинаково немного в любое время суток, одни сменяют других. Но порой Джу Лакху не по себе находиться в коридорах одному ночью или после трёх-четырёх часов дня в принципе. Он отказывается признавать, что дело в возрасте, он серьёзно подходит к вопросу и склоняется к версии, что всё дело в темноте за окнами. Они в здании огромные и повсюду, чтобы дарить иллюзию посещения улицы, на которую редко кто выходит, не считая их выездов. Днём в них светит лимонное солнце, отражается от снега, освещает всё вокруг. Стоит небу потемнеть, всё погружается в глухой мрак и ледяное море, которое видно за окнами, пугает до ужаса. В коридорах включаются длинные лампы «дневного света», порой мигают, и их через несколько часов меняют, но всё же оказаться в таком коридоре… Так каким же образом его осенила потрясающая идея спрятаться от остальной группы именно в рекреации на другом этаже, к которому ведёт настолько длинный коридор без толковых помещений по пути, что туда просто лень кому-то таскаться. С одной стороны, в этом и была задумка. Мало кто посещает этот коридор за отсутствием надобности, в основном это помещения, забитые ненужной мебелью и инвентарём. Кому придёт в голову искать его там, даже если его вообще кто-то станет искать, в чём он сильно сомневается? С другой, какого беса с ним не так, если он в самом деле ушёл в начале ночи в самый жуткий угол этажа, на котором никто даже не живёт и не может шататься просто случайно, создавая иллюзию жизни. Там даже нет двери, отделявшей бы коридор от самого помещения. Джу Лакх холодеет. Он ощущает взгляд спиной. С третьей же стороны… — Я знаю, что ты не спишь, — шепчет ему кто-то в ухо, и Джу Лакх не успевает дёрнуться и буквально вскрикнуть, подпрыгнув на месте, к месту его прижимают две руки. Они тут же исчезают, но он уже успел прийти в себя, лёжа на спине, ниже пояса — по-прежнему боком, уткнувшись согнутыми коленями в тёплую спинку дивана. Покрывало, которым его накрыли, слезло едва до пояса, и он натягивает его обратно. Всё тело от страха за мгновение бросило в дрожь. — Не знал, что ты такой трусливый. Чего тут можно бояться? Кто-то стоит над тобой с ножом и почему-то ждёт, когда ты обернёшься? Типа, так пырнуть будет невежливо? Он знал. Он так и знал, но не мог поверить. Трудно не узнать запах людей, с которыми находишься постоянно, и не различать их по нему когда угодно. У него иррационально припекает губы вместо щёк от стыда. Они с Век Хуром, сидящим на полу, скрестив ноги и сложив на них руки, в которых вертит смартфон, пялятся друг на друга. Чем дольше это продолжается, тем хуже становится. Становится трудно дышать. — Можешь послать меня на хуй снова, потому что я заслужил. Но я подумал, и мне это показалось таким детским садом. Оно было им с самого начала, но это я старше и не должен был впутываться, даже если ты начал. Но я точно не должен был игнорировать тебя, травить или кидаться. Мне нужно больше думать над тем, что я делаю. — Почему вдруг ты над этим стал думать? — Джу Лакх выдавливает и удивляется, как спокойно голос звучит. — Потому что я прекрасный человек, мне свойственно совершать правильные поступки. Так что предлагаю помириться. — Я хотел с тобой помириться, ты сказал, что тебя это не интересует. Век Хур медленно и глубоко вдыхает, не сводя с него глаз. Джу Лакх просто ощущает, как ему это не нравится. И пусть. «Держи себя в…» — Тебе напомнить, кто именно… Нет, — он обрывает себя, поджав губы, как если бы размазывал по ним помаду перед съёмками, закрывает глаза и ловит воздух в щепоть тремя пальцами. — Ты сказал, что не хотел общаться со мной ни раньше, ни сейчас. До меня долго доходит, но уже дошло. Я вас всех избавил от необходимости со мной общаться. Можете пойти и обняться с Му от радости, — Джу Лакх бормочет и отворачивается, натягивая покрывало на себя и скручиваясь в позу эмбриона. — Ты плачешь? Боги, я же просил тебя, только не устраивай драм и не уходи в отпуск по состоянию какой-то там душевной травмы, потому что тебе кто-то что-то сказал. Тебе же не девять. — Я не плачу. — Тогда повернись, а то тут на днях разгонял мне про вежливость, а сам? — Как ты со мной, так и я с тобой. Нравится? — А я не собираюсь продолжать с тобой препираться, я — тот, кто должен был сдержаться и не продолжать это, и я же — тот, кто решает, когда это закончится. Так что это заканчивается сейчас. Мы больше не препираемся, а ведём себя, как нормальные люди. Я так решил. Джу Лакх ещё раз поправляет плед, под ним кутаясь, недовольный. Шуршит и один раз тяжко вздыхает, мол, «ты решил, как страшно». — Пойдём домой, хорош выделываться. — Чтобы что? Я просто сплю. Не хочу спать на виду у тех, кто от меня не в восторге. — Эм, ну, извини, что мы — не твой фан-клуб. Но фанаты у тебя есть, и живёшь ты не с ними, уж смирись, что не бывает в этой жизни всё и сразу. Все так живут. И ты так будешь жить. Только с крыши не прыгай, пожалуйста. И в окно. И всё остальное тоже. Я реально не хочу быть частью «той группы, помнишь, где мальчик выпилился к ёбаной матери, потому что члены группы не были в перманентном экстазе от него». Джу Лакх молчит, так и не придумав, что умного ответить. Ему начинает казаться, что что бы он ни ответил, у Век Хура на всё найдётся десять реплик поперёк. Век Хур его разглядывает, вертя смартфон двумя пальцами за угол экрана. Растерянности в нём нет ни капли. Он ощущает что-то другое, но не уверен, что. Отчасти ему смешно, но он прячет хихиканье, чтобы не запороть миссию окончательно, хотя уже на грани. — Я трогал тебя, потому что ты тронул меня. А ты тронул меня, потому что перед этим я задел тебя под столом. Но чтоб ты знал… Не то чтобы то, что тебя кто-то задел под столом чисто случайно, было поводом совершать поползновения… — Я не совершал никаких «поползновений», — передразнивает Джу Лакх гнусным шёпотом, кривляясь тем не менее в спинку дивана. — …да прямо как позавчера, — Век Хур выпаливает на автомате, но тут же жалеет, потому что он же собирался быть взрослым и мудрым. «Ебучий случай», — думает он и морщится. Безнадёжен в серьёзных разговорах. — Не понимаю, о чём ты, — чеканит Джу Лакх. «О как», — Век Хур ставит брови домиком и снова гримасничает, пока тот не видит. Малолетний клоун. — Что с тобой на самом деле происходит? Правда пубертат накатил? Провал в памяти после броска тестостерона в голову? Что это было? — Это мои слова. Это я хотел спросить, что это было тогда, в столовой. Но ты не хотел отвечать. — Я тебе только что ответил, алло, приём, кто-нибудь ещё дома? — Век Хур встаёт на колени у края дивана и заглядывает через Джу Лакха ему в невозмутимый профиль. Стучит костяшками двух пальцев по его черепу дважды. Напрашивается скорее бессознательно, потому что за руку его возмущённо хватают, и Джу Лакх смотрит сурово-пресурово, если бы это не было так забавно. Как злые котята, когда нападают на фантик на ниточке. — А я тебе должен отвечать, когда тебе удобно? А ты мне — опять, когда тебе удобно? — Эм, ну да, — Век Хур косится в сторону с фальшивым недоумением. У Джу Лакха пропадает весь запал, он смотрит на него с настоящим. В глазах читается его типичное «Чё?» — Я старше. Ты обязан меня уважать. Я тебе ничего не должен. Когда захочу, тогда и отвечу, если вообще захочу. Джу Лакх щурится на него почему-то, вглядываясь в глаза в упор. Левой рукой, которой поймал его за правую, он продолжает её держать, но опускает обратно в щель между диванной подушкой, на которой лежит, и спинкой. Век Хур решает, что оно того не стоит, и не дёргает ей, чтобы отнять, опираясь на неё вместо этого. Его совершенно ничего не смущает. Он решает, что это просто жалко — то, как эта мелочь пытается переиграть его в гляделки. Не с Век Хуром. Он знает, как выглядит со стороны, знает, какие у него глаза. И хотя без грима глаза напротив такие же тусклые и бледные, не считая зрачков, расширенных от полумрака в рекреации, они не пугают. Его собственные могут пугать, он знает, поэтому не моргает и смотрит в ответ. — Тебя послал Пуль Таг, — утвердительно констатирует Джу Лакх, каким-то образом придя к этому выводу после долгого изучения «глубин его сознания». — Если вдруг решишь зарабатывать шарлатанством через холодное чтение, подумай ещё раз как следует. Ты в этом очень плох. — Потому что Пуль Тагу плевать на меня, и он не посылал тебя? — Боги, ты всегда всё сводишь к себе любимому? — Это не ответ. — Вполне он, просто ты тупой, чтобы это уловить. — Тогда зачем ты тут? — У тебя ещё и память ужасная. — Нет, на самом деле. Как ты сказал… В тот раз ты был честнее. Потому что был на эмоциях. Ты сказал правду, ты не хотел общаться со мной ни раньше, ни сейчас тем более. Что ты тут делаешь? Отстань от меня? Я могу быть один, мне замечательно одному. Лучше музыку слушать, чем твой голос. Ты даже разговаривать нормально не умеешь. Век Хур сначала ощущает, что его это реально ранило. Чуть-чуть. Не шилом ткнуло, конечно, но поцарапало бумажным уголком. Неприятно. Затем старается убедить себя не вестись так дёшево. Затем не выдерживает: — Сказал тот, у кого, типа, одна нота по жизни? Ты бубнишь вообще без выражения, по-моему, даже если тут радиоактивный конец света начнётся, ты скажешь: «О, ребят, печалька, нам хана», — басит он безжизненно, хотя похоже настолько мало, что Джу Лакх не может толком обидеться. Он знает, что он не так говорит. …но в целом концепция верна. — Прости за то, что прицепился к тебе позавчера, — вдруг отвечает невпопад и не на это Джу Лакх, тут же прикусив губу и не моргая. Его глаза не шевелятся вообще. Слишком серьёзные, чтобы продолжать издеваться. Но Век Хуру так хочется, что слюна заполняет рот, и он надеется, что это слюна, а не яд. Стискивает зубы и с трудом глотает, чтобы промолчать. — Ты прав. Это тупо, если продолжать слать друг друга на хуй. Я сказал это с самого начала, но если тебе было принципиально остаться правым, и тебе приятнее извиняться первым, считай, что мы помирились. Я заслужил, чтобы ты не принимал мои извинения в тот раз так легко, и всё такое. Ты был прав про Му. В чём-то. Я не должен был хамить. Ты был прав, что не спустил мне этого так легко. …слишком хорошо, чтобы быть правдой, насколько кажется Век Хуру. Он ему не верит, а потому щурится. — Что-то ты стремительно поумнел. Подозрительно. — Да я просто хочу, чтобы ты наконец ушёл. Я читал, что так лучше всего общаться с теми, кто любит настоять на своём. Ты хочешь быть правым во всём и бравируешь возрастом. Ладно. Ты прав, потому что ты старше. Ты прав во всём, всегда, а я нет. Ты хочешь, чтобы я с тобой помирился, когда тебе удобно, ладно, как скажешь. Век Хур улыбается довольно, не показывая зубы, и выглядит это плохо. — О, вот как. Ты думаешь, меня заденет, что ты не принимаешь их искренне. Как жаль, что мне похуй, — он качает головой и цокает языком, оттолкнувшись от подушки и выпрямившись. Джу Лакх его не держит, теперь заразившись подозрениями сам. — Пойдём, посмотрим что-нибудь? Какие-нибудь ужасы? Мультик, если ты боишься? Он просто молча смотрит на него. — Ты встанешь сам, или тебе помочь? Ножки затекли от долгой драмы о том, какой мир жестокий? — Я не хочу никуда идти, я… — Ай-яй-яй. Ты только что вроде бы играл в «как скажете, сэр»? Так быстро сдулся? Джу Лакх просто лежит и смотрит на него. Век Хур смотрит на него в ответ, встав с пола и отряхнув колени. Джу Лакх убеждается, что это пустые угрозы, отворачивается носом к своей ненаглядной диванной спинке и продолжает печалиться. Он старался, он правда старался только что делать, как ему говорят, но его не хватает надолго. Век Хур кривится, посмотрев на потолок, будто обращаясь к высшим силам. Пожалуйста. Он не может настолько плохо знать старшего в группе, чтобы верить, что тот стал бы что-то говорить, не будь он способен последовать своим угрозам. Если он лажает, он это признаёт и либо оправдывает себя, либо исправляет. Если он хочет, чтобы они помирились, они помирятся. Его не волнует, чего хочет кто-то ещё, потому что не собирается слушать, а говорит — чисто так, для протокола, чтобы позднее сказать, что предупреждал. Джу Лакх издаёт стон, больше похожий на вой, затем сопровождая потоком не слишком персонализированных матов, хватается за покрывало, но в итоге оказывается в нём запутан и на чужих руках — под коленями и поперёк спины. — Трепыхнись, и я тебя брошу, и ты проведёшь полгода у врача в гипсе. Если вообще когда-нибудь сможешь снова танцевать со сломанным позвоночником, — благосклонно предлагает Век Хур вариант. Джу Лакх всё-таки ещё пару раз трепыхается и страдает, не зная, что делать с руками, если не вцепиться в покрывало, которое свисает почти до пола. Во-первых, хоть бы Век Хур о него не споткнулся. Во-вторых, в итоге он находит оптимальный вариант и закрывает руками лицо. Так они пристроены вполне, он не прикасается к дурацкому Век Хуру, и его лица не видно. Его переполняет стыд. Он не признает даже под дулом у собственного глаза, но он не ненавидит, что не остался один, уткнувшись носом в диван.