Лебединая верность

***

Мысли о том, кто взволновал его при первом же упоминании, еще долго не желали покидать его, будто нарочно при попытке забыть хотя бы на время подкидывая все больше и больше воспоминаний. Ах, должно быть, попытки и вправду являются лишь бесполезным делом — чем больше борешься против, тем больше проигрываешь самому себе. Но уж лучше заклинатель будет будто заново просматривать каждое воспоминание с Лань Ванцзи, чем куда более ужасные мысли о шицзе и Цзян Чэне заполнят его — тогда Вэй Ин действительно проиграет битву в своей собственной голове. Поэтому Вэй Усянь решил просто сдаться и плыть по течению — тем более, он уже давно признал, что любое воспоминание о Лань Чжане, пускай в нем Второй Нефрит даже направляет на него острие меча и смотрит с застывшим холодом золота, никогда не заставят его как-то иначе отнестись к последнему. Его чувства не изменятся. Его, полное радости былых времен и когда-то похороненное Старейшиной Илина: — Цзи-сюн, Цзи-сюн, это же я! Это я! … останется таким же, как и прежде. Но теперь же нельзя не признать немаловажный факт, который одновременно забавлял и оставлял осадок горького принятия. В отличие от Вэй Ина, который остался все таким же молодым юношей со старыми ранами, время для Второго Нефрита было далеко не пустым словом. Лань Чжань теперь был взрослым мужчиной — таким же до смеха невинным монахом или же живший со своей кроткой супругой, может быть, даже с чудеснейшей заклинательницей и кучей детишек, было все еще неизвестно. Но маленькие копии Лань Чжаня, расхаживающие по Облачным Глубинам с важным видом с самого раннего возраста, и лучший из всех возможных отцов, наблюдающий за этим с нежностью и любовью, заставили его тепло улыбнуться и представить как, должно быть, повезло счастливой жене, даже несмотря на ужасные правила Гусу Лань. «Или же Лань Чжань до сих пор чист телом и душой, как только-только появившийся из-под снега цветок? Невинен настолько, что и сейчас бы при виде весеннего сборника назвал бы это вопиющим безобразием и бесстыдством? Лань Чжань, в таком случае ты бы вновь порвал великолепную книгу на мелкие кусочки и назвал бы бесстыдником уже меня?  — на мгновение показался тот самый Первый ученик Ордена Юньмэн Цзян, завороженный этой невинностью. Как бы прошлый Лань Ванцзи, наверное, удивился бы, если бы узнал, что и сам Вэй Ин был чист душой и телом, и даже пролистанные от скуки весенние сборники Не Хуайсана совершенно не волновали его, да и практически не запомнились. Помотав головой и не сдержав улыбки, заклинатель вновь вернулся в реальность, продолжая перебирать в голове разные мысли. Сейчас на месте главы Лань Цижэня был Лань Сичэнь, который похоже и вправду направился на поиски своего брата. Хотел заставить одуматься? Уберечь от необдуманных действий? Но, судя по тому, что Вэй Усянь слышал практически от всех, уже было поздно что-либо делать, поскольку именно вчера было десятилетие падения Старейшины Илина, и никаких следов праздника не было замечено даже в деревне Баньинь. Выходит, все уже закончилось. Изнутри вырвался вздох, а затем на губы легла усмешка. Лань Ванцзи все еще, как и многие другие, не может забыть темного заклинателя по имени Вэй Усянь. Недавно услышанные слухи, действительно поразившие его, заставляли всерьез задуматься об их подлинности и о самих чувствах Лань Чжаня к нему. Неужели сила неприязни в том, кто является оплотом справедливости и благородства, была настолько огромной, что Ханьгуан-цзюнь готов пожертвовать своей чистой репутацией только для того, чтобы уничтожить все, что хотя бы немного напоминает о Старейшине Илина? Неужели факт того, что вчерашний день был самым настоящим праздником для всех, не помешал Лань Ванцзи наперекор всем правилам своего Ордена стараться стереть любое упоминание о нем? Неужели Лань Чжань, который, несмотря ни на что, был для Вэй Ина далеко не пустым местом, так сильно не желал видеть обезумевшего из-за потери сестры человека, что не находился на поле боя против Старейшины Илина? Пускай память Вэй Ина перед своей смертью являла собой куски безумной отчаянности, боли вины и принятии себя виновным во всем, Вэй Усянь почему-то почти с полной уверенностью мог сказать, что Лань Чжаня тогда действительно ни против него — ни уж тем более с ним — не было. Когда-то ему хотелось верить, что для Лань Ванцзи он что-то значил. Что он не был наглым адептом с безобразным поведением, жестоким убийцем вэньских псов и презренным, покинутым всеми отступником в золотых глазах. Так уж получилось, что его глупая вера в то, что он мог быть для Лань Чжаня просто Вэй Ином преследовала его перед смертью и после нее, ведь даже сейчас внутри него горела жгучая потребность с жадностью захватить чужое внимание, поймать каждый брошенный взгляд, словить все редко произнесенные слова. Это и было его очередным проигрышем самому себе. — Глупцы рано или поздно поплатятся за свои ошибки, Вэй Усянь, а ты самый настоящий глупец, — обвинять себя в чем-то вслух совершенно не было в новинку для него, но раньше, когда во всех бедах Пристани Лотоса его любила винить мадам Юй, ему было не так легко забыть об этом хотя бы на время, в отличие от себя теперешнего. Поэтому сейчас, спустя вот уже десяток лет, его мыслям удалось плавно измениться на иные. Проблема с добычей еды и местом для сна все еще являлась главной для него. Одним яблоком далеко не наешься, хотя ставшая более сильной жажда прекраснейшего вина гораздо больше беспокоила его практически целый день. Но, как Вэй Усянь и говорил ранее, платить было нечем. Больше сердобольных старушек на его пути, увы, не встречалось. Гостиницы в деревне, которым он предлагал приютить его хотя бы на день за хорошую работу, отказывались пустить его даже на порог, когда узнавали об отсутствии у него каких-либо денег и глядя на постоянно скрытое за уродливой маской лицо. Ах да, там еще было что-то вроде: — Еще один?! Да сколько же вас здесь таких, лодырей?! Иди ищи работу в другом месте! Никого даже не смущали собственные слова, в логичности которых были огромные сомнения, ведь, посылая его далеко и надолго в поисках работы и причитая о лени, люди, которым требовались работники, явно ничего не замечали. Вздыхая, ему лишь оставалось искать другое место для ночлега, так что в таком же приподнятом настроении он лишь продолжал свои поиски, ни капельки не расстроенный постоянными отказами и тем, что его явно принимали за бездельника, у которого либо не все в порядке с головой, либо попросту лицо обезображено до неузнаваемости. Наверное, многие были уверены, что таким образом — с маской или без — он, будучи работником, будет пугать люд простой и уважаемых бессмертных. Как предсказуемо. Конечно, вариант отправиться обратно в лес и найти там более менее мягкое и безопасное место всегда был при нем, однако этот вариант был последним. Ведь Вэй Ин далеко не впервый раз вот так, без каких-либо денег, ищет чем бы наполнить свой желудок в обмен на абсолютно любую работу. Раньше, помнится, когда Вэй Усянь был ребенком, ему приходилось выживать благодаря воровству и редким добродушным людям. Но теперь же, используя свое обаяние и разговорчивость, заклинатель может добиться еще большего, и тот факт, что его лицо не будет светить прекрасным дамам, нисколько не мешает ему. Так что, к облегчению, в скором времени, пообщавшись с компанией явно заинтересованных им девушек в этой же деревне, Вэй Усянь получил немного ненужный совет обратиться с помощью не к деревне Баньинь и несколько вкуснейших и еще теплых булочек на пару, которые были как нельзя кстати. Силы все-таки нужно было где-то брать, а воровством заниматься не хотелось. Ну и пусть ему пришлось одолжить навсегда — как Вэй Ин говорил себе в детстве, когда первое время его мучила совесть, но голод был куда страшнее — небольшой острый ножик у зазевавшегося продавца овощей. Конечно, Вэй Усянь сам по себе был оружием, однако привлекать к себе внимание обилием темной ци вокруг него совершенно не хотелось, поэтому уж лучше у него при себе будет хотя бы что-то острое, чем ходить с голыми руками в случае опасности, имея безграничную силу. — Милые дамы, ваша доброта не останется забытой! — глубоко поклонился он с привязанным мешочком теплых булочек на боку. — Не забывайте, что Небеса слышат каждое слово и видят все, что мы делаем. — Господин, ваши слова поистине сладки, — хихихая, заметила одна из стоящих, иногда закрывая поалевшие щеки за длинным рукавом платья. — Идите уже, идите, — мягко пытались его поторопить другие девушки, прекрасно понимая, что в этом месте он действительно ничего не добьется. Напоследок сделав еще несколько комплиментов краснеющим от одного низкого мужского голоса девушкам и сердечно поблагодарив их за помощь, Вэй Ин покинул деревню, погруженный уже в другие мысли. Обстоятельства его возрождения и полное отсутствие каких-либо зацепок теперь, когда Вэй Усянь более-менее разобрался с другими проблемами, были главными вопросами, тревожащими его. Вэй Ин ожидал, что голос в его голове и каждая интонация со всеми чувствами на самой поверхности забудется, или, по крайней мере, утихнет уже через несколько часов. Но вот солнце уже близилось к закату, а голос, до сумасшествия напоминающий голос Лань Чжаня, до сих пор продолжал звать его по имени. Просил вернуться. И он, Вэй Ин, шел прямо к нему.

***

Переждав ночь в лесу, найдя там более-менее удобное и безопасное место в нем, Вэй Усянь, с болезненным стоном разогнувшись из-за не очень удобного положения для сна, отстраненно убирал из волос застрявшие в них маленькие ветки. К своему немалому удивлению, он нашел даже крохотного жука, которого хотел отпустить на волю, однако оказалось, что насекомое имеет способность к полету и потому самостоятельно после минуты пристального внимания на себе взлетело в воздух, даже не поблагодарив за уютный домик из волос самого Старейшины Илина. Признаться, он понятия не имел, как ему вообще удалось заснуть, потому что сейчас была ранняя весна и ночи были достаточно холодные, а все, что у него было при себе, так это надетое ханьфу и маска. О самом сводящем с ума наблюдении — золотом ядре внутри него  — вспоминать совершенно не хотелось, тем более, когда после настороженной медитации заклинатель узнал, что оно было слабым, так что никакая попытка прочувствовать по всему телу потоки духовной энергии и распределить ее по определенным участкам для того, чтобы согреться, не стоила внимания. «Спасибо, что вообще есть, — сказал бы человек, внезапно обнаруживший у себя такую драгоценность, как золотое ядро, благодаря которому в мире совершенствования открыты практически все дороги». «Его нет уже давно. Нет нужды в возвращении, — сказал бы сам Вэй Ин, но ему лишь пришлось смириться с этим открытием, мысленно с тяжелым сердцем поблагодарив пока что неизвестно кого за то, что спустя долгие годы он наяву ощутил и вспомнил что же это такое — сила собственного золотого ядра». Иногда ему даже было жаль, что темная ци не могла дарить тепло, а только безвозвратно забирала. Когда же желудок напомнил о себе, Вэй Ин решил поохотиться и найти в лесу какое-нибудь животное, желательно поупитаннее. А из-за того, что никаких подручных средств при себе для того, чтобы изготовить лук, у него попросту не было, довольствоваться пришлось тем самым украденным («позаимствованным навсегда» — поправил он себя) ножом и собственными довольно неплохими умениями в охоте на дичь. И вот, когда удача улыбнулась ему, — как оказалось, животных практически не было, а охотиться здесь целый день времени абсолютно не было — Вэй Усянь, широко и довольно улыбаясь, держал за уши дрыгающегося белого кролика, который заставил его знатно побегать за ним и растрепать только недавно худо-бедно собранные в высокий хвост волосы. — Не волнуйся, я ничего с тобой плохого не сделаю. Всего лишь зажарю и съем. Уж прости, милый кролик, ничего личного, — Вэй Усянь, уже держа на готове нож и готовясь покончить со всем быстро и безболезненно для кролика, даже высказал почти искреннее сожаление. Его взгляд в предвкушении вкусного завтрака (первого полноценного после возрождения!) прошелся по всему животному, пока не остановился на мордочке кролика и его глазах. Сердце тут же кольнуло волной воспоминаний. «В Облачных Глубинах запрещено убийство животных, — юный Лань Ванцзи смотрел на него, принесшего в подарок двух кроликов, пристально и строго, одним своим холодным взглядом выражая отношение к вопиющему нарушению правил. Такой же молодой Вэй Усянь, несмотря на свои слова, совершенно не желал тогда использовать животных как еду». Но теперь уже взрослый Вэй Ин не Облачных Глубинах, а Лань Чжаня нет рядом, чтобы не дать нарушить еще одну парочку-другую правил. — Что же с тобой делать?.. — в пустоту со вздохом, уже заранее зная ответ на свой вопрос, спросил заклинатель и, покачав головой с улыбкой на губах, отпустил бедное и испуганное животное. — Беги к своим собратьям и внимательнее следи за окружением. Старейшина Илина больше не будет убивать. Вэй Усянь вновь отправился в путь с таким же пустым желудком — лишь плохо вырезанная из бамбука флейта висела на его поясе, потому что есть то, что никогда не меняется даже во второй жизни.

***

То ли удача благоволила ему, то ли, наоборот, стояла к нему задом, но Вэй Ин увидел Лань Сичэня спустя несколько часов после того, как оказался в городе на землях Ланьлиня. Глава Ордена Лань, ярким белым пятном выделяясь среди толпы простых людей, стоял посреди дороги с немного потерянным видом и крепко сжимал рукоять своего меча на боку, словно готовясь к нападению. Его взгляд отстраненно блуждал по улице, не останавливаясь подолгу на одном месте, что говорило о том, что заклинатель явно был погружен в мысли и даже несколько забыл о своем окружении, что не есть хорошо для уважаемого главы именитого Ордена. Вэй Ин, по его мнению, наконец-то практически сумев договориться о работе с никак не сдавающимся мужчиной, который находил сотни причин для отказа и смотрел на него с подозрением, моментально потерял нить разговора и все свое внимание уделил знакомому стоящему человеку. Признаться честно, со спины он даже перепутал Лань Сичэня, — его сердце тут же пустилось вскачь — ведь белоснежное ханьфу, прямая спина и длинные темные волосы, тяжелым водопадом спускающиеся по спине, как никогда напомнили о Лань Ванцзи. Но недаром младшие братья довольно часто были похожи на старших, однако иллюзия в его голове, которую глубоко внутри Вэй Ин так жаждал, быстро развеялась еще до того момента, когда Лань Сичэнь повернулся к нему немного боком, уже целенаправленно что-то ища пока что одними глазами. Вот он. Это был его шанс. Тот самый шанс вместе с главой Ордена Лань найти Лань Чжаня, потому что, как бы ни хотелось этого признавать, Вэй Усянь не так хорошо знал Второго Нефрита, в отличие от его кровного родственника. Лань Сичэнь, вот уже спустя столько лет повторяющихся событий, точно должен хотя бы иметь представление, где сейчас находится его брат. И пускай многие люди утверждали, что Лань Ванцзи не найдет никто, пока тот сам этого не захочет, был довольно большой шанс, что общими усилиями Вэй Усянь и Лань Сичэнь смогут его найти. Заклинатель и вправду желал увидеть Лань Чжаня и не только потому, что внутри вместе с его возрождением пробудилась та самая потребность не упускать Лань Ванцзи из своего внимания. Прийти к сводящему с ума выводу, что Второй Нефрит причастен к его возрождению, удалось далеко не просто, но даже малые факты говорили сами за себя. И если Вэй Усянь, едва открыв глаза в мире живых, не сошел с ума и действительно голос Лань Чжаня не был бредом и одновременно желанием его подсознания, то у него было много вопросов к Ханьгуан-цзюню. Поэтому, раз удача все-таки улыбнулась ему, да еще и спустя так мало времени, стоит если не окликнуть Лань Сичэня, то хотя бы подойти, ведь это было и вправду его шансом. Это был шанс, который он упустит. — Ну так что? Убедился в моих словах? Так что убирайся поскорее, всех людей распугиваешь своей глупой маской! — продавец, явно устав от того, что его игнорируют, и из-за возможной потери покупателей, повысил голос настолько громко, что не только сам заклинатель вернулся из своих размышлений, но и некоторые люди обернулись на грубый голос. Вот уж точно кто и отпугивает всех. — Господин, вы уверены, что действительно хотите отказаться от такого щедрого предложения? Этот юноша даже не требует платить в первый же день серебром, мне и похлебки раз, ну может быть два раза в день, достаточно, — Вэй Усянь, продолжая стоять на совсем и привыкший к частым и, казалось бы, заранее проигрышным спорам, окончательно перестал обращать внимание на человека в белом, а через пару секунд и вовсе выкинул его из головы. Если бы не маска, его бы широкую улыбку никогда не сдающегося человека обязательно бы увидел грубый мужчина, которого так же, как и многих, больше отпугивала маска. Но Вэй Усянь ничего не мог поделать. Риск того, что его узнают, до сих пор был, а теперь уже даже не маленький с учетом того, кто сейчас шел по улицам города в поисках своего брата. После слов Вэй Ина, мягких и спокойных, продавец неожиданно разозлился еще пуще прежнего и вдруг схватился за длинную палку для отпугивания мух. — Ишь чего удумал! Два раза в день еду ему подавай! А ну-ка кыш! Иди ищи работу в другом месте! Вэй Усянь, успев лишь удивленно несколько раз моргнуть, примирительно поднял руки и на всякий случай сделал шаг назад — мало ли, вдруг мужчина имел способность проткнуть глаз даже через маску. — Как грубо, да еще и так громко… — заклинатель уже перестал замечать, куда его несет, а потому и принялся говорить абсолютную правду, не боясь никакой длинной палки. — Кажется, теперь я понимаю, почему у вас так мало покупают, господин, и я бы посоветовал вам… — Убирайся! Несмотря на отсутствие тренировок, инстинкты сделали свое дело — направленная в его сторону палка не достигла своей цели, поскольку он вовремя, слегка подпрыгнув, сделал шаг назад, однако не учел того, что его везучесть должна когда-нибудь закончиться. Так что Вэй Ин, избежав участи быть отхлестанным палкой, вместо этого с кем-то резко столкнулся спиной, кажется, наступив на кому-то на носки обуви. — Прошу простить, госпо… — начал было заклинатель, еще не разглядев с кем столкнулся, одновременно едва успев поймать почти упавшую с лица маску, явив солнцу нижнюю половину лица. И, увы, знакомый даже спустя долгие годы голос и совсем немного увиденное лицо вкупе с алой лентой в волосах и флейтой на боку хватили столкнувшемуся с ним Лань Сичэню все осознать. — … дин. — Вы, — только и произнес стоящий перед ним заклинатель с судорожным вздохом, словно и не думая о том, что Вэй Усянь может быть просто очередным самозванцем. В его глазах вдруг яркой искрой, возродившейся из пепла, загорелось безграничное облегчение, будто весь груз, что висел на плечах старшего брата, исчез моментально при виде юноши в маске. Вэй Ину оставалось лишь вздохнуть и, сняв с лица маску, слушая очередной глубокий вздох в ответ, слегка улыбнувшись, ответить: — Давно не виделись, Цзэу-цзюнь.

***

Лань Сичэнь, всю дорогу не отрывающий от него взгляда практически ни на секунду, будто ожидая, что Вэй Усянь окажется лишь миражом, все равно выслушал его внимательно и даже задал несколько вопросов. В частности, больше всего заклинателя в белом, как и самого Вэй Ина, интересовали и беспокоили странные обстоятельства его возрождения, о которых он рассказал практически честно, лишь не договорив о голосе Лань Чжаня в его голове. Но главное было тем, что он не соврал, а просто не договорил, решив пока что держать это в тайне. Признаться, Вэй Усянь даже не совсем понимал, почему не рассказал об этом, тем более, такому человеку, как Лань Сичэнь, который, теперь уже очевидно, не причинит вреда и не объявит во всеуслышание о возрождении Старейшины Илина. Просто что-то такое внутри него говорило ему, что то самое «Вэй Ин, вернись ко мне» является очень личным, чем-то безгранично дорогим и не для чужих ушей. И он уже точно знал, что скрывать эту тайну от Лань Чжаня ни за что не будет. — Господин… Вэй, — все еще с неуверенностью произносил его фамилию глава Ордена Лань, не отходя от него ни на шаг, одновременно умудряясь держать между ними приличную дистанцию, — вы уверены, что поблизости не было никаких талисманов? Возможно, странной концентрации светлой или темной ци? Хотел бы Вэй Ин сказать, что, помнится, у него были недоработанные записи о ритуале пожертвования тела в обмен на желание, однако, во-первых, он имеет существенные недостатки в виде не особо хороших ран на теле при случае заключения сделки, и, во-вторых, требует не только человека, но и кровавого круга. Поскольку круга вокруг него не было и тело никакого человека он не захватывал, запретный ритуал его собственной разработки тут же отметался в сторону. — Уверен, Цзэу-цзюнь, — только и ответил Вэй Усянь, смахивая по пути с плеч мелкие упавшие веточки. Иногда он действительно не понимал как адепты Ордена Лань, все такие белоснежные и привлекающие внимание, умудряются держать свою одежду в полной чистоте и без единой неровной складки. Вот как сейчас, к примеру, это делает Лань Сичэнь, чье белое ханьфу было таким же чистым, как и плывущие по небу облака, несмотря на то, что они шли по лесу, деревья в которых стояли достаточно близко друг к другу. Никто из них и не желал поднимать вопрос о полете на мече по своим собственным причинам. — Ни энергии, ни талисманов. Только проснувшийся я, — легкий смешок и взгляд в сторону идущего. Что ж, недаром на их налобных лентах изображены такие же плывущие облака. Когда после этого между ними повисла тишина, Вэй Усянь, мыча под нос что-то даже себе неизвестное, не спешил ее прервать, дав время Лань Сичэню для того, чтобы собраться с мыслями и наконец задать, наверное, все же сейчас больше всех тревожащий его вопрос. И спустя ровно тринадцать неспешных шагов послышалось: — Если я скажу вам, что знаю несколько мест, где может находиться Ванцзи, и что мне потребуется ваша помощь, — начал в тишине щебетания птиц и шороха травы под ногами заклинатель, — вы поможете мне найти брата, господин Вэй? — Глава Ордена, вы думаете, с моей помощью будет гораздо легче найти Лань Чжаня? — спросил в шуме собственного бешено застучавшего сердца Вэй Усянь, чьи уголки губ неконтролируемо поднимались вверх с каждым биением сердца. — Нет, господин Вэй, — покачал отрицательно головой Лань Сичэнь. — Я уверен в этом. Вэй Ин и не смог бы отказаться.

***

Они посетили два места, в общей сложности пробыв в пути еще три дня, прежде чем глава Ордена Лань объявил о том, что осталось лишь одно место, где, по его предположениям, может быть Второй Нефрит. И из-за того, что оно действительно было последним, Лань Сичэнь выглядел немного отчаявшимся и одновременно отчего-то смирившимся. — Не волнуйтесь, Цзэу-цзюнь, мне кажется, Лань Чжань точно где-то здесь. Наверное, засел в какой-нибудь гостинице и сидит пьет чай, — немного посмеиваясь, пытался приободрить мужчину заклинатель, разглядывая чуть заросшее мхом название небольшой деревни, прежде чем продолжил: — Я пойду первым, вы не против? Лань Сичэнь, все-таки улыбнувшись, только кивнул, привычно позволяя пойти первым, поскольку именно он искал своего брата в небольших переулках. В скором времени тот и вовсе отстал, пока Вэй Ин шел по прямой и то и дело бросал взгляды в разные стороны, умудряясь не сталкиваться с довольно многочисленной для такой небольшой деревни толпой. Стоило ли сказать, что у самого Вэй Усяня было стойкое чувство, что совсем скоро все изменится? Стоит ли сказать, что чувства его сердца не подвели его? — Лань Чжань, — одними лишь губами, остановившись настолько резко, что несколько практически столкнувшихся с ним людей начали посылать ему проклятия, которые слышались для него как сквозь воду, а время и вовсе замедлилось. Он стоял далеко от него, с идеально прямой спиной, но в этот раз человек в белоснежном ханьфу и водопадом длинных волос на спине не был принят за другого. Он был все таким же Лань Чжанем — пускай повзрослевшим (широкие плечи и грудь, более длинные волосы, аура пережившего горесть и боль утраты), пускай живший дольше него (десятилетие отсутствия среди живых, десятилетие присутствия среди живущих). Так уж вышло, что время для мертвых было пустым словом, и с этим ничего не поделаешь. Вэй Ин, все звуки для которого пропали, а то самое время текло все так же медленно — живой аль мертвый? — видел, что Лань Чжань явно долго молча стоял возле прилавка, поскольку девушка-продавец, так и не дождавшись каких-либо слов, выглядела немного нервной и все еще пыталась добиться хотя бы какого-нибудь ответа, возможно, хотела спросить не нужна ли помощь. Но для Лань Ванцзи ничего из этого не имело важности — только взгляд его ледяного золота блуждал с могильным холодом по выставленным вещам, пока не остановился на одном единственном. Резкая и мощная вспышка светлой ци — рукава длинного белого ханьфу слегка всколыхнулись, отдельные пряди волос плавно опустились на широкие плечи. Потрет Старейшины Илина — отвратительно нарисованный для большего успеха продажи, ужасно изображенный для отпугивания злых духов и проклятий людей в сторону заслуженно покинувшего этот мир, безумного неправильно выглядящий для человека, чей самый дорогой человек был несправедливо обвинен абсолютно во всем до своей смерти и обвиняется до сих пор. Чуть дрогнувшая рука ложится на рукоять Бичэня. И Вэй Ину, который не успел бы добраться до Лань Ванцзи и окликнуть его из-за толпы людей, оставалось сделать только лишь одно. Вэй Усянь не имел понятия, что двигало им, когда его рука резко выхватила из пояса флейту и поднесла ее ко рту, до этого окончательно сняв маску с лица. Первая мелодия, неожиданно вспыхнувшая в его памяти, стала и самой первой, которую Вэй Ин начал играть после своего возрождения. Ноты были немного неуверенные, пальцы слегка не слушались, однако, несмотря на все это, эту песню нельзя было не узнать даже в не очень хорошем исполнении. Вэй Ин видел, как резко выпрямился при осознании Лань Чжань, как его рука исчезла с меча и как, словно чего-то до безумия боясь, тот начал медленно поворачиваться к нему лицом. Но затем, будто заранее смирившись с горькой реальностью, Лань Ванцзи обернулся к нему полностью — все так же стоя далеко от него, все так же окруженный людьми, чье время замедлилось. Золотые глаза, в которых треснул лед горя и прорвался тонкий стебель ослепляющей надежды, широко распахнулись. Руки на флейте задрожали. — Вэй Ин. Вэй Ин вернулся к Лань Чжаню.

***

Лань Сичэнь покинул их практически сразу же, оставив обоих в снятой в гостинице комнате. Тишина вокруг них была поглощающей — лишь шорох одежды Вэй Ина, когда он тянулся налить очередную чашу вина и только лишь звук льющегося напитка смели прервать ее, потому что сидящий напротив действительно будто превратился в самую настоящую нефритовую статую, у которой двигались только лишь глаза. В золотых омутах ушедшей зимы жило тепло весеннего утра. Вэй Ин поднимал взгляд и тонул в зелени живого рассвета — а Лань Чжань все смотрел на него, все не мог оторвать взгляд, словно боялся, что, стоит ему отвернуться, оборвется раз и навсегда его сердце. — Лань Чжань, — с нежностью и теплой улыбкой на губах, слегка склонив голову. — Лань Чжань, Лань Чжань, Лань Чжань… С каждым произнесенным словом, сказанным дорогим голосом, Лань Ванцзи слушал, как самым счастливым на свете комком любви и бьется об ребра то самое сердце. — Вэй Ин, — «ты здесь» — билось внутри каждую секунду. В ответной серости глаз вернувшегося, стряхнув весь пепел, и в яркости дневного солнца сквозь окна танцевали возродившееся чувства Первого ученика Юньмэн Цзян. — Признаться честно, я раньше не особо верил в то, что Небеса действительно нас слышат, Лань Чжань. Прислушиваются, исполняют самые сокровенные желания, — глубокий глоток вина и глубокий вздох. Вэй Усянь широко улыбается. — Но вот он я — живое воплощение твоего желания. И Лань Ванцзи, весь воздух из груди которого будто разом исчез, спрашивает с дрожащим неверием: — Моего? Спрашивает, перебирает в голове каждое воспоминание на протяжение десяти лет до тех пор, пока осознание не пронзает его точно так же, как и когда-то метко брошенный в него цветок из рук смеющегося Вэй Ина. — Твоего, — еще раз повторяет Вэй Усянь с таким же нежным весельем и приближается еще ближе, чтобы, слегка столкнувшись ногами с другими, накрыть лежащую на чужих коленях ладонь. — Ты пожелал, чтобы я вернулся. И Небеса, или кто бы то это ни был, услышали. Твое желание исполнилось. Вэй Ин вернулся. Я вернулся прямо к тебе. Никто из них не знает, кто первый сломал хрупкую преграду между ними и кто же прижался к другому телу. Вэй Ин, впервые ощущая столь ярко мягкость губ Лань Чжаня и моментально почувствовав аромат сандалового дерева, не был в силах оторваться даже на секунду, чтобы перевести дыхание. Да и сам Лань Ванцзи не имел такой возможности, с отчаянной потребностью желая ощутить каждый миллиметр кожи, но, несмотря на это, они будто разделяли одно дыхание на двоих. И сила нежной любви стала идти рука об руку с желанием любви тела и души. Сильная рука на его талии притянула к себе на колени и так и осталась там, крепко и словно нарочно с каждым игривым легким укусом в губы натягивая на себя ткань ханьфу все сильнее и сильнее. Вэй Усянь, охнув прямо в чужие уста и слегка прогнувшись в спине из-за этого действия, точно решив немного подурачиться, прошелся в отместку ладонью по всей широкой спине и вдруг резко потянул за ленту. Лань Ванцзи издал судорожный вздох. — Вэй Ин, — с низким, глубоким голосом и с расширенными зрачками. — Что ты делаешь? И все же внутри него все равно до сих пор мелькал страх того, что человек в его руках внезапно исчезнет, что окажется лишь плодом воображения наконец сошедшего с ума от тоски и боли… Заклинатель с алой лентой в волосах, в нетерпении прижавшись своей грудью к груди Лань Чжаня и оставив легкий поцелуй сначала у виска, а затем прямо на красной мочке уха, чуть приподнялся на коленях и закинул обе руки за чужую шею. — А на что это похоже, Лань Чжань? — как будто зная, что названного прямо сейчас необходимо убедить в своей реальности, с легким игривым тоном и со смешинками в глазах спросил Вэй Усянь. Очередное дерганье за ленту, очередной поцелуй прямо в макушку, внезапное качающееся движение бедер вперед. — Пытаюсь любить тебя. И все мысли страха нереальности тут же вылетели из головы. — Ханьгуан-цзюнь! — только и успел воскликнуть в приятном удивлении Вэй Ин, когда все словно закрутилось-завертелось, а сам он внезапно оказался спиной на полу с нависшим над ним Лань Ванцзи. Стена из длинных волос окружила его, создав небольшой полумрак, благодаря чему золотые омуты, покрывшиеся легкой дымкой, точно будто стали гораздо ярче, как никогда являя каждую эмоцию на их поверхности прямиком изнутри и каждую бурю чувств. Охнув в восхищении и от всепоглощающей любви, он первый с отчаянной потребностью потянулся за чужими губами и, не оставляя никакого иного выбора, скрестил ноги на талии Второго Нефрита. Под действием неожиданного веса или же из-за своего собственного желания Лань Ванцзи двинул бедрами вперед, из-за чего каждый из них вмиг ощутил возбуждение другого — мочки ушей Лань Ванцзи, практически не спрятанные за прядями волос, налились еще большим красным цветом, а сам Вэй Ин, почувствовав такое желанное и быстро прошедшее трение, больше похожее на толчок, возжелал продолжения. Но Лань Чжань пока что явно не торопился сделать то же самое, поскольку он физически не мог перестать сцеловывать каждый тихо вырвавшийся стон, смешок на губах, резкий выдох. Его широкие ладони, даже еще не пробравшиеся сквозь все эти слои ханьфу, проходя по рукам Вэй Ина или же по бокам, очерчивая изгибы, все равно оставляли после себя жаркое покалывание и толпы мурашек. Член Вэй Усяня из-за всех этих действий, вкупе с немного кусачими поцелуями на губах и более осторожными на каждой черте лица, пачкая из-за выделившейся на головке естественной смазки одежду, начал требовать к себе гораздо большее внимание. Обмотав в кулак сразу два конца налобной ленты, Вэй Усянь в нетерпении дернул за них назад, вынудив сцеловывшегося ниточку слюны с подбородка Лань Ванцзи совсем немного отстраниться и запрокинуть голову. Снизу вверх наблюдая за тем, какими же действительно широкими стали зрачки глаз напротив и видя в них дымку самого настоящей жажды не останавливаться, Вэй Усянь, не дожидаясь каких-либо слов, качнулся бедрами вверх и, ощутив на своем лице чужой обжигающий выдох, начал сам тереться об находящейся под ханьфу член Лань Ванцзи и жаждать одновременно ответной реакции. Но тот, будто потерявшись в серых глазах лежащего под ним Вэй Усяня, который со слегка распахнутым помятым по краям ханьфу, тяжело дыша через рот, продолжал двигаться и всячески тереться пахом, лишь продолжал нависать над ним. Покрытый легкой дымкой жажды любви тела взгляд, пройдясь по оголившейся шее, на которой выступили капельки пота, и по дернувшемуся кадыку, в конце концов, остановился. Расширившиеся до этого зрачки сузились. Внизу одежд Вэй Ина, прямо у головки члена, который очерчивала ткань, причиняющая немалый дискомфорт из-за натягивания, темнело пятно. Там было мокро. — Лань Чжань, ну же, мой хороший Лань… гэгэ, — требовательно простонал Вэй Усянь, еще раз дернув за концы ленты. — Позволь мне любить тебя так, как я этого хочу сейчас. Позволь мне… Не успев договорить, он вновь ощутил на своих губах другие, которые, будто до этого не оставив после себя легкую припухлость и красноту, с жадностью впились в его уста. Хватка на лобной ленте ослабла. Лань Чжань начал двигаться. Движения его бедер были сильными, четкими; он то делал машинальные толчки и заставлял тем самым слегка проежаться спиной по немного скользкому из-за ханьфу полу, то терся своим членом об член Вэй Усяня скользящим движением вверх-вниз, принося невиданные искры удовольствия, от которых подгибались пальцы ног в обуви. Вэй Ин старался вести себя тише, помня, где они сейчас находились и что делали. Он помнил, но… — В-вот так, Ханьгуан-цзюнь, — шипение-полустон, ходящая ходуном грудь. Трение, толчок, трение, еще более сильный толчок, из-за которого его спина вновь проехалась бы по полу, если бы не сильные руки на его бедрах, фиксирующие на месте. — Ты делаешь это правильно. Лань Чжань, мой самый прекрасный и красивый гэгэ. Я так сильно люблю тебя. — Вэй И-и-ин, — протянув его имя с тихим стоном. Вспотевший лоб прижимается к плечу, движения становятся более частыми, непрерывными. — Я ждал тебя. Только лишь тебя. Я верил, что Вэй Ин вернется. — О, Небеса, — выдохнул Вэй Усянь в чужое ухо, и он даже не знал, было ли это обращение к силам небесным или же понимание того, насколько же, оказывается, можно так долго и сильно любить одного человека, а узнать об этом столь поздно. Цепляясь за широкие плечи, он брал в рот невинную и чуть теплую из-за прилившейся крови мочку уха, жадно ее посасывая и одновременно стараясь двигаться в такт движениям Лань Чжаня. Почему-то никто из них не думал ни остановиться на этом, ни хотя бы снять ханьфу, чтобы его не испачкать, потому что все их мысли занимал лишь другой человек — его присутствие, его биение сердца напротив собственного и чувство безграничной страсти любви. Так же, как никто из них не знал, кто все начал, ни Лань Ванцзи, ни Вэй Ин не знали как все закончилось и когда. Последний толчок принес за собой вспыхнувшее и так же резко потухшее удовольствие — по телу разлилась приятная и усталая нега, а внизу у обоих стало липко и мокро. Наверное, кто-нибудь из них в ближайшем будущем вспомнит о том, что они находятся в чужом месте и что ни сменных одежд, ни воды у них нет, но а пока будущее еще не наступило. Они были здесь и сейчас. У друг друга. Вместе. — Лань Чжань, — все еще не в силах совладать со своим же дыханием, произнес Вэй Усянь. Тяжело дыша, Лань Чжань упал ему на грудь, будто его покинули все силы, и как это вообще возможно в таком положении, крепко обнял его. Теплые губы прижались к его виску, не обращая внимание на чуть влажные и прилипшие к нему пряди волос. Потому что неважно. Потому что… — Я здесь, — прошептали в ответ. Я вернулся — вновь хотел сказать Вэй Ин, но изнутри вырвалось иное, полное клятвы: — Я больше никогда не оставлю тебя, Лань Чжань.

***