Топи

Вечер наползал на турбазу, как самец крадется к самке для спаривания. Медленно, принюхиваясь к ее запаху, осторожно, чтобы не спугнуть. И только, когда понимает, что никто не собирается сопротивляться, а наоборот только этого и ждет, - берет ее силой, всю. Зарождает внутри нее жизнь, новую, продолжение их самих. Жизнь внутри турбазы зарождалась и текла. Все уже собрались у большого вигвама-костра. Дедушки и бабушки с внуками, заводчане, тетки из столовой. Никита, Ваня и Тихон были тут же, оглядывались. Ваня и Тихон искали девушек, которых весь день не было в домике. Никита оглядывался на людей. По спине бежали мурашки, ощущение было, что сейчас выведут кого-то и будут жечь на костре. Вспомнился сон. Никита вновь достал телефон, повертел его в руках, разблокировал – снова они с Машей на экране – заблокировал. - Странно, - произнес Тихон. Ваня и Никита посмотрели на него. – Ни машины пожарников, ни скорой – костер немаленький – вдруг полыхнет. Лес кругом. Никита и Ваня кивнули, оглядываясь по сторонам. Действительно не было ни одной машины помощи, зато вдоль стен были расставлены рядком огнетушители. Ваня пихнул под локоть Жизневского и головой указал ему на батарею противопожарной защиты. - Все равно залупа стремная, - пожал плечами Тихон, но Ваня увидел, как лицо его друга чуть расслабилось. Из здания администрации вышла «матка». Никите подумалось, что вся турбаза похожа на большие соты одинаковых домиков. Женщина подошла к одному из заводчан – лысому мужику в олимпийке со значком Олимпиады-80 – передала ему канистру, где слышно плескалась жидкость, и кучу газет. Мужик принял дар, кивнул бабе и сел на корточки перед костром. У Никиты на лбу выступила испарина, он посмотрел на друзей. Ваня крутил головой по сторонам, как лошадь, которая отбивается от слепней, искал в толпе знакомое лицо. Как собака выставлял нос по ветру, чтобы вовремя услышать приближение знакомого и чарующего запаха. Лицо у Янковского было тревожное, руки постоянно тянули штанины, глаза бегали, выдавая скрытое желание ног. Никита посмотрел на Тихона. Тот на него. В светлых глазах Ефремов видел злобу. Она расплескалась за ночь, за день, ушла на работу в лесу, на полуденный сон, на быт, но на дне еще немного плескалось, скатывалось остаточными каплями по стенкам, добавляло металла к голубому в глазах. Никита не говорил с Тихоном, да и о чем? Что он просто спас жизнь? Что он не претендует? А не претендует ли он? Двигаться вперед он еще не готов, но ему стало намного легче, он снова может дышать… мог, до сна этого дебильного. Злится. Он зеркалит взгляд Тихона, и тот отворачивается. Лица мужчин окрашиваются в оранжевый, глаза высушивает крепким, бензиновым жаром, губы как будто мгновенно трескаются. Кожу на лице распирает будто изнутри, она наливается тяжестью, тянется вниз, чуть твердеет. Все делают шаг назад, в вечернюю прохладу, которая закаляет разогретые добела лица. - Я отойду, - произносит Ваня и, не глядя на друзей, разворачивается в сторону домиков. Спину жжет ему огонь и два взгляда. Ему надо проверить, ему надо знать. Через пару шагов жечь перестает, а прохлада ночи нежно и успокаивающе гладит щеки мужчины. Уже у домика девушек он оглядывается. Далеко впереди высокое пламя недовольно выплевывает снопы искр, вокруг него столпились люди. Разноцветными мотыльками они держались от пламени на расстоянии, не позволяя ему опалить их, лишь согреть, окутать теплом, которое под руку ушло с солнцем. - Ваня, - Янковский услышал тонкий голос – обернулся. Как будто никого рядом. Повертел головой. Где-то между соснами промелькнуло что-то белое, скрылось из глаз, маня или заманивая… Иван направился от дома, пытаясь разглядеть в темноте между соснами то, что привлекло его внимание. И когда он уже подумал, что ему показалось, почти повернул обратно к домам, он вновь увидел белый проблеск. Теперь было видно, что это длинное платье. - Ева! – крикнул Ваня и побежал, стараясь в темноте не споткнуться о корни. Он добежал до обрыва, ведущего на пляж у озера. Девушка была уже внизу, махала ему рукой. Он видел, как она развернулась к озеру и пошла, держа в руках что-то круглое. Он спустился, чуть не свернув шею, полетел к ней. Песок под ногами продавливался, сковывал ноги, будто не пуская, предостерегая от чего-то. - Ева! – Янковский подбежал к девушке, когда она пустила по воде венок из каких-то цветов, которые в темноте просто казались черными. Из-за облаков вышла полная луна, возвращая зрение, позволяя разглядеть все вокруг. - Ваня, - девушка развернулась к мужчине, провела по его щеке рукой. Холодной рукой, как будто чуть влажной. Она притянула его к себе, поцеловала. Прохладный, будто мятный поцелуй запечатал его вопросы. Ваня подумал, что все это сейчас не важно, важно, что она, наконец, с ним, рядом, вот тут. Он запустил руку в ее спутанные от ночного ветра волосы, переплетая пряди со своими пальцами. Крепко удерживая ее за затылок, он не давал прервать поцелуй, требуя сатисфакцию за день ожидания, за все сгрызенные от нервов ногти, за все смолы, осевшие в легких от скуренных сигарет, за свой страх. Ее пальцы перебегали от его щек к шее, лбу, задевали мочки уха, гладили затылок, тянули за волосы. Она скучала. Иван улыбается этому и тихонько шипит – укусила на губу – не позволит ему считать своей. Он тянет ее на песок, который тут же путается в волосах, колется под одеждой. Они незаметны. У небес лишь один глаз и тот с бельмом, что он может видеть? Руки, которые шарят по телу под белым сарафаном? Темные девичьи соски, которые тот час, будто стыдливо, прячутся на чуть волосатой груди мужчины? Пылающие, как от костра лица? Нет, все это скрыто ночью, никому не доступно, остается только между ними. Ева уже голая – под платьем ничего не было. Она встает, чтобы в болезненном свете луны Ваня мог рассмотреть ее. Ее кожа серебрится, как чешуя, в этом свете. Она обходит сидящего мужчину. Подходит к нему сзади, садится на колени. Иван затаил дыхание, ждет ее хода. Поцелуй пулей пронзает затылок. Она языком проводит вдоль его шеи от выпирающей косточки до места, где начинают расти его длинные волосы. Как улитка ее язык медленно движется к его уху, оставляя за собой влажный путь, который холодит ветер с озера. Ваня стонет. Тихо, но, кажется, что звук наполняет пространство вокруг. Он ощущает, как она колет его спину сосками, как ее ногти впиваются в его плечи, как ноги обхватывают кольцом его талию. Ева прижимается крепко, горячо дыша ему на ухо. - Я так рада, что нашла тебя, - она начинает целовать его шею и плечи, иногда не справляясь с возбуждением, впиваясь в чуть обгорелую кожу Ивана. Его рука на члене – он готов. - Позволь мне сделать тебе хорошо, - хрипит он, откидываясь на ее плечо, пытаясь мутным лунным взглядом увидеть что-то в ее глазах. Она молчит пару секунд и расплетается, отпуская мужчину, давая ему волю и возможность. Она ложится на вещи, разбросанные на песке, ждет его. Ваня смотрит ей в глаза, необратимо нависает над Евой. Поцелуй. Песок скрепит на зубах, воздух пахнет потом и зацветшей водой. Девушка разрывает поцелуй, когда Иван входит глубоко в нее. Медленно, исследуя то, что мог пропустить в прошлый раз. Мужчина вглядывается в ее тело. Белки закатывающихся глаз, рот, застывший непроизнесенной буквой «о». Прерывисто выдыхает, когда привыкает к нему внутри. Дотрагивается до щеки, глазами умоляет о продолжении. Иван коротко целует девушку и продолжает свои наблюдения. Толчок – стонет. Толчок – закусывает припухшие от поцелуев губы. Толчок – вцепляется в его руку. Толчок – выгибается к нему навстречу. Через время перестает наблюдать – скорость не та, все вокруг закручивается в страшном вихре: песок, ее кожа, ветер, волосы, озеро, ее губы. Он ощущает, как ее тело содрогается под ним. Еще несколько толчков, и он опадает на нее, оставляет на плече горячий поцелуй. Ваня чувствует, как хрупкое тело под ним прерывисто дышит от тяжести, как в нос при каждом вдохе забивается песок, но встать не может. - Ваня, - хрипит Ева, пытаясь руками скинуть его с себя. Он не может подняться. Ноги онемели. Он ощущает холод где-то выше колена и с каждой секундой этот холод поднимается все выше. Вместе с холодом откуда-то снизу начал подниматься страх. Что с ним? - Ваня, - хрипы не прекращаются. Но затем он слышит отчетливый, громкий крик: – Ваня!

***

Тихон смотрел на спину Ивана, пока последний оранжевый отблеск не потонул в темноте. Сплюнул. Жестко, зло. Опять посмотрел на Никиту. Почему-то вновь затрясло от единственного его присутствия рядом. Захотелось сбежать. - Я это, пойду к нам, - пробубнил Жизневский и, не дожидаясь ответа от Ефремова, ушел. Два кружка из смятой земли и иголок – все, что осталось в свету костра. Никита проводил взглядом сутулую фигуру и вновь обернулся на костер. Он горел, кричал треском и плевался искрами, как алкоголик, приложившийся к заветной чикушке прозрачного огня. Жизневский пинал ногами шишки, сгорбленно шел, не оглядываясь по сторонам. Хотелось, чтобы этот отдых закончился, хотелось в Питер, хотелось потрахаться. Не словить галлюцинацию или подростковый эротический сон, а реально почувствовать тепло чужого тела, тлеть, отдавать свой последний жар, остывать, прогорая внутри. У своего домика взглянул в сторону – тень отползала от дома девушек, скрывалась за соснами. Ваня. «Надо извиниться перед Дианой. Она наверняка сейчас одна дома», - пронеслась предательская мысль в голове у Тихона. Страшно. Прогонит, ударит, что страшнее – не простит. Уже у двери. Кулак занесен, как в первый их вечер. Три тихих удара. Малодушно понадеялся, что не услышит. - Заходи, - слышит из-за двери. Узнала? Почувствовала? Разве это важно сейчас? Переступает порог. В предбаннике Дианы не находится. Оставляет обувь и следует дальше. Дом небольшой, но он ощущает себя, как в критском лабиринте. Его нитка – слабая надежда. Девушка обнаруживается в проходной комнате. Она сидит на кровати у дальней стены. Одета в белый сарафан, который буквально подсвечивает темный угол. Она смотрит на Тихона, ждет. Ждет его слов, его действий, его. - Ди, прости меня, пожалуйста. Я… э… - голос дрожит, слова ускользают, слизнями выскакивая изо рта, не желая складываться в стройное предложение. Она встает. Идет медленно, будто выискивая, где половицы в доме не скрепят. Боится разбудить его панику. Диана кладет руку на его грудь, поднимает взгляд. Половина ее лица освещена слабым оранжевым светом. Это не яркий свет огня, а тусклый, еле пробивающийся через ночную толщу свет фонаря. - Тише. Молчи, - мягко приказывает. Делает шаг назад от Жизневского и через голову снимает белый сарафан, который опал на пол, будто кто-то вырвал у большого мотылька его крылья. Оранжевый свет лег на тело Дианы, освещая его с одной стороны, размывая формы, путая тени, приковывая взгляд. Девушка подошла к Тихону. - Ты же этого хотел? Ты же об этом думал? – она не дает ему сказать – целует, проглатывая его слова, мешая слюну во рту. Цокнули зубы. Поцелуй был долгий, чтобы больше не было сомнений, что это реальность, что саднящие губы, горячее голое тело – это взаправду. Девушка рвет на нем майку вверх, подставляя под оранжевый свет сутулые плечи и подсушенный пресс мужчины. Падает на колени, подкладывая под ноги вещи. Тихон прерывисто выдыхает, аккомпанируя звону пряжки на джинсах. Те лягушачьей шкуркой опадают к щиколоткам вместе с боксерами. Мужчина задерживает дыхание, как будто сжимается, когда его взгляд падает на светлую макушку у его паха. И тут же расслабляется, когда чуть прохладная рука касается члена, раскатывает уверенность и желание по всей его длине. Первые движения ее языка легкие, дразнящие, смешанные с влажным дыханием и оседают где-то так далеко, что Тихон едва ощущает эту щекотку на головке члена. Постепенно она позволяет входить в свой рот все глубже, все быстрее и даже требует этого. Он кладет руку ей на голову, перекрывая путь назад. Только вперед, дальше, глубже, в тепло и влагу. Тихон будто весь окунался в нагретое за день болото. Вокруг все чвакало и хлюпало, тащило на дно. За секунду до того, как сгинуть в этой пучине, он отнимает ее голову от члена. Тупо смотрит сверху вниз, будто не узнает. От члена к ее рту идет ниточка слюны, связывая их. Где-то сзади хлопает дверь. Шаги. Тихон путается в ногах от паники, чуть не падает. Он оборачивается на дверь. В проходе стоит Никита. На лице одна за другой сменяются эмоции, как кадры диафильма. Ужас. Неловкость. Стыд. Заинтересованность. Злость. И, наконец, смирение. - Я… просто хотел спросить, как ты, - смотрит на Диану, которая все так же стоит на коленях, бесстыже стирает слюну с губ тыльной стороной ладони и усмехается. – Я пойду, пожалуй. Никита пытается как можно быстрее развернуться и сбежать, но все его движения будто замедлили, как будто какой-то режиссер наложил слоу-мо на эту сцену. - Подожди, - Диана поднимается с колен и идет к Ефремову, кладет руку ему на плечо. Разворачивает. Никита смотрит на нее – в ее глазах неразбавленная похоть, за такой концентрат на второй круг Ада берут без очереди. Не сдерживается. Берет ее лицо в свои руки и целует. Как не было давно – глубоко, страстно, требовательно. Требует внимания к себе, требует излечить, требует сатисфакции за соблазн. Слышит, как звенит ремень. Понимает, что Тихон скинул бельевые кандалы, шаркает в их сторону. Никита боится, что заберет, как старший, как более сильный. Но Тихон, на удивление, не отнимает, а предлагает играть в этой песочнице вместе. Жизневский опускается на колени за спиной девушки. Никита может видеть только его кучерявую голову и узнавать о его действиях по реакции Дианы. Она не заставляет себя ждать. Сквозь губы, смятые чужим ртом, вибрируя, рвется стон – Тихон сцеловывает электрический свет со спины, спускаясь ниже. Никита отрывается от девушки, когда ее тело рвется вверх и оседает на пальцы Жизневского. Быстро расправившись с одеждой, Никита льнет к голому телу девушки, шарит по едва влажной от чужих поцелуев спине, натыкается на кучерявую голову. В мозгу разрывается и выпускает яд мысль. Ефремов запускает пятерню в кудри другого мужчины и заставляет его подняться на ноги. Жизневский покоряется, отбрасывая тени на женщину и мужчину перед ним. Никита продолжает тянут Тихона все сильнее и ближе к своему лицу. Диана завороженно следит за действиями мужчин, как их носы соприкасаются, как движение замедляется, но не останавливается вовсе. Она видит сомнение. Целует Никиту в шею, одобряя его решение. И чувствует, как сзади в нее вжимается тело. Поднимает взгляд – губы мужчин соприкоснулись и легко начинают жевать друг друга, пытаясь распробовать новые ощущения: колкая щетина, другие параметры лица, чуть загрубевшие руки на щеках. Каждый из мужчин чувствует, как по животу вниз течет ладонь, но не успевает сорваться, хватается, цепляется за эрегированный член. Ощущения, разлитые в двух плоскостях тела, необычные, хочется ими наполниться, поглотить, раствориться в этом бермудском треугольнике. Никита чувствует, как Тихон требует углубить поцелуй, как его рука крепко прижимается к его затылку, не выпуская. Ефремов чувствует, не видит, как Диана погружает его член себе в рот, чтобы через секунду оставить его без внимания, концентрируясь на удовольствии другого мужчины. Тихон первый прерывает поцелуй, смотрит в лицо другу. Лицо, которое еще какое-то время назад (времени уже не существовало) хотел набить, излить на него свою злость, а в итоге изливает на него свою страсть. Он ложится на пол, смотрит на Диану и Никиту. Девушка на четвереньках ползет к нему, оборачиваясь на застывшего Ефремова. Тихон приподнимает таз, девушка вновь обхватывает ртом и губами его член. Никита завороженно смотрит, как на его глазах переплетаются два начала, как комната наполняется стонами, расширяется от горячего воздуха, исходящего от тел. Не выдерживает. Становится на колени у лица Жизневского, там, где его губы соприкасаются с клитором девушки – медленно вводит член внутрь Дианы. Наблюдает, как красиво выгибается ее спина, лоснящаяся потом под оранжевым неживым светом. Рукой дотягивается до головы девушки, нажимает ей на затылок. Она быстро кивает головой, и Никита чувствует, как тяжелое Тишино дыхание опаляет мошонку. Диана тоже ощущает этот жар на половых губах и громко стонет. Что-то влажное бурлит в ее горле – Тихон не выдержал пытки, сдался. Ефремов же хочет покорить это тело, заставить его содрогнуться и рассыпаться. Наращивает темп. Тихон уже возле него и целует шею, щеки, цепляет уголки губ. Никита понимает, что Жизневский играет против него, заставляет также капитулировать, поддаться. За шумом в голове, как сквозь вату Ефремов слышит крик Дианы, под рукой спина выгибается в судороге, готовой сломать позвоночник. Это последняя капля – он кончает Диане на спину. Бессильно оседает на пятки. Перед глазами пелена, за ней сгорбившаяся фигура Тихона, который оглаживает его спину, и Диана, которая гладит его по голове. Ее рука такая легкая, как ветерок в соснах. Сосны. Он чувствует их запах. Смольный, резкий, смешанный с прохладной свежестью земли. Ощущает щекой колкую кору. Засыпает.