Спасенья нет

11.

             Отделанное в белоснежных тонах помещение встретило Уэбба абсолютной тишиной.              Однако эта мертвецкая тишина не навевала воспоминания — отнюдь, совокупность вырвиглазной для обычных глаз белоснежности и такой тишины — ненадолго, но затирали собой вечно маячащие на грани сознания картины погибающего мира, где лишь тишина, завывания мертвецов, хлюпанье их изодранной плоти, и звон ржавого металла были нормой, слышимые постоянно и в различных пропорциях, едва-ли не в каждой точке каждого кусочка поломанного мира.              Быстро осмотрев холодильник, Уэбб вспомнил о хранящихся в ящиках продуктах и соотнес всё это с обычным временем нахождения Карасубы в душе, после чего, отточенными движениями доставая продукты согласно нехитрому замыслу, погрузился в тяжкие думы, даже не замечая самого таинства готовки — лишь следуя на автомате не столь хитрым действиям.              Что делать?              Сколь сей вопрос извечен был — столь ответ его непостоянен.              Карасуба слишком к нему… привыкла, что могло вылиться в недостаточность принятых мер. Она, её сознание и подсознание, могли посчитать произошедшее — навеянной психоделиком иллюзией, взяв, чисто для галочки, удобным способом доставки выпущенную Уэббом пулю.              Карасуба, уже давно подсознательно, перестала считать своего ашикаби «низшим существом», она принимала даже первые бои, в некотором роде даже шуточные для Негорящего, всерьёз, совершенно не обращая внимания на поражения и с каждым разом почерпывая для себя всё больше, и с каждым разом всё больше осознавая. Сколько разных странных трюков таится под привычной мешковатой одеждой её ашикаби.              Однако Энтони наглядно видел примеры того, как Карасуба относиться к поражениям — каждое её поражение на её поле для неё — сродни разбитому в дребезги сосуду с душами для давно расставшейся с разумом нежити.              Не до конца осознавая всю подоплёку — ту степень идеологической накачки сэкирэй — изменение её отношения и разницу подходов к проигрышам, невольно заметил и Уэбб, в чём ещё больше убедился, когда слова об «успокоении» — совершенно не приносили плоды вышедшей на успешную охоту продолжительностью почти в сутки даже без поддержки с воздуха девушке.              И из-за этого «привыкания» — он не мог подтвердить достаточный ли… эффект.              Однако применять более серьёзные средства — буквально кинуть Карасубу в ситуацию, где сэкирэй либо обретёт нужный контроль, либо сгинет, пусть и лишь там, в его мире — Энтони банально не мог решиться, признаваясь для себя, что банально боится заиграться, сломать девушку окончательно и бесповоротно, оставить от той лишь пустую оболочку марионетки, что только и ждёт команд своего кукловода.              Но и проверить это сейчас он просто не мог!              Пытаться понять, сможет ли Карасуба хотя бы воспроизвести то состояние, когда она смогла поглотить душу как-то иначе, чем через клинок, и поглотить не маленькую частичку, а разом немалую часть, сейчас — может привести к непредсказуемым последствиям, однако то, что слова как минимум попали в разум сэкирэй явно не только как «боевые подначки» — уже было хорошо.              С её искусством входить в боевой транс (ну или безумие — смотря с какой перспективы наблюдать) возможно, теперь, что-то и получится, однако иначе, чем эмпирически, проверить это Энтони не считал никаким образом возможным.              Не различая ярость боя и спокойствие при нанесении точных, выверенных ударов — Чёрная сэкирэй проваливалась в боевой транс, точь-в-точь похожий на медитацию и была спокойной и непоколебимой как айсберг, размером с евразийский материк внутри и буквально вспыхивала снаружи, стоило только капле крови попасть на её тело, оросить её клинок. До того момента, пока дичь будет жить, трепыхаться и доставлять своими страданиями усладу играющей в такт концертмейстеру скрипкой в увертюре смерти душе.              Энтони оставалось лишь наблюдать за изменениями и молиться всем тем мёртвым богам, что жили в эпоху процветания Анор Лондо и чьё наследие проносилось сквозь бесконечные циклы, дабы Карасуба не сожрала сама себя.              И в следующий момент Уэбб чуть самолично не убил Карасубу вновь!              Неожиданный звук позади, заставил на чистых рефлексах кинуть зажатый в руке нож со всей доступной силой с сохранением устойчивой позы после броска его по направлению звука.              Поскользнувшаяся Карасуба, падая на гладкой плитке, чуть вскрикнула, её серые волосы взметнулись в верх, и — лишь чудо, не иначе — ни её красивая, носящая столь счастливую улыбку, головка, ни длинный пепельный хвост не пострадали, однако та «непослушная», смотрящая вперёд, прядка, став, помимо стены, единственной жертвой столь излишнего погружения Энтони в себя, опала на пол, усечённая у самых корней.              Чистая случайность, однако, спасшая ведомой певшим в унисон сердцу и душе Ядру Чёрной сэкирэй жизнь.              Капельки воды стекали по идеальным изгибам её тела.              Быстрый холодный душ в отдельной душевой мог снять стресс, оттянув неизбежное, однако в доступности была лишь горячая дева.              — Ха… — вновь, который раз за день, тяжело выдохнул Энтони, нависая над вновь голой девушкой, протягивая над лежащей на не удержавшемся банном халате с, кажется, закатившимися от лёгкого сотрясения (!) глазами, Карасубе руку и борясь с искушением напрыгнуть на неё прямо сейчас. Прямо тут, не взирая ни на жёсткий пол и совершенно не привычное к такому тело, ни на практически готовые блюда запозднившегося завтрака, пищи, что так требует организм. — Не обольщайся, моя красавица Карасуба. — с напущенным в голос ехидством сказал Уэбб, ловя быстро ставшей осмысленным взгляд и вновь отмечая треснувшую плитку. — Хотя твои успехи в искусстве маскировки поистине поразительны за столь короткий срок. Но почему ты в халат… — «халате?» — хотел закончить Энтони, но накрывшая его уста своими дёрнувшаяся вперёд Карасуба — не дала договорить, повалив Негорящего на себя.              Карасуба была настолько увлечена — что и не заметила отсутствие крыльев за спиной, отсутствие того чувства безграничной мощи, что они несли, отсутствия эха смерти тысяч, что сопровождало её всю жизнь.              Энтони чувствовал накатывающее всё больше возбуждение, чувствовал, как оно всё больше захватывает девушку под ним, но нашёл в себе силы остановиться, чувствуя, что, ещё немного — и желудок его живого и крайне требовательного в плане поддержания формы тела начнёт переваривать сам себя.              Он с силой оторвал от себя Карасубу, одними губами, едва выпуская через гортань воздух из судорожно наполненных лёгких, прошептал:              — Ещё немного… — каждое слово, каждое движение работало против спокойствия тела и разума, он едва нашёл силы для того, чтобы переложить несколько пережарившиеся тонкие кусочки мяса на большую тарелку, снять уже готовый рис, переложив его в ещё одну тарелку, и подцепить пальцами доску с лежащими на ней аккуратно нарезанной рыбой и овощами, выставить на стол — чуть-чуть не готово… ну и пусть, ещё несколько тарелок и тарелочек уже ждали на столе.              И усадить к себе на колени столь изысканно и соблазнительно покачивающую голыми бёдрами прямо перед ним Карасубу, тут же носом уткнувшись в её мокрые волосы — Уэббу в этот момент неожиданно явно почудился аромат покрытых пеплом кровавых роз.              Он глубоко и шумно вдохнул этот очаровывающий аромат, даже не задумываясь о том, насколько он реален — это было просто прекрасно.              Карасуба резко повернулась, немного алое лицо всё же не удержавшей смущения девушки смотрело прямо в лицо парня.              Она приспустилась вниз, похотливыми глазами неустанно следя за бугром на плотных штанах Уэбба, удерживаемая в титановых рамках гуляющих по её ягодицам рук.              Карасуба дотянулась до резинки — лишь чтобы тут же оттянуть её вниз, обнажая напухший член Уэбба.              Пару раз — словно ища в чём-то подвох — она поводила ладонью вверх-вниз по члену, а после была утянута мощными руками вверх, в то время как её руки направили головку на девственную плеву.              Карасуба вскрикнула, запрокидывая назад голову, когда член в один момент вошёл в её лоно, прошёл девственную преграду и вошёл в матку!              Однако руки поддавшегося животным порывам Энтони склонили голову Карасубы вперёд, и язык Уэбба проник в её рот, смяв оставшийся без сил для сопротивления язык.              Стоило Карасубе начать двигаться — робко подпрыгивая пальцами ног и выпуская стоны с каждым движением — Уэбб разорвал их грубый поцелуй, взяв губами в захват твёрдую розовую горошину соска на прыгающей груди, оттягивая тот зубами то вверх, то вниз, руками же хватаясь за подтянутую задницу — Карасуба полностью утратила контроль над телом, а едва-ли ставший спокойным — скорее — отнюдь наоборот — рассудок застилала пелена возбуждения.              Однако вскоре, обоняние, среди запахов разгорячённых тел, уловило заглушенный было запах еды — но сознание его не уловило, продолжив движение по рекам наслаждения…              — АХ! — стон, Энтони с силой руками шлёпнул по ягодицам Карасубы, вышел особенно громким.              В серых глазах возбуждение от животных скачек на члене своего ашикаби разбавилось осознанием, где-то отстранённо Карасуба поняла, что её грудь терзают лишь фантомные боли от зубов, а перед ней, насаженный на вилку, висит кусочек мяса.              И лишь сейчас желудок Карасубы вновь напомнил о себе, и молодая женщина, едва не откусив серебряные зубья, сорвала сочное мясо со столового прибора.              Словно только и выждав момент, когда уста Карасубы захлопнуться, Энтони начал ускорять темп, совершенно безнаказанно вдалбливая свой член в киску страха и ужаса всего проекта сэкирэй — Чёрной сэкирэй, что лишь счастливо полувизжала-полустонала, от получаемого удовольствия, совершенно не сдерживая голос.              Таящие, словно лёд на палящем Солнце в жаркой пустыне, кусочки мяса, так и не свёрнутые роллы, сами-собой превращающиеся в импровизированные суши на ложке, то и дело оказывающиеся то во рту Уэбба, тем не менее, едва ли одаряя того своим вкусом, то во рту Карасубы, делали этот переходящий в обед завтрак — самым необычным на его, очень уж короткой относительно жизни мертвеца, жизни в живом теле человека — приёмом пищи. Даже ужин под артиллерийским обстрелом в компании абсолютно индифферентных ко всему, похожих в тот момент на «оживших мертвецов» даже больше, чем сами восставшие под воздействием Меток мертвецы даже не столько внешнем видом, сколько пробирающей аурой, был не столь экзотичным.              Почувствовав прошедший пик своей партнёрши и ощущая, что подходит к грани, Энтони резко поднял Карасубу за сжатые упругие ягодицы, одной рукой взял за голову и, насадив ротик женщины на головку члена — бурно кончил, однако, не заставил Карасубу ожидаемо закашляться — она с едва прорывающимся сквозь возбуждённую плоть радостным стоном одним глотком проглотила сперму, и, перехватывая наконец инициативу, начала насаживать горло на член, отсасывая с силой, что заставила Уэбба усомниться в том, что где-то в грудной области — аккурат на месте лёгких — не имплантирован промышленный пылесос.              Уэбб кончил во второй раз, и тут же схватил Карасубу за грудь, вздёргивая её животом на стол, наматывая её волосы на кулак, коленом раздвинул её ноги и вновь грубо вошёл в её сочащуюся соками киску, что, почувствовав в себе мужскую плоть, сжалась ещё сильнее, изливаясь любовными соками.              Не было никакой мягкости — ашикаби сношал его и только его сэкирэй, свободной рукой шлёпая подмахивающую ему женщину по заднице, пока вновь не почувствовал пик, едва сдерживая желание кончить внутрь, излился на выгнутую дугой спину, с ещё большей силой шлёпнув по ягодице свободной рукой, чьи пальцы словно превратились во вцепившиеся в плоть когти, и, словно желая содрать бархатную кожу и выдрать мягкую плоть, с силой оттянул назад.              

***

             «Кажется…» продирая глаза и богатырским выдохом пытаясь сбросить с лица прилипшие к нему волосы, подумал Энтони. «… шрамов на теле прибавится».              Это была первая, и, откровенно, учитывая то, сколько «напоминающих» шрамов «запомнила» его душа — а вслед за ней — их приняло тело, в то время как «новые» — сойдут после лёгкого исцеления, идиотская мысль после столь жаркого секса.              Да что там! Разгорячённая Карасуба скакала на его члене даже тогда, когда Энтони нёс её до своей комнаты, при этом сам ей активно подыгрывая!              Ему просто сорвало башню от того, что он внутренне понял, что партнёр вполне способен поддерживать тот бешенный темп, что требовало мощное тело.              Однако, несмотря на идиотские, посещающие голову, мысли и явную необходимость сходить в душ и вновь наполнить желудок, Энтони лишь свободной рукой убрал длинные волосы Карасубы, щекотавшие его лицо, второй же, оккупированной крепчайшей хваткой, мирно сопящей во сне уж точно теперь «женщины», стараясь не двигать, хотя соблазн… он был велик.              Блаженно прикрыв глаза, Энтони, повернув головой, легко коснулся щекой лба своей женщины и, в скором времени, вновь рухнул в царство Морфея.