A terrible story: Extras

      Голова гудела как чугунный чан, по которому ударили молотом. Под щекой — сырая шершавая доска, и запах… просоленный запах пота и крови. Больно было открывать глаза, душная темнота с мутными пятнами масляно-желтого света качалась словно метроном и никак не желала останавливаться. Туго связанные за спиной руки занемели, а попытка пошевелить запястьями принесла только ломоту в суставах. Из груди вместо стона вырвался сдавленный хрип. Где-то над головой — должно быть, на лестнице, — раздались тяжелые шаги. Шаги приближались до тех пор, пока не остановились где-то совсем рядом, а опухшие глаза с трудом не сфокусировались на паре потрепанных кожаных сапог прямо за острыми бамбуковыми кольями, из которых была сколочена клетка. — Подъем! — взревел прокуренный бас прямо над головой, скрипнули половицы, и сверху обрушился поток ледяной воды. — Ты глухой? Я сказал: быстро встал! Чонин сжался на полу, содрогаясь всем телом, и взглянул на высокий темный силуэт с ведром в руках. Тот с размаху пнул решетку прямо перед лицом, и Чонин испуганно дернулся назад. Страх душил. Страх вытаскивал из памяти жуткие воспоминания: то, как его избитого тащили на веревке, словно свинью на убой, накинув на голову холщовый мешок. Ноги сучили по мокрому песку, но зацепиться было не за что — его волокли все дальше от разрушенного дома, от безжалостно растерзанной семьи, которую он не смог защитить, к берегу. К узкой лодке, набитой тюками с наворованным в их прибрежной деревушке, и дальше — на борт корабля, в тесном трюме которого пахло порохом и металлом; туда, где у высмоленных стен кубрика были сколочены крепкие, почти собачьи клетки для пленников. Почему его оставили в живых? Зачем забрали? Он даже про себя не называл это похищением. Его забрали как вещь. Увели как скот. И обращались соответственно. — Только попробуй еще раз укусить меня, сопляк, — мужчина стал развязывать узлы на двери клетки. — Синяками не отделаешься. Пытаясь отползти назад, Чонин загнанно заозирался по сторонам — но тут не было ничего, что могло бы помочь ему освободиться. Мужчина распахнул дверь клетки и тяжело шагнул внутрь. — Нет, пожалуйста… — вместо слов раздалось лишь едва слышное блеяние, — не надо… Он жался к задней стенке, пытаясь ухватиться онемевшими пальцами за прутья решетки, хоть и понимал, что все тщетно. Что может он, хилый юнец, ученик лекаря, противопоставить этому здоровенному амбалу? Чонин видел, как дрались пираты. Они яростно и жутко, совершенно нечеловечески кричали, врываясь в дома, вселяя ужас в беззащитных рыбаков. Словно бешеные звери — без страха боли, без страха смерти, со слепой уверенностью, что у них есть право отбирать все, что им приглянется, — даже чужие жизни. Кто бы мог подумать, что детские страшилки про вокоу окажутся настолько правдивыми. Ненависть и жажда отмщения горела в нем ярким пламенем, но, несмотря на это, он чувствовал себя бессильным. Затравленным и испуганным. Непростительно слабым. Мощная рука ухватила его за шиворот, с невиданной силой дернула вверх и поставила на негнущиеся от страха ноги. Мокрая перепачканная рубаха повисла как мешок. — Что вы сделаете со мной? — он сам поражался, что еще способен произносить осмысленные фразы. — Рот закрой, — моряк неприятно улыбнулся и подтолкнул его в спину, — и пошевеливайся. Уже поднимаясь по узкой дубовой лестнице на палубу, Чонин обратил внимание на шум. Это не был яростный рев сражения или веселый гвалт попойки — это было что-то куда более пугающее: сквозь всплески волн и раскаты грома доносились редкие тревожные крики. Что бы ни происходило там наверху — едва ли его ожидало что-то хорошее. Ослепительная вспышка молнии рассекла небо, белым светом безжалостно ударив по привыкшим к темноте зрачкам, когда они только вышли на палубу. Едва разлепив слезящиеся от порывистого соленого ветра глаза, Чонин понял, что идет в толпе, по узкому коридору от расступающихся перед ним головорезов. Они все смотрели на него, о чем-то переговариваясь с товарищами — в основном мужчины и несколько женщин, все разного возраста, одетые кто во что горазд, с оружием и без. Их лица выражали совершенно разные эмоции: и презрение, и злость, и превосходство, и даже страх. Но нашлось и кое-что общее: у каждого из них был этот шальной недобрый блеск в глазах. Безнаказанность. Чонин еще сильнее вжал голову в плечи, желая скрыться от этих тяжелых прожигающих взглядов. Видели ли они в нем человека? Едва ли. Штормило; корабль кренился, несмотря на поднятые паруса. Волны ритмично разбивались о корму и таяли пеной. Его тюремщик вцепился в плечо мертвой хваткой, и Чонин, не привыкший к качке и то и дело норовивший завалиться то на один бок, то на другой, продолжал идти только благодаря ему. Они обогнули грот-мачту и кучу сваленных, словно моток серо-желтых змей, толстых канатов и подошли к борту. Когда моряки немного расступились, Чонин увидел, что до самого горизонта небо устилают тяжелые свинцовые тучи. Буря еще не началась, но вот-вот должна была разразиться. У самого борта стоял крепкий мужчина. Вне всякого сомнения, японец, с длинными спутанными волосами, перехваченными на лбу кожаной лентой, и уродливым шрамом на правой щеке. По его высокомерному неприязненному взгляду сразу становилось ясно — квартирмейстер, не меньше, а может даже капитан. Кто-то из толпы выкрикнул короткую фразу, но разобрать слов у Чонина не получилось. А вот мужчина перед ними хищно оскалился. — Так, может, ты хочешь занять его место? — он, в отличие от надзирателя, говорил на японском, поэтому Чонин не понимал ни слова. Шагнув ближе, капитан смерил пленника оценивающим взглядом, — И правда смазливый. Даже жалко. По толпе прокатилась волна одобрительного гомона, кто-то даже присвистнул. — Начинай. Ничего не понимающего Чонина толкнули вперед к борту, он еле удержался на ногах. Мужчина со шрамом неспешно отошел в сторону, и в этот момент наконец стал ясен весь ужас ситуации. За его спиной была доска. Узкая и довольно длинная, она начиналась на палубе, а кончалась — сильно выдаваясь за борт. Ноги предательски задрожали. Он было отпрянул назад, но уперся спиной в широкую грудь своего тюремщика. — Иди, — тот сказал угрюмо, — море требует жертву, и оно ее получит. Доска двоилась перед глазами. Пальцы перепачканных босых ног уперлись в ее торец. Моряки оживленно наблюдали, переговариваясь, но Чонину не было до них дела — вся его реальность сейчас сконцентрировалась в этой доске. Где кончалась она — там же кончалось и его будущее. — Какая жертва… Нет, я… — он упирался ногами, вжимаясь в того, кто преградил единственный путь отступления. — Поверь, это не самый худший способ. Тебя могли протащить под килем. Глупый и бессмысленный вопрос «За что?» застрял в пересохшем горле. Так вот для чего тебе сохранили жизнь. Чтобы откупиться ей от нелепых морских суеверий. Сердце набатом стучало в висках; на лбу выступил холодный пот. Его оттесняли все дальше и дальше: вот его стопы уже на краешке доски, будто ватные. Широкие штанины чуть задрались, открывая тонкие лодыжки с красными следами от веревок. — У меня же руки… связаны… — Тебе не нужно плыть. Вот как. Это не призрачный шанс на спасение. Это казнь. Крупная дрожь сотрясала тело. Закоченевшие ноги предательски скользили по гладкому дереву. — Все кончится быстро. Когда погрузишься под воду — просто вдохни ее, — широкие ладони легли на талию и отлепили упирающегося Чонина от последней опоры. Руки аккуратно подтолкнули его тщедушное тело вперед, потом исчезли и они. Он остался совсем один в эпицентре готовой разразиться черной бури. Шквальный ветер трепал волосы и мокрую рубашку, закладывал уши. Где-то внизу раздавалось безразличное к происходящему шипение волн. Почему все это произошло? Галдеж толпы доносился словно издалека. На мгновение появилась странная уверенность, что обернись он сейчас — уже не увидит корабля. Будто осталась только доска между беспросветно затянутым пасмурным небом и бушующим холодным морем внизу. Осталось только идти вперед. Он нерешительно двинулся вперед, слепо глядя на линию горизонта. Доска задрожала. Все потому, что я был слишком слаб, ведь так? Еще шаг. Резкий порыв ветра заставил его покачнуться и почти согнуться пополам в попытке удержать равновесие. Он все же устоял, хотя сердце болезненно сжалось от ужаса при взгляде на кипящую пену внизу. Он не смог никого защитить. И сам… должен был погибнуть еще там, в деревне, но получил у судьбы бестолковую отсрочку. Еще один несмелый шаг на слабеющих ногах. Прямо над головой раздался оглушительный раскат грома. Страх скребся под кожей, сделав абсолютно невыносимым пребывание в собственном теле. Доска начала прогибаться под его весом. А может, под чудовищным весом его вины. Вот и все. В конце концов, у него не осталось никого, за кого он мог бы бороться. Говоря начистоту, разве у него еще остались силы для борьбы? Разве… Разве они у него когда-то были? В горле стоял ком отвратительного презрения к себе. От этого было мерзко до тошноты. Трус. СЛАБЫЙСЛАБЫЙСЛАБЫЙСЛАБЫЙ И вдруг он услышал. Из рева бури проступила тонкая витиеватая мелодия. Бархатный и невероятно глубокий голос напевал смутно знакомый успокаивающий мотив. Это было так неуместно и в то же время так удивительно гармонично, что даже колотящееся сердце немного замедлило свой бег. В песне было не разобрать слов: причудливый чужеземный язык, непохожий ни на один известный Чонину, журчал как холодный горный ручей, оставляя на границе интуиции и фантазии неуловимое послевкусие того смысла, что пытался донести поющий. Иди ко мне. Тебе лишь нужно сделать шаг… Распрямив спину, он сделал глубокий вдох. Ладно. И шагнул вперед. Под ногой не оказалось опоры. Сердце ухнуло в желудок, когда он почувствовал, что теряет равновесие. Вторая нога соскользнула с доски, и он камнем полетел вниз. Ледяной ужас требовал зажмуриться, но Чонин упрямо держал глаза открытыми. Под ним бушевало темно-синее море с белой пеной на острых гребешках волн. Под водой мерещились жуткие противоестественные силуэты. Казалось, время течет невыносимо медленно. Он думал, что пройдет всего мгновение и он нырнет в холодную воду, но все оказалось иначе. Интересно, а это больно — умирать? Внезапно в его сознании угасающим огоньком вспыхнула четкая как никогда прежде мысль: Я не хочу знать, каково это. Не хочу умирать. Стоило ему только осознать это, как время вновь ускорило бег. Синяя пучина стремительно приближалась, распахнув свою вечно голодную пасть. Рефлекторно зажмурившись и резко вдохнув, он рассек поверхность воды и погрузился на глубину. Обжигающе холодная лазурь поглотила его тело и сразу начала давить со всех сторон, будто сжимая его в кулаке. Уши заложило. Борясь с собой, он с трудом разлепил глаза и оцепенел. Он падал головой вниз и сейчас смотрел туда. От беспокойной поверхности воды плавным переходом от синего к непроглядно-черному… под ним зияла огромная бездна. Неизмеримая толща воды уходила, казалось, в саму преисподнюю. Никакого движения внизу, ни рыб, ни водорослей, ни пузырьков воздуха. Абсолютно мертвая беззвучная глубина. И иглой засевшее в сознании чувство, будто что-то наблюдает за ним оттуда. Первобытный страх неизвестности впился в сердце острыми клыками. Чонин дернулся и принялся лихорадочно загребать ногами, чувствуя, что несмотря на все усилия, погружается все глубже. Он вскинул голову вверх и вздрогнул — прямо над ним, словно туша огромного кита, перекрывало слабый дневной свет тело корабля. Паника подступала неотвратимо, вместе с осознанием… Ему ни за что не выбраться. Он даже не сможет подняться на поверхность. Боковое зрение уловило движение внизу, заставив Чонина напряженно вглядеться в жуткую пропасть. Пару мгновений ничего не происходило, и вдруг совершенно отчетливо — на глубине резко дернулось что-то темное. Истошный крик почти вырвался из груди против воли, Чонин стал как ненормальный дергать ногами, в попытке плыть к поверхности, но получалось плохо. Путы на руках нисколько не ослабли от воды, как бы он ни крутил запястьями — освободиться не выходило. Он снова мельком взглянул туда, где заметил движение, и его внутренности скрутило от кошмарной картины: крупная тень, неестественно извиваясь, стремительно неслась прямо на него. Напрягая все тело, Чонин старался плыть изо всех сил, то и дело бросая взгляд вниз. Ногу свело судорогой, и он закусил губу от боли, но не прекратил попыток. Двигался ли он к поверхности хоть немного? Он боялся признаться себе, что темное пятно под килем корабля становится все меньше, удаляясь. Что-то холодное обхватило его лодыжку, и он все-таки вскрикнул от неожиданности. Серебристые пузырьки воздуха вылетели изо рта и торопливо понеслись наверх; в носоглотку залилась соленая вода. Он начал задыхаться. Он без разбору молотил ногами, пытаясь попасть по тому существу, что держало его, но до смерти боялся смотреть вниз. Сердце и так разрывалось от ужаса. Его кончина неумолимо приближалась — резью в легких, которые наполнялись холодной морской водой. Пятка угодила по чему-то твердому, и ледяная хватка вокруг лодыжки исчезла, но Чонину было уже все равно. Он зажмурился, корчась от боли; в груди жгло — дыхательные пути словно рвало в клочья. Движения становились все слабее. Его сознание угасало. На секунду перед глазами снова появилась его родная безвозвратно разрушенная деревня. Слабый. Картинка поблекла и растворилась в слепой темноте, как и весь остальной мир. Не осталось ничего, кроме боли. А потом внезапно исчезла и она. Тело больше не пыталось сделать вдох, глотая воду, словно что-то напрочь отключило основной рефлекс. Все кончено? Чонин ощутил, как что-то холодное словно лед давит ему на грудь, и медленно открыл глаза. Напротив него, непозволительно близко, почти нос к носу, находился молодой мужчина. Он пристально разглядывал Чонина, чуть наклонив худое и бледное, мерцающее каким-то внутренним светом лицо. Движения его глаз были резкими; взгляд перемещался рывками, иногда замирая в одной точке. И сами глаза, окруженные длинными густыми ресницами, были жутковатыми — белка не было видно, а все стекловидное тело занимала кобальтово-синяя радужка с огромным черным зрачком по центру. Сознание пронзила пугающая догадка, и взгляд метнулся вниз, по широкому обнаженному торсу к бедрам, где от тазовых костей и ниже, покрытый иссиня-черной чешуей плавно извивался, удерживая их обоих на месте, длинный русалочий хвост. Быть не может… Бледные губы напротив самодовольно искривились, когда Чонин безуспешно попытался отшатнуться назад, но холодные пальцы, смыкающиеся вокруг шеи, удержали его на месте. Вторая ладонь незнакомца ощутимо давила на грудь. Он вновь ощущал собственную беспомощность — он был маленьким и хрупким по сравнению с этим пугающим морским существом. Один его длинный хвост, должно быть, мог с легкостью переломать ему все кости. Выходит, истории про этих созданий, Ино, неспроста всегда были под запретом — моряки боялись накликать на себя беду. Его не отпустят, ведь так? Губы незнакомца неуловимо шевельнулись, и в голове раздался раскатистый, пробирающий до мурашек голос: «Отпустить тебя? Подумай еще раз, почему ты вдруг перестал задыхаться?» За каждым словом по пятам следовало эхо — казалось, будто голова сейчас взорвется от этого невыносимо громкого звука, рикошетящего внутри черепной коробки. Чонин вжал голову в плечи, изо всех сил сжимая челюсти, будто это как-то могло ему помочь. Эхо исчезло так же внезапно, как и появилось. Существо скептически поджало губы и продолжило намного тише и мелодичней: «Вечно забываю, насколько вы слабы.» Облегченно подняв голову и уставившись в синие пронзительные глаза, Чонин замер, с любопытством разглядывая это странное завораживающее создание. Выходит, тот, кто пел ту непонятную песню… Это он? «Живущие на суше не способны постичь ее смысл, — Ино горделиво вздернул острый прямой нос, рассматривая свою добычу сверху вниз, — но, как и все неизвестное, она все равно манит вас.» В голове робко пронеслось: «Вы читаете мысли?» Незнакомец хмыкнул, должно быть, реагируя на совершенно неуместное в данной ситуации вежливое обращение. «Твои мысли плавают на поверхности.» Хвост грациозно рассек воду, и существо неторопливо обогнуло Чонина. Взгляд упал на длинные, ниже поясницы, цвета вороного крыла волосы, заплетенные в толстую косу. Несколько отдельных прядей были выпущены и украшены нанизанными на них жемчужинами. Его холодные руки по-прежнему оставались на груди и горле, но теперь он будто обнимал Чонина сзади. «Хм-м, — мягкое движение воды возле уха, — ты один из тех, кто плывет в деревянном корыте?» Тень под килем корабля все еще нависала над ними, но уже не казалась такой большой. Они понемногу погружались. «Нет. Я не пират.» «Нет? — голос стал вкрадчивее. — Тогда кто?» Черный, с отблесками синего, длинный хвост плавно обвился вокруг щиколоток. Прикосновения гладкой чешуи к коже ощущались странно приятно и в то же время пугающе. «Я… — он на мгновение растерялся, — жертва. Их плата морю.» «Стало быть, ты будешь только рад, когда эта посудина пойдет ко дну?» Длинный тонкий палец указал наверх, и в тот самый момент, будто повинуясь неозвученному приказу, небо озарила яркая вспышка молнии, а в воду плашмя плюхнулась переломанная грот-мачта с горящими парусами. Чонин пригляделся: возле корабля у самой поверхности бушующего моря замерли без движения другие русалки. Их было не меньше шести, каким образом он мог не заметить их появления, оставалось загадкой. «Люди замечают нас, только если мы это позволяем.» С нескрываемым страхом Чонин наблюдал за тем, что происходит наверху. Эти пугающие существа с непропорционально длинными хвостами неотрывно смотрели на корабль, зависнув на месте словно каменные изваяния. «Что они делают?» Бархатный голос доверительно сообщил: «Сводят с ума таких как ты.» Чонин похолодел. У самого борта корабля то тут, то там темные объятые пламенем силуэты погружались в воду и, погаснув, медленно тонули; отсюда было не разглядеть — может быть, это обломки или горящие бочки с ящиками. А может, люди. «Думаю, тебе несказанно повезло, что ты спрыгнул раньше. Уверен, ты не хотел бы сейчас находиться там.» Что-то в этом глубоком голосе вызывало подсознательное желание соглашаться с каждым его словом. Хвост обвился вокруг ног теснее, колени прижало друг к другу. Еще немного, и это станет болезненным. «Кажется, их задумка провалилась, — в голове раздался приглушенный рокочущий смех. — А ты правда хочешь быть жертвой?» Незнакомец выглянул из-за плеча, медленно качнулся и снова оказался с ним лицом к лицу. «Отдашь мне свою жизнь?» Огромные омуты его глаз перламутрово переливались лазурью. Черты бледного лица стали острее. Более хищными. И тут до Чонина дошло, что делает это существо. Этот обволакивающий голос с каждым словом разрушал волю. Холодные руки, нежно поглаживающие шею и грудь, не позволяли ему чувствовать боль. Возможно, мощный хвост в этот самый момент ломал его ноги, он просто не чувствовал этого. Эта тварь играла с ним как кошка с мышкой, явно забавляясь от происходящего. Потому что он слишком слаб. Похоже, каждый считал своим долгом оторвать от него кусок, пока он безропотно терпит. Каждый. Обида и ярость неконтролируемо вспыхнули внутри с новой силой. Черт… Хоть что-то. Да оставьте от меня хоть что-то! Руки были все еще связаны за спиной, так что Чонин сделал единственное, что подсказывал ему инстинкт, — склонил голову и сомкнул зубы на запястье лежавшей на его шее руки. Он укусил так сильно, что зубы отвратительно скребнули по кости, а в рот хлынула едва теплая, горькая от соли кровь. Лицо существа исказилось в изумлении, оно отпрянуло, вырывая свою руку и выпуская ноги из захвата гибкого хвоста. В момент, когда прохладные руки перестали касаться его кожи, вернулась чудовищная боль и потребность дышать. С отвращением выплюнув кусок оторванной плоти, Чонин попытался пошевелить ногами и чуть не потерял сознание. Эта тварь и правда сделала это. Лишила его последней возможности спастись. Русал висел в паре метров от него, зажимая рану на руке, и смотрел совершенно шокированно. Что, не ожидал, дрянь?.. Желание дышать с каждой секундой становилось все более невыносимым. Раз так, я хотя бы… Сам выберу свою смерть. Чонин всегда боялся боли. Но сейчас был в каком-то смысле даже рад ей. Он открыл рот и назло сделал резкий глубокий вдох, упрямо глядя в отчего-то растерянные синие глаза Ино и сразу захлебываясь горькой водой. Существо рванулось к нему молниеносно. Оно тянуло узкие перепончатые ладони к его шее, но Чонин уворачивался из последних сил. Когда все вокруг стало темнеть, он понял, что снова оказался в кольце рук. Взволнованный голос в голове торопливо увещевал: «Прекрати, прошу тебя. Ты понятия не имеешь, что ты наделал.» Прижимая Чонина спиной к себе, Ино провел ладонью по груди и горлу вверх, каким-то образом убирая воду из легких и заставляя того выпустить ее изо рта, а потом аккуратно прижал ладонь к шее. Боль снова исчезла. «Зачем, черт тебя дери! Зачем?!» — взбеленившаяся ненависть кипела внутри. — Прекрати мучить меня! Просто убей!» «Я не собирался мучить тебя, — Чонин не видел его лица, но голос, звучавший в голове, едва заметно дрожал. — Ты должен был погибнуть абсолютно безболезненно.» Одна из тонких жемчужно-белых рук возникла перед лицом Чонина, демонстрируя уродливый рваный след от укуса, откуда слабыми толчками в воду выходила кровь, образуя причудливые пурпурные облачка. Ино смотрел на свою руку, возвышаясь над плечом — Чонин боковым зрением видел его будто высеченный жесткими линиями профиль. «Но теперь… Похоже это невозможно, — он медленно покачал головой. — Теперь я не могу позволить тебе умереть.» «Почему? Что я сделал?» Веревка, стягивающая запястья, натянулась туже и ослабла, соскользнув с рук. Ино развернул его к себе лицом и, глядя немного в сторону, будто не осмеливаясь посмотреть прямо в глаза, произнес: «Тебе нужна помощь, — он приобнял Чонина, мягко удерживая его на месте. — Держись крепче, иначе мне будет тяжело выравнивать давление.» Прежде чем тот успел возразить, они описали крутую дугу и с огромной скоростью кометой устремились вниз, прямо в непроглядно темную бездну. Удаляющееся небо над поверхностью воды застилали оранжево-красные всполохи от взрыва порохового погреба корабля. Выходит, его жизнь теперь полностью зависит от милости этого существа. Что ждет его там внизу? Не все ли равно… Нет. Сердце зачастило от страха, и Чонин прижался к его груди, обвив корпус руками. Под ладонями ощущалась вибрация, постепенно оформившаяся в уже знакомую трепетную мелодию. Он закрыл глаза и сконцентрировался на его голосе. Короткая песня повторялась снова и снова, и на третий или четвертый раз Чонин с удивлением понял, что странные слова начинают обретать смысл. «Пусть в темный час, с угаснувшей надеждой на спасение Нуждающийся здесь приют найдет Оставив солнца свет и ласкового ветра дуновение Над ледяной соленой толщей вод Вкусив существ глубин холодной бледной плоти Их горькой крови пригубив глоток, Не дрогнет, изменив своей незыблемой природе, Заблудший здесь не будет одинок Вдохнув морской воды как воздуха без страха, Душа распустится — невинна и сильна Спасет лишь сердцем чистого от неминуемого краха И будет вечно милосердна глубина Спадут оковы пленника в пучине синеокой Мятежный здесь обрящет свой покой Благословений не покажется цена жестокой — Отрекшийся забудет путь домой.»