A terrible story: Extras

Что же он сказал тогда?.. Ах да. Он сказал: «Пожалуйста, больше не приходи ко мне.» А потом погладил Хенджина по щеке и выставил его вон. Чертово такси не вызывалось минут двадцать, не меньше, а когда все-таки приехало, еще целую вечность плелось по узкой заполненной улице, петляя между слабо реагирующими на машину прохожими, и Хенджину пришлось стоять в толпе пьяных людей, ожидающих своей очереди для входа в клуб. В голову лезли мысли о том, кто из них займет его место в постели инкуба. Может, вот эта невысокая миловидная девушка с волнистыми локонами или тот мужчина в темно-сером дорогом костюме. А может, вон тот блондин с длинными волосами и пирсингом. Пожалуй, Хенджин бы поставил на него. В сущности это мог быть кто угодно. Или даже сразу несколько, он ведь инкуб, в конце концов. Для этого он и купил клуб: чтобы иметь неограниченный доступ к молодой, бьющей через край сексуальной энергии. Но идея о том, что место Хенджина не будет пустовать даже одной ночи почему-то… раздражала. Плевать. Это слишком проблемно. Все было в порядке, пока он не начал вести себя странно. Пока не начал смотреть… как смотрит брошенный щенок. Пока не перестал пить энергию. Пока не начал целовать его. Любовь. Что за чушь. Лэвен мог быть влюблен в созданный им образ, но не в него самого. Скорее всего, это чувство не более, чем недостаток информации. А если нет, то отплатить за такое Хенджину было просто нечем. Нечего предложить. Он не мог позволить себе остаться в настолько чудовищном долгу перед кем-то, кто даже не был частью семьи. Но секс… Секс с ним был и правда очень хорош. Даже обидно. Можно было бы подойти к тому блондину, немного поговорить с ним, пофлиртовать. Скорее всего получилось бы отвести его в ближайший отель, чтобы приятно продолжить тот вечер. Просто хороший секс, никаких разговоров, никакой головной боли. Несколько минут он взвешивал эту мысль. Но передумал. Все настроение пропало. Садясь в машину, Хенджин мельком взглянул на свое отражение в тонированном стекле: он выглядел расстроенным и уставшим. Пожалуй слишком расстроенным для такой незначительной неудачи. На следующих выходных он сделал все как и планировал — нашел симпатичного парня и час спустя уже тихо стонал от оргазма под ним. Не потрясающе, но вполне сносно. Тот справился со своей единственной функцией — избавил Хенджина от всех мыслей и переживаний. В голове стало пусто и легко, а по телу пошли мягкие волны удовольствия. Неплохо. Хенджин расслабленно лежал, закрыв глаза, растворяясь в густой темноте. Он приоткрыл губы, потому что знал, что за сладкой нирваной последует теплое нежное прикосновение. Минута, другая — ничего. Никаких прикосновений вообще, ни к губам, ни к телу. Влажная обнаженная кожа покрылась мурашками. Мне нужно тепло. Приподнявшись на локтях, он увидел парня — не спросил его имени — с которым только что трахался: тот лежал рядом на широкой отельной кровати и загнанно дышал, глядя в потолок. — Ты невероятен, — сбивчиво проговорил он и поднялся на ноги, — даже жаль оставлять такого красавчика, но мне пора бежать, друзья ждут. Хенджин безразлично наблюдал за тем, как тот торопливо натягивает одежду прямо на потное тело. — Вот, — парень, повозившись, достал из кошелька визитку, и положил ее на прикроватную тумбочку, — если захочешь еще повеселиться — позвони мне. Это было супер. И ушел. Так ничего и не сказав, Хенджин отстраненно смотрел на захлопнувшуюся дверь. Разве ты не этого хотел? Холодно. Накинув на себя объемное одеяло, он укрылся с головой, завернулся в него целиком, подтянув колени к груди. Почему так холодно… Зачем память подняла это на поверхность именно сейчас? Из-за того, что он думал о Лэвене? Эти события минули уже давным-давно. Даже забавно, как сознание цепляется за эпизоды обиды и разочарования. С того момента, как Лэвен отказал ему, прошло несколько лет, а воспоминания свежи, будто он отверг его вчера. Впрочем, он сделал это и вчера тоже, разве нет? Он выбрал Сынмина, когда дал понять, что не собирается оставлять его в покое. Это не соревнование. Ха. Как будто Хенджин мог бы соревноваться с ним. Одно воспоминание сменилось другим: два багровых пятнышка на шее, чуть выше ключиц, прямо над белоснежным воротником рубашки. Хенджин тогда принес еду в комнату провидца, потому что тот слишком заработался. Тихо подошел к столу, где тот корпел над документами, поставил рядом с ним тарелку риса с кимчи и собирался уже уйти, чтобы не отвлекать его, когда вдруг скользнул взглядом по его шее и заметил. Конечно, он сразу понял, что это, и кто оставил на его шее эти метки. Недаром он гадал, как Лэвену удалось залечить ожог на ноге. Вот как. Основным чувством в ответ на это открытие стал страх. Инкубу каким-то образом за сутки удалось сделать то, чего Хенджин не мог добиться несколько месяцев, ведь Сынмин всегда держал его на некотором расстоянии, как бы тот не пытался сблизиться. Да, Хенджин был лишь внешне похож на того, кто ему нравился, но все же очень старался отрабатывать свою часть сделки честно. Возможно даже слишком старался. Провидец всегда был очень заботлив к нему, но иногда у Хенджина настолько хорошо получалось изобразить его возлюбленного, что Сынмин совсем забывался, отбрасывал строгость и становился каким-то невообразимо нежным, будто другим человеком. В такие моменты голова шла кругом. Его поцелуи были полны любви и тепла, как когда-то поцелуи Лэвена. Они западали очень глубоко, хоть почему-то оставляли горьковатое послевкусие. Наверное потому, что предназначались кому-то другому. Если инкуб решил отомстить, задурив голову тому, кто стал для Хенджина опорой, это одно. Но если Лэвен правда понравился Сынмину… Если они понравились друг другу… Любая имитация, даже самая правдоподобная, всегда проиграет в сравнении с настоящим чувством. Кажется, судьба не лишена иронии. Положив ладони на его плечи, Хенджин провел по гладкой ткани рубашки вниз на грудь. — Думаю, тебе пора отдохнуть, — он наклонился к нему и провел кончиком носа по кромке уха. Пальцы скользнули под пуговицей, между слоями ткани, касаясь теплой кожи, — я могу помочь. — Хенджин… — Сынмин мягко накрыл его руку ладонью, останавливая. Конечно, он предугадывал каждый следующий шаг. Как всегда. — Скажи, чего тебе хочется. — Хенджин прошептал ему совсем тихо, прежде чем коснуться губами мочки. — Я все сделаю. Вел ли он себя так от отчаяния? Вполне возможно. — Все в порядке, — Сынмин запустил пальцы в его волосы, успокаивающе поглаживая по голове, — не нужно ничего делать. Губы спустились на его шею и оставили влажный поцелуй под ухом. Пальцы потянули борт рубашки, и пуговица легко выскочила из петли. Сынмин крепко обхватил его руку за запястье, прежде чем он успел двинуть ей в образовавшийся зазор. Почему Лэвену можно, а ему нельзя? — Да что с тобой сегодня такое? — мендо спросил уже строже. Хенджин открыл глаза и вдруг встретился со своим собственным взглядом в отражении маленького, стоящего на столе зеркальца. В синих глазах не было ничего кроме безысходности. — Ничего, — он отстранился, нервно усмехнувшись, — ты прав, извини. Поешь, пока не остыло. А потом развернулся и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Хенджин так сильно старался убедить себя в том, что это лишь силы инкуба и ничего больше. У него даже почти получалось, но лишь до момента, когда он увидел, как Сынмин отвесил пощечину Минхо, защищая Лэвена. Увидел его горящий взгляд в это мгновение. Силы инкуба были тут ни при чем. Сынмин был неравнодушен к нему. И то, что он сказал после, лишь укрепило эти мысли. «А может, это ты не один из нас?» Он выплюнул это в лицо тому, кто был частью семьи столетия. Естественно, он не подразумевал этого на самом деле — эти слова означали только то, что его слишком сильно задел аналогичный упрек Лино в сторону Лэвена и их драка. Сынмин совершенно однозначно принял сторону Лэвена. Ты больше не один из нас. Перед глазами возникло воспоминание о той ночи, когда Чан вернулся в храм белый как полотно, собрал всех и объявил: — Минхо покинул Круг. И ушел, ничего больше не сказав. Невозможно. Должно быть, Чан не так понял. Хенджин не поверил. Лино не мог поступить с кругом таким образом. Не мог поступить так с Хенджином. Друзья так не поступают. Пошел сначала к себе, а потом в его комнату, все перерыл, пытаясь найти хоть какие-то зацепки: записку, подсказку, что угодно, что дало бы понять, что он задумал на этот раз, что объяснило бы, почему он ушел и оставил их в такой момент. Надо ли говорить, что никаких тайных посланий Лино не оставил. Даже элементарного сообщения по телефону. Не оставил, потому что не видел необходимости как-то объясняться перед Хенджином. Он просто ушел. Хенджин спустился к реке и просидел там несколько часов, глядя на бурный холодный поток, бросая камни в воду. О, как же он тогда злился. Его размытое искаженное отражение в воде смотрело с бессильной яростью. Естественно, он ужасно злился на Лино, но еще сильнее злился сам на себя — слишком уж сильно он прислушивался к шорохам позади, слишком обнадеженно вглядывался в темноту лесной чащи, бессмысленно упрямился, стуча зубами от холодного ветра, обнимал себя руками, но не уходил. Неужели правда надеялся, что Лино вдруг вернется к нему? Конечно, он не вернулся ни через день, ни через два. Он выбрал Джисона. Кое-что Хенджин уяснил как следует. Имея какие-то альтернативы, никто и никогда не выберет его. Это не было жалостью к себе. Для того, чтобы жалеть себя, нужно ощущать, что с тобой обошлись несправедливо. Хенджину же, напротив, казалось, что все закономерно, что он полностью это заслужил. Однако это не означало, что он может это вынести. Не всем быть сильными как Чан. Чей-то предел гораздо ниже. Он заслужил все и даже больше в качестве наказания за то, как поступил с Джисоном. Ледяная. На ощупь его кожа была ледяной, как у мертвеца. Такой же бледной, тонкой как бумага. Капилляры вен отчетливо проступали под ней, но то, что по ним текло, точно не являлось кровью. Джисон был… мертв. Несмотря на это, что-то до сих пор заставляло его тело двигаться, поддерживало какую-то искаженную версию существования, нежизни. Голубое застывшее пламя его радужки напрямую указывало на связь с загробным миром, и сам взгляд стал совсем другим. В нем не осталось никакого выражения вообще. Пропал живой блеск души, будто глаза остекленели, застыли навсегда. — Через что тебе пришлось пройти?.. Когда Хенджин просил его спасти Минхо, предполагал ли он, чем все это обернется? Мог ли хотя бы отдаленно представить? Он твердил, что готов платить за жизнь Минхо любую цену, но думал ли он о том, какую цену придется заплатить Джисону? Нелегко признавать, но тогда Хенджин допускал вероятность, что Хан погибнет. Выбор был ужасным, но он сделал этот выбор. Во второй раз. Минхо мог сохранить свою личность ценой его жизни. Джисон согласился, потому что как и Хенджин не хотел терять Минхо. Потому что он никогда не выбирал себя. Они заключили сделку. Это не было равноценным обменом, даже тогда. А уж сейчас… Тот контракт был самым нелепым за почти тысячу лет жизни имуги. Хан грозился попросить очень много взамен, и Хенджин согласился на открытую сделку, с некоторым опасением ожидая его требований. Это могло оказаться что угодно, даже совершенно невыполнимое, что превратило бы его в вечного должника и лишило бы возможности заключать новые контракты, в конечном итоге погубив его. Но он был даже не близок в своих предположениях. В обмен на спасение, Хан попросил его дать обещание, что он останется рядом с Минхо несмотря ни на что. Что никогда не оставит его, если только Минхо сам не захочет этого. Что будет поддерживать его и поможет ему справиться с горем. Научит его понимать эмоции и жить с ними. Он попросил его сделать то, что Хенджин бы сделал и так, без каких-либо условий. Срок контракта — пока Джисон не переродится и не вернется к нему сам. Глупо. Он думал, что таким образом заключает контракт навсегда. А вышло вот как. То, что произошло с Джисоном на самом деле, оказалось куда хуже смерти. Отделенный от души разум, текущий по венам яд, разрушительная сила, которую никто не должен иметь. Ни любви, ни радости, ни покоя. Вот на что Хенджин обрек его из-за собственного эгоизма. Их. Он взглянул на измученное лицо Минхо. Их обоих. Если бы не Хенджин, они бы даже никогда не встретились. Минхо бы, наверное, погиб, а Хан остался жить. Ничего бы этого не произошло. Ни совета. Ни бойни в кампусе. Ни армии мертвецов. Падение карточного домика началось именно с просьбы Хенджина найти способ спасти Минхо. Наверное, правильнее было бы бороться, пытаться исправить то, что наворотил, но Хенджин, казалось, каждым своим действием делал все только хуже и хуже. Даже если это звучало как оправдание труса, пускай. Хенджин вдохнул соленый морской воздух и открыл глаза. Может быть, он и правда просто жалкий трус. Сумерки давно сменились безлунной темнотой. В метре от него разбивались о берег антрацитово-черные волны. Накрапывал дождь, из-за этого в воде не было никаких отражений, только рябь. Кажется, настало время возвращаться в место, которое ему никогда не следовало покидать. Всего шаг, и он не сможет самостоятельно вернуться, не сможет снова выйти на берег. Поэтому решение должно быть окончательным. Хенджин шумно выдохнул и снял обувь, погрузившись босыми ступнями во влажный песок. В любой другой ситуации такой выбор был бы очень тяжелым, но сейчас он не сомневался — лучшее, что он может сделать для остальных, это прекратить приносить им страдания своими необдуманными действиями. Хотя бы так. Помочь он все равно никому не в силах. — Джисон, — тихо произнес Хенджин, — твой контракт выполнен. На указательном пальце засветилась и растаяла тонкая нить сделки. Он в последний раз оглянулся на пустынный берег и шагнул в воду.