in the middle of the night

На горизонте яркими вспышками ледяного пламени проскальзывала молния, врезаясь в многовековые деревья и вышки радиосвязи. На улице моросил дождь, обвивая мокрыми полосами лобовое стекло машины, и сразу же утопал в ее краях, смываемый дворниками. Стук колес о гравий был слышен внутри салона и разлетался по кожаным сиденьям со скоростью гепарда, закладывая уши. Владелец автомобиля со злостью откидывает козырек и с силой ударяет по рулю – звук сигнала через мгновение уходит в дебри леса, всполошив при этом стаи чернокрылых воронов, смиренно поджидающих свою добычу. – Запись от четырнадцатого сентября две тысячи двадцать первого года, – парень включает диктофон, предварительно остановившись на обочине и откинувшись на взмокшую из-за пота спинку сидения. – По пути к Допре возникли осложнения в виде ветра и ливня, но что наиболее странно: все прогнозы утверждают, что в данный момент над городом восседает солнце, – он прикусывает губу в незатейливом жесте, выражая свое недоумение. – Проект по установке камер видео-наблюдения на территории Допры вынужден приостановиться на неопределенное время из-за погодных условий. Конец записи. Парень кладет диктофон на соседнее сидение, коротко вытирая заплывающие из-за сна глаза. Впереди же он видит природу: высоченные деревья, уходящие вверх, в горы, отрешенные сельские домики, окруженные отросшими кустарниками, и небо в серых объятиях облаков, расстилавшихся на сотни метров к Северу. Сынмин взъерошивает челку, параллельно заводя двигатель, и давит педаль в пол, когда вновь оказывается на проезжей части, состоящей только из притоптанного щебня и склеившегося песка. И даже не смотря на дождь, в округе стоит мертвая тишина: не видно света в жилых домах, не слышны выстрелы охотников и даже моторов рыбацких лодок, а ведь Допра зовется портовым городом, в узких кругах более известным как основной пункт морской торговли, соединяющий самые захолустные окраины Южной Кореи с величественной Японией, поставляющий лучшие ткани для одежд и механические детали для ремонта и строительства машин и морских суден. Но Сынмин крайне не ожидал увидеть в этом месте призрачные отголоски цивилизации, некогда славившейся лучшими курортными точками с горячими источниками и чистой родниковой водой; в любом случае отсутствие жизни не должно помешать ему сделать репортаж о том, что привнесет в его карьеру небывалый успех и поможет продвинуться вверх по карьерной лестнице. И парня привела даже не жажда наживы, а слухи, которыми полнится Допра. – Дополнение к записи от четырнадцатого сентября две тысячи двадцать первого года, – он вздыхает, четко смотря за дорогой; из-за припавшей пыли вдали видна мерцающая вывеска мотеля. – Относительно не уверен насчет того, что в Допре меня ожидает что-то интересное, – Ким выезжает на асфальт, минуя вывеску «Добро пожаловать». – Аномально низкая населенность, не сопоставимая с данными о пересчете жителей от две тысячи двадцатого года. Конец записи. Сынмина вдруг пробирает невиданный ранее страх; он наполняет его легкие вязкой слюной и сдавливает их, вызывая неконтролируемые хрипы, вперемешку с кашлем и чесоткой в шее. Парень резко выкручивает руль влево, оказываясь прямо у ворот чужого дома с выключенным светом внутри, и медленно переводит испуганный взгляд в зеркало, застывая на месте. На заднем сидении сидит существо, а в его зрачках отображаются галактики. Его лицо более напоминает рептилию, чем человека, а выпученные глаза смотрят не на самого парня, а в его взгляд в зеркале, одурманивая необузданное сознание, подчиняя своей воле. Ким несколько раз протяжно моргает, дрожащими руками вытирая заслезившиеся глаза, а после поворачивается корпусом назад: пусто. Он откидывается головой назад, утробно дыша и расплывается в довольной улыбке, кладя руку на тяжело-вздымающуюся грудь. Сынмину кажется, что в данный момент он может услышать собственное сердцебиение от вида чудовища, которого он застиг в своей машине: полу-человек, полу-животное с заметно-выпирающими наружу подобием жабр и растрепанной одежде, более смахивающей на наряды прошедших столетий: рваная белая рубаха, под которой можно заметить и всю желтизну кожи, ближе к лицу переходящей в зеленый цвет. – Исправление к записи от четырнадцатого сентября две тысячи двадцать первого года, – голос содрогается, но внутри его обладатель счастлив. – Либо слухи действительно правдивы, либо у меня внезапно развилась шизофрения, – он немного думает, прежде чем продолжить: – Пункт назначения – мотель. Со следующего дня – организация поиска мест для установки камер и звукозаписывающих устройств по периметру леса, около двухсот метров на Север и вплоть до самого порта на Запад и окраины города на Востоке. Остаточный конец записи.

***

Измученный долгой дорогой Джисон сидел в автобусе, искоса рассматривая попутчиков: молодая мама с ребенком тихо посапывала на передних сидениях, а один парень из небольшой компании школьников иногда поглядывал через плечо, бросая незамысловатые взгляды на миловидную девушку, сжимающую в руках дешевенький смартфон. Хан держал путь на Допру, но сама мысль о том, что несколько десятков километров придется идти пешком – убивала. Парень еще раз осмотрелся перед тем, как достать из кармана проводные наушники и включить музыку на плеере. Он вернется в свой родной город буквально через несколько часов, но само осознание той аферы, которую ему пришлось провернуть, доставляла дискомфорт. Около десяти лет назад родители Джисона перестали разрешать своему сыну навещать дедушку, уважаемого в сельских кругах господина Хана, а сейчас он сидит в попутке в один конец, имея за душой лишь несколько тысяч вон и сменную одежду на пару дней. Причиной тому стал странный звонок, поступивший к нему накануне прошлого вечера. Он услышал перепуганный голос человека, который долгое время его воспитывал, и не смог не улизнуть из-под носа четы Хан, и Джисона уже не особо волновал вопрос, что он давно находится вне их опеки. Его беспокоило лишь то, что могло произойти, раз некогда неприступный мужчина, славившийся своей непокорностью и силой слова, чуть ли не умолял единственного внука вернуться на родину, не извещая об этом родителей. И Джисон возвращается. Даже те дороги, которые он проехал, кажутся ему смутно-знакомыми, и он понимает, что когда-то видел их в детстве. Был таким же юным школьником, любившим посмотреть на красивых одноклассниц и поспать в любом удобном месте, не обращая внимания ни на шум колес, ни на смех посторонних. Но сейчас он лишь унылый скучный взрослый, которому приходится платить за чупа-чупсы из своего кармана, а не просить об этом маму. Парень тяжело вздыхает, облокачиваясь локтем на стекло, а через несколько мгновений поспешно засыпает под легкий шепот спокойной мелодии и ощущения нарастающего спокойствия во всем теле. К сожалению, расслабление длится не долго. Когда Хан открывает глаза, то первое, что он видит – это тот самый смущенный школьник, легко толкающий его в плечо и озирающийся по сторонам. Кажется, что он тихо проговаривает «Аджосси», и от этого Джисон тихо стонет, сбрасывая чужую руку со своей излюбленной футболки. На улице практически ночь, разбавляемая гулом сверчков и шуршанием листвы деревьев. Парень пару раз потягивается и зевает, поправляя рюкзак на спине, а следом идет в сторону водителя автобуса, вышедшего покурить, чтобы убедиться в правильности своего местоположения. Престарелый мужчина с явственным загаром не выглядит особо дружелюбным, но Хану выбирать не приходится. – Извините, – тихо начинает тот, привлекая к себе внимания незнакомца. – Мы ведь сейчас в Уэст-Тайле? – водитель недоуменно кивает головой в знак подтверждения, и Джисон расслабленно выдыхает. – Не знаете ли, в какой стороне находится Допра? – спрашивает он, ловя на себе удивленный взгляд. – Зачем тебе это знать, парень? – тактично вынув сигарету изо рта, подает голос мужчина. – Допра – это совсем не тот город, который в наше время любим туристами и, что удивительно, самими жителями. – вдалеке начинает блистать первая звезда. – Что Вы имеете в виду? – поднимая бровь в вопросительном жесте, поближе подходит Хан. – Около года назад это место утратило большую часть своего населения. Сейчас там практически никто не живет, лишь старики да несколько семей, отказывающихся покидать территории их предков, – хмыкает незнакомец. – Вряд ли ты сможешь насчитать в Допре более, чем двадцать жителей. – Просто скажите, куда мне нужно идти, – бесцеремонность этого человека трогает Джисона до глубины души: неужели люди все еще думают, что города-призраки исчезают вместе с их населением? И что больше никто не захочет вернуться к «старикам»? – Пожалуйста. – сквозь зубы добавляет парень, теряя терпение; он слишком сильно устал для споров и лишней траты времени. – Север, – водитель кивает ладонью в сторону отдаленных гор, практически незаметных за слоями тумана и туч. – Только будь осторожен, – нарочито тихо говорит незнакомец. – Жители покинули это место не по безосновательным причинам. Они бежали оттуда, словно от бубонной чумы, боясь заразиться безумием, поглотившим некогда славные места великого городка. Джисона речи старика не удивили: он долгое время жил в этих местах, полных беззаботными днями и не менее спокойными вечерами. Дедушка не один раз рассказывал своему внуку и про славные времена его жизни, проведенной в Допре, и про жуткие слухи, заполонившие каждую щель обветшалого дома и каждый канализационный слив, в истоках которого, по легендам, скрывалось «болотное чудовище», получившее свое название от сельских ребятишек, изредка любивших навести шуму среди горожан и детей младше себя самих. Хана эти бредни, на удивление, привлекали: он любил наблюдать за мелкими дуновениями ветра, предсказывая движение воронов, по-особенному привязанных к здешнему лесу и горам, расстилающихся на десятки километров к Востоку, любил слушать небылицы мальчишек и с трепетом в груди внимать в истории своего дедушки, который яро верил в существование тех, про кого в Допре обычно разговоры заводить не любили. По этой же причине Джисону пришлось покинуть это место: родители были против того, чтобы их сын перенял от старшего поколения веру в вымышленное некогда такими же маразматиками. Но пустота, образовавшаяся за годы отсутствия Хана в этих местах, пугала. Со сторон не доносилось привычное шуршание мусорных пакетов, не слышно было плещущейся в море рыбы и кваканья лягушек, а очертания Допры, такие знакомые, не отдавали чем-то ранее очень родным и дорогим, не вызывали тех неопределимых эмоций, будоражащих сознание; сейчас вид погашенных фонарей вдоль песчаной одинокой дороги вызывал лишь страх, зарождающийся в коре головного мозга. Через некоторое время витиеватая улица полностью утопает в ночи, заглушая проблески солнечного света. Джисон поспешно достает из кармана потрепанной джинсовки телефон, параллельно поправляя сползшую футболку, и включает фонарик, освещая путь перед собой; тишина нагнетает. Парень никогда не был трусом или человеком, бегущим от проблем перед самым финишем, но та атмосфера сгущающегося давления понемногу приближала тот момент, когда Хан окончательно потеряет самообладание и зайдет в первый попавшийся дом, чтобы спросить правильную дорогу. Но в Допре все было по-прежнему, исключая полное отсутствие признаков жизни: одинокий мотель, стоящий прямо на въезде в город, несколько магазинчиков, содержащих в себе лишь самое необходимое из ряда продуктов, личной гигиены и одежды. По левую руку от себя, в нескольких сотнях метров, можно было наткнуться на величественную пристань, куда ранее прибывали десятки кораблей; к сожалению, славные времена Допры истекли, оставляя незаметный след из чужого страха и боли. В городе было не более пары пятиэтажных домов, стоящий на окраине с самим лесом, и расположенных вблизи единственного кафе, прославившегося своим дерьмовым кофе и отвратительным омлетом, который хозяин заведения любил подавать в качестве подарка к каждому заказу. Когда-то ходила легенда, мол, так он пытается отравить всех здесь живущих, но слухи развеялись, когда обнаружилось пристрастие владельца к готовке. Джисон улыбнулся, вспоминая время, проведенное за одним из красных столиков, с чашкой горячего шоколада и свободой в душе. Допра сейчас – самый настоящий город-призрак. Парень сворачивает на знакомую тропинку, виляя между поросших травой угрюмых камней, а следом выходит на небольшую просторную поляну, усеянную ромашками и васильками. Нежный переход цветов от мягко-белого к тепло-синему вызывал бурый восторг; от одной мысли пробежаться через них напролом в сердце начинало покалывать, а ноги сами сворачивать к притягательным растениям, словно манившим своим очарованием и простотой. Но перед Ханом образовался его некогда родной дом. Здание поражало: оно не утратило той изюминки, а, наоборот, приобрело еще больший величественный вид. Стойкий кирпич где-не-где порос мхом, но было видно, что рамы и окна менялись недавно, как и небольшой забор, которым была ограждена прилегающая территория. Джисон плохо помнил это место, и сейчас ему было бы в пору вообще забыть здешние ориентиры, но от дома исходила знакомая атмосфера, а единственный включенный ночник говорил лишь об одном: дедушка внутри. И только сейчас Хан понял, что заходить ему страшно. Он не был здесь с самого своего детства, и это удручало: что он должен сказать человеку, который видел во внуке единственный смысл своего существования, а после его утратил? Парню стало стыдно. Те мимолетные звонки раз в месяц и семейные вечера, на которые был приглашен дедушка больше ничего в их жизнях не значили. Теперь они – незнакомцы, сведенные обстоятельствами. Со временем Джисон утратил былую привязанность, а сейчас откровенно не знал, как стоит себя вести в сложившейся ситуации. Но дверь отворилась первой; на пороге показался старый мужчина, не лишенный здравого рассудка: господин Хан смотрел с некой печалью в глазах, не сводя взгляда с лица внука. А Хан застыл на месте. Ему казалось, что прошло совсем ничего, но дедушка успел постареть. Теперь на голове больше не проскакивали полосы иссиня-черных волос, а короткая бородка полностью покрылась белизной. Он стоял неподвижно, изучая каждую эмоцию на чужом лице, но мужчина не выдавал ни страха, которым был пропитан его голос в предшествующем звонке, ни радости от увиденного родственника. – Быстрее, – прохрипел он, отходя в сторону, чтобы пропустить гостя. – Я думал, что ты не придешь. – и слабо улыбнулся, что не скрылось от глаз вмиг смутившегося Джисона. В доме же ничего не изменилось. Стены были обклеены старыми рулонами потертой и местами желтоватой бумаги с незатейливыми круговыми узорами, а паркет отблескивал влагой: недавно здесь прошла уборка, о чем свидетельствовал и аккуратный вид сервиза, стоящего недалеко от входа в спальню, расположенной по правую руку от коридора. Небольшое угловатое помещение, соединяющее все комнаты в доме, было заполнено детскими фотографиями Джисона, и самому парню стало еще хуже от нахождения здесь. Дедушка мотался по коридорам, нервно выбирая подходящее место для диалога, пока его внук медленно ходил следом, внимая всему, что успел забыть за несколько лет. В груди Хана появилось счастье, его отголоски, которое он испытывал, когда еще ребенком бегал по красным коврам, совершенно не сочетающимися с персиковыми стенами и насыщенно-зелеными папоротниками, все еще стоящими на каждом углу. Подоконники же, в свою очередь, были заняты кактусами и рассадой сладкого перца вперемешку с подрастающими ростками помидоров. – Присаживайся, я сейчас принесу чай, – сказал хозяин дома и, сверкнув добрым взглядом, скрылся в дверном проеме. Джисон оказался в гостевой комнате, хоть и скудно обставленной. Широкие диваны выцвели со временем, а старенький камин изнутри покрылся пылью и сажей. Большие и угрюмые на вид кресла, расставленные вдоль широких окон, завешанных темными шторами, вселяли больше доверия, чем полуразваленные деревянные стульчаки, служащие, скорее всего, некой опорой для ног и подставкой для подносов с едой. Хан еще раз осмотрелся по сторонам, сел в одно из кресел, расположившееся ближе к камину, и стиснул пальцы, переплетая их между собой. Ему было неуютно, но парень надеялся, что эта неловкость развеется спустя пару часов. Его радовала мысль, что он здесь ненадолго. – Прости, что задержался, – сразу начал господин Хан, ставя чашки на журнальный столик, стоящий вблизи Джисона. – Как… Ты себя чувствуешь? – Сконфуженно, – парень всегда отвечал честно, не смотря на ситуацию и последствия; мама говорила, что открытость – это путь к сердцу человека, но а после стало понятно, что и меньшее из двух зол, сулящие менее бурную реакцию, чем раскрывшаяся ложь. – Я не понимаю, по какой причине я сейчас здесь нахожусь, и почему не должен был рассказывать про свой отъезд родителям. Джисон в полной мере осознавал, что не обязан перед ними отчитываться, но что-то кололо под ложечкой, и ему становилось плохо; он не рассказал всей правды, но и не солгал, и все же чувствовал себя откровенно хреново. Старший посмотрел на него с пониманием из-под опущенных густых и поседевших ресниц, а следом глубоко вздохнул, переставая изображать дружелюбие и наигранное спокойствие. Мужчина точно нервничал, но Хан не мог понять причины, по которой дедушка себя так странно ведет. – Много лет назад произошло нечто, заставившее меня усомниться в том, что люди – единственные живые существа на планете, – Джисон выгнул бровь, недобро уставившись на дедушку. – Ты можешь мне не верить, но и ты когда-то видел тех, кого сейчас в легендах величают фантомами. – господин Хан сочувственно посмотрел в глаза дезориентированного внука. – К сожалению, со временем легенда начала исчезать, как и твари, бродящие в лесах Допры, но год назад они вновь появились, и жители, не понимая, почему по городу начали появляться трупы животных и рыбаков, сбежали в Уэст-Тайл. – Ты хочешь, чтобы я поверил в этот несуразный бред? – усмехнулся парень, приставая с места. – Есть множество причин, по которым горожане могли покинуть это место, но нечисть, не существующая в природе, – не одна из них. И если я приехал слушать то, что могу вычитать на форумах душевнобольных, то родители были правы насчет тебя, и сегодня мне не стоило тратить время на поездку в Допру. – Это произошло весной тысяча девятьсот восьмидесятого года, – голос старшего погрубел, словно заставляя внука сесть на место, и он повиновался. – Охота на лося, ничего необычного, но с приходом сумерек кожу покрыл холод, а идти и дышать становилось все тяжелее с каждой попыткой сдвинуться с места, – Джисон слушал, поджав губу: он все еще не верил ни единому слову дедушки. – Я нашел животное спустя несколько долгих часов блужданий, но оно было мертво. Ты слышал когда-то, чтобы охотник не забрал свою добычу? – младший через силу покачал головой. – Но этот лось был убит не огнестрельным или холодным оружием. Он был проткнут насквозь, а в его груди зияла пустая дыра. Вокруг него земля пропиталась кровью, но животное все еще не было тронуто воронами или другими хищниками, что говорило только о том, что убийца находился рядом. Джисон оперся спиной о спинку кресла, беря в руку чашку с имбирным чаем. – Но я поднял глаза, и этого мой мозг никогда не забудет, – мужчина прикрыл ладонью лицо, скрипнув зубами. – Передо мной стоял фантом, высотою в несколько метров, он мог сравняться с трехэтажным зданием, но выпрямив спину, потянул бы на пятиэтажное, – парень напряг голову, и четко вспомнил этот рассказ, который имел возможность слушать и любить все свое детство. – Он не двигался, не издавал звуков, и практически не имел физического тела. Его ноги и руки были похожи на заостренные карандаши, а лицо будто стерто. Это было страшное зрелище, – в подтверждение господин Хан скривился, придаваясь воспоминаниям. – И когда фантом посмотрел на меня, то я подумал, что мне конец, но он лишь развернулся и прошел сквозь дерево, скрывшись в стае хвои. – Ты говорил, что это сказка. – Ты был слишком мал, чтобы узнать все подробности произошедшего. – Ты сказал, что они вернулись, – старший кивнул, и Джисон продолжил: – Тогда зачем позвонил мне среди ночи и заставил подорваться с постели, ища первый отходящий автобус в Допру? Что я здесь делаю, дедушка? – в голосе парня проскакивали истерические нотки. Он все еще не верил, но эмоции хозяина дома говорили сами за себя: легенда – не выдумка, а жестокая реальность, покрывшая Допру с головы до пят, заставляя неосведомленных бежать в страхе, даже не думая о том, что к этому приложила руки нечисть. – Помоги им. Джисон рассмеялся. Он встал с места и, не взирая на крики, доносящиеся из комнаты, вышел на улицу, сбив по пути подставку для зонтиков. Он был невероятно зол на дедушку, который даже не поинтересовался прошедшими годами, но чтобы это изменило? Между ними все давно кончено, а уповать на восстановление отношений после долгого разрыва – глупо. Раньше он любил его и испытывал к нему глубокую привязанность, сравнимую с привязанностью к родителям или собственному ребенку, но сейчас его обуревало только раздражение, волнами растекающееся по венам. Пошел мелкий дождь, и Хан стоял под навесом, томным взглядом всматриваясь в окраину леса, уходящего далеко в горы. Воздух был пропитан свежестью, и совершенно разнился от городского, смешанного с отходами и дымом. Парень вдохнул полной грудью, собираясь звонить на горячую линию автобусной остановки в Уэст-Тайле, но заметил, что связь отсутствует, и нетерпеливо засунул смартфон обратно в рюкзак. Дедушка широкими шагами вышел следом, с нескрываемым разочарованием глядя на внука, но и сам мужчина понимал, что иной реакции можно было и не ожидать. Он положил руку на плечо Джисона, обратив его внимание к себе, но младший скинул ладонь, выуживая из кармана сигареты и вложенную в пачку зажигалку. – Я не имею права осуждать совершеннолетнего человека, но с каких пор ты начал курить? – Не помню, – буркнул младший и, подумав, продолжил: – Около четырех лет назад. Хан зажал фильтр меж зубов и прикурил, сразу выпуская изо рта клубы дыма, испаряющиеся в каплях проливного дождя, который забирал не только отходы, но и неприятный запах. Парень постоял так пару мгновений, и сделал новую затяжку, облокачиваясь о деревянное ограждение, поросшее мхом. Подле его ног стояли крупные вазы с цветами и мешки со сменной землей, мешающие удобно поставить ноги. Владелец дома прикусил губу, но молча встал рядом, не осуждая внука за вредную привычку, от которой только сам недавно избавился в силу возраста и покидающего тело здоровья. – Ты действительно был настолько взволнован моим звонком? – Да. Тишина вновь окутала их обоих, а когда тучи начали рассеиваться, на небе появилась сияющая луна. Джисон мелко дернул рукой, сметая пепел, и следом потушил сигарету о скопившуюся возле ступенек лужу, аккуратно закинув использованный бычок в карман, чтобы выбросить при первой возможности. Он обернулся назад и увидел дедушку, коротко стучащего по месту возле себя. Они сидели так какое-то время, наблюдая за плаванием комаров в воздухе и скоплением мотыльков, и только потом господин Хан заговорил вновь: – Может, сейчас ты и не понимаешь до конца, но возникшая проблема относительно серьезна для того, чтобы быть рассмотренной, и в этом деле никакая полиция или специальные службы не помогут, – мужчина вздохнул, всплеснув руками. – Да чего уж там! – с обреченностью вскрикнул он, задевая ладонью подставку для локтя. – Даже шарлатаны-шаманы бессильны перед настоящей опасностью. – Но что ты хочешь от меня? – Я рассказывал тебе обо всех чудовищах, населяющих Допру. Тебе осталось лишь вспомнить их слабые места, и помочь тем, кто также был втянут в это насильно. Но Джисон больше не слушал дедушку, когда перед ним воочию предстал фантом, вышедший за пределы собственной территории. Парень в удивлении открыл рот, а спина покрылась легкой испариной; на какое-то мгновение стало сложнее дышать, а руки не находили себе места, перемещаясь вдоль груди и в конечном итоге остановились на шее, сомкнув вокруг нее пальцы. Господин Хан перевел взгляд в ту сторону, куда смотрел внук, и сам замер в оцепенении, не имея сил вымолвить и слова, но когда он хотел приказать Джисону идти внутрь – парень поднялся с места и выбежал вперед. – Вернись! – попытался прокричать мужчина, но голос сорвался и не слушался. Джисон замер прямо напротив фантома, томно всматриваясь в его лицо, точнее его полное отсутствие. Его руки подрагивали, а мозг с новой силой старался отторгать увиденное, представить, словно все происходящее прямо на его глазах – сон, длиною в жизнь. Чудовище напротив не двигалось, но словно смотрело на своего оппонента, изучая каждое его мелкое движение и улавливая очередной неровный вздох. Это особь не была большой, всего пару метров в длину, и смахивала скорее на человека-переростка, нежели смертельно-опасное чудовище. Хан не знал, зачем побежал, но был уверен в одном: если он не тронет – его не тронут в ответ. Но отчего-то истерический вскрик дедушки заставил Хана ступить на шаг вперед от неожиданности, и он всем своим естеством почувствовал, что такое леденящий душу страх и холод, расползающийся по разгоряченной коже. Джисону стало нечем дышать, а в следующий момент он ощутил крепкую хватку на своей шее, и это прикосновение отнюдь не было похоже на касание человеческой руки. Мерзкая и практически неощутимая щупальца фантома обвила шею парня и подняла его над землей, заставляя бултыхаться ногами в воздухе и издавать нечленораздельные стоны и хрипы. Удар с землей показался легким дуновением ветра по сравнению с тем, какой животный ужас Джисон испытал секунду назад. Он откашлялся, встал на ноги и затуманенными от нехватки воздуха глазами посмотрел перед собой, наблюдая за скорейшим приближением фантома к нему. Только Хан не двигался. Его мозг все еще не осознавал суть произошедшего, а ноги отчаянно отказывались слушаться хозяина, норовясь прирасти к мокрой почве. Парень моргнул, издал стон и схватился за живот, в полной готовности получить следующий удар, но его не последовало. Вместо этого Джисон распахнул глаза и увидел перед собой дедушку. Он закрыл внука собственным телом, а из его спины торчало фантомное жало, проделавшее в хрупком старческом теле дыру. В секунду чудовище скрылось в лесу, получив желаемое, а мужчина упал под ноги младшему. До Хана еще секунду доходило то, что старший принял удар на себя, а следом мигом свалился на землю, и дрожащими руками тряс родственника за плечи. Сознание все еще не понимало, что от дыры на всю грудь никакие врачи не помогут, но Джисон еще пару мгновений принимал реальность, а потом закричал. Он кричал так громко, что сам перестал слышать. Кричал с такой силой, что в лесу встрепенулись вороны и, прежде чем скрыться обратно в своих убежищах, еще долгое время летали над домом господина Хана, каркая и не переставая по-своему скорбеть его внуку. Но Джисон не замолкал ни на миг; перед его лицом – кровь и выпирающие ребра, под его руками – мертвое тело, на его совести – смерть из-за непослушания. В какой-то момент кричать стало тяжело, но слез так и не было. Джисон замолчал, опустошенными глазами посмотрел на дедушку и упал, окунаясь в омут чьих-то теплых рук.