in the middle of the night

– Дела обстоят вот как, – врывается в дом Кристофера Чанбин, затаскивая за собой сопротивляющихся и сонных до одури журналистов. – Где эта троица? – он стреляет глазами по комнате и мельком смотрит на Чонина, пожавшего плечами. – Неважно. Важно только то, что труп твина мы все-таки достали. – Что? – привстает Бан Чан. – Вы чем там в лесу занимались!? – спрашивает тот, поворачиваясь в сторону Яна; младший усердно молчит, допивая утреннюю чашку кофе. – Хорошо, перефразирую: все в порядке? – Все живы и здоровы, – успокаивает его Со и проходит внутрь, толкая Феликса и Сынмина на свободный диван. – Это труп твина, который напал на Джисона. Мы достали его с окраины леса прошлым вечером, до захода солнца. В скором времени мы сможем проверить теорию из городской легенды. – И не только, – продолжает вошедший в помещение Джисон, осторожно стаскивающий со своих плеч ветровку. – По записям дедушки, если вкратце: фантомы практически слепые, но имеют сильное обоняние, а твины уязвимы при атаке, но неприступны при защите, – присутствующие кидают мимолетный взгляд на вошедших Хенджина и Минхо, и медленно кивают в знак услышанного. – Если мы заставим твинов отбиваться от атак фантомов, то все получится. Главное подстроить так, чтобы неосязаемые твари были уверены в том, что первыми напали оборотни, а не мы. – Не проще ли выманить одного фантома и подбросить ему кость? – спрашивает Сынмин. Хан только пожимает плечами и продолжает: – Может и так, но в любом случае мое предложение сыграет ключевую роль в самом конце, когда дело дойдет до меж-расовой войны, – парень вздыхает, наобум падая в кресло и принимая принесенную Чанбином бутылку пива. – Никто не забыл, что металл нам нужен исключительно для мирроу? Он имеет способности пострашнее лесных чудовищ, – и Джисон пересказывает во второй раз историю, запечатленную его дедушкой, под удивленные взгляды. – Наш главный враг – это не фантомы и твины, а именно мирроу. Поэтому предупрежу всех снова: не смейте трогать отражение, если видите в нем эту тварь. Мы вас по кускам потом не соберем. – Какие планы на ближайшее время? – спрашивает Хенджин. – Нужно покончить с уроками стрельбы и поскорее научиться самообороне, – обыденно говорит Чанбин о столь сложных ранее вещах. – Все остальное по-прежнему: ходим по несколько человек и сообщаем о любой необычной деятельности либо вблизи леса, либо с предполагаемым убийцей, если все-таки с ним встретитесь. Самое важное! – делает он акцент и продолжает: – Если вы узнаете его имя – я узнаю о нем все остальное. – Я бы мог поговорить с матерью. По словам того мужчины, он знал дедушку давно, и есть шанс, что она также его помнит, – прикусил губу Хан. – Правда для этого мне с вероятностью в сто процентов придется вернуться обратно в Сеул. Она продолжает упорно игнорировать мои звонки. – Придется, – кивает Феликс. – Так или иначе, он должен быть достаточно умен для того, чтобы не назваться самому. И если твоя мать помнит имя этого человека, то это спасет всех нас, – Джисон вымученно соглашается. – Что-то не так? – Дело в том, что я бросил и университет, и родителей, когда приехал сюда, – выдыхает парень, откидываясь на спинку кресла. – Она меня возненавидела, – стонет тот. – Не думаю, что меня пустят на порог, даже если приду с раскаянием и букетом из тысячи тюльпанов. – Ты обязан постараться, – вмешивает Кристофер. – Ссора с родителем – это не то, что должно стать препятствием на пути к спасению наших жизней, – соглашается Сынмин. – Кто-то из нас может поехать с тобой. Джисон отказывается, и на этом разговор считается оконченным.

***

Чонин всегда думал, что отношения с его нынешним бывшим парнем будут более длительными, чем три года, два месяца и шестнадцать дней. Он остро переживал период первого знакомства и завязывания отношений, а следом бился в истериках из-за своей неопытности и того, что не может дать партнеру большего. Как оказалось после, он этого не заслуживал даже на теоретическом уровне. Яну было морально тяжело переживать моменты полного отчаяния и разочарования в себе. Он каждодневно задавался одним простым вопросом: «Что же я сделал не так?». Он преследовал его так часто, что парень просыпался ночами из-за кошмаров и несколько часов томно смотрел в приоткрытое окно, пока на улице не засияют первые лучи восходящего солнца. А потом Хвабома начало что-то не устраивать. В свои семнадцать Чонин получил первую пощечину от человека, которому открыл не только сердце, но и душу. А в восемнадцать на своем юношеском теле он стал замечать россыпь синяков на грудной клетке, смешанной с багровыми и саднящими засосами. На подсознательном уровне парень понимал, что их отношения – неправильные. И дело не в том, что они оба мужчины, а в том, что Ян перестал улыбаться приходящим сообщениям ровно в тот момент, когда очередной синяк расцветал на белоснежной коже. Он не знал, как с этим бороться. Он был молод и глуп, совершенно не образован в сексуальном плане и без единой мысли по поводу того, что возникшую ситуацию нужно было решать в момент ее появления, а не спустя несколько месяцев ничтожных попыток доказать себе, что он чего-то стоит. Каждую ночь Чонин захлебывался в слезах, пытаясь скрыть настигшее его разочарование в партнере. В девятнадцать случился первый приступ астмы и сразу после этого Яна выкинули, как «использованный продукт», который более не годен к применению. Он сидел днями и ночами в едином положении, с точностью осознавая, что настигшая его болезнь помогла избежать деревянного ящика в будущем, но особого удовольствия или радости этот факт не доставлял. Чонину было больно и он ненавидел себя за это с каждым часом все сильнее, рассматривая их совместные фотографии и крепко держа ингалятор в сцепке пальцев. И в переломный период своей жизни он не получил и доли поддержки от родных, которые лишь причитали с презрительным взглядом: «Ты ведь исправишься, верно?». Ян глушил льющиеся непрерывно слезы в мягкой подушке, а рвотные позывы в ванной комнате над унитазом. Ему было больно и страшно: он не мог смотреть себе в глаза, понимая, что на протяжении нескольких лет терпел то, чего совершенно не заслужил по праву рождения. С появлением Бан Чана в его жизни, легкие Чонина открылись второй раз, если бы не одно «но», которое стало началом нового конца. – Нам нужно расстаться, – в третий раз повторяет Кристофер, когда все ребята разошлись, смотря в остекленевшие глаза напротив. – Пора закончить эти отношения, Чонин. – Я ведь не буду убегать, – нервно смеется Ян, перебирая пальцами и томно всматриваясь в паркет под дрожащими ногами. – И не буду спрашивать причины, – Кристофер изгибает бровь и поджимает губу. – Но задам один вопрос. Зачем ты вообще тогда помог мне? – Из жалости, – выдавливает из себя старший и по его лицу видно, как больно было произносить эти злосчастные слова, лезвием прошедшиеся по разбитому сердцу. – Лжец, – выплевывает Чонин и, шатаясь, поднимается с места, скрываясь за дверью. Бан Чан только томно выдыхает через нос и зарывается руками в волосы: он чертовски прав.

***

С самого утра, когда птицы еще не успели взвыть в небо, Джисон ворковал подле одолженной у Сынмина машины. Он сонно потирает глаза, несколько раз протяжно зевает и чешет голову в надежде, что дремота со временем отступит и на ее место придет бодрость и готовность к долгим сеульским дням, наполненными прежней жизнью и иным отношением родителей. Он боялся встречи с ними, но признаться самому себе в этом не мог. Он крутится вокруг своей оси на пятках и через мгновение закидывает дорожную сумку на задние сидения, удобно заключая ту в цепи ремня. Спать хочется неимоверно, и парень глушит очередной приступ зева перед тем, как услышать нервное бормотание и перешептывание за спиной. Хан оборачивается на звук и щурит взгляд: со стороны мотеля идет Чонин, также вооруженный вещами и отвратительным настроением. Его глаза смотрят в пол, а руки нервно теребят кожаную ручку на плече. Он останавливается на расстоянии десяти метров от Джисона и смотрит в его глаза: пронзительно, но до истомы вымученно. Старший сразу вопросительно выгибает бровь, кидая зоркий взгляд на принесенный дополнительный багаж, но молчит, словно не замечая подавленного состояния собственного друга. Обо всем позже. Он открывает дверь со стороны пассажирского сидения и видит, как Ян слабо кланяется и подходит ближе, буквально падая в машину. Хан вновь хмурится и также молча садится за руль, включая двигатель. В автомобиле холодно, и у них остается немного времени перед тем, как воздух нагреется и можно будет покинуть Допру. Чонин упорно смотрит в окно, будто не замечая на себе взгляда Джисона, и тот не выдерживает: – Ты поссорился с Кристофером? – Мы расстались, – коротко кидает Ян, не поворачиваясь. Хан не отвечает. Он с минуту сидит в легком оцепенении и смотрит куда-то вперед, обводя глазами линию горизонта, а потом протяжно выдыхает через нос, мельком вспомнив трепетные поцелуи Хенджина и Минхо полчаса назад, и давит педаль в пол, выруливая на побитую погодой дорогу. Все становится странно: Джисон начинает думать, что Чонин только неразговорчивый пассажир, а не его извечно-болтливый лучший друг. – Окончательно? – спрашивает старший спустя двадцать минут, когда машина выезжает на проезжую часть, плавно маневрируя по улицам Уэст-Тайла. – Вероятно, что нет, – вздыхает Ян и поворачивается; его глаза налились кровью из-за лопнувших капилляров, и выглядело это слегка жутко. – Более жалкого оправдания я в своей жизни не слышал даже тогда, когда Хвабом извинялся за очередные побои. – Думаешь, что Бан Чан из-за чего-то чувствует свою вину? – спрашивает Хан, не обращая внимания на более болезненную для Чонина тему. – Думаю, – вздыхает младший и приглушенно стонет, когда очередной город оказывается позади и перед ними открываются природные виды густых лесов и широких полей. – Только вот о чем думал он, я не имею и малейшего понятия. – В любом случае, ты оказался гораздо благоразумнее «взрослого и самодостаточного», – усмехается Джисон, выкручивая руль. – Только не пытайся скрыть того, что тебе плохо, Чонин, – настоятельно рекомендует Хан, и они оба замолкают, думая о предстоящих днях в одиночестве. Встреча с родителями душным полотном обволакивала все естество Джисона и он непроизвольно ежился, болезненно прикусывая губу. Ранее он питал к этим людям чистейшую любовь и безграничное уважение, а остался лишь страх перед простым разговором и стыд за собственное необдуманное поведение. Он еще не успел пожалеть о том, что остался в Допре, но где-то в сознании надеялся, что эта поездка станет последней, и в конце-концов он останется в столице. Эта мысль приносила одновременно и дискомфорт, и небывалое наслаждение, ведь скрыться от наступающей опасности – это первичный инстинкт самосохранения, которому парень старался следовать, и тело отчаянно тянуло его к бывшей квартире, оставленной на попечение осеннего ветра и всепоглощающей пустоты. Он хотел поговорить об этом с Чонином, но глядя на младшего четко понимал, что время относительно неподходящее. До Сеула было всего пара часов езды, но под конец Хан уже клепал глазами и протяжно зевал, поглядывая на заснувшего рядом Яна. Младший был вымотан и истощен, поэтому Джисон не стал его будить, когда припарковал машину вблизи пригородной заправки, и зашел за излюбленным горьковатым кофе. На огромнейшей территории не было ни единой души, и только мигающие вывески оповещали посетителя о том, что в этом месте таится жизнь. Хан облокотился о капот машины и выудил из кармана потертую сигаретную пачку, поднося к зажатому между зубами фильтру кончающуюся зажигалку. Руки обволокло минутное тепло, и Джисон сразу затянулся, выпуская изо рта густой дым. На улице было холодно, и парень невольно запустил руку за ворот футболки, согревая свободную руку. Он допустил оплошность и теперь затягивался настоящим табаком без единой воны в кармане. Хан усмехнулся своей же глупости и струсил пепел на асфальт. – Как долго ты куришь? – спрашивает внезапно появившийся рядом сонный Чонин. – Около четырех лет, – пожал плечами старший, вспоминая подобный разговор, произошедший некоторое время назад с дедушкой. – Подожди, ты начал курить, будучи несовершеннолетним? – продолжает расспрос Ян, заметно оживившись. – А если бы родители узнали? – Они знали, – грустно усмехается Джисон и продолжает: – Им было плевать, главное – оценки в школе, – выдыхает табак Хан, прокашлявшись. – И пока я отлично учился, вопросов они не задавали. Продолжать разговор Чонин не стал. Он только залез обратно в автомобиль, чтобы не дышать дымом, и через несколько минут вновь сладко посапывал на переднем сидении, сложив руки на груди. Старший метнул в его сторону короткий взгляд и вновь затянулся. Курение больше не доставляло прежнего удовольствия, но несло с собою память о прошедших будничных днях, когда его не волновало ничего, кроме компьютерных игр и учебы. В какой-то степени он был хорошим мальчиком. Телефон разрывали уведомления. Еще утром Джисон поставил его на беззвучный, а через час начал получать непрерывающиеся звонки от Бан Чана, которые упорно и жестоко игнорировал; пепел вновь летит на землю, и парень достает гудящий мобильный из кармана, проверяя тот на наличие сообщений от Хенджина и Минхо. Хан слабо улыбается, когда видит знакомые инициалы на дисплее и дважды нажимает по экрану пальцем, разблокировав его. 2510. Все в порядке?

1409.

Да.

2510. Чонин с тобой?

1409.

Да.

2510. Перезвони Бан Чану. Удачи. Джисон угрюмо выдыхает дым и тушит сигарету о холодный металл. С Кристофером не хотелось разговаривать от слова совсем, но парень понимал, что взял на себя ответственность за младшего и придется нести ее даже перед лицом его бывшего бойфренда. Он уже насквозь продрог и некоторое время безуспешно набирает сброшенный старшим номер, пытаясь попасть на нужные цифры. Через время его это начинает бесить и Хан рычит, наконец-то добравшись до кнопки вызова абонента. – Джисон!? – вскрикивает Бан Чан. – Какого черта ты увез его с собой!? – Потому что он захотел, тупица, – шипит Хан и продолжает: – А теперь слушай меня внимательно. Если я увижу хотя бы один входящий звонок или сообщение на его телефоне – Чонин переедет обратно в Сеул, ты меня понял? – его голос дрожит из-за температуры и дыма, но Джисон не обращает на это внимания. – У него есть неделя заслуженного отдыха, пока ты, необразованный примат, сможешь обдумать не только свое поведение, но и то дерьмо, которое вылилось из твоего рта. Будешь послушным мальчиком? – сложить два плюс два и осознать, кто стал виновником разрыва, было не так уж и сложно. Кристофер не отвечает, но на том конце провода слышно учащенное дыхание. – Я не хочу вредить вашим отношениям, – вздыхает Хан, расслабившись, – Но ему действительно нужен отдых так же, как и тебе хорошенько подумать. Если ты предположил мысль, что он страдает, то ты чертовски прав, и у тебя есть неделя, чтобы подумать над этим и дать окончательный ответ: хочешь ты вступать в отношения с травмированным подростком или нет, – Джисон трет пальцы одной руки между собой, переминаясь с ноги на ногу. – Я не знаю, что тебя побудило с ним расстаться, но по приезде не мучай Чонина с выбранным решением. Повторюсь еще раз: ты меня понял? – Хорошо, – через долгую минуту отвечает Бан Чан: он действительно понимает, что младший оказался как никогда прав. – Спасибо.

***

Видеть стены прежнего дома невыносимо. Квартира Джисона маленькая и неопрятная, но некогда столь родная и привычная. Она навевает сумбурные воспоминания о студенческой жизни и времени в старшей школе перед экзаменами, что парень невольно поджимает губу, пропуская внутрь запылившегося помещения только что проснувшегося Чонина. Тот трет лицо ладонью и входит, быстро осматриваясь по сторонам. Его глаза все еще красные, но выглядит он бодрым и оптимистичным. – Потрясающе, – восклицает младший, когда дверь за ним закрывается на замок. – Я долгое время считал собственное жилье чем-то невообразимым, далеким от жизни нищего ученика. Всегда мечтал иметь хотя бы такую квартиру, – блаженно выдыхает тот, проводя пальцем по комоду. – Но пора брать тряпки. – Не спеши, – зевает Хан, снимая с дивана предварительно натянутый чехол. – Сон важнее, – расплывается в улыбке тот и падает на мягкую поверхность прямо в дорожной одежде, закрывая глаза. – Хочу встать только из-за аромата кофе и никак иначе. Ян, полностью выспавшийся по дороге в город, только закатывает глаза и кивает, не решаясь спрашивать месторасположение швабр и ведер. Джисон просыпается только под вечер, когда воздух становится холоднее и щекочет голые пятки, покрывая кожу мурашками. Он потягивается на месте и приподнимается на локтях, с тонкостью подмечая и чистоту, и презентабельный вид квартиры. Кухня, находящаяся прямо напротив гостиной, отдает слабым свечением, и Хан поднимается с дивана, окончательно вытирая заспанные глаза. Он ловит Чонина за молчаливым сидением за столом, расположенным прямо под окном. Младший всматривается в огни ночного города и лицо его не выражает никаких эмоций. – Привык к Допре? – спрашивает Джисон, ставя на плиту чайник. – Невообразимо, – вздыхает Ян и продолжает: – Я привык видеть за окном лесную пустошь и работающего Бан Чана, а не высотки, из-за которых даже линии горизонта не рассмотреть, – парню грустно, и об этом кричит весь его вид. – Это всего на неделю, – Хан кладет ладонь на чужое плечо и несильно сжимает. – Долгое время после смерти дедушки меня сильно сюда тянуло, но когда вошел в квартиру, все чувства от этого места в момент испарились. – заходится в откровениях старший и какое-то время вымученно молчит, ожидая закипания воды. – Я слишком сильно привязался к людям. – Как ты это делаешь? – на грани отчаяния спрашивает Чонин, оборачиваясь корпусом к Джисону. – Ты выглядишь так, словно после расставания пойдешь праздновать, а не загибаться в четырех стенах, топя слезы в подушке. – Со временем само понятие «отношения» обесценивается, – пожимает плечами Хан. – Ты встречаешься с первым, вторым, третьим, а в четвертом начинаешь выискивать свой идеал, основываясь на предыдущих ошибках, – парень заливает в чашку кипяток. – Ты блуждаешь по миру в поисках долго и нудно, и все встречающиеся на пути люди кажутся тебе одинаковыми. Но когда ты смотришь на очередного человека, в голове красным шрифтом буквально горит: «Вот он! Он – тот самый!», – Джисон раздраженно хмыкает. – А в итоге тебе надоедает. Надоедает чрезмерная вычурность и этичность, красота и блаженство, идеал и пример для подражания. Ты больше не ищешь по критериям. Ты ищешь самого себя. В этот момент и наступает идиллия. – Но как тогда… – Хенджин и Минхо, да? – обрывает Хан Чонина на полуслове, и младший кивает. – Они и в самом деле замечательные. В меру ранимые и смелые, ответственные и дети, – Джисон по-глупому улыбается. – Они сочетают в себе все аспекты моего характера, начиная от чрезмерной опеки и заканчивая самоотверженностью. Для них нет ничего неправильного и эти два человека вселяют в меня чувство полноценности, не забывая напоминать о моей важности, – Ян протяжно кивает. – Возможно, они и сами этого не замечают, но я привык анализировать людей, прежде чем сближаться. – Я и сам не замечал ничего такого. – Возможность выговориться перед вами – один из примеров, – пожимает плечами старший. – Они дали рассказать мне о том, что меня беспокоит, даже если это касается непосредственно их самих. Они открываются, идут на встречу, – Чонин вновь медленно кивает: он начинает понимать. – Они не перебивают, не закатывают истерик без повода. Я соглашусь с мнением, что так обязан поступать каждый человек, – смеется Хан. – Но когда гармония происходит между тремя парнями молодого возраста, то это говорит лишь об образованности и зрелости. И как только я это понял, то с легкостью признался, хоть преждевременно и струсил. – Я им доверяю, – продолжает Ян. – Они вселяют уверенность в собственные силы, поэтому я с точностью уверен, что они не разобьют тебе сердце. – Нужно верить в лучшее и быть готовым к худшему, верно? – нервно смеется Джисон и опустошает одним глотком чашку, кривясь из-за горького привкуса. – Что конкретно между вами произошло? Чонин смотрит вымученно. Его глаза вновь направлены в окно, а в зрачках отражаются уличные фонари, находящиеся прямо вблизи квартиры. Он теребит пальцами и мнет растянутую футболку, явно принадлежащую Бан Чану, а сам поджимает губу и, по всему видимому, сдерживает скопившиеся за время слезы. Но когда понимает, что стесняться нечего, поворачивается к Хану и смотрит чрезмерно доверчиво, чуть ли не скуля. – После того как вы ушли, он просто взял и сказал, что нам нужно расстаться, – на одном дыхании проговорил Ян, и когда он озвучил эти слова впервые за долгое время самостоятельно, слезы сами хлынули наружу, активно стекая по раскрасневшимся щекам. – Я просто не понимаю, что делаю не так, Джисон, – прошептал тот себе под нос и опустил голову, шмыгая носом. – Я ведь старался… – Тебе не нужно «стараться», – отрезал Хан и продолжил: – Ты должен быть самим собой и не прилагать усилий для того, чтобы тебя продолжали любить, – он мотнул головой. – Ты – это ты. С недостатками или без них, но ты не обязан меняться в удобство кому-то. Главное – комфорт в отношениях, а не вечная гонка с названием «Вдруг я сделал или сказал что-то не так?». Чонин слушает с замиранием сердца. Он смотрит на человека напротив и восхищается его стойкостью в таких вопросах. Джисон знает себе цену и убеждается в том, чтобы об этом знали и все остальные. Ян долго хотел уподобиться подобному образу, но выходило нечто несуразное, такое несвойственное его поведению. Он не хотел быть сильным или выделяться из толпы: Чонин лишь хотел быть любимым и окруженным человеческим теплом. И расставляя все вопросы на свои места, в момент становится легче дышать. Мнимая тошнота не подкатывает к горлу и парень даже вымученно улыбается, вставая с места, и обнимает Хана за плечи, кладя голову тому на плечо. Джисон обнимает в ответ и утыкается носом в изгиб шеи младшего, пьяно вдыхая аромат дешевого геля. Он гладит друга круговыми движениями по спине и не спешит отстраняться, когда температура вокруг них повышается. – Я попрошу тебя остаться завтра дома, – говорит Хан, когда через некоторое время они сидят на диване и передают друг другу начатую бутылку газировки. – Или можешь встретиться с родными и друзьями, но не пропадай с радаров. – Поедешь к своим? – осторожно спрашивает Чонин, и старший угрюмо кивает. – Если что-то пойдет не так – позвони, я тебя заберу, – Хан несколько затормошено мычит и падает на спину, томно выдыхая спертый воздух.