Поклонник, скрытый под завесой темноты

Иван вернулся домой. Он нервно расхаживал по дому, в голове была полная каша из разных мыслей. Совершенно не понимая своего поведения, Иван устало упал на диван. Ну разве он не догадывался о подобном раньше? Почему его сегодня подобное так сильно зацепило. Он несколько раз потер лицо руками, затем взъерошил волосы. — «Это все из-за сна!» — к Ивану медленно вернулась способность адекватно мыслить. Он тихо застонал, в голове всплыли яркие картины ночного сна. Побив себя по щекам, Иван написал СМСку Сербии с приглашением вместе выпить, понимая, что иначе никак не отвлечься от неправильных воспоминаний и неправильного удовольствия. — «Я кончил от какой-то пошлятины, как подросток девственник. От эротического гей-сна! А потом рассматривал Холла по пояс обнаженного». Брагинский решительно поднялся в спальню, он взял вазу с прекрасным букетом. Спускаясь по лестнице на первый этаж, Иван был полон решимости избавиться от букета вовсе, но уже у прохода в кухню замер. Цветы действительно были красивы, а чудный аромат был ярким. Да и подарки Ивану редко дарили, пусть и таким странным способом с пугающей запиской. Он отнес цветы в гостиную. — Я вас не выкину, но и в спальне вы у меня стоять не будете, — строго сказал Иван, посмотрев в сторону букета, словно тот был живым. Спрятав улыбку в шарф, русский отправился в магазин, закупить пару ящиков водки и закуски. Уже в магазине, среди пестрых рядов с продуктами, русский подумал, что можно было бы пригласить и другие славянские страны, но, с другой стороны — это был не праздник, Ивану просто нужно было напиться в компании и забыться пьяным сном без сновидений. Не было совершенно никакого желания, чтобы его в подобном состоянии видел Польша или кто-то еще из славян, а Вуку он доверял. Поэтому и пригласил брата выпить с ним. Россия оплатил покупки, и уже, идя домой с кучей пакетов, мысленно матерился, что не взял машину. Иван только закончил красиво выкладывать нарезку на тарелки, как в дверь громко забарабанили. Такая привычка была только у серба, поэтому Иван, жуя кусок колбасы, подошел к двери и, не спросив «кто?», распахнул дверь. — Здорово, — Вук улыбнулся брату, переступая порог. — Вук! — Иван не позволил сербу и шага сделать, как набросился на него с крепкими объятиями и самой счастливой улыбкой на губах. Серб в отличие от других стран не боялся Ивана, и на объятия обнял брата в ответ. Хотя столь бурное приветствие от русского было неожиданным, но приятным. Иван так и замер, не разжал объятий, уткнувшись лбом в плечо славянина. Вук провел рукой по волосам старшего брата, и взволнованно спросил. — Что-то случилось? — Я просто очень рад тебя видеть, — смущенно улыбаясь, русский отстранился, почесав затылок. Сегодня с ним творилось что-то странное, но ничего поделать с собой он не мог. — Прости, проходи. Губы серба дрогнули в улыбке, и он вместе с Россией прошел в гостиную, падая на мягкий диван, а Иван устроился на кресле рядом. — Ну так что за повод? — еще раз ненавязчиво решил разобраться в состоянии русского Мишич, откупоривая бутылку водки и разливая ее по рюмкам. Он невольно бросил взгляд на букет цветов, что стоял в центре кофейного столика. — Букетик кстати ничего так. От кого? — Хочу напиться, — Иван мог придумать какую-нибудь ложь, но врать брату не хотелось, поэтому он не чувствовал угрызения совести, отвечая лишь полуправдой на вопрос серба. — А вот секрет, — русский хитро улыбнулся Вуку. Он отсалютовал ему рюмкой и тут же выпил залпом, поморщившись. — А мы не возражаем, — на первую фразу весело ответил Мишич, тоже поднимая рюмку и выпивая водку. Что же касалось букета — серб настаивать не стал. За первой, последовала вторая, третья. Вук наблюдал за братом, тот был весел и увлеченно рассказывал про фильм, что недавно посмотрел. Сербия переживал за брата, но кроме безудержного веселья русский никаких странностей не проявлял. Затем в ход пошли анекдоты, перебиваемые лишь звоном рюмок. Вук расслабился и тоже позволил себе веселиться. — О! Сейчас споем! — после нескольких выпитых бутылок, воскликнул Иван, приметив в углу гитару. Он поднялся с кресла и слегка шатаясь, дошел до гитары и, вернувшись с инструментом, плюхнулся уже на диван рядом с братом. Душа рвалась наружу, просила праздника, и русскому хотелось исполнить что-то веселое, простое. Когда Вук услышал первые строки песни, то залился веселым смехом, а затем и вовсе стал подпевать России, который все громче и громче пел. — …Едет поезд в навои, а в нем сидят одни хуи. Молчите, бляди, я святой. Я святой!* — в один голос прокричали славяне, Иван, взяв последний аккорд, отложил гитару, уже безудержно смеялся. Он лег на диван, положив голову на колени к брату. У него зазвонил телефон, даже не глянув, кто звонит, он нашарил мобильник в кармане шортов и ответил, поднеся к уху. — Кто?.. А иди-ка ты лесом, — достаточно грубо рыкнул русский в телефон. На вопрос брата «кто звонил?», русский ответил «правитель», и снова рассмеялся. Сербия достал сигарету и закурил. Русский невольно поморщился, но у серба эта привычка была уже давно. Мишич отсмеялся и посмотрел в пьяные глаза русского, осторожно поинтересовался. — Ну так что тебе тревожит? — южный славянин не наделся на ответ, но попытка — не пытка. — Скажи. Полегчает. Россия отсмеялся, он уже был пьяный, что для него действительно было не характерно. — А черт с тобой… Ну понимаешь, мне сегодня приснился кошмар эротического характера со мной в главной роли. — Почему же это кошмар? — перебив брата, полюбопытствовал серб, делая очередную затяжку горького дыма. — Да потому что имели там меня, и не девушка, — отведя взгляд ответил русский, смысла не было скрывать. Он знал, что Вуку мог доверить любой свой секрет, тот никому ничего не расскажет. — А потом я пошел в гости, и как назло случайно прервал Холла в самый разгар секса с Испанией. И меня что-то накрыло. — Да, ладно, Ваня, чего стыдишься, — успокаивающе отозвался Сербия, проведя одной рукой по волосам брата, а другой стряхивая пепел в пустую бутылку из-под водки. — Ты не считаешь меня извращенцем? — удивился Иван, снова посмотрев сербу в глаза. — Я кончил во сне… точнее наяву ото сна. — С чего бы мне тебя считать извращенцем, — пожал плечами Сербия, он серьезно не осознавал, чего так сильно парился старший по поводу своей ориентации. — Я гей! — воскликнул Иван, но затем уже спокойней продолжил. — Или не совсем… Я залипал на голого Алеида! Это делает меня геем? — Знаешь, это можно проверить, — пьяно рассмеялся серб, сделав последнюю затяжку, он бросил окурок в бутылку. Иван замер, ожидая дальнейший слов. Вук медленно выдохнул дым вверх, а после наклонился и поцеловал Ивана в губы. Поцелуй был неожиданным, со вкусом горького дыма и не менее горькой водки. Вук провел языком по губам брата. Никогда бы в жизни трезвый славянин не позволил себе подобного. Хотя и давно мечтал ощутить губы русского на своих. Его интерес к России уже давно заметила Беларусь, из-за чего они часто препирались. Одна из причин почему он недолюбливал Арловскую, та открыто могла высказывать свою любовь к Ивану. А трезвый Мишич не мог себе позволить большее, чем томные взгляды на брата, именно из-за ориентации русского. Мишич не пытался быть настойчивым, он провел языком по губам русского, который никак не отстранялся. Россия был не дурак, он видел повышенный интерес к себе со стороны серба, но списывал на братскую любовь. А вот сейчас он пьяный целуется с не менее пьяным сербом, и к своему удивлению не испытывает отвращения. — Ну что скажешь? — прервав поцелуй, весело спросил Вук, Иван не ударил его в начале, значит и сейчас ничего не сделает. — Необычный опыт, но не противно, — честно признался Иван, но затем облизав свои губы, все же добавил. — Хотя мог и не курить, если собирался это сделать. Сербия разразился звонким смехом, запрокинув голову назад. — Я уверен, ты это сказал лишь бы к чему-то придраться! Русский услышав смех Сербии, снова засмеялся, слегка кивнув. Он невольно вздрогнул, услышав стук в дверь. — О! Кажись это за мной, президент, наверное, личной персоной, — сквозь смех сказал Иван, свалившись с дивана, и пополз в коридор. — Обещай меня дождаться, Вук. Сербия согласно покачал головой, жуя кусок сыра, и наполнил пустые рюмки водкой. Россия открыл дверь, стараясь оставаться серьезным. — Холл? — Я пришел поговорить. Прости, за ту неловкую ситуацию, — на пороге и правда стоял Нидерланды, причем с букетом белых тюльпанов. Почувствовав запах водки и услышав крик «Ваня, ты где пропал?», Нидерланды вдруг испытал чувство дежавю, только с некоторыми изменениями. — ты не один? — Не за что извиняться. Ты ни в чем не виноват, это моя вина. Проходи раз пришел. Мы тут, славу Богу, все одетые, — Иван пытался сохранить лицо, но не выдержал и засмеялся, отходя с прохода и пропуская Алеида в дом. Нидерланды хмыкнул, но прошел внутрь, он протянул русскому букет. Россия на него странно посмотрел, но цветы все же принял. Они вошли в гостиную. — Я не первый с букетом пришел? — насмешливо спросил Нидерланды, кинув взгляд на букет роз, а затем на Сербию, который снова закурил. — А с каких пор, ты моему брату цветы приносишь? — приподняв вопросительно бровь, задал вопрос Сербия, подмечая цвет и количество цветов в букете Нидерландов — три цветка. Вук был не очень рад приходу Алеида, и даже не пытался этого скрыть. — Мне показалось, что у нас сегодня с Россией не задался разговор, и хотел ему немного поднять настроение, — спокойно ответил голландец, усаживаясь напротив серба. Ему и правда было неловко, что Иван застал его за сексом с мужчиной, зная, как тот относится к нетрадиционным парам. — Хватит ссориться, — в привычной манере сказал Иван, серьезно и без капли смеха в голосе, даже его глаза выражали серьезность. Он быстро метнулся за дополнительной рюмкой на кухню, где оставил букет, наливая Холлу. — Давайте выпьем за дружбу. Гости России не стали возражать и продолжать спор. И уже через пару рюмок конфликт сошел на нет. Россия посмотрел на Нидерланды после очередной рюмки. — Холл, ты, правда, прости меня за мое вторжение. Я не думал, что ты мог быть чем-то занят. — Проехали, — ответил Алеид фразой, которую так любил использовать русский после ссор или конфликтов. — Так, о чем ты хотел со мной поговорить? — Ты же любишь цветы? — Иван готов был откусить себе язык за столь глупый вопрос, но он уже вырвался. — Ты знаешь значение цветов? Например, про тюльпаны, это же твой символ. — В таком случае ты должен знать все про медведей. Я закурю? — Холл редко позволял себе в гостях у России курить, но сигаретный дым от Сербии, невольно и в нем вызывал желание закурить. Иван махнул рукой, глупо было запрещать, когда в комнате и так воняло табаком. Алеид прикурил сигарету и начал говорить. — Цвета, количество, все это имеет значение. Хотя если букет в подарок не искренний, то без разницы какой смысл ты в него вложишь. Но мне больше нравятся мифы, легенды о цветах. Например, о тюльпане, сказка с английскими корнями, в которой рассказывается, что феи, не имея колыбелей для своих малюток, кладут их на ночь в цветы тюльпанов, где ветер качает и баюкает их… Иван с интересом слушал своего старого друга. Кажется, сегодня Россия все больше и больше узнавал о цветах, погружаясь в захватывающий мир цветов. Раньше ему были интересны только подсолнухи, он их любил, так как те ему очень сильно напоминали солнце, дарили ощущения тепла, это не всегда хватало в России. Франция его посвятил немного в язык цветов, а Холл рассказывал интересные сказки. Иван невольно подумал о том, чтобы самому все это изучить. Сербия слушал в пол-уха легенду о цветах. Ему было неприятно, что на их мирные посиделки приперся европеец, который полностью перехватил внимание Вани на себя. Надо же было прийти так не вовремя, Вук хмурым взглядом окинул букет роз, и вернул взгляд к Холлу. — «Холл, свали домой… тебе срочно надо домой», — прожигая незваного гостя взглядом, думал серб. Настроение было скверным, но уходить домой Сербия не собирался. Он взял гитару в руки, перебирая струны и ждал, когда же голландец закончит свой рассказ. — Истри интрсная! — слегка неразборчивый, но громкий голос Россия так внезапно ворвался в сознание задумавшегося серба, что он слегка вздрогнул, осознав, что Алеид закончил свою речь. — Дайте выпм. Сербия пристально смотрел на старшего, тот уже был в дрова, он умудрился половину бутылки просто разлить на стол. Хотя на днях русский выпил в два раза больше и лишь слегка захмелел, да и еще это странное безудержное поведение, и веселье. Серб понимал, что с братом что-то творится. — Стой, я хочу исполнить песню, а потом выпьем, — Сербия вырвал у России рюмку, разлив немного себе на пальцы, поставил ее на стол. Россия, пьяно улыбаясь, развел руками и, откинувшись на спинку дивана, в ожидании уставился на младшего брата. Нидерланды молча наблюдал за происходящим. Вук заиграл мелодичную тихую мелодию. На веселую, плясовую у Сербии не было настроения, да и слова этой песни ему очень нравились, они были о России. Вук запел на своем родном языке: Бићем својим бирала је Русија Истину што се за људе распела. Свака њена недеља Се у васкрсење преобразила. Нико не зна рећи кол’ка тајна је Скривена под небом земље велике. Не можеш је појмити. У Русију можеш само веровати…** У Ивана даже взгляд прояснился, и пьяная улыбка преобразилась в нежную. Россия сидел тихо, наслаждаясь прекрасным пением брата, на душе стало так легко. Иван даже на мгновение забыл, как дышать, голос Вука и мелодия завораживала. От Сербии не укрылась реакция России, который всей душой наслаждался песней. Он невольно кинул взгляд на Нидерланды, который сидел с вежливой улыбкой, но не понимал ни слова, а взгляд у Холла был не читаемым. — Так, о чем эта песня? — больше из вежливости поинтересовался голландец, стоило Сербии отложить гитару. — О России, — кратко и просто ответил серб, не желая для европейца распинаться с переводом. Иван кивнул, он все еще был под впечатлением и хотел сохранить те чувства: любви, родства и тепла, что оставила песня в душе. — Сильно, брат, — кратко сказал русский, но в этом слове было столько заключено, что мог понять только Сербия. И Вук понял, а вот Нидерланды лишь поморщился, столь крепкая ментальная и не только связь между славянами ему не понятна. Их разделяет расстояние, они никогда не жили вместе и не граничили, но братской любви между ними могли позавидовать даже немцы. Когда через пару часов Иван провожал Сербию и Холла домой, он неожиданно спросил у серба: — Брат, я пару дней назад не оставлял у тебя ключи с брелоком в виде медведя? — Что тебе немчура подарил? Холл спрятал усмешку в шарф, интересно, знал ли Гилберт, как его недолюбливает серб. За одну секунду южный славянин так резко изменился в лице, словно его искупали в грязи, а уж сколько яда сочилось в словах. — Да, кажется, я их посеял после нашей посиделки, — виновато улыбнулся Иван. Русский знал об отношении серба к Гилберту, но вот уже несколько десятков лет Прус был для него единственным другом. После того, как тот перестал быть зависим от решений правителя и народа, прус действительно изменился в хорошую сторону. — Я посмотрю, — пообещал серб, на прощание обнимая русского и выходя из его дома вместе с Холлом. — Даже ничего не спросишь? — Вук пристально посмотрел на совершенно не заинтересованного голландца. — А ты разве рассказал бы, — усмехаясь, отозвался Холл, прикуривая сигарету. — Брелок в виде медведя, который Гил подарил Ивану на какой-то там праздник. Ивану этот подарок очень дорог. — Откуда? — удивился Вук, об этом могли знать только страны бывшего СССР и восточного блока. — Есть одна особа чересчур болтливая. Европа, да и кое-какие страны другие в прошлом году собирались у Америки, играли в «правду или действие». Вот и попросили рассказать какую-нибудь тайну России, — насмешливо сказал голландец. — так что теперь весь мир знает. Помню тогда еще Артур с Альфредом поспорили, что последний выкрадет этот брелок для понижения морального духа Ивана. Но насколько я знаю, получилось у Альфреда тогда заполучить только черепно-мозговую травму. Сербия рассмеялся, хотя глубоко в душе задумался, не связано ли столь нервное поведение старшего брата с пропажей брелка.