Каменное сердце

      Русана очнулась уже в своей комнате, с накинутым на обнаженное тело одеялом, совершенно одна. Голова шла кругом, а внизу живота как-то странно ныло, хотя и болевыми ощущениями то назвать было сложно. Память о прошлом вечере категорически отказывалась возвращаться, а нагота лишь обостряла чувство накатывающей на сознание паники, будто было совершено нечто, о чем либо стоило беспокоиться, либо искренне сожалеть. Русана встает с постели, обнаружив одежду на табурете у стены, и спешно одевается, лишь силой воли заставив себя выйти из комнаты, дабы выянсить у кого бы то ни было события минувшего вечера. И первой, кто попадается ей в коридоре, была Адель, поражающая несвойственной разбойнице нервозностью и импульсивностью. — Проспалась? Давай, собирай манатки, атаман велел седлать лошадей. — Мы уходим из поместья? — Да. — Адель криво усмехается, скрестив руки на груди. — Ну и номерок ты вчера выдала, дорогуша. А ведь не зря ребята говорили, что от тебя лишь беды ждать. Русана бледнеет пуще прежнего, а в ее глазах читается ничем не прикрытый испуг. — Чего зенки таращишь? Глупо сожалеть о содеянном. Иди лучше лошадей готовь, твой барин велел собраться к полудню. Девушка не стала вдаваться в расспросы, решив выяснить все у самого Ольгерда. Она берет с собой деньги, семейный портрет, одежду и выходит в сад, где ее встречают с насмешкой в глазах Кабаны почти всем составом. Русана идет мимо них в конюшню, седлает лошадей. Нехорошее предчувствие растет с каждым мгновением, и слегка подрагивающие руки почти с трудом выполняют привычную работу, что еще больше усугубляла поразительная слабость в теле и головокружение. Она точно совершила нечто непоправимое, точно наломала дров. Девушка слышит разговор Кабанов снаружи, в ходе которого они говорят о том, как споро удалось завалить вход в склеп, а поместье поджечь так вообще сделают на раз-два. Метаясь между желанием уже наконец что-то спросить хотя бы и у них, да боязнью услышать вещи не самые приятные, Русана все же принимает решение не спешить и молча выводит коней из стойла. Она видит, что мужики уже пошли жечь дом, а на все это с молчаливым одобрением взирает Ольгерд, будто он не родное имение разрушает, а наблюдает за посадкой овощей в огороде. Атаман встречается с ней взглядом и кроме отрешенности да пустоты в них нет ничего. Абсолютно ничего. Русана едва ли сдерживает возмущение, глядя на уже горящую крышу, да падающие балки, объятые пожаром, но все еще молчит, боясь словами призвать лихо, которое и без того весьма активно и весьма успешно следовало за ней по пятам. Она не знает, куда вся ганза держат курс, лишь видит, что из слуг лишь она одна осталась при Кабанах, ибо более, кроме разбойников, в саду не было никого. Девушка решается спросить. — Что происходит? Почему вы уничтожаете свой дом? — Да, меняем место жительства. Эта жалкая пародия не стоит ничего, так что мешает мне ее спалить? — Мужчина смотрит прямо, безразлично, без тени сожаления, что поражает девушку до глубины души. То ли эксцентричный богач, не знающий цены деньгам, то ли безумец, без зазрения совести разрушающий родное гнездо, а возможно и то, и другое в одном лице. Удивленный взгляд Русаны слишком прямолинеен, слишком красноречив, полный замешательства и непонимания, на что Ольгерд лишь хмыкает, встав руки в боки. — Что смотришь на меня, как на чокнутого? Заварила вчера кашу, а мне теперь расхлебывай? — Я не помню ничего из того, что было намедни, а потому ежели я виновна в чем, то скажите уже наконец, какое худо я принесла в ваш дом! — Какое? — Атаман разбойников слегка наклоняется к девушке, вцепившись в ее лицо острым взором. — С того самого момента, как ты появилась в моем поместье, стоило догадаться, что добра не жди. Это мое проклятие, очередная кара, будто я, курва, самый сраный человек на этом свете! Что ж, я вчера отплатил сполна. Мы отправляемся в поместье Гарин, и если желаешь, можешь езжать с нами. Неволить тебя я не смею, а потому можешь также взять одного из тех коней, что остались без седока, и держать путь на все четыре стороны. Русана тяжело сглатывает, обескураженная и растерянная. И не гонит, и не держит, а в глазах такой лед, что обрезаться можно. — Вы можете мне не рассказывать, почему зовете богатый дом пародией, и почему сжигаете его, но могу ли я хотя бы знать, что было вчера? Я ведь имею право знать. — Имеешь ли ты право? — Ольгерд по-волчьи скалится, бросив взгляд в сторону, где Кабаны уже давно дожидались его приказа отчаливать. — Пожалуй, но времени на объяснения у меня нет. Я принял решение распустить слуг. Нет дома — нет работников. Тебе же на уникальных правах предоставляется выбор. Не оплошай на этот раз. Русана так и стоит как вкопанная, глядя на уходящего к Кабанам мужчину, и вновь чувствует себя брошенной и покинутой всеми. А чего ты хотела, думает она про себя. Что он влюбится в тебя, нареченным твоим станет? И правда сельская простофиля. Она видит, что разбойники не уезжают, даже оседлав коней, а какое-то время ждут ее неподалеку, словно дают шанс на раздумья. И Русана принимает решение. Вскочив в седло оставшейся в саду лошади, она разворачивает ее в противоположную от Кабанов сторону и гонит во весь опор, ни разу не обернувшись. Слезы льются из глаз рекой, и так хочется где-нибудь остановиться, лечь в траву и горько зарыдать, но девушка лишь подстегивает коня мчаться быстрее, пока даже дым от горящей усадьбы не скрывается с поля зрения.

***

      Ольгерд знал, что когда-нибудь ему придется столкнуться с последствиями своих поступков. Он не желал платить по счетам, ибо не полагал, будто обязан, но чувствовал, как некая сила преследует его денно и нощно, только вот подумать не мог, что найдется тот, кто избавит его от нависшей над головой кары. Когда-то он полагал, будто это неизбежно. Что пришедшие в его поместье дети убитого крестьянина и есть наказание от Высших Сил, которое Ольгерд игнорировал, избегал, не верил в оное, не считал существенным, ведь он был бессмертен, однако боялся, в чем не признавался даже самому себе. Но то были лишь брат с сестрой, две кинутых на произвол судьбе души, и с одной из них фон Эверек поступил более чем отвратительно. Поначалу, едва его сердце вновь начало чувствовать, ничего кроме тоски и печали, грусти и разочарования он не испытывал. Постепенно налаживая новую жизнь, распустив Кабанов, и попытавшись начать все с чистого листа, он даже и не вспоминал о том периоде, когда в его доме жила глупенькая молоденькая девчушка, что танцевала на бочке в одном из кабаков Новиграда, но анализируя свое прошлое, вновь пропуская через себя всю ту боль и скорбь, что отрицало прежде каменное сердце, он будто снова увидел ее танец в усадьбе, ее молодое гибкое тело в его руках, и то, с каким остервенением она гнала коня из поместья, будто от того зависела ее жизнь. Винить девушку он не мог, но помаленьку странное ощущение гадливости поселилось в его душе, и он решил найти кметскую дочку, хотя бы ради того, чтобы просто узнать как она, жива ли, а может уж окончила свои дни в каком-нибудь притоне. Не только любопытства ради или дабы успокоить гнетущую совесть. Будто бы первое хорошее благородное дело в новой жизни должно было дать светлый путь и обновление, будто бы он должен был этой девушке, чьего отца он убил, а потом разбил ее живое, трепещущее сердце. Ведь она влюбилась? Кажется да, иначе не ушла бы, привыкнув к своей роли среди Кабанов, точное определение которой Ольгерд не смог бы дать даже сейчас. Он решает начать с Новиграда, но никто из опрошенных им людей ничего не слышал о девушке, включая владельца того кабака, где Русана танцевала для посетителей. Фон Эверек объезжает окрестности, достигает Оксенфурта. Поначалу и там успехов нет, ни в одном притоне таковых не знают, и мужчина уж было отправляется прочь из города, как вдруг судьба поворачивается к нему приличным местом. По мощеной черепицей дороге едет всадница. Ольгерд замирает, рассматривая девушку с интересом и удивлением. Это точно более не та деревенская простачка, которую он видел раньше: другая стать, ледяной взор и плотно сжатые губы, будто за эти годы Русана либо разучилась улыбаться миру, либо отныне ждала, пока мир первый улыбнется ей. Скакун — все тот же, из конюшни Ольгерда, — откормленный, с лоснящейся шерстью, а значит в бедности она уж точно не живет. Но чем зарабатывает? Он идет следом за ней, ведя коня под уздцы, благо, что Русана едет медленно, и вскоре они подходят к одному из домов, где, как уже выяснил Ольгерд, некая медичка занималась врачебной практикой. Интересовавшая же его лично особа вытаскивает из седельной сумки тряпицу, с торчащими из нее травами, и, похлопав коня по шее, идет к дому. Мужчина внимательно наблюдает за ней, этой некогда сельской простушкой, которая теперь ступала уверенно, смотрела прямо, а на поясе носила маленький кинжал, кто знает, возможно, даже умея им пользоваться. Сколько прошло? Лет пять, быть может. А кажется, словно целая вечность. Когда Русана подходит к коню, то не запрыгивает в седло, а ведет животное дальше по улице, направляясь туда, где еще совсем недавно пировал сам Ольгерд. Она идет в «Алхимию».

***

      Русана идет по оксенфуртским улочкам уверенно, ступая твердо и решительно. Она бывает здесь нечасто, все больше пропадая в Белом Мосту или Ринде, где, она точно знала, не встретит призраков прошлого. По крайней мере, ей так казалось. Более не танцуя пьяницам на радость, девушка решила заняться более достойным промыслом и пошла работать в наем. Первой остановкой были владения лорда Дюбуа, где ей любезно предоставили жилье и работу в одной едальне; она также следила за лошадьми, коли гости приезжали на оных, и быстро к тем деньгам, что уже были накоплены ранее, добавились новые сбережения. А после в Шато Саррасин потребовалась работница, и вот там Русане платили очень хорошо. Участок в Золотых Полях был, вероятно, пределом мечтаний, ведь именно о такой спокойной жизни на лоне природы, как в детстве, девушка мечтала долгие годы, и постепенно, уйдя от лорда Саррасина и бросив работу в наем, кметская дочка стала заниматься возделыванием собственной земли, продавая в ближайшие таверны свежие овощи, травы, и все то, что плодоносило в ее скромном, но пышном саду. И вот уже забылись старые обиды, забылись горести и разочарования, а ведь Русана все вспомнила, все детали той ночи, когда бандит, пришедший в имение, опоил ее и хотел изнасиловать. Девушка никогда не могла сдержать улыбки, вспоминая холодный взгляд Ольгерда, когда он встретил ее на утро, но с годами все забылось. На счастье, первая ночь не окончилась незапланированной беременностью, а в целом судьба преподнесла ей хороший урок. Более Русана не влюблялась, а коли выпадала оказия завести роман, то обходилась без упований на мужское благородство и счастливый финал. Она доставила травы рыжеволосой медичке, с которой познакомилась чисто случайно, но удачно, теперь можно было пойти на иной заработок. Алчность брата, которую она всегда корила, теперь текла по ее жилам, и изгнать недуг казалось невозможным. Мало денег, низкое положение. Девушка медленно, но верно превращалась в тех, кого ранее презирала. Она даже бросать кинжал научилась, стала носить исключительно штаны, подумывала состричь свои густые длинные волосы, чтобы ничто не напоминало о прежней Русане, и дало дорогу той, которая шла по жизни с гордо поднятой головой, а теперь еще и в карты играть стала, пока что чаще выигрывая, чем проигрывая. Новичкам везет, говорят многие, и вот девушка садится уже за один из столов, выбрав в качестве соперника прощелыгу с татуировками по всему лицу, и быстро берет его в оборот, незаметно мухлюя, пока с лица не сходит ласковая, наивная улыбка. Она сидит считает деньги, довольствуясь удачной партией с каким-то заезжим купцом, но тут к ней за стол садится еще один мужчина, кинув на стол увесистый мешок с золотыми. — Хочу играть с тобой. Русана поднимает голову и не верит своим глазам. Вероятно, раньше она уже онемела бы от удивления, но сейчас всего лишь хлопает глазами, облизав пересохшие губы. — Правда? — Она откладывает свою добычу в сторону, глядя мужчине в глаза нагло, с уверенностью, без тени смущения. — И какие ставки? — Деньги. Или вечер в моем поместье. Русана криво усмехается, отзеркалив чужую ухмылку. — А где ваше поместье находится? — Усадьба фон Эвереков место известное. Слышала когда-нибудь о таком? — Слышала. Но разве я похожа на дуру? — Нет. — Мужчина слегка опускает глаза, нервно пригладив аккуратную рыжую бородку. — Но ты похожа на ту девушку, которую я уже давно ищу, и с которой хотел бы поговорить и извиниться, если та захочет меня выслушать. — А если не захочет? Если уже слишком поздно? — Я уйду и не стану ее более тревожить. Девушка тоже опускает глаза, не решаясь дать согласие или отказ. Она глубоко вздыхает, закусывает в нерешительности губу, и решает в последний раз в своей жизни пойти на поводу у веления сердца. — Играем в три захода. Идет? Русана принимается тасовать карты, так и не поднимая взора. А у мужчины на губах расцветает довольная улыбка.