Что-то на мужском

      Собрание идёт уже пятнадцать минут, а её всё нет. Монотонно даю указания подчинённым, стараясь держать маску невозмутимости, пусть в душе и чувствую полный раздрай.       Вики снова сбежала от меня. И сбегает уже который раз. Она снова решила всё за нас двоих, поставив точку там, где должна быть как минимум запятая, как максимум — многоточие. Очередной секс закончился её безразличным: «Это в последний раз». И пусть глубоко в душе я знаю, что она солгала, но нутром всё же чувствую щемящее раздражение.       — Дино, у тебя есть две недели, чтобы раскрыть три дела, которые полгода висят мёртвым грузом, — спокойно проговариваю, видя недовольство в голубых глазах. — Если не справишься, — добиваю, срывая на нём злость, хоть головой понимаю, что он не имеет никакого отношения к моим проблемам, — отправлю в регулировщики на три месяца.       — Но, капитан, — возмущается, пока я усмехаюсь, пряча за высокомерной улыбкой капитана-ублюдка путаницу в душе, — детектива и в регулировщики? — с обидой, а я готов и ниже его опустить, хоть знаю, что не правильно поступаю.       — Ещё одно слово и на полгода отпра…       Не успеваю договорить, как дверь открывается, громко ударяясь о стену. Сдерживая смешки, на пороге появляется Мальбонте с долбанной Уокер, которую в клочья готов разорвать из-за её милости ко всем. Но не ко мне.       — Вы опоздали, — грубо бросаю, а она невинно улыбается, пока Маль вежливо просит прощения и, взяв её за локоть, проводит вглубь помещения.       Смотрю на эту картину и становится тошно. Руку готов ему сломать, и это только за одно прикосновение. Мне она подобного в обществе не позволяет.       «Люц, на нас смотрят», — шипела, пока в спину ладонью подталкивал к лифту.       «Люций, я тебе говорила, что не люблю частой тактильности», — возмущалась, когда я прикасался к плечу, пусть и не совсем в дружеском подтексте.       «Денница, ещё раз позволишь себе потрогать меня за зад в полном лифте людей, я тебе руку сломаю», — угрожала, гневно сверкая глазами от усмешки на моём лице.       — Причина опоздания, детектив Браун, — заученным годами тоном задаю вопрос, не удостоив Мальбонте взглядом.       Пока он оправдывается, отодвигая стул для Вики, едва себя сдерживаю, чтобы не сорваться в очередной раз. Чрезмерное внимание к её персоне бесит неимоверно. Каждого, абсолютно каждого хочется разобрать, расчленить и похоронить в различных уголках планеты, добавляя работы своему отделу.       Понимаю, что мозг активно работает не в пользу капитана полиции, а точно маньяка. Но ничего не могу с собой поделать, когда вижу, как её касаются чужие руки, а не мои.       — Прошу прощения, капитан, — заканчивает Мальбонте, и только сейчас я понимаю, что совершенно его не слушал, — больше не повторится.       Киваю, словно принимаю извинение, и продолжаю раздавать указания. Пара предложений от меня, как Вики встаёт со стула, громко его отодвигая от себя.       — Меня отчитывать не станете? — звонко, выразительно, точно показушно, она упирается ладонями в стол, демонстрируя зрителям позади себя вид на плотно обтянутые брюками ягодицы, который хочется скрыть.       — Стану, — приподняв уголок губ, делаю несколько шагов между столов, останавливаясь напротив, — так как это не первое твоё опоздание, то выговор будет не публичным, а личным, — говорю, замечая непонимание в глазах, — в моём кабинете, с занесением в личное дело, — добавляю, и она садится обратно, смотря на меня так, будто не верит услышанному.       Остаток собрания происходит в тишине, лишь тихое «есть» и «так точно» разбавляют мою речь. Бросив последние указания, собираюсь уйти, но, услышав её голос, останавливаюсь, желая душу вытрясти. Вот только вопрос — из кого: себя или её?       — Когда прикажете зайти, капитан? — официально, словно не она стонала подо мной неделей ранее.       Усмехаюсь от тона, бросив на неё мимолётный взгляд. Закопать хочу — живьём. Убить. Ненавидеть. Растоптать и в душу плюнуть. Но не могу. Люблю суку… Поэтому говорю:       — Пятнадцать минут на то, чтобы придумать оправдание, — и убегаю, словно избитая хозяином собака, ощущая, что если ещё хоть одну минуту проведу с ней рядом, то разборки начну на глазах подчинённых.

***

      Полчаса. Пол-долбанных-часа, а её нет.       Самоконтроль совсем скоро попрощается со мной, ведь фантазия творит бурную деятельность, в которой Мальбонте к ней прикасается, как это делал я. В которой она ему улыбается так, как никогда ранее мне. В которой ластится к нему, а должна, блять, ко мне.       Прикуриваю очередную сигарету, сминая пустую пачку. Курить не хочется, но руки чем-то занять нужно, лишь бы кабинет не разгромить от чувства удушающей обиды. Задумываюсь, что та самая обида, кажется, не на неё, скорее на себя. Вики не виновата в том, что не испытывает ко мне того же, что и я.       Невозможно заставить человека любить. Невозможно принудить к отношениям, если в душе пусто. Невозможно строить то, что я напридумывал сам себе, сидя до глубокой ночи в долбанном кабинете до тех пор, пока в участке не останется только пара дежурных.       Закрываю глаза, сделав глубокую затяжку, и, развалившись в кресле, вспоминаю множество моментов, в которых, как мне казалось, мы были счастливы. Хоть остатками здравого разума понимаю, что счастлив был только я, она же пользовалась. Но проблема в том, что сам позволял ей это делать, прекрасно зная, что любовь односторонняя.       Слышу, как дверь тихо скрипнула, и, не открывая глаз, знаю, что это она. Лёгкий шлейф цитрусового парфюма разбавляет прокуренную комнату, обостряя чувства до максимума. Выдыхаю дым и, не глядя на столешницу, тушу окурок в пепельнице.       Шаг. Второй. За ним третий. Все последующие набатом в голове. Сижу, демонстрируя полную степень расслабленности, прекрасно зная, что она раскусит меня даже не напрягаясь. Чувствую себя не капитаном полиции, точно подсудимым, в то время пока Уокер кажется судьей. Нутро всё скручивает от мысли, что приговор её мне не понравится. После восьмого шага она останавливается возле стола. Мне не нужно видеть, чтобы понять, что она недовольна. Я чувствую её на периферии, подкорке сознания. Она въелась в душу, сердце, кожу, поставила жирный штамп со своим именем, точно на пожизненное. Я же, будто ёбаный мазохист, зная, что дальше произойдёт, наслаждаюсь её присутствием, пусть мысленно себя ругаю.       — Что за цирк ты устроил, Денница?       Слышу вопрос и усмехаюсь. По фамилии она меня называет тогда, когда крайне раздражена. И приятно сразу на душе, что не только у меня внутри ураган. Медленно, даже лениво распахиваю веки, сразу же устремляясь взглядом в открытое декольте. Всегда бесило, что рубашку не до конца застёгивала, но не когда она со мной.       — Кажется, цирк устроила ты с Брауном, а не я, — спокойно говорю, разжигая её негодование до максимума.       Знаю, что пассивная ревность её с ума сводит, и нагло пользуюсь этим. Уперевшись ладонями в стол, Вики гневно сверлит меня взглядом, словно убить хочет. Я же, как душевнобольной, точно кайфую от любого проявления эмоций. Главное, что ко мне.       Не видя никакой реакции, ответной колкости, Уокер сдаётся и, устало выдохнув, садится в кресло напротив, закрыв лицо ладонями. Бормоча что-то под нос, она машет головой из стороны в сторону. Я наблюдаю и выжидаю, что будет дальше. Обычно подобного рода общение заканчивалось либо ссорой, либо ссорой и примирительным сексом, после которого она всякий раз убегает, говоря, что больше этого не повторится.       Ага. Как же. Не повторится. Вот уже как два года не повторяется.       Я брал её везде: у себя дома, в служебной машине, кабинете, на общей кухне, в переговорной и даже в допросной. Брал так, как хотелось мне — грубо, не размениваясь на ласку и нежность; брал так, как любит она — властвуя и покоряя.       — Господи, как я устала, Люц, — обречённо шепчет, возвращая меня в удушливую реальность. — Я так сильно устала, что убить тебя готова, — продолжает, а я вытягиваюсь в кресле.       Желание подойти к ней, обнять, утешить, прошептать, что всё будет хорошо, — выше, чем устраивать сцены ревности. Но остатки гордости так и кричат, чтобы сидел смирно и даже думать не смел об этом.       — Люц, — вновь шёпот, а по моим венам магма, когда слышу в трёх ебучих буквах горечь, — подпиши бумагу о переводе и закончим с этим. Я же знаю, что ты меня позвал не отчитывать. Я так больше не могу.       Пара предложений, и я словно в ледяную воду опущенный. Лёгкие жжёт, пока кровь неистово циркулирует в артериях, будто хочет покинуть тело. Зная, чем продолжится наш разговор, молча встаю и подхожу к двери, закрывая её на защёлку. Услышав звук замка, Вики пугается, подскакивая на месте.       Поднявшись с кресла, идёт в мою сторону, и, когда совершает попытку открыть дверь, я сгребаю её в объятия. Брыкается непокорная, пытается оттолкнуть, а я лишь сильнее прижимаю к груди.       Жуть как боюсь, что она уйдёт. Страшусь только от одной мысли, что психанёт и напишет рапорт, потеряв остатки терпения из-за моих отказов в переводе. Трясусь весь, когда в душу проникает червь, буквально выгрызающий дыру. Дыру, которая появится, если она уйдёт. Уйдёт от меня.       — Отпусти, — шипит, наступив мне на ногу.       Терплю, молчу, прижимая так крепко, словно от неё сейчас зависит моя жизнь. Вдыхаю её аромат, пьянящий, с ума сводящий, стараюсь запечатлеть в памяти каждую его ноту, которую, казалось, вроде и изучил идеально, но понимаю, что сколько бы ей не дышал, а мне всегда будет мало. Давлюсь внутренней истерикой, как только слышу всхлип, и замечаю, что она опустила руки.       Сдалась. Понимаю, что напишет рапорт, уволится, уйдёт в самоволку не только с работы, но и от меня. Вот только отпустить не готов. Всем сердцем желаю ей счастья. Но я эгоист. Эгоист до мозга костей, который желает счастья, но только рядом со мной. Дышать свободно не дам ни с кем другим.       — Отпусти меня, — тихая мольба, и, как только немного ослабляю хватку, она отстраняется, подняв на меня полные слёз глаза, — научись жить без меня, — шепчет, а мне кажется, что голос громом в голове прокатывается, — научись жить без меня, я не аппарат искусственного обеспечения.       Горько хмыкаю и отступаю. Шаг назад, как в пропасть, спиной чувствую грубое дерево, желая в щепки его раскрошить, лишь бы куда-то выместить накопившуюся годами злобу и обиду. Чёрт, как мальчишка тушуюсь, когда она подходит и кладёт холодные ладони на скулы. Нежно проводит, доходя кончиками пальцев до подбородка, привстаёт на носочки и целует в лоб, как ребёнка, хотя, в этой ситуации, кажется, что скорее покойника, с которым прощается. Она точно собиралась меня оставить, зная про все чувства, про грёбаную привязанность и любовь с моей стороны. И, кажется, я впервые был готов отступить, пока по двери не раздался глухой стук, словно отрезвляющая пощёчина для меня. Кто бы это ни был, а я его однозначно поблагодарю.       — Не могу, — хрипло, надломленно, хочу показать, доказать, что это всё, блять, искренне. Что если я единожды сказал, что моя, то до последнего вздоха, пока мышца в груди бьётся — так оно и будет.       — Я пять долгих лет тебя ждал, и всего лишь два года наслаждался, — пока не успела отступить, обхватываю лицо ладонями и, сгорбившись, утыкаюсь лбом в её. — Два ёбаных года хотел быть ближе к душе, не только к телу, — целую в уголок губ, замечая, что она не отстраняется, а внимательно слушает. — Два ёбаных года хотел сделать моей официально, для всех, не скрываясь.       — Прекрати, — Вики пытается оттолкнуть, и если бы она действительно этого хотела, то получилось бы. Не держал бы физически против воли. Никогда. — Прекрати, Люц, не усложняй. Нам нельзя.       Два последних слова из её рта, и я смеюсь, как идиот. Громко, звонко, с долей обиды и горечи, которые ощущаются ядом на кончике языка. Сейчас мне кажется, что лучше бы это он и был, возможно, душевные пустоты хоть чем-то были заполнены.       — Зачем ты так со мной? — не сдерживая всхлипов, она больше не пытается казаться сильной. Теперь эта та самая Вики, которую я узнал, как только она пришла работать в мой отдел. Моя слабая, хрупкая, ранимая Вики. — Ты же знаешь, что карьера для меня многое значит, не хочу омрачать её отношениями с капитаном, — сделав недолгую паузу, Уокер, вытерев слёзы, повторяет вопрос: — Зачем ты так со мной?       Отпускаю её и отхожу. Больше не Люций, не Люцифер, не Люц и даже не Денница. Всего лишь капитан. Как достояние для меня на службе, но болезненный укол в личной жизни. Я готов поставить всё на кон, чтобы быть с ней рядом. Она же, боясь осуждений коллег, пряталась за неуверенным «нельзя».       Может, и правда было бы лучше её отпустить? Возможно, больная зависимость от неё прошла бы, если искоренить возможность встреч, удалить из памяти имя, отвлечься мимолётными связями? Столько вопросов в голове, но на все один и тот же ответ: «Нет, не лучше».       Сжимаю кулаки с такой силой, что чувствую, как кожа на костяшках натягивается до предела, неприятно распространяя зуд по старым шрамам. И если я привык к отметинам на теле, то того же не хочу с душой, которая исполосованной станет, если Уокер пропадёт из моего бессмысленного бытия.       — Не отпущу, — уверенно говорю, схватив её за затылок, — люблю, суку, не могу, как сильно люблю, — не желая больше разбрасываться словами, впиваюсь в губы грубо, не давая возможности оттолкнуть.       Вики сопротивляется, бьёт меня, куда может достать руками, а мне в кайф. Пусть колотит, кричит, говорит, что ненавидит, лишь бы не молчала. Я всё готов стерпеть, только бы была рядом.       — Ненормальный, — чуть ли не по слогам между поцелуями. — Люц, — со стоном, когда ладонь смещаю под подбородок, сжимая крепко, но давая возможность дышать.       Сопротивление пропадает, как только прикусываю мочку уха. Вики, расслабившись, виснет на мне, обвивая руками шею. Пользуясь взаимностью, опускаю руки на ягодицы, сразу же поднимая, вынуждая окольцевать ногами бёдра.       — Так нельзя, Люц…. — говорит, а я уже со стола всё сметаю, желая разложить её на нём и физически показать, насколько она моя, раз слова слушать не хочет.       — Заткнись, — рычу ей в ухо, уложив спиной на прохладную столешницу.       Она повинуется, выгибая тело навстречу, как только наклоняюсь и несдержанно дёргаю полы рубашки в стороны, напрочь вырывая все пуговицы. Знаю, что будет ругаться, но мне абсолютно плевать. Желание к ней прикоснуться неимоверное, и отказывать себе в этом не собираюсь.       Целую шею влажно, развратно, после каждого касания губами оставляя заметные укусы. Хочу отметить, оставить напоминание для неё и всех окружающих, что она занята. И это не временно. Головой понимаю, что завтра придёт в участок в свитере с высоким воротом, и обещание себе даю, что лично его перекрою, чтобы каждый увидел синие пятна.       Недавнее недовольство пропадает, а в Вики просыпается страсть: неистовая, сумасшедшая, такая, которую только она подарить мне способна. С силой отталкивает меня от себя, цепляясь пальцами за мелкие пуговицы на рубашке. Помогаю ей, пока она расстёгивает сверху — я снизу. Отбрасываю ненужную тряпку в сторону, после чего со звоном справляюсь с пряжкой ремня.       — Ты точно дьявол, Люц, — мычит, когда я снимаю с неё хлопковый топ, едва сдержав в себе порыв разорвать и его, — иначе я не могу объяснить, почему меня к тебе так тянет.       — Любишь, — говорю раньше, чем мозг успевает переварить.       Боясь быть отвергнутым, вновь возвращаю всё внимание к телу, точно зная, что об этом мы поговорим, но не сейчас. Крепко обнимаю за талию, и приподняв одной рукой над столом, второй нетерпеливо стягиваю с неё форменные штаны сразу же с бельём, усаживая голой задницей обратно на столешницу, что совершенно не устраивает Уокер.       Вновь отталкивает с безумным взглядом, спрыгивает со стола и сразу же становится на колени. Еле сдерживаю победную усмешку и желание съязвить. Иногда мне кажется, что она повелась не на моё обаяние, а исключительно на член.       Стягивает штаны нервно, хаотично изучая руками бёдра, будто никогда в жизни ко мне не прикасалась. Я же ликую, когда понимаю, что мучительное напряжение в паху сейчас будет удовлетворено. Но отчего-то ожидаю подвоха, издевательств, её излюбленной манеры меня подразнить, и ошибаюсь, Вики не медлит, сразу же туго обхватывая головку губами.       Мой протяжный стон мешается с её горловым, словно она только этого и ждала. Никогда не скрывал рядом с ней своих желаний и сейчас не собираюсь. Наматываю длинный хвост на кулак и, легонько надавив на затылок, вынуждаю взять глубже.       — Ещё, детка, глубже, — прохрипел, поистине получая удовольствие от точного повиновения. — Умничка, — ослабляю хватку, как раз в тот момент, когда Вики ногтями проводит по нижним кубикам пресса, давая понять, что ей некомфортно.       Сделав жадный глубокий вдох, она отстраняется, но без внимания меня не оставляет, старательно вылизывая каждую вену на члене. Дыша тяжело, протяжно, Вики выцеловывает каждый миллиметр, звонко причмокивает всякий раз, когда втягивает головку в рот, создавая вакуум, временами поглядывая на меня исподлобья.       Понимаю, что такими темпами долго не продержусь, а кончить я планирую не так. Дёрнув за волосы, вынуждаю её отодвинуться и, как только вижу затуманенный похотью взгляд, тяну вверх. Вновь усадив Вики на стол, овладеваю любимыми губами, точно зная, что после сегодняшнего она чёрта с два от меня отделается.       В жизни больше никогда не отпущу. Никуда. Ни к кому.       Целую, кусаю, зализываю трещины на губах и неизменно возвращаюсь языком в рот. Исследую хрупкое с виду тело, которое, наверняка знаю, физически обученное годами, словно выточенное из камня — обороне, что уверенно могу заявить — внешность обманчива. Вики вторит каждому моему движению, и мне кажется, что соревнуется за главенство, пусть и знает, что проиграет.       Она всегда думает, что проигрывает, на самом деле не зная, что всегда стоит на пьедестал выше меня. Я проиграл. Проиграл полностью, без возможности реванша ещё тогда, когда в пьяном бреду поцеловал её на корпоративе. Проиграл в тот момент, когда учуял дурманящий разум аромат; попробовал пьянящий рассудок вкус тела; попытался прикоснуться к душе. Вот моё поражение. Ни разу не скрытое, но прямо не сказанное.       Оставляя мокрые следы на шее, спускаюсь губами к часто вздымающейся груди, сразу же кусая за сосок. Звонкий шлепок, пришедший мне по плечу, позабавил, а в голове на повторе: «Точно мазохист». Не раздумывая, делаю то же самое со вторым, вырывая громкий, полный наслаждения стон из пухлых губ.       — Кончить хочу, — шепчет Вики, и я с усмешкой спускаюсь поцелуями по плоскому животу прямиком к промежности. — Не так, — ловит меня за волосы, оттягивая их до лёгкой боли. — Трахни меня.       Два слова, и я беспрекословно выпрямляюсь, желая довести свою женщину до оргазма. Двигаю её ближе к краю стола и, поддерживая одной рукой под поясницей, второй приставляю член к блестящим смазкой половым губам. Несколько раз провожу вдоль, размазывая влагу, томя её и себя ожиданием. Смотрю в недовольные, полные нетерпения глаза и вбиваюсь во всю длину, растягивая её для себя.       — Чёрт, — глухо с её губ, мурашками удовольствия по моей коже.       Плавный толчок, и я ощущаю, как она ногтями впивается в плечи, точно оставляя лунки, добавляя украшения чернильным узорам. Двигаюсь медленно, никуда не спеша, хочу насладиться ею сполна. Впервые выбираю не грубость, но, видимо, мой темп её не устраивает. Подтянувшись к шее, Вики больно кусает под ухом, прошипев с кожей в зубах:       — Жёстче.       Одно единственное слово, и крыша уехала без возможности вернуться на своё законное место. Хватаю Уокер за шею и грубо опрокидываю на стол, ощутимо её сжимая. Полностью из неё выхожу и вбиваюсь до упора, не наращивая скорость. Двигаюсь всё тем же размеренным темпом, впиваясь пальцами свободной руки в талию, точно оставляя следы пальцев. Грубо, глубоко, беру её так, как мы оба любим, поистине восхищаясь ей.       Чувствую, как с каждым толчком Вики сильнее обхватывает мышцами член, судорожно срывая голос стонами, будто страх быть пойманной с поличным и вовсе улетучился. Добавляя остроты ощущений, отпускаю талию и большим пальцем касаюсь клитора. Слегка на него придавливаю, совершая круговые массирующие движения. Несколько мгновений, и Уокер, хватая ртом воздух, выгибается мне навстречу, хрипло прошептав:       — Люблю.       Запоздалая реакция на её слова приходит только тогда, когда понимаю, что кончил следом, навалившись на неё всем телом.       «Любит», — как заезженная пластинка, которую я точно сохраню в памяти навеки. Уверен, что смогу сквозь года пронести каждую букву, эмоцию, её улыбку, бережно охраняя от чужого глаза.       — Сука ты, Уокер, — говорю ей на ухо, пытаясь восстановить дыхание. — И надо было меня столько лет мучить?       Вики мычит что-то нечленораздельное, а я улыбаюсь как идиот, оставляя лёгкие поцелуи на острой ключице. Ластиться к ней сейчас готов, точно мартовский кот, видя под веками воображаемую белую полосу, наконец-то сменившую чёрную.       Кажется, что, возможно, сейчас стоило повторить о своих чувствах, но что-то мне подсказывает, что время на это у нас ещё будет.