His Darkest Devotion/ Его темнейшая преданность

Гарри чувствовал, как сжимается его душа во время бега. Это знаменовало лишь одно: он не мог просто взять и аппарировать обратно в квартиру. Он был вынужден продолжать совершать короткие прыжки, сопротивляясь рывку, который пытался заставить его остановиться и вернуться к Риддлу. Магия, тянувшаяся за ним хвостом, с надеждой взывала к магии Риддла, и Гарри стиснул зубы, игнорируя притяжение. Он был обязан это игнорировать. Он вел себя, как идиот. Он и был настоящим идиотом, позволив всему так далеко зайти. Риддл мог уже обо всём догадаться, о том что изображение феникса было духовной меткой Гарри, и их магическое единение должно было означать что-то другое, но, если бы он подошел достаточно близко или подумал об этом достаточно долго, он бы понял правду. И это было бы катастрофой. Хотя, чем больше он думал об этом, тем труднее ему было всё это осознавать. Он почти развернулся и аппарировал обратно в направлении преследующей его магии, а затем он мгновенно вспомнил, что Риддл сделал с Сириусом, Роном и Гермионой и что он сделал бы с магглорожденными и маглами, если бы ему представился шанс. Но ведь Рон и Гермиона убивали людей… От противоречивых мыслей заболело в висках. Гарри резко напомнил себе, что здесь он должен думать не только о себе, но и о других людях. Даже если ему казалось, что он будет совершенно прав, если хотя бы раз подумает о себе. Магия Риддла устремилась к нему, обнимая его теплом и заставляя Гарри дрожать от удовольствия. Он стиснул зубы и снова аппарировал, нацелившись на свою старую квартиру вместо той, что предоставило ему Министерство. Меньше всего он хотел, чтобы его родители, которые так долго и искренне боролись, видели, как он поддается своей слабости. В тот момент казалось, что этому суждено было случиться.

***

Том немного удивился, когда оказался у здания, в котором находилась убогая старая квартира Гарри вместо новой, но затем пожал плечами. Гарри не любил публичности, а в новой квартире могли бы жить родители Поттера. Тому тоже не нужна была аудитория. Он слегка шагнул вперед и протянул руку, чтобы прикоснуться к двери. Бронзовые зачарованные фигурки на двери огрызнулись и зарычали на него. Том отдернул руку в удивлении и, опять же, восхищении. Ставить защиту против кого-то, чья магия была переплетена с его собственной, было бы выше сил Тома, но это было так похоже на Гарри. Том прислонился к стене рядом с дверью. Грязные кирпичи, наверняка уже, испачкали его парадную мантию, но ему было все равно. Даже его настойчивый запал немного утих, когда он знал, что Гарри был на противоположной стороне этих оберегов. Гарри знал бы, что следующие слова Тома были чистой правдой. — Гарри, нам нужно поговорить. Тишина, но магия Поттера невидимой вибрацией пела вокруг него. Возможно он стоял по другую сторону дверей, вероятно, не в силах убедить себя отойти еще дальше. Том позволил своей руке скользнуть и зависнуть почти в дюйме от оберегов, и медленно втянул носом воздух, когда удовольствие начало обволакивать его изнутри, как поток горячего сиропа. — Если сегодня ты не хочешь разделить со мной свою постель, — тихо сказал он, — тогда меня там не будет. Тишина, казалось, приобрела испуганный, внимательный характер. Том улыбнулся и наклонил голову, его глаза были полузакрыты. Боже, он чувствовал себя так хорошо. — Я не хочу, чтобы ты боялся меня. Я никогда в жизни ничего такого не делал и никогда не сделаю. Но мне действительно нужно с тобой поговорить. Нам нужно выяснить, почему это произошло и что с этим теперь делать. Тишина, казалось, все еще внимательно его слушала. Том ждал. Минуты пролетали незаметно, и его терпение било все личные рекорды, потому что быть с человеком, который заставил его почувствовать нечто невероятное, чего-то да стоил. Затем голос Гарри по ту сторону двери произнес: — Если я скажу тебе уйти, ты уйдёшь? — Никакого секса, обещаю. Я к тебе даже не прикоснусь, если не хочешь. Но я не уйду, нет. Ты знаешь это так же хорошо, как и я, ведь нечто подобное это совсем не обычное явление, и, по крайней мере, нам нужно подумать о том, что мы будем делать со всеми разговорами о случившемся, сплетни уже наверняка вышли за пределы сегодняшнего мероприятия. — Кто-нибудь заметил бы… — Амелия Боунс, я уверен, если не кто-нибудь другой, — сказал Том. Он должен был прервать эту фантазию о побеге, которой Гарри явно потворствовал. Он позволил себе это, когда убежал в ночь, и теперь хотел притвориться, что снова может спрятаться, пока камень, под который он заполз, был достаточно большим. — И хотя она не будет сплетничать, она всё равно захочет знать, что произошло. А ещё там были репортеры. Ты уверен, что хочешь, чтобы мадам Скитер контролировала все подробности «легенды», которую мы распространяем? Снова молчание, но на этот раз оно было смиренным. Том не удивился, когда обереги опустились, и он сразу же вошел в помещение и поднялся по лестнице в квартиру Гарри. Он даже не потрудился постучать. Гарри стоял в темноте комнаты у окна, смотрел пристально и напряженно. Том прислонился спиной к стене возле двери так же, как он стоял снаружи здания, и наклонил голову. Его нервы искрили, как фейерверк, но он дал себе слово не прикасаться. Так близок и так далёк одновременно… Это было больше, чем он когда-либо надеялся. — Мы должны сказать им правду, — сказал Гарри. — Что наша магия переплетена? Допустим. Но они все равно захотят узнать причину. — Том сделал паузу, но Гарри ничего не ответил. — Я и сам хочу знать, причину, — продолжил он таким тоном, что не нужно было специально издавать мягкое, бархатистое мурлыканье. Его магия распространялась по квартире, как вода, настойчиво подступала к Гарри и грозила затопить всё здание. — Такие вещи не происходят случайно. — Что, если я попрошу тебя уйти и больше не возвращаться к этой теме? Том отрицательно покачал головой и позволил короткой вспышке гнева, вырваться наружу. — Ты мне ничем не обязан. Ни своим телом, ни постелью, как бы сильно я этого не хотел. Но тебе придётся мне всё объяснить. Гарри молчал так долго, что, Том подумал, не пытается ли он подыскать нужные слова. Затем он поднял голову, и слабый лунный свет, проникавший через окно, осветил его бледное, уставшее лицо. — Я не знаю… ничего не знаю. Том воспользовался их связанной меж собой магией, и гнев разгорелся в нем, как пламя. Гарри ахнул от неожиданности и отступил еще на шаг. На этот раз Том последовал за ним. Он был вне себя от злости, когда почувствовал эту ложь, от того, как Гарри сначала показал ему свою магию или бросил ему что-то вроде вызова, поцеловал его, а затем сбежал, как будто малодушное бегство решило бы все их проблемы. Если это и был план Дамблдора, то это был самый безумный план, который Том когда-либо видел. — Ты знаешь… — сказал он низким голосом. — Ты знаешь об этом больше, чем я. По крайней мере, ты этого ожидал. Я вижу это по твоих глазам. Я чувствую это через твою магию. Скажи мне, Гарри. — Зачем мне совершать подобную глупость, прекрасно зная, что ты используешь эту информацию, чтобы навредить миру? Гарри не сдержал эмоций и сорвался на крик, а затем резко бросился к Тому. Риддл потом так и не узнал, собирался ли он напасть или пробежать мимо него и выскочить за дверь в очередном бесполезном, тщетном побеге. Инстинкты Тома сработали быстрее разума, заставив его поймать Гарри в магическую сеть, прежде чем он смог убежать. Сеть стремительно пронеслась мимо, грубо и резко, хотя будь он в другом настроении то попытался бы сделать это мягче, и впечатала Гарри в стену напротив двери. Раскинув руки и ноги, он был беспомощен как пришпиленная булавкой бабочка. Лишь с побелевших губ срывалось злое, низкое рычание, как у пойманного в силки зверя, когда Том подошел к нему ближе. — Я не прикоснусь к тебе, — тихо пообещал Том. Он пытался вернуть себе то приятное чувство, которое испытал, когда следил за короткими передвижениями Гарри по сельской местности, но его поглотило мрачное чувство, что Гарри скрывал от него правду, вероятно, из-за того, что наплёл ему Дамблдор. Разве мог Том надеяться преодолеть такого рода идеологическую обработку, когда мягкость, честность, насилие и даже их переплетенная магия не смогли этого сделать? — Но ты должен сказать мне правду. Гарри упрямо смотрел на него исподлобья, мелко дрожа, зрачки его так расширились, что почти вытеснили зеленую радужку, пока мужчина не подошел почти вплотную. Затем Поттер разлепил пересохшие губы и что-то тихо прошептал. Том наклонился поближе, чтобы лучше слышать. Резким движением руки, Гарри быстро нанес удар, нацеленный в ухо Тома, тем самым доказывая, что путы, которые, как думал Риддл, удерживали его, в конечном итоге, оказались не такими уж и надежными. И снова Том отреагировал инстинктивно. Он схватил Гарри за запястья и прижал их к стене над его головой, чувствуя собственное головокружение от гнева. Помутнение рассудка продлилось дольше обычного, отчего он даже не осознавал, что говорят ему его чувства. Затем взгляд случайно опустился ниже, и он увидел, как голубое пламя обвилось вокруг правого запястья Гарри и нежно лизнуло пальцы Тома. Том испытал странное ощущение, которое другие люди часто ему описывали. Это было похоже на то, как если бы рана, которая кровоточила так долго, что он больше не чувствовал ее, затянулась сама собой. Том стоял, задыхаясь и дрожа, а Гарри смотрел на него такими широко раскрытыми глазами, что Том больше не мог прочесть в них никаких эмоций. Том повернул запястье Гарри и использовал магию, чтобы обострить своё зрение, пока он не смог различать самые мелкие детали в темноте. На этот раз он мог разглядеть кое-что ещё, сквозь сломанные кандалы под фениксом, что-то, что он принял за часть общего рисунка духовной метки Гарри. И он смог разобрать маленькие буквы, которые теперь отчетливо проглядывались сквозь рисунок. Том Марволо Риддл Том медленно поднял глаза, воздух вокруг них ощутимо потяжелел и был наполнен сложными эмоциями. Гарри больше не дрожал, но его глаза так и смотрели в пустоту, большие и печальные. Том наклонился ближе, и теперь его самого мелко потряхивало, и он даже не мог сказать, было ли это от нежности или ярости, когда он прошипел на парселтанге: — Скажи мне правду, голубчик.

***

Дерьмо. Дерьмо, дерьмо, грёбаное дерьмо. Данное слово уж столько раз пронеслось в голове Гарри, что начало терять изначальный смысл. Мир вокруг него треснул и развалился на мелкие кусочки. Голубое пламя танцевало на его запястье, там, где его чёрт побери, никогда не должно было быть! Правда всё же всплыла на поверхность, как вышеупомянутая субстанция, хотя он до последнего был уверен, что подобного никогда не произойдёт. Тем временем Риддл продолжал удерживать его руки, и всё, о чем пустое, как бутылка из-под пива, сознание Гарри могло думать, так это о том, как нежно его касались, несмотря на согнутые пальцы, которые плотно прижимали и оставляли синяки на его запястьях. Часть его разума, которая отвечала за самосохранение, перестала вопить нецензурщину, когда Риддл коснулся своей метки. В его голове воцарилась блаженная тишина, в центре которой в мрачном танце кружили чувства вины, страха и неуверенности в себе. У него была родственная душа. Тот, кого мне запрещено иметь. Тот, кто мог бы разрушить весь мир своей магией, если бы я влюбился в него. Это была одна из главных причин, по которой Дамблдор велел ему хранить эту тайну пуще жизни. Он испытал силу Гарри, когда тот был ещё ребенком, и впоследствии на полном серьезе предупредил его, что она чрезмерна. «Держись подальше от Тома не потому, что он по своей сути не заслуживает любви или иметь свою вторую половинку, а потому, что никто не заслуживает того уровня власти, который вы обрели бы в паре.» — Скажи мне, дорогой. Слова на парселтанге эхом отдавались в его ушах. Гарри никогда не думал, что у него возникнет такое искушение открыть правду. Он закрыл глаза и принялся ждать. Рано или поздно, подумал он, последняя здравомыслящая частичка его разума, дрейфующая в открытом океане мыслей, что казалась плотом над глубокими темными водами, подскажет ему верное решение, ну или Риддлу надоест ждать, он расстроится из-за его молчания и свалит в закат. Остальная его часть, та самая, которая плавала в этих темных водах, как хищник, знала, что все его идеи — это просто кусок дерьма, как и человек перед ним. В комнате повисла мрачная тишина, и голубое пламя металось то вверх, то вниз, его мерцающий свет отбрасывал странные тени на веки Гарри. Когда Риддл пошевелился, парень долго не мог открыть глаза, страшась и надеясь увидеть в них разочарование. Презрение. Отвращение. Все, на что он мог бы опереться. Вместо этого Риддл взглянул на него голодными глазами и поцеловал его метку, а затем отпустил запястья. Голубое пламя тут же погасло, но ощущения, которые оно вызвало, не отступили. Гарри точно знал, где находится Риддл, когда отошел от стены и направился к жутко неудобным креслам в центре комнаты. Он угадал бы, даже будучи слепым и глухим одновременно. Риддл непринужденно зажег камин взмахом волшебной палочки и трансфигурировал кресло напротив себя в более мягкое, которое выглядело так, словно на нем, было не меньше пяти подушек и полный комплект кружев. — Присядь, Гарри, пожалуйста. Гарри медленно двинулся к нему. По крайней мере, Риддл не выглядел так, как будто собирался внезапно наброситься и прижать Гарри к кровати или стене. И где-то в глубине души парень сожалел об этом, потому что, несмотря ни на что, его не прельщала мысль о том, что ему придется оставаться девственником всю свою жизнь, ему было любопытно, каково это — быть внутри кого-то или чувствовать кого-то внутри себя. Он перевел дыхание и сел в предложенное кресло. Именно его неконтролируемая слабость значительно способствовала предательству Ордена. — Я не причиню тебе вреда, — выдохнул Риддл. Его глаза изучали лицо Гарри снова и снова. — Если бы ты знал, как долго я ждал этого момента, что бы я сделал, чтобы удовлетворить все твои желания и утешить… — Чтобы у тебя появилась сила, необходимая для господства над всем миром и разрушения Порядка, я знаю, — раздраженно сказал Гарри, откидываясь назад и стараясь не замечать мягкость подушек, на которые опирались его спина и пятая точка. — Чтобы я мог баловать тебя сверх всякой меры. Чтобы у меня был кто-то, кого я мог бы любить, и кто любил бы меня в ответ. Чтобы я мог использовать всю нашу магию, чтобы защитить тебя. Гарри смущенно опустил глаза, потому что слова действительно звучали убедительно, но, с другой стороны, Риддл был опытным политиком, который зарабатывал на жизнь словоблудием. Поттер никак не отреагировал, и Риддл продолжил более спокойным голосом. — Что же, я понимаю. Ты не скажешь мне, почему прятался всё это время, но я думаю, что могу теперь и сам догадаться. Ты родился с моей меткой на запястье, а к тому времени я уже был известным политиком. Уверен, что твои родители были в ужасе, и они немедленно сообщили об этом Альбусу. Он предсказуемо был встревожен, хотя, с другой стороны, он радовался, потому что осознал мощность оружия, которое ему вручили. — Я никогда не был для них оружием! — Гарри снова поднял взгляд и сумел удержать его, несмотря на то, что ему было неприятно видеть, как Риддл смотрит на него вот так. — Они никогда не уговаривали меня на попытку убить тебя или что-то в этом роде. — Есть разные виды оружия. — Риддл произнес эти слова таким странным тоном, который, как внезапно понял Гарри, звучал очень похоже на радость. А Риддл наблюдал за ним сверкая белоснежным оскалом голодной акулы, машинально подняв одну руку, чтобы прикоснуться к Гарри, как будто он ничего не мог с собой поделать. У парня перехватило дыхание. Он думал, что Риддл сразу же попытается манипулировать им, посадит в клетку, свяжет или что-то в этом роде, но он просто казался… счастливым. Но это не гарантия того, что он не манипулирует тобой, Гарри, напомнил сам себе Поттер и откинулся на спинку кресла, его раздраженный, скептический взгляд был прикован к Риддлу. Судя по легкой улыбке, промелькнувшей на лице министра, он тоже это понял. — Например, — тихо сказал Риддл, — что бы ты сказал тому, кто превратил бы тебя в оружие, что разобьёт мне сердце? — Такого бы никогда не произошло. — Гарри словно с метлы сбросили. Он покачал головой, стиснув руки на коленях. — Тебе не было бы… больно от того, что меня не было рядом. — Ой ли? — Риддл продолжал улыбаться, но ниже опустил голову, как единорог, готовый броситься в атаку. — Я полагаю, Дамблдор поведал тебе печальную сказку, о том, что я не способен испытывать тоску, потребность во второй половинке рядом с собой, предпочитаю быть вечным одиночкой, в то время как люди вокруг меня наслаждаются любовью. Гарри вздрогнул, ощущение, похожее на вибрирующую мелодию, пронеслось по его нервным окончаниям. Он хотел это услышать, признался он себе. Он хотел быть желанным. Он провел так много времени в Хогвартсе, сидя в одиночестве, слушая шепотки людей вокруг себя, и видя, каким счастьем светятся их глаза, когда они смотрят на своих родственных душ, и зная, что у него никогда не будет чего-то подобного. Однажды он тоже испытал одиночество и тоску, о которых говорил Риддл. Невероятно…не могу поверить, что я снова думаю о том, чтобы предать Орден, — внезапно с отвращением подумал Гарри и попытался отвести взгляд от Риддла. Сказать это было легче, чем сделать. Их магия вернулась к ленивому движению в воздухе, вместо активного притяжения, но Гарри хотел продолжить эти странные гляделки. Он хотел слушать его голос. Он хотел прикоснуться. Нет. Я не могу. И причину этого я тоже прекрасно понимаю. Дело ведь даже не в сексе, который тоже важен. Дело в том, что вся эта сомнительная история закончиться моей глупой влюбленностью, и Риддл станет сильнее чем когда-либо. — Всё ясно, — Риддл тяжело вздохнул. — Именно так он тебе и сказал. — И в конечном итоге, он всё же оказался прав, не так ли? — Гарри поморщился от произнесенных слов. Каким-то образом они обернулись против него же, с неожиданно болезненным эффектом. Это стоило того, чтобы заставить себя произнести следующие слова: — Ты… ты ведь никогда не показывал, что ты чувствуешь. Только то, что ценил бы свою вторую половинку пуще всяких сокровищ, если бы она вдруг нашлась. — Значит, я должен нести вечное наказание, потому что не склонен держать сердце и душу на распашку, как думает Дамблдор? Я заслуживаю подобное наказание? Агония мучительной мелодией запела в груди Гарри, и он сдавленно ахнул. Риддл сразу же откинулся на спинку стула, на его лице появилось выражение, которое Гарри назвал бы раскаянием, если бы не знал его так хорошо. — Мне жаль. Я постараюсь держать себя в руках. — Какого черта лысого, Риддл? Я страдаю, потому что наша магия все еще связана? — Гарри облизнул сухие губы и проигнорировал болезненный спазм, который неожиданно охватил его, потому что между ними все еще оставалось слишком большое пространство. Это можно было терпеть, напомнил он себе. Риддл вновь погрузился в задумчивое молчание. Гарри оглянулся на него и обнаружил, что серые глаза напротив, опасно сузились, не выражая ничего, кроме темноты, никаких эмоций, которые Гарри мог бы распознать. — Значит, ты действительно настолько упрям, — тихо сказал Риддл. — Или намеренно заглушаешь свои чувства. Ты страдаешь, потому что между нами уже начала формироваться эмоциональная связь, Гарри. Гарри отвернулся и закрыл лицо руками. Он слышал, как в ушах шумело его собственное дыхание, как кровь, бегущая по венам, превращалась в речную воду и сам он словно уходил на дно, чувствовал нетерпение и гнев Риддла, волною накрывавшие его с головой. Гарри задался неожиданным вопросом, сможет ли он объяснить, что многие его эмоции были вызваны тем фактом, что теперь, что бы ни случилось, он не сможет отключиться от Риддла и сделать то, чего от него хотел Дамблдор. Они велели ему вести себя как хороший мальчик, что по сути означало, быть человеком, который никогда не сможет обрести свою вторую половинку, но по веским причинам. А теперь оказалось, что всё это не имело никакого значения. Он не смог бы сделать то, чего от него так хотели, какой бы важной ни была причина. И вероятнее всего, в конечном итоге он всё равно бы поддался искушению, которое во сто раз превышало силу его выдержки, и это только от одного присутствия Риддла рядом. Он был слаб… И он был свободен.

***

Том не знал, что делать с нахлынувшими на него эмоциями. Когда дело дошло до эмоциональной связи, он был так же неопытен, как и Гарри. Возможно, он смог бы разобраться в своих чувствах, если бы испытывал их хотя бы по одному за раз, но это был просто хаотичный океан, в котором с легкостью можно было утонуть, и ему пришлось сопротивляться искушению протянуть руку и коснуться Гарри, что, как он инстинктивно знал, облегчило бы его «плавание». Но одну вещь он распознал безошибочно. Это осознание пронзило его яркой, молниеносной вспышкой. Это был восторг. Чистый и искренний. Том улыбнулся и продолжал странно улыбаться, даже когда Гарри убрал руки от лица и осторожно поднял глаза. — Они лишили тебя всякого счастья, не так ли? — и ему было все равно, как звучит его голос, впервые за столько лет, сколько он себя помнил. — Они твердили, что ты не можешь быть со мной. Говорили, что ты ничем не сможешь облегчить свою боль. Они заверяли тебя в том, что тебе даже не стоит пытаться переубедить меня. — Они этого не говорили, — сказал Гарри, и лицо его было таким искренним, как Том не смел и надеяться, и боль больше не искажала черты его лица. Это напомнило Тому робкий солнечный луч после шторма. — Если честно, мои родители даже хотели, чтобы я начал встречаться с кем-то другим, хотя бы попытался получить шанс, на счастье. Том даже не потрудился скрыть свою ревность, отголоски которой должны были ощутимо пройтись по их эмоциональной связи. — Ты не был уверен, что сможешь так. — Как я мог занимать чьё-то чужое место, отнимать их счастье? Если этим кем-то не является какой-нибудь вдовец — просто спросил Гарри. — К тому же я был бы не очень хорошей компанией, зная, что скрываю твою метку души. — Ты хотел быть со мной. — Я хотел бы быть с тобой, но только если бы ты родился с совестью. Том иронично приподнял бровь и позволил этому безмолвному заявлению раствориться в тишине их связи. Гарри отвел взгляд, но Том заметил, как дрожат его губы. — Ты должен кое-что знать, — спокойно сказал Том, — Я больше не позволю тебе прятать метку и делать вид, будто ничего этого не было. — Да, я знаю. И я… Шквал чужих эмоций обрушился на него сквозь связь, и Том просто ждал. Он не знал, осознавал ли сам Гарри причины своего поведения в данный момент. Наконец Гарри перестал буравить взглядом старые, выцветшие от времени обои и вновь обратил внимание на собеседника. Он опустил руки по швам и посмотрел Тому прямо в глаза. — Ты им не ничего не скажешь. — Все, что ты мне расскажешь, останется строго между нами, — немедленно пообещал Том. Гарри кивнул. — Я знал, почему был обязан следовать их указаниям. Понимал, насколько сильно они боялись, что ты наберешь магическую силу и используешь ее, чтобы превратиться в диктатора, которого никто не сможет остановить. Я знаю, что, вероятно, не магия и не судьба действительно делают людей родственными душами. В противном случае, почему некоторые люди рождаются с черными метками? Что мог сделать ребенок, чтобы заслужить это? Так что я не виноват, что у меня была твоя метка. Просто мне не повезло. Мне пришлось с этим смириться, но никто намеренно не желал мне такой боли. Такими были их аргументы. Том двинулся, прежде чем подумал об этом, хотя он все еще не пересек расстояние между их креслами на случай, если это прервёт признание Гарри. Всё что он сейчас мог: это послать длинный импульс через свою магию, который невидимым, теплым пледом опустился на плечи парня, согревая и даря чувство защищенности. Гарри закрыл глаза и вздрогнул. — Я постоянно слышал это, — прошептал он. — И я принял все эти аргументы. Я знал, что родители и профессор Дамблдор просто делали то, что считали правильным. Но в то же время я ненавидел их за это. Том сглотнул жидкость во рту с привкусом крови. Гарри только что признался ему в том, о чем Том был уверен, никогда никому другому не говорил. Они бы все равно неправильно его поняли. Ещё он был достаточно умен, чтобы хранить молчание, в то время как Гарри медленно пробирался сквозь заросли невысказанных мыслей, которые, должно быть, хранил в тайне всю свою жизнь. — Как-то раз они сказали, что человек создан для самопожертвования. Звучит просто прекрасно, учитывая, что у них уже были родственные души. Или у них был шанс, а потом они его упустили, но они даже не думали, что у них никогда не будет даже надежды, на счастье. Они хотели, чтобы я сделал это для них, а я был всего лишь ребенком, когда всё это началось, и я так сильно ненавидел свою жизнь. На все мои сомнения, они отвечали, что ты диктатор и уже ведешь скрытую войну, которая вот-вот будет объявлена, и… Когда я спрашивал, почему же война до сих пор не началась, если министр так сильно ненавидите всех магглорожденных, ответ всегда оставался неизменным: Не задавай глупых вопросов Гарри, он просто хочет застать нас врасплох. Они считали меня наивным дурачком, раз я не понимал этого. В течение многих лет я убеждал себя, что они ведь не говорили мне прямым текстом что я «глупый», я просто слишком серьезно всё воспринимаю и всё в таком духе. Я ненавидел их за это. Негодование прожгло их с Томом связь чистым пламенем. Он не мог удержаться, чтобы не откинуться на дальний край кресла и не пробормотать: — Тебе больше не нужно ничего скрывать от меня. Я тебя понимаю. Ты не хотел их расспрашивать, но ничего не мог с собой поделать. И у тебя не было никого, кому можно было бы довериться, никого, кто мог бы понять тебя, никого, кто когда-либо разделил бы эту близость… Весь воздух в комнате будто выкачали. Гарри начал задыхаться… И протянул руку. Том незамедлительно поднялся и подошел, чтобы принять её. В тот момент, когда их кожа соприкоснулась, он зашипел от боли. Искра негодования Гарри, казалось, превратилась в чистое, сияющее пламя и разбежалось по его нервам. Том слегка покачнулся, чувствуя, как это давит на его глаза, конечности, плечи. Гарри с силой переплёл их пальцы, причиняя боль, противоположенную своим же словам. — Даже сейчас я продолжаю задаваться вопросом, не сделал ли я что-то не так, не делаю ли я сейчас что-то не так, не создаю ли просто оправдания для себя, потому что я так сильно хочу тебя. Это было все, что Тому нужно было услышать. Он с силой потянул парня на себя. Гарри чуть не свалился с кресла, затем выпрямился и нахмурился, глядя на него. Том притянул его ближе, обнял и положил подбородок на макушку своей второй половинки. Метка на запястье Гарри теперь наполняла связь между ними своей собственной пульсацией, такой сильной, что Том слышал ее, как барабанный бой. Он нежно прошептал Гарри на ухо: — Я с радостью встану между тобой и остальными. Скажи мне, чего ты хочешь, мой драгоценный. Я буду защищать тебя даже если останусь без магии, без оружия, я буду защищать тебя голыми руками и рвать любую мразь, что тебя обидит. Гарри вздрогнул, и это простое движение, казалось, пробрало его до костей. Том наклонился ближе и ждал указаний, его руки нежно гладили напряженную спину юноши. Вверх-вниз, вверх-вниз.

***

Гарри удивлялся, как он мог ненавидеть себя за предательство Ордена и в то же время испытывать такое облегчение. Он годами носил в себе эти знания, эти эмоции, не выпуская их наружу. Что хорошего они могли бы сделать? Он понял, почему не мог быть с Риддлом. Он не хотел иметь ничего общего с кем-то, кто ненавидел таких людей, как его мать, просто за один факт их существования. И вместе с тем не хотел отнимать у других людей их родственные души. Оптимального решения не было ни в одном из вариантов. Он застрял где-то между. Рассказывая обо всём этом Риддлу, он заранее ожидал быть отвергнутым. Может быть, часть его даже надеялась на это. Кому нужен такой слабак, настолько жалкий и отчаявшийся, что обсуждает вещи, которые нельзя изменить? И тогда он подумал, а что если Риддл сможет всё изменить? Что если для него нет ничего невозможного, он ведь всегда добивается своих целей. Оказывается, существовали ведь и другие варианты, кроме тех, где Гарри страдает в тишине и одиночестве всю оставшуюся жизнь. Может быть, его мама даже знала это раньше, внезапно подумал Гарри. А Риддл который так долго ждал свою вторую половинку, вероятно, смирился бы и с гораздо худшим. Гарри сглотнул образовавшийся ком в горле и закрыл глаза. Он чувствовал себя так, словно падает с Астрономической башни, падает еще с того момента, когда голубое пламя охватило его запястья, тем самым запустив цепочку необратимых последствий. — Я не хочу, чтобы ты их ненавидел, — пробормотал он. — Уже слишком поздно. Зелень в глазах Гарри полыхнула почти убивающим заклятьем. Черт, каким же он был идиотом, надеясь на то, что встреча со своей второй половинкой задобрит Риддла и гарантирует безопасность его родителей. Он сильно ущипнул Риддла за бок, но мужчина только удивленно смотрел на него и ждал объяснений. — Если ты сделаешь что-то вроде ответного удара по моим родителям или попытаешься снова арестовать их за то, что они держали меня от тебя подальше… Я уже начинаю сожалеть, что оправдал их— Риддл сопроводил эти слова пожатием плеч, что заставило Гарри пристально посмотреть на него. — Нет, я не это имел в виду, — добавил Риддл уже по-английски. — Я им и слова дурного не скажу, пока они не начнут тебя унижать, оскорблять, называть слабым или обвинять в предательстве, и прочие ужасы, которые сейчас вертятся у тебя в голове. Но я не собираюсь молча стоять в стороне и позволять им разрушать твою жизнь. И можешь даже не просить пощады для Дамблдора. Гарри колебался. Часть его тоже не хотела проявлять милосердие к Дамблдору. Но… — Он ведь действовал из искренних побуждений, — сказал он. — Я имею в виду, он ведь на полном серьезе считал, что ты устроишь войну и начнешь убивать всех магглорожденных и магглов. — А я на полном серьезе считаю, что он выживший из ума старик, который идет на неоправданный риск из-за своего идиотизма и ожидает, что другие понесут основную тяжесть его решений. Будет ли искренность этих убеждений оправдывать попытку его убийства? Гарри ничего не ответил. Да, он с самого начала знал, что Риддл посмотрит на это по-другому. Конечно, он так и сделал. Почему он ожидал от него какого-то другого ответа? Риддл обрушил на него еще больше эмоций: тоску, холодную, как ледяные айсберги, и усталость, которая заставила Гарри сомкнуть глаза. Да, он чувствовал все это, хотя всегда знал, где находится его родственная душа. Но усталость от осознания того, что почти у всех остальных есть партнер или шанс на партнера, а у него никогда его не будет, была такой же. — Ты мне не доверяешь, — сказал Риддл. — Я согласен с тем, что на это потребуется время, — его голос был таким же мягким и теплым, как треск угля в камине. — И я тоже не всецело доверяю тебе, дорогой. Во-первых, я все еще зол На этих последних словах он снова перешел на парселтанг. Гарри сложил бы руки на груди, если бы мог, но он был слишком близко к груди Риддла для этого. Поэтому он с вызовом посмотрел ему прямо в глаза. — Я поступил так, как посчитал правильным. — О, да, оправдание в лучшем стиле Альбуса Дамблдора. Риддл каким-то образом умудрялся смотреть на него, как выжидающий свою добычу хищник, хотя Гарри и так был пойман, сидел в его объятиях и даже не собирался убегать. — Которое расшифровывается как то, что не имеет никакого смысла. Я знаю, что он внушил тебе страх передо мной и моей ужасной натурой, но ты уже взрослый мальчик, Гарри. Я ожидал какой-нибудь попытки допроса. Неповиновения, учитывая то, что ты рассказал мне, но не этой преданной жизни пассивного мученика. — Я считал тебя злом во плоти! — Гарри попытался отстраниться. Риддл отпустил его, но затем просто прижал его к стене и снова обхватил руками запястья Гарри. Голубое пламя моментально вспыхнуло, наполнив комнату мягким рассеянным светом. — Ты ведь гораздо умнее того, чтобы всерьез полагать, что человеческое существо способно на зло без всякой на то причины. — Темные волшебники делают это постоянно! — Также, как и Светлые волшебники, которые склонны убивать невинных, чтобы доказать свою точку зрения? Гарри закрыл глаза. Мир вокруг него закачался и завертелся бешеной каруселью. Он знал, что должно было произойти, он знал то откровение, которое возникало в его сознании, и он пытался избежать этого. Он вздрогнул. — Иди сюда, Гарри. Риддл снова заключил его в объятия. Гарри более не решался смотреть на него. Он знал, он знал, что в этом не было вины Риддла, но он был катализатором этого, и Гарри просто не хотел смотреть на него прямо сейчас. Он ведь и раньше сомневался. Он видел, как ни одна живая душа в мире, кроме Ордена Феникса, не осознает, что грядет война, и задавал себе вопрос. Он сгорал от негодования, когда обнаружил, у себя способность к змеиной форме анимага, ведь это означало, что он никогда не сможет продолжить обучение, если Риддл обратит на него внимание. И все это время он подавлял свои сомнения. Другие люди приносили жертвы во имя Ордена и войны. Его родители и Сириус оставили все надежды на нормальную жизнь, по крайней мере, до тех пор, пока Риддл не оправдал Лили и Джеймса. Рон и Гермиона осознанно отказались от жизни в нормальном мире, «реальном» мире, вскоре после того, как они закончили Хогвартс. Гермиона, должно быть, многим пожертвовала, в том числе и своими принципами, совестью, когда пришлось пойти на убийство. Но никто из них не пожертвовал так много, как он. И ради чего всё это? В конце концов, это уже не имело никакого значения. Дамблдор не выдержал и сам растрепал всему Ордену, кто был родственной душой Гарри. А самое ужасное, Риддл тоже теперь все знал. Гарри снова почувствовал мурашки по всему телу, и печаль накрыла его, как предвестник приближающегося шторма. Ему хотелось плакать, свернуться клубочком и реветь как в детстве, уткнувшись носом в колени, захлебываясь от собственных рыданий, но нет, он не стал бы так унижаться перед Риддлом. Его жизнь была напрасной. Пустой тратой времени. Ложью. Возможно, это всё еще и могло бы иметь какое-то значение, если бы ему удалось сохранить тайну, но… нет, Дамблдор все равно рассказал бы остальным, и всегда оставался шанс, что кто-нибудь да проговорится. Он спустил в унитаз свои лучшие годы, когда мог бы жить полной жизнью и заниматься чем-то интересным.

***

Связь буквально дрожала от эмоций, настолько, что Тому становилось трудно дышать. И те, особо яркие эмоции, что были обличены в слова, дошло до него, отпечатались в его сознании, зазвучали раскатами грома в его голове. Я жил напрасно Том не мог позволить этому продолжаться. Аккуратно прикоснувшись к его щеке, Том слегка надавил на кожу ногтями, когда понял, что Гарри слишком глубоко погрузился в свои мысли, чтобы что-то чувствовать. Ошеломленные глаза уставились на него в ответ. Том сжал руку, и глаза Гарри и связь вспыхнули гневом, когда он откинул голову назад, что было почти призывом к бою. Том знал, что всегда может рассчитывать на буйный нрав и непокорность своего избранника. — Ты жил не напрасно, — сказал он Гарри, стараясь, чтобы его слова были такими же яростными и тихими, как и его объятия. — Ни одна гребаная секунда не была прожита зря. Ты жил, потому что тебе было суждено родиться, потому что тебе было суждено стать моим. Да, обман, в котором вы жили, не принес вам ничего хорошего. Это не имеет значения. Важно то, что будет дальше, не оглядывайся назад, живи здесь и сейчас, двигайся только вперед, выжми из этой жизни всё, что только возможно. Гарри закрыл глаза и сделал глубокий, дрожащий вдох. Том наблюдал и сожалел, что Гарри не чувствует себя достаточно уверенно, чтобы плакать перед ним. С другой стороны, он мог (почти) понять, почему Гарри этого не сделал. Показать, как ему кажется, свою «слабость» перед неприкасаемым министром Томом Риддлом, значило бы сломать себя еще больше, чем он уже был сломал. Но у Тома было что ему предложить. — Ты не должен был быть мучеником или жертвой, — продолжал шептать Том. — Это они заставили тебя в это поверить, но они ошибались. Да, я зол на тебя, но лишь из-за тех пропущенных лет, которые я мог бы провести, с тобой, любить тебя и наслаждаться твоей близостью, но не получил их. У нас с тобой всё еще впереди. Пойдем со мной, оставим всех членов Ордена, которые думают, что ты обязан быть безвольной пешкой в их войне. Они не имеют значения. — Э-они…- Гарри закашлялся и с трудом выдавил из себя слова. — Они были моими друзьями. Моими наставниками. Что произойдет, если Рон и Гермиона отвернуться от меня, когда узнают, что я выдал тебе нашу самую главную тайну? — Значит, они все это время были бесполезны, — холодно сказал Том. — Тебе-то легко так говорить. — глаза Гарри опасно заблестели, и он вывернулся из объятий Тома, но мужчина не отпустил его. Прямо сейчас ему нужно было проявить настойчивость. — У тебя ведь, наверное, никогда не было таких близких друзей, как мои Рон и Гермиона! Том пожал плечами. — Я не нуждался в друзьях так, как ты, но подумай об этом с другой стороны. Если им нравился только тот человек, которым ты был раньше, значит, им нравился обман. Фальшивка. Тень. Если они настоящие друзья, они примут тебя таким какой ты есть, даже в качестве моей родственной души. — он не смог удержаться, чтобы не протянуть руку и снова погладить пальцами истинную метку Гарри, заставляя голубое пламя радостно затрепетать. Удовольствие пронзило его с головы до пят, и он выдохнул Гарри на ухо. Гарри устало пошевелился, не желая покидать столь приятные и теплые объятия. — Я… Риддл, мне нужно возвращаться домой. Мои родители будут волноваться. — После десятилетий одиночества, — тихо сказал Том, — ты оставишь меня этим вечером опять одного? Гарри смущенно кашлянул. Том видел, как эти слова взволновали его, почувствовал, как они задели его за живое, и слегка улыбнулся. — Я…я думаю, что если я останусь с тобой, то дело простым сном не ограничиться. И потом я наверняка буду жалеть об этом. Том принял к сведению тот факт, что эти слова подразумевали: когда они все же займутся сексом, Гарри не хотел бы сожалеть об этом. Он улыбнулся и провел рукой по лицу своего долгожданного соулмейта, отмечая мягкость его волос и то, как его глаза забавно моргнули, когда Том игриво дотронулся до кончика его носа. — Даю слово, что я не буду настаивать на близости сегодня вечером. Я хочу лежать с тобой в одной постели, держать тебя в своих объятиях, пока ты спишь, слышать твое равномерное сонное дыхание, хочу уснуть и, проснувшись утром, видеть твоё лицо. — он сделал паузу и слегка неловко закончил. — И я хочу, чтобы ты называл меня Томом. Гарри моргнул широко раскрытыми блестящими глазами. Том понял. Сегодня вечером он раскололся, столкнулся с фактом, с которым никогда не ожидал столкнуться, и прошел через начальное становление родственных душ и их волшебное переплетение. (Тот факт, что их магия все еще была связана, был еще одной причиной, по которой Гарри был наивным глупцом, думая, что он будет спать один сегодня вечером, но Том мог простить его за то, что он не заметил это на фоне других важных вещей, на которые он должен был обратить внимание). — Хочешь, чтобы я принял решение за тебя? — тихо спросил Том. — Я могу аппарировать нас ко мне домой и уложить тебя в постель? Гарри облизнул губы. Еще одна приятная волна дрожи пробежала по его телу, но Том прекрасно знал, что это не было отвращением или ненавистью. — Пожалуйста. Том поцеловал его за ухом и вывел из здания. Начался дождь, мелкая, мягкая морось. Том наложил на них Непроницаемое Заклинание, а затем накинул свой плащ на плечи Гарри. — Ты не обязан был это делать, — пробормотал Гарри, упрямый и гордый во всём и до конца. — Я хотел это сделать. Ты даже не представляешь, как сильно я хочу тебя избаловать. Гарри долго колебался. Том ждал. Он действительно хотел аппарировать их, он действительно хотел уложить Гарри в кровать и прилечь рядом обхватив его руками, но Гарри изо всех сил пытался что-то сказать или сделать, и Тому стало любопытно. Гарри повернулся к нему лицом, с прозрачным как озерная вода, но решительным взглядом и наклонился вперед. Том встретил его на полпути, этот поцелуй был менее яростным, чем тот, которым они обменялись на торжественном приеме в Министерстве. Это была вспышка света в эпицентре бури, и рука Тома, поглаживающая Гарри по щеке, как обещание того, что должно было произойти. Положив голову Тому на грудь, Гарри закрыл глаза. Впервые за последнее время, он чувствовал себя так хорошо, чужое тепло наполняло его изнутри и не было слов, чтобы выразить это чувство. Том аппарировал домой, прижимая парня к себе, а его сердце колотилось от нежности и триумфа. Впереди был долгий и тернистый путь, но вера в то, что он не пойдет по нему в одиночку, стоило бы каждого мгновения.