РЕВЕНАНТ. Книга

Рейган возвращается через десять минут. Он потирает покрасневшие от холода костяшки на руках и поправляет волосы, беспорядочно упавшие на лоб. Это лишает его образ идеальности, но добавляет какой-то странной порочности. Он зол — Лилиан понимает это по обманчиво-расслабленному шагу, как он с рассеянной напряженностью контролирует мышцы тела, когда садится на диван одновременно изящно и гордо, положив щиколотку на колено. Свет в гостиной почти не горит, льется только из плазмы (Лилиан включила передачу про исчезающих тигров) и искусственного камина. Блеклый уличный свет падает на ковер остриями и квадратами. Лицо Рейгана кажется бледным, словно размытым. Потом на улице проносится машина скорой помощи, через огромные окна расцветив его лицо красно-синими всполохами, и Лилиан понимает, что ошибается. Рейган не бледен, он смотрит на нее с дотошной внимательностью. От его взгляда у нее по коже какое-то физическое шевеление, колющее и острое, будто миллионы игл проткнули тело. — Все нормально? — спрашивает Лилиан. — Шейн Шрейн, значит. Лили вопросительно морщит лоб и сжимает рукав кашемирового кардигана. У него вся спина в катышках и ворсинках, поэтому он перешел в категорию домашней одежды. — О чем думал Лесли Шрейн, давая ему такие имя и фамилию, — хмыкает Рейган и кладет голову на зернистую спинку дивана, кожа у нее белая и мягкая, как сливки в капучино. — Зачем тебе Шейн понадобился? Лилиан застывает рядом, голой икрой ударяясь о журнальный столик. Рейган смотрит на нее исподлобья, снизу-вверх. — Передал его отцу послание от моего. — И как? — Меня послали, — фыркает Рей. — Но сообщение он передаст. — Ты ему не очень нравишься. — Я даже знаю, почему. Лилиан складывает руки на груди, Рейган следит за ее движениями, и она заставляет себя расслабить позвоночник. — Сделаешь мне эспрессо? В одиннадцать вечера? — скептически спрашивает Лилиан. Она все так же по-дурацки стоит перед Рейганом. На его щеках дрожит тень длинных ресниц, как запятые. — Я особо не спал на неделе. — (Лили вздыхает и идет на кухню.) — Двойной эспрессо. — Я тебе не прислуга, — кричит она, высунувшись из-за арочного прохода. И носом утыкаясь ему в свитер. Парфюм, его тело, мыло, слабый налет кондиционера для одежды. Лилиан все чаще удивляется, как просто запах может будоражить до черных мушек в глазах. Рейган берет ее за плечи и отодвигает с дороги. Они оказываются на кухне вместе, Лилиан со второй попытки находит капсулы с верхним индикатором и закидывает в кофемашину две штуки. — Ты моя девушка. — Не в этой квартире. Себе она наливает Schweppes, кидает в стакан оливку из открытой банки и, подумав, плескает туда мартини на один палец. Рейган сам снимает чашку с поддона кофемашины, дует и выпивает ее, как шот. Лилиан помнит о рукописи и решает сказать о ней чуть позже. — Как там испытания экзоруки? — спрашивает Лилиан, имея в виду, ты сильно расстроен? Рейган ее понимает. Он складывает руки на груди и даже не смотрит на нее. — Весь день сегодня искали ошибку в формуле, пока не нашли. Ладно, говорить он не хочет, Рейган вообще болезненно воспринимает свои неудачи, хоть и мастерски это скрывает. Лилиан делает глоток и понимает, что большего от него не дождаться. Тогда она зайдет с другой стороны. — Знаешь, я все еще жду извинений. — За что? — он почти смеется. Но как-то холодно, резковато. Еще злится за вопрос об экзоскелете. — За «брысь, Лилиан». — Ну уж нет. — Почему нет? Ты меня обидел. — Я такого не говорил. Лилиан закатывает глаза и отпивает коктейль. Рейган оставляет чашку на столешнице и возвращается в столовую. — Я не страдаю амнезией, Рейган. — Я тоже. Я сказал «брысь уже», а не «брысь, Лилиан». Разница принципиальна, чувствуешь? Лили чувствует, что ее пытаются отвлечь от чего-то более важного. Прозрачно-розовый Швеппс стек по стеклу на ее пальцы, когда она резко двинулась к Рейгану. — Ненавижу твою фотографическую память, — говорит она. — Я охренеть как расстроен, — рафинированно фыркает Рейган, и тут его взгляд падает на стопку измято-теплых листов на столике со звериными ножками. — Что это? Рейган вчитывается в содержание и наверняка сразу замечает главу с инициалами Р.Р. Лилиан не успевает его остановить, да не очень и пытается. Она бы в любом случае ему рассказала. После того, как заставила бы Мари переписать главы о Рее. — Одноклассница собирается публиковать мемуары о том, каково это — быть подростком после 2010. Буллинг в интернете, влияние блогеров и стримеров, борьба за социальную справедливость, за права меньшинств, SJW, всякое такое. Лилиан садится на диван, вытянув ноги. Рейган берет рукопись, растягивается на диване и устраивает голову на ее коленках. Его волосы мягко щекочут кожу. — Бедняга, — говорит он, перелистывая рукопись на одиннадцатую главу. — У нее популярная страничка в Тик Токе, ее там иногда буллят, когда она не может выбрать колледж: Гарвард или Йель. Не обесценивай ее проблемы, — фыркает Лилиан и кладет ладонь рядом с головой Рейгана. Если он случайно двинется, их кожа соприкоснется. Не то чтобы Лилиан действительно этого ждет. Рейган читает, и она видит, как напрягается его челюсть. — Мак-Вильямс, — неторопливо повторяет Рей. — Ага, я помню ее отца. Не знаю подробностей, но помню, он пытался нас подставить, и отец с Ремингтоном перекрыли ему кислород во всем городе. Его не брали на работу ни в один приличный фонд или банк. — Очевидно, его и Мари это сильно задело. — Я эту Мари в глаза не видел. — Я так и подумала. Рейган какое-то время молчит. Свет в окне с раздвинутыми шторами мелово-фиолетовый, по стеклу сыплет листьями и камушками, гонимыми ветром. — Откуда у тебя рукопись? — спрашивает Рейган. Лилиан пожимает плечом. — Вся эта история показалась мне подозрительной, и я решила почитать, о чем там пишет дочка вашего бывшего сотрудника. Ну, — Лили внезапно смущается под пристальным взглядом Рейгана, — еще Мари недолюбливает нас с Ники, и я бы не хотела увидеть наши имена в ее книжке. — Переживаешь за меня? Лилиан занимает рот коктейлем, проводит языком по зубам и только потом отвечает: — Переживаю за моего парня. Не могу же я позволить какой-то президентше радио- и литклубов плохо писать о нем. Рейган растягивает губы в улыбке, и у нее что-то внутри падает в безвоздушный мрак. Такой, из которого не хочется выбираться. — А потом ты спрашиваешь, почему я хотел, чтобы моей девушкой была ты, а не Корнелия. — И все-таки я не понимаю. Зачем ты с ней встречался? За это я тебя почти ненавижу, про себя добавляет Лилиан. Она облизывает пальцы, там, где на них натек горьковато-сладкий коктейль, и останавливается, заметив на себе взгляд Рейгана. Но он смотрит скорее рассеянно, чем внимательно. Лили понимает, что он сейчас может сказать что-то важное. — В Сингапуре мы с отцом поругались. Он хотел, чтобы я летел на месторождение и помог им с работой, но я, как ты знаешь, занимаюсь другими вещами, — Рейган хлестко искривляет рот, и ей непонятно, к кому адресовано его раздражение. — Дальше будет звучать убого, но я пару недель был в какой-то прострации. Нел предложила встречаться, я согласился, но на определенных условиях. Лилиан думает, спрашивать ли дальше. По стенкам стакана струятся мокрые тени от коктейля. — Какие были условия? — А вот это уже не твое дело. Ну и ладно, она не особо рассчитывала на ответ. Ее больше волнует тревожное, какое-то взбудораживающее удовольствие, вызванное тяжестью головы Рейгана на ее коленях. Он двигается, шаря в кармане джинс, и его ухо задевает ее бедро, ближе к внутренней стороне. Лилиан мелко вздрагивает, но Рейган, если и заметил, то вида не подал. — Сегодня полдня проторчал в Дорчестере у Кита, — говорит Рей, доставая плоский леденец в красной обертке. — Его соседка угощает меня этими конфетами каждый раз, когда видит. Он ловко разворачивает упаковку и подает Лилиан прямоугольный ярко-алый леденец, на вид как застывшая в пакетике кровь из фильмов. — Может, она на что-то намекает? — спрашивает Лилиан. — Леденец, рот, все дела. Рейган запрокидывает голову и смотрит ей прямо в глаза. От его насмешливого взгляда ей делается жарко, и она жалеет, что так тупо пошутила. — Ей на вид лет сто. Думаю, она максимум могла намекнуть на сахарный диабет. — О господи. Мне стыдно. От последних слов ей тоже делается неуютно. Лилиан сует в рот конфету, лишь бы заткнуться. Вкус — смесь колы, вишни и сахара. — За что? — За то, что ляпнула. Как-то неправильно говорить такое о бабушке. — Я ей не скажу, — говорит Рейган, голос все еще насмешливый, но черные глаза поддёрнуты какой-то пеленой, будто думает он о другом. — Спасибо, — фыркает Лилиан. — Хочу задать тебе вопрос и хочу получить честный ответ. Это вообще возможно? Рейган, пробежавшись взглядом по рукописи, откладывает листы на французский ковер. На нем слабо виднеется засохшее пятнышко, оставленное Лилиан, когда она нетерпеливо открыла тюбик с краской, не дойдя до мастерской. Ни Альма, ни домработницы его так и не заметили. — Зависит от вопроса, очевидно, — говорит Рейган, согнув ногу в колене. — Ты правда… испытываешь ко мне желание? — Лилиан вытаскивает изо рта леденец и облизывает губы. И замирает, когда замечает его взгляд, прожигающий в ней дыры. Он саркастично изгибает брови. — Испытываю желание? Какая жалкая формулировка, Лили. — Я сейчас скину твою голову с колен, серьезно. — Я сам встану, если продолжишь задавать идиотские вопросы, на которые знаешь ответы. — Ты угрожаешь мне тем, что уберешь голову с моих ног? — Лилиан недоверчиво моргает. Рейган недоверчиво морщится, будто тоже осознает абсурдность своих слов. Но потом резко привстает, его глаза оказываются напротив ее; провоцирующие черные против растерянных светло-карих. Между их лицами — плавленный леденец, тускло-розовый полисахаридный сок стекает на белую пластиковую палочку. — Тебе ведь нравится, — говорит Рейган; его верхняя губа напрягается. — А ты меня хочешь, — Лилиан шепчет и вдавливается в него взглядом. — Но это ведь ничего не меняет, ты сам так сказал. — Конечно, не меняет. Он смотрит на ее губы, красные из-за леденца. Она не моргает, выжидая. Представляя, как его пальцы обхватят ее запястья. Как он прижмет ее к дивану и поцелует, его горячий язык, его рука на ее коже. Сейчас, вот сейчас он, может быть, ее… Нет, нет! Лилиан яростно впивается ногтями в ладонь. Ты не должна об этом думать, ты не вторая Корнелия. И в затылок бьет тупой болью, когда Рейган улыбается своей бездушной улыбкой и говорит: — Я знаю, чего ты хочешь, Лилиан. И хрена с два я буду плясать под твою диктовку. — Ты понятия не имеешь, чего я хочу, — отчеканивает она. — У тебя на лице написано. Рейган садится, освободив ее колени, и забирает таящий леденец из ее подрагивающих пальцев, мертво вцепившихся в теплую палочку. Лилиан ощущает себя зажатой, но заставляет себя не двигаться. Не показывать, как он ее подавляет. — Ты хочешь, чтобы я тебя целовал, — он прижимает леденец к ее приоткрытым губам, когда Лили пытается возразить. — Ласкал. Трогал. Лилиан распахивает глаза на этом слове, Рейган хмыкает; «трогать», ее отчего-то будоражит это слово, и он это знает. Его свободная рука ложится слева от ее плеча, Рейган нависает над ней. Его лицо, — напряженное, с каким-то изломом в правильных чертах, — в миллиметре от ее. Лилиан не может заставить себя оторваться от него. Он прижимается ртом к леденцу с другой стороны. Уголками губ соприкасается с ее замершими губами. Лилиан перестает дышать, кислород будто выкачали из комнаты. Она чувствует себя пустой, отражающей его действия, как зеркало. Рейган, глядя ей в глаза, открывает рот и языком слизывает сок с леденца. Не останавливается и проводит по ее губам, их дыхание смешивается в розовато-красном конфетном сиропе. Лилиан неосознанно раскрывает губы. Она ненавидит леденец, из-за которого они не могут поцеловаться. Он. Очень. Нужен. Сейчас. — Ты хочешь меня, Лилиан, — глухо говорит Рейган, слизнув сок с ее рта. — Ты хочешь быть моей, — он убирает леденец и смотрит на нее сверху-вниз. Она мучительно ждет. — Ты хочешь, чтобы я тебя трахнул. Лилиан вздрагивает от его слов и с силой сжимает челюсть. Она вцепляется в его свитер, собираясь оттолкнуть. Леденец падает на диван, и Рейган впивается в ее губы поцелуем. Будто знает, что так она не может думать, не может сопротивляться. Лилиан не осознает, когда сама тянется к нему, кончиками пальцев не отталкивая, а — прижимая. Его тело сквозь ткань удивительно горячее. Согревающее в ней что-то заледеневшее. Рейган обхватывает ее локти под сползшим набок кардиналом. Там, где его напряженные руки касаются голой кожи, взрывается ток, как с оголенных проводов. Ей хочется обнять его, но он удерживает ее на месте, сжав между собой и мягким диваном. Рейган отрывается от нее так же резко, как начал. Лилиан открывает глаза, ногтем стирая липкий сахарный след с уголка рта. — Если хотел доказать мне правоту своих слов, мог не утруждаться. Я и сама это знаю. — Знаешь, в чем наша проблема, Лилиан? Его голос придушенный, будто он еще не определился, какие эмоции доминируют. Раздражение? Злость? Возбуждение? — Просвети меня, — говорит Лили, поправляя кардиган на плечах. Рейган все так же рядом. Его большой палец касается края ее шорт. — В отличие от тебя я точно знаю, что у нас может быть, — с нажимом говорит он. — А ты — понятия не имеешь. — О, — она ядовито, но без энтузиазма округляет рот. У него над ней слишком много власти, и она не знает, как от этого защититься. — Поверь, я знаю, что такое секс, видела в европейском кино. — Европейское кино — детский сад… — Рейган вкрадчиво говорит в ее губы, соприкасаясь только сбитым дыханием, одним взглядом заставляя ее замереть, — по сравнению с тем, что я хочу с тобой сделать. Лилиан на мгновение прикрывает глаза. Его слова делают почти больно. Но в каком-то мазохистском, желательном смысле. Если он думал отпугнуть ее… Эффект произошел ровно обратный. Она заставляет себя не думать, чтобы сказать то, что у нее под тонкой кожей, под ребрами, в раскаленных бедрах. — Может, я тоже этого хочу. Рейган поджимает губы до белой критической линии. Резко тряхнув головой, он встает, отворачивается и отходит. — Нет, — прохладно говорит он. Вместо души у нее какой-то изодранный сумбур. Лилиан смотрит ему в спину, в узкую талию и слегка обтянутые сухожилия рук с красивыми четкими линиями. Она сказала ему, что хочет с ним секса. Даже если без обязательств, даже если она влюблена по самые кончики волос. Он тоже хочет. Он ей отказал. Мозг накрывает раздраженной, яростной рябью. Лилиан глубоко вдыхает и закидывает ногу на ногу, собирая свое лицо в видимость уничижительного удовлетворения. — Знаешь, что сейчас произошло? — спрашивает она и победно улыбается, когда Рейган все-таки разворачивается. Металлические зубчики его замка на джинсах оттопырены. — Ты меня поцеловал, как я и хотела. Не будешь плясать под мою диктовку, м, Рейган? Рейган молчит. На его скуле проступают желваки, но исчезают так резко, что Лили думает, что ей показалось. Она знает, как сильно разозлила его сейчас. Почти так же, как он выбесил ее минутой ранее. Она поднимает с дивана остатки леденца, безразлично отметив меркло-вишневые разводы на обивке, и идет к мусорному контейнеру для пластика в кухне. Голос Рейган настигает ее в лопатки почти ощутимо. — Лилиан. Стоять. Она оборачивается. И, подстегнутая злостью, гневом, говорит: — Ты приказываешь, как все Рейлиши. Но ты не заслуживаешь свои привилегии, как остальные Рейлиши. Лилиан знает, что не должна была этого говорить. Рейган знает, что может совершить сейчас убийство. Она сказала. Он готов задушить ее собственными руками. Рывок. И он сокращает ничтожное расстояние между ними в несколько шагов. Его выражение лица становится нечитаемым, полным чего-то жесткого. Лилиан влетает в кухню, пытаясь захлопнуть за собой дверь, но он быстрее. Его ладонь припечатывает дверь перед ее носом. Он разворачивает ее и прижимает позвоночником к стене, прямо под маминой картиной с настороженными гибкими пантерами, и Лилиан издает что-то похожее на шипение сквозь сжатые зубы. Позвонки больно упирается в холодную стену. — Я мог бы тебя уничтожить, Лили Янг. — Мудак, — с расстановкой на каждом слоге. — Ты сама напросилась, — говорит он. — Самоуверенная идиотка. — Ну да. Это не у меня тут стоит. — Хочешь проверить, что там у тебя? — Рейган склоняется к ней со злой усмешкой. Носом задевая ее висок. Там кожа заходится морем колющих мурашек. — У меня все под контролем, в отличие от тебя, — цедит Лилиан, глядя куда-то в выпирающий кадык. Что, черт возьми, было такого волнующего в каком-то дурацком кадыке? Всего лишь двигается, когда Рейган говорит. — Меня веселит, как часто ты мне врешь. — Иди к черту. Это не моя проблема. — Это станет твоей проблемой, — тише говорит Рейган, отпуская одно ее запястье и свободной рукой оглаживая полоску кожи под футболкой. — Если я решу доказать тебе, что не только я здесь адски возбужден. Лилиан стискивает его руку освободившимися пальцами, осознанно царапая его кожу и глядя ему в глаза. Проверяя, сколько он ей позволит. Рейган сужает глаза, но его лицо спокойно, почти невозмутимо, и это сбивает ее с толку. Его способность сохранять контроль над собственной мимикой выбешивает ее еще сильнее, сама она на такое не способна. — И ничего у тебя не выйдет, — вздергивает подбородок, болезненно выпрямив плечи. — Меня урок анатомии и то больше возбудит, чем… — Лилиан вступает на зыбкую почву и точно это знает, — какой-то поцелуй с тобой. Рейган растягивает губы в усмешке. Дразня, играючи. — Кто-то говорил, что я классный учитель. После говно-поцелуя с сыном прокурора. Уже забыла? — С Шейном, — сладким голосом напоминает Лилиан, вызывающе изогнув брови. — Его зовут Шейн, и целовался он отлично. Возбуждающе. Не стала тебе говорить, чтобы не травмировать твое огромное эго. — М-м, — издевательски тянет он, лениво улыбнувшись. Лили видит, что на Рейгана ее слова не производят впечатления. Он знает, что она врет, слишком давно они знакомы. Он большим пальцем оттягивает резинку ее шорт и отпускает, кончиком ногтя задев чувствительную кожу. Резинка с неприятным шлепком впивается ей в тазобедренную косточку. В этот же момент Рейган гладит ее ребра, подцепляя края лифчика, и проводит губами по ее судорожно сжатой скуле. Лилиан больно кусает губу изнутри, пытается отвлечься, чувствует слабоватый привкус леденца. Чертов леденец. Она больше никогда не сможет их есть, не вспоминая, как Рейган целовал ее сквозь приторно-сладкую плоскость конфеты, толкаясь языком в рот и никогда не целуя глубоко. — Я понял, — говорит Рейган, оставив на костяшке ее скулы сухой поцелуй. — Ты поэтому изгибаешь спинку, как кошка во время течки, стоит мне до тебя дотронуться. Лилиан костенеет и сильнее ведет короткими ногтями по его руке. Рейган прикусывает мочку ее ушка, вдавив ее в стену своим телом. Ни слова не говоря о том, что она делает. — Поэтому и только поэтому ты так пошло извиваешься и стонешь, когда я целую тебя, глажу, — его низкий тон оглушает; он просовывает обе руки под ее футболку, лаская кожу под застежкой, над ребрами, там, где сужается ее легкие. — Когда я тебя трогаю. Ее щеки пылают жаром, и Лилиан смотрит на Рейгана обнаженным взглядом. Он жадно наблюдает, как румянец сползает на ее шею удушливыми красными брызгами. Она чувствует, как закипает и бурлит ее кровь. От ярости, граничащей с ненавистью. От желания. От какой-то извращенной формы любви. — Я не буду выслушивать это, Рейган, — холодно говорит она. Но звучит слишком сдавленно. Его запах размягчает воздух, вырывающийся из ее рта. Рейган отстраняется и слегка ведет подбородком, с контролируемым превосходством. Лилиан знает этот жест. Она знает, что сейчас он скажет что-то отвратительное, и ей снова захочется его ударить. — Уверена? — спрашивает он, снова наклоняясь к ее лицу. — Корнелии нравилось, когда я говорил такое. Моя сладкая девочка, моя шлюшка… Лилиан чувствует, как в глотке колотится сердце, готовое выпрыгнуть вместе с кровью. Она явственно ощущает, как его пальцы сжимают ее талию, игнорируя задравшуюся футболку. Как он вперивает в нее глаза и наслаждается своей способностью сделать ей больно. У тебя тоже есть когти. Ответь ему, как ты умеешь. Ну же, Лилиан! — Заткнись, Рейлиш, заткнись! — вместо всех слов-иголок выдает она, ногтями впиваясь в его кожу. Удовлетворенно чувствуя, как проступает кровь, красная, а не голубая. Он отшатывается от нее, глаза блестят в тусклых квадратиках света. Больно, отлично. Отлично. — Хочешь так же, как с Корнелией? — спрашивает он. Его слова стеклом бьются о ее черепную коробку. Воздух тяжелый, когда она снова бьет его по щеке. Но рука врезается в пустоту. Рейган перехватывает ее запястье и врезает его в стену, хлестнув ее ледяными взглядом. — С момента, как ты вернулся из Сингапура, я тебя придушить готова, слышишь? Придушить собственными руками! — смотря ему в глаза. /// Рейган не знает, почему ее слова так задевают. Ты не заслужил быть Рейлишем. Шейн отлично целуется. Урок анатомии возбуждает больше. Я тебя ненавижу. Он прижимает ее подрагивающую руку к стене и замирает сам. Он не знает, зачем наговорил ей это все. Ему хочется извиниться, швырнуться словами в свое же лицо. Но Рейгана учили не извиняться так долго, как можешь. Попросишь прощения — и придется делать это снова. И снова, и снова, пока из тебя не совьют веревочки, пока ты не станешь человеческим Кеном — красивым и безмозглым; подконтрольным кому-то другому. Рейган и Лилиан молча смотрят друг на друга. Ее пульс религиозным набатом бьет под его ладонью, грудь быстро вздымается под смятой его же руками футболкой. Воротник съехал вбок, открыв узкую впадинку тонкой ключицы; на ней болтается цепочка, подаренная Рейганом почти два года назад. Он смотрит на дурацкую, совершенно обычную ключицу и не может понять, как в Лилиан сочетается все самое волнующее и то, что таким быть даже не должно. Полупрозрачная кожа с бледно-зеленоватыми венками, красный отпечаток леденца на влажных губах, спутанные длинные волосы. Ледяные глаза с по-ведьмински поднятыми уголками, но все равно — на их дне плескается и толкается нечто, абсолютно ему преданное. Рейган подозревает, что в его взгляде Лилиан может видеть что-то похожее. — Я жду, — вдруг говорит она. Ее рука все также пригвождена к стене. — Чего? — Извинений, Рейган. И отпусти уже меня. Рейган недоверчиво моргает. — Нет. — Нет — что? — Я тоже жду, что встречу двадцатипятилетие на Марсе, но это не значит, что я это получу, Лилиан, — спокойно говорит он, сильнее сжав ее запястье и ослабив хватку. Давая ей иллюзию, что, стоит ей дернуть рукой, и она освободится. Оба знают, что это ложь. — По-моему, извиниться самую малость легче, чем слетать, блин, на чертов Марс! — взрывается она, испепелив его лицо льдинками из глаз. По крайней мере, попытавшись. Рейган знает ее с детства. Ему известны все манипулятивные техники, которые она использует на людях. У него к ним и ее характеру иммунитет. — Вынужден с тобой не согласиться, — Рейган коротко усмехается. Он не замечает, когда испаряется злость и остается только острое наслаждение от ее тела, зажатого между ним и стенкой. Лилиан сглатывает, и он глазами съедает ее завибрировавшее горло. Она облизывает пересохшие губы, и его взгляд мечется к ним. Лилиан это замечает, ее лицо становится уязвимым, открытым, будто она не способна больше держать защиту. Блядь, да. Рейган понимает, что сказал это вслух, когда Лилиан изумленно хлопнула ресницами. Ну и ладно. К черту. Он отпускает ее руку, Лили облегченно выдыхает, и Рейган целует ее, прикусывая нижнюю губу. /// У Лилиан кружится голова, его запах, кажется, въедается ей в клеточки кожи. Она обнимает его шею, там, где сильно пульсируют жилки, и размыкает губы, давая ему свободу делать с ней что хочется. Рейган сжимает ее талию, подняв края футболки, и горячим языком проводит по ее языку. Ей не хватает дыхания, совсем. Она прижимает пальцы к его животу и, замерев, кончиками ногтей проникает под свитер. Задевая его теплую кожу и жесткие мышцы живота, вздрагивающие под ее касаниями. Лилиан открывает глаза и видит, что его напряженный взгляд прикован к ее зрачкам. У нее самой ощущение, будто радужки глаз растворились в его линзах. — Лилиан, — его голос чужой. Слишком низкий. Он пытается контролировать их обоих. Это хорошо. Хорошо, потому что Лилиан делать это больше не может. Она тихо стонет, когда он обхватывает ладонью ее шею, зарываясь в волосы, и притягивает ближе. Ни миллиметра меж их губами. Руки, впившиеся в кожу. Кажется, Лилиан возбуждает даже футболка, соприкасавшаяся с его телом и ее грудью. Дико возбуждает. Ей почти больно — так он сминает ее губы. Без жалости, без нежности. На грани укусов. Боль отрезвляет ее на крошечную секунду. — Рейган, — она выдыхает ему в рот, чувствуя, как тонет в нем. Пытаясь цепляться за ошметки разума. — Нет. /// Ее «нет» звучит как ДА. Рейган отрывается от ее вспухших губ, слабо соображая. Краем мозга осознавая, как она пальцем ведет по его прессу. Он костяшками очерчивает ее щеку и наклоняется, снова целуя. Она замирает, позволяя и ничего не делая. Долго задерживает дыхание, миг, два. Потом — выдыхает и целует в ответ. Возбужденный звук с ее губ срывает ему ограничители. Рейган с силой вдавливает ее в себя, всасывая ее рот, скользя языком внутрь, вылизывая, прижимая ее хрупкие косточки над головой, кусая за мясо в губах. У него ощущение, будто ее жар изнутри выжигает его вены, будто он языком трахает ее рот. Вот, что у нас может быть. Всего лишь начало. Черт. Тебя. Дери. Лилиан. Атмосфера — их сумасшедшее дыхание, ее полустоны и задушенные всхлипы, его рычание и рыскающие пальцы под лямками ее лифчика, футболка, задранное под горло, легкие мысли, сумбурные касания там, где раньше было нельзя. Как же давно он ее хочет. Рейган отстраняется, заставляя ее открыть мутные глаза, зрачки выжрали янтарность радужки. Лилиан не отрывается от него, снизу — вверх, когда он берет края ее футболки и снимает. Оставляя ее в одном бледно-розовом лифчике и с мелькнувшим страхом под распахнутыми ресницами. Он проводит пальцем по ажурной ткани, и Лилиан дрожит. Ее руки на его свитере дергаются, будто она собирается прикрыться. Рейган не позволяет, сжимая ее запястья одной рукой. Второй рукой оглаживая ее кожу, бока, сжимая бедро сквозь смятые шорты. В воздухе висит густой запах — ее изгибающееся тело, ее шампунь с чем-то травяным, как ядовитая полынь в какой-нибудь степи, ее мускусные духи, вишневый леденец на ее языке. Она сама тянется к нему, прижимаясь каждым изгибом и выпуклостью. Рейган стягивает рукой ее узкую талию, другой тянет за кончики волос, заставляя Лилиан запрокинуть голову, затылком прильнуть к стене, и целует, глубоко, долго, забирая себе всю её. Ему нужно, безумно нужно впитать в себя ее кровь, ее запах, ее вкус. Нужно… Что-то с грохотом бьется. Рейган знает, что произошло, до того, как слышит: — Рейлиш, мать твою! — чеканит Альма Янг. — Отойди от нее немедленно. Он сжимает переносицу двумя пальцами, Лилиан шепчет «вот черт», натягивая футболку и сползший к ногам кардиган. — Добрый вечер, Альма, — говорит Рейган, полуобернувшись к ней. Голос не такой ровный, как ему бы хотелось. Альма стягивает с рук перчатки, ставит на пол огромный голубой торт в бумажной коробке и неодобрительно сжимает губы. — Добрый, Рейган, — говорит она, и Рейган понимает, что вечер для нее какой угодно, только не приятный. — Уже уходишь? Проваливай, читает он на ее лице. — Да, — Рейган, убедившись, что выглядит прилично, идет к выходу. — Заезжал обсудить благотворительную неделю. — Я так и поняла. Рейган и Альма проходят рядом, скользнув друг по другу глазами. Альма тихо говорит: имей совесть, оставь ее. Рейган хочет сказать что-то вроде «хорошо», но вместо этого выдает: никогда. — Я закрою за ним двери, мам, — Лилиан оказывается рядом, не глядя на Альму. — Я скину тебе рукопись на почту, — добавляет она, — и я разберусь с Мари со своей стороны. Ты действуй со стороны ее родителей. Рейган приподнимает бровь, Лилиан слабо улыбается. — Я знаю, что ты собираешься делать, — шепчет она, подавшись к нему. Обдавая его запахом, еще не выветрившимся из его мозгов. — Не нужно покупать целое издательство, чтобы потопить рукопись, это слишком топорно. Мари мягкая девочка, с ней можно договориться. Ему становится смешно, и он фыркает. Рейган и правда думал об этом варианте и тоже решил, что это чересчур, родители и Ремингтон не одобрят. — Ладно, маленькая Жанна д’Арк, надеюсь, я в твоем плане француз, а не англичанин. Рейган выходит в коридор, темно-бежевые стены увешаны репродукциями картин Модильяни. Лилиан, почти закрыв дверь, говорит в узкую щелочку: — Ты не просто француз, ты чертов Карл VII. Коммонуэлт пустеет, когда Рейган спускается по светло-серым ступенькам на улицу. Сад перед домом Лилиан в костлявых распушенных магнолиях, в кадках дрожат крупные папоротники. Свежевыкрашенная черная кованая скамейка выделяется на фоне облезло-черных дверей и садовой ограды, все вокруг причудливо сводится до кирпично-коричневых камней, исторических четырехэтажных зданий и линяло-зеленых кустарников. Ночь светлая и холодная, где-то в затянутом небе Даунтауна, за башнями из стеклянных и стальных шахматных клеток, бесшумно вспыхивают молнии. Рейган любит такой Бостон — успокоившийся, по-ночному полупустой, элегантно-грубый, даже нигилистический в своем слиянии Новой Англии и современной архитектуры, сотканной из волн стали и гранита, и всегда — город властный, стоический, лишенный сентиментальности Нью-Йорка, растиражированного в культуре настолько, что НЙ давно уже обрел закостенелый налет, каким обрастают все чрезмерно знакомые места. Рейган садится в машину и мягко заводит мотор, стараясь не шуметь. Лилиан сравнила его с Карлом VII, и это странно его задело, будто он мог бы поступить с ней так, как король поступил с Жанной; будто Рейгана больше беспокоили нерешительность и бездействие Карла, а не его заслуги перед Францией. Бред, все бред. Он застегивает жесткий ремень безопасности и печатает сообщение одним пальцем. Рейган: если бы тебя взяли бургундцы, я бы перевернул Францию вверх дном, но вытащил тебя из плена. Рейган и сам не знает, зачем написал это. Лилиан открывает сообщение в следующую секунду и сразу отправляет ответ. Лилиан Янг: я знаю, Рейган. Уже входя в собственные апартаменты, залитые треугольниками слепого света, бьющего в огромные окна, в которых отражается полоса фосфоресцирующих городских огней, Рейган вспоминает, что не забрал картину, за которой приехал.