Угасающие огни Манхэттена

      Равич добрался до Швейцарии только к полудню следующего дня. Холодное весеннее солнце блеклыми лучами лениво заглянуло в каждый вагон старого поезда, когда тот остановился в депо. Не медля ни секунды, Равич, держа в одной руке чемодан с вещами, ступил на перрон швейцарского вокзала. Перед ним в ту же секунду предстало бесконечно чистое небо и огромный город, своей архитектурой и настроением сильно отличающийся от ненавистного ему Парижа. Равич слабо улыбнулся, осознав, что он в очередной раз оказался в такой знакомой и всё ещё такой чужой ему стране.       Оставив чемодан на вокзале, и, приняв единственное верное в сложившейся ситуации решение, Равич отправился в полицию в надежде найти там ещё работающий комитет помощи иностранным гражданам. Он не хотел заявлять о себе как об эмигранте без документов, хотел лишь только спокойно подумать о том, что ему делать дальше. Вариантов у него не было, и хоть полиция — это, разумеется, не лучшее место для того, чтобы подумать, очевидно, там Равичу будет безопаснее всего, чем где либо ещё в городе.       Осмотрев знакомый район, Равич быстрым шагом направился в ближайший полицейский участок. В маленьких ресторанчиках по дороге он увидел танцующих девушек, но зайти туда не решился. Смотря на это, он нехотя вспомнил Жоан, ночную «Шахерезаду», их первый месяц знакомства, и тут же, не выдерживая и отворачиваясь, пошёл ещё быстрее вглубь города. Равич очень хорошо помнил эту дорогу. Сначала он ехал трамваем, потом шёл несколько минут пешком и вскоре, миновав пару городских кварталов, оказался на нужной ему улице.       Подойдя к полицейскому участку, Равич почувствовал какой-то странный озноб, но не придал этому значения. Вот он, думалось ему, тот самый участок, а в нём — отдел помощи иностранным гражданам — почти райское место, где не рыскали полицейские и не спрашивали документов, как обычно происходило в популярных гостиницах, на площадях и в иных больших местах скопления людей.       Зайдя внутрь, Равич уселся на скамью в коридоре прямо напротив бюро, в котором принимали эмигрантов. Большой зал ожидания был переполнен людьми, но, учитывая это, всё равно выглядел до странности свободным и пустым. В этом полутёмном помещении с настежь задёрнутыми редкими окнами люди сидели и стояли, словно тени, прибывшие из ниоткуда и направляющиеся в никуда. Почти все из них молчали. Каждый желающий уже десятки раз переговорил о том, что лежало у него на душе, с ближним. Теперь всем им оставалось одно — ждать. Это был ещё один оплот, самый последний, перед окончательным отчаянием, и все здесь присутствующие хорошо знали это.       — Как там дела? — отвлекаясь от мыслей, коротко спросил Равич, обращаясь к сидевшему рядом мужчине.       Тому было лет пятьдесят на вид, глаза его были скрыты под затемнёнными очками и дряблыми веками, а смуглое заострённое к подбородку лицо не выражало ничего, кроме усталости, грусти и абсолютного отчаяния.       — Неплохо, — почти безучастно ответил мужчина, кажется, имея польское произношение.       Равич на мгновение понял, что стал разбираться в европейских акцентах. Мужчина продолжил говорить:       — Есть возможность получить вид на жительство на несколько дней или, если повезёт, недель, — он тяжело вздохнул, запнувшись на четвёртом слове. — Но потом хуже, — он заметно погрустнел. — Слишком много эмигрантов, знаете ли, а их здесь особо не жалуют.       — Впрочем, как и везде, — добавил Равич, отвернувшись.       Мужчина кивнул. Равич задумался, вновь ныряя с головой в свои мысли. Он думал, что если он получит разрешение на несколько дней, то, наверняка, сможет остановиться у Бориса. Если он разрешения не получит, то его в очередной раз могут арестовать и выгнать за границу.       — Ваша очередь, господин, — вновь обратившись к Равичу, сказал тот же мужчина, только что выйдя из кабинета.       Равич ещё секунду смотрел на него, провожая взглядом, однако узнать об его успехах напрямую не захотел. Довольная улыбка на худом лице и небольшой бланк в длинных пальцах сами говорили, как минимум, о неделе полученного мужчиной разрешения на жительство.       — Хорошо, — на грани слышимости вздохнул Равич уже себе под нос и, поднявшись, направился в кабинет.       Чиновник в выглаженной форме с белым воротничком, точно выхоленный пятиклассник, сидел за просторным столом, освещённым настольной лампой и вечерним светом из огромного наполовину зашторенного окна. Он был лысый, плотный, с двумя подбородками, большими плечами и округлившимся животом, отчего показался Равичу очень знакомым на внешность. Все ублюдки на одно лицо и комплекцию, подумал он, незаметно покачав головой. Играя тонкой синей ручкой с блестящим покрытием возле самого колпачка, чиновник бросил на Равича усталый взгляд:       — Эмигрант?       — Да, — честно ответил Равич.       — Прибыли из Германии? — продолжил тот, слегка вскинув бровь.       — Нет, из Франции.       — Сегодня? — он не отступался.       — Да.       — Есть какие-нибудь документы?       Вот он, подумал Равич, тот самый вопрос. И, ни секунды не медля и не имея альтернативы, Равич отчеканил:       — Нет.       Широкомордый кивнул. Затем он взял эту ручку в правую руку и стал что-то записывать в небольшом блокноте, предварительно открыв его на чистой странице. Равичу показалось, что тот начал что-то рисовать, но возразить этому и вообще сказать что-либо против этого вслух он побоялся.       — Неделя, — неохотно сказал чиновник. — Вы можете остаться здесь на семь дней. Потом вы должны уехать.       Равич почувствовал странное облегчение где-то в груди, заслышав эти реплики. Сначала даже не поверив услышанному, он качнул головой и глубоко вздохнул. За все разы эмиграции он уже научился использовать благоприятное положение, и поэтому, когда осознание-таки пришло, решил в очередной раз испытать собственную судьбу. И, вновь обратившись к чиновнику, Равич уверенно попросил:       — Я был бы вам очень благодарен, если бы вы разрешили мне остаться здесь на две недели.       — Ха-х, может, сразу на месяц? — тот противно усмехнулся. — Зачем вам?       — Я жду одного человека из Франции, с которым мы должны будем продолжить наш путь, — сухо объяснил Равич. — По договорённости, он должен будет привезти наши документы. Для встречи с ним мне будет нужен определенный адрес. Потом мы вместе уберёмся отсюда.       Равича вдруг охватил внешне незаметный страх, что в последний момент он всё испортит. Хотя, в общем-то, неделя или две, какая ему разница? Разве что, в хорошем итоге получить возможность подольше побыть человеком в этих чёртовых условиях современности, не получая срок просто за то, что ты существуешь. В любом случае, отступать или передумывать уже было поздно. Равич соврал уверенно и гладко. Чиновник, быть может, даже знал, что ему надо было поверить этой лжи, так как он никак не мог проверить её. В итоге всё вышло так, что оба поверили в это.       — Будь по-вашему, — широкомордый бросил свою ручку, потянувшись за чистым бланком. — Четырнадцать дней, но после не ждите никакой отсрочки. Я вас запомню… Ваше имя, господин?       Равич назвал не своё имя. Затем чиновник вновь взял ручку и начал что-то писать. Равич цинично и с хорошо скрываемым отвращением смотрел на него, не имея иного объекта для наблюдения. Что-то тяжелое билось о рёбра, и Равич почему-то всё надеялся на что-то плохое, которое, по его представлению, обязательно случилось бы, пусть не сегодня, но завтра или через пару дней.       На самом деле Равич уже давно привык к несчастьям и, кажется, просто не мог поверить в то, что ему вот так просто дадут разрешение на жительство, пусть и всего на две недели. До последней секунды Равич был уверен, что широкомордый посмотрит в картотеку и увидит, что он уже был в Швейцарии огромное количество раз. Поэтому, в общем-то, Равич и назвал другое имя, другую фамилию и указал другой год рождения. В крайнем случае, он скажет, что то были однофамильцы, ничего общего с ним не имевшие.       — Вот, — чиновник лениво придвинул к Равичу листок. — В коридоре еще много народу?       — Нет, — Равич качнул головой. — Пара человек.       — Хорошо.       — Спасибо вам, — он поблагодарил его и, забрав листок с разрешением, вышел из кабинета.       На улице, перед самыми воротами здания полицейского участка, Равич остановился от усталости и огляделся.       «Тишина, — подумал он. — А страна в войне. Я снова вернулся сюда, и меня снова не арестовали. Пока везёт. Но зачем я вернулся? Что ещё мне надо сделать в этом мире? Что ещё заставляет меня жить?..»       Вздохнув, Равич закурил, подметив, что то была последняя спичка.       Проверки ради нащупав в кармане разрешение, он, не выпуская сигарету из губ, побрёл обратно на вокзал.

***

      До четырнадцатого дома на Химмельштрассе Равич добрался только к шести часам вечера того же дня. Солнце уже почти скрылось за линией горизонта, уступив место ночным иссиня-серым сумеркам ранней весны. Равич ещё несколько секунд смотрел на аккуратный одноэтажный дом из белого кирпича с небольшим палисадником и почтовым ящиком. Затем он протяжно и достаточно громко постучался, но ему никто не ответил. Надеясь увидеть кого-нибудь в округе, он бегло осмотрелся. Однако, кажется, никого не было и за пределами синего забора.       Развернувшись в направлении улицы, Равич принял решение пока что немного пройтись. На первый взгляд, район был очень тихим и приятным. Кварталы ещё были наполнены какой-никакой жизнью, магазинчики ещё били своей приятной повседневностью, а улицы горели движением, и казалось, что никакая война сюда не доберётся, и, в целом, нет и не существует никакой войны.       Спустя пару сотен метров по Химмельштрассе Равич боковым зрением увидел упомянутое Морозовым в письме кафе «Яркий рассвет» с рассаженными в округе невысокими кустарниками. Недолго думая, он решил зайти туда — вероятность низкая, но вдруг там он встретит Бориса.       В голове отчего-то шумело, когда Равич прошёл дальше в помещение. Здесь пахло дешёвым алкоголем и, кажется, свиным бульоном. Так себе сочетание, конечно, но Равичу было плевать. Он осмотрелся, но не увидел ни намёка на нахождение здесь Морозова — даже похожих на него не было. Заприметив пустой столик, Равич уселся за него и, уставившись в одну точку, стал молча о чём-то размышлять, ожидая кельнера.       Вскоре к нему подошёл официант и, как и подобало, предложил заказать что-нибудь. Равич пошарил в карманах, проверяя наличие денег, и, приняв предложение молодого брюнета с угольными кручёными висками, произнёс:       — Один кальвадос, сэр.       — Это всё? — переспросил кельнер.       — Двойной, пожалуйста, — подтвердил Равич и вновь принялся ждать.       Молодой человек кивнул и удалился за заказом. Равич собрал локти на столе, шумно выдохнув после. Первое разумное, о чём он сейчас подумал, было то, что ему было просто необходимо как можно скорее встретиться с Морозовым, впрочем, если он ещё вообще был здесь. Похоже, сегодня домой он уже не придёт или, если и придёт, то только к позднему вечеру, а, значит, Равичу нужно было где-то переждать эти пару часов.       — Прошу вас, — мгновение назад вернувшийся кельнер поставил относительно глубокую рюмку на стол.       — Благодарю, — Равич кивнул.       Затем он быстро выпил, скривившись от горького и совсем ненастоящего вкуса, расплатился, оставив двадцать франков чаевых, и вышел на улицу. Теперь он думал, чем себя занять на ближайшую ночь. Гулять не хотелось — даже имея разрешение, прошататься всю ночь по всё ещё чужому городу было такой себе перспективой. Впрочем, это и навевало ему самые печальные воспоминания.       Равич принял решение найти себе ночлег в какой-нибудь гостинице для эмигрантов, там же и поужинать, и, вновь подняв ворот пальто из-за слабого, но всё-таки неприятного ветра, побрёл в направлении спального района. Там, возле череды промышленных магазинчиков, с ним вдруг заговорила одна девушка лет тридцати в лёгкой шубке, шляпке и чёрной юбке до колена:       — Ты — одиночка?       Равич даже не удивился столь странному вопросу, остановившись рядом, и только поднял голову, не смотря ей в глаза:       — Да.       — Можно я пойду с тобой?       — Да, — повторил Равич, снова не придав значения её весьма необычной реплике.       Они пошли рядом, вот только Равич понятия не имел, куда они могли пойти вдвоём. Девушка, пытаясь начать новый диалог, стала лишь искоса поглядывать на Равича. Вскоре она осторожно взяла его под руку и, не получив отпора, чуть расслабилась, затем предложив:       — Идём ко мне?       — Сколько ты стоишь? — прямо спросил Равич.       — Эх, — она только грустно вздохнула. — Я ведь не проститутка…       — Извини, — совсем не раскаиваясь, отозвался он.       — Да ладно, — та махнула свободной рукой. — В нашем положении, похоже, скоро стану.       Равич лишь коротко посмотрел на неё, пока она говорила это.       — Останешься на всю ночь? — девушка почти улыбнулась, покосившись на него.       — Если это возможно.       — Пожалуйста.       — Хорошо, — он вновь безучастно кивнул, окинув свою спутницу почти довольным взглядом.       До её квартирки они добрались весьма быстро. Здесь была всего одна комната, больше похожая на военное убежище. Равич вздохнул, вспоминая свой номер в гостинице «Интернациональ». Девушка включила свет, и он на автомате осмотрелся. В комнате, малюсенькой каморке, не было почти ничего. Лишь одиноко стояла односпальная кровать, рабочий столик напротив неё, небольшой шкаф с одеждой, один стул, обитый стареньким чехлом, и маленькая табуретка рядом с кроватью. На столике сидел плюшевый мишка и стояла фотография женщины лет сорока пяти.       — Твоя мама? — заметив это, прямо спросил Равич, хотя ему и было, в общем-то, всё равно.       — Да, — девушка кивнула, подходя к столу. — Её нет уже как полгода. Умерла в самом начале войны. Как же я скучаю…       Равич незаметно вздрогнул:       — Да уж, — всё, на что его хватило.       — Хочешь в душ? — спросила девушка теперь с лёгкой, почти домашней улыбкой, покосившись на Равича.       — Я был бы тебе очень признателен.       Девушка кивнула и кистью правой руки указала на дверь в коридоре. Затем она подошла к шкафу и, взяв оттуда чистое полотенце, протянула его Равичу. Он кивнул и, взяв предложенное полотенце, направился в ванную.       Стоя под струями чистой прохладной воды, Равич только и думал о том, как же приятно и легко было освободиться от того чёртового тюремного запаха, запаха гнили и тюремных камер, будто и не было никакого заключения. Шампунь в отросших волосах, гель для душа, что нежной пеной ложился на сухую кожу, чего, казалось, ещё было нужно для счастья?.. Долой чёртово хозяйственное мыло, думалось Равичу, долой и его противный нефтяной аромат — он даже не притронулся к небольшому мыльному куску, что лежал в углу ванной.       Закончив с душем, Равич обтёрся и, надев только бельё с брюками, вышел обратно к девушке. Та уже переоделась, приготовила чай и ждала его за кухонным столом, собрав локти на столешнице. Равич бросил рубашку с пиджаком на кровать в комнате и, вздыхая, подошёл к ней.       — Ну, как ты? — та приветливо поинтересовалась, пододвинув к Равичу его кружку.       — Хорошо… — он покачал головой. — Сдался я тебе, дорогая?       Однако незнакомка сделала вид, что не услышала последнего вопроса, расслабленно откинувшись на спинку стула.       — Откуда ты? — она улыбнулась, обняв себя за плечи.       — Из Германии, — соврал Равич, делая глоток предложенного чая.       — О-о, — девушка вздохнула. — И как там?       — Голод, разруха, нацисты, война и смерть, — чуть скривив губы, ответил Равич. — Как и почти везде в Европе.       — Да-а уж… — та согласилась, попивая свой чай. — До войны я была медсестрой. — Равич в лёгком удивлении поднял на неё глаза. — Не здесь, дома. В Австрии. Я так любила нашу клинику. Все доктора, медсёстры и даже санитары были такие добрые, все так хотели жить и работать… А потом… Потом началась война, и всё в одночасье сломалось… — она очень тяжело и шумно вздохнула. — А кем ты был до войны?       — Хирургом, — Равич почти улыбнулся.       Девушка разделила его улыбку, довольно мотнув головой. Затем она положила свою ладонь поверх его руки, и Равич уже не помнил, что произошло дальше. Он помнил только, как почувствовал пальцами упругие женские плечи. Он не ожидал этого, но и, если уж на то пошло, не был против. Девушка бросила сорочку на пол. У неё была полная и упругая грудь, которая очень гармонировала с развитыми плечами и длинной шеей.       — Ты ведь не оттолкнёшь меня? — прямо спросила она. — У меня так долго не было мужчины, — не дождавшись ответа, она продолжила. — И я так хочу снова почувствовать себя любимой… Хоть одну ночь, — она вздохнула. — Кажется, ты тоже давно не видел женщины, правда?       — Как тебя зовут? — игнорируя всё, поинтересовался Равич, осторожно и нежно целуя её в шею.       — Николь, — она улыбнулась, прижимаясь к нему спиной и чуть хихикая от прикосновения его короткой щетины. — Необычное имя, да?       — Да, — Равич кивнул, обвив её своими руками за талию и ведя к кровати. — Ты красивая, Николь…       — Ты тоже очень красивый, — девушка извивалась в его руках.       Равич сел на кровать, выпуская её из рук. Он чувствовал, как после выпитого кальвадоса без закуски и вечернего душа в его голове застучали тысячи молоточков. Девушка присела рядом, что-то оживленно и озабоченно лопоча. Молоточки застучали сильнее. Комната закачалась.       — Потуши свет, — попросил он.       Девушка послушалась. В комнате стало темно. В голове загудело сильнее. Затем она прошлась по комнате. На минуту остановилась у окна и выглянула. Слабый свет уличных фонарей упал на её ровные плечи. За головой девушки уже распростёрлась холодная швейцарская ночь. Она поднесла руку к волосам и стянула заколку, высвобождая длинные блестящие от лака тёмные волосы.       — Иди сюда, — хрипло сказал Равич.       Она повернулась, а затем, полностью обнажённая, мягко и беззвучно пошла к нему. Подошла, красивая, зрелая, как пшеничное поле в летней ночи, тёмная, чужая и такая неузнаваемая, с ароматом и кожей тысяч женщин и той, одной, самой любимой…       — Жоан, — прошептал Равич, глядя прямо в её чёрные потускневшие глаза. В них он увидел лишь пустоту, боль и разлуку, и вдруг осознал, что так отразилась его собственная душа в этих двух чистых алмазах. — Закрой глаза… — попросил он, взяв её лицо в руки.       Девушка рассмеялась, искренне и нежно. После чего она медленно опустила веки, не отмахиваясь от его ладоней.       — Моё имя Николь, дорогой… — напомнила она, ощутимо поглаживая его плечи цепкими пальцами.       — Да, прости, — отозвался Равич, уже целуя её длинную шею. — У меня плохая память на имена.