Искупление

***

      Кирилл так и не притронулся к своей еде. Аппетит мгновенно пропал после того, что он услышал от отца, сидящего напротив, и спокойно разрезающего заказанный им стейк. — Ты серьёзно? — Парень уже сбился со счёта, в который раз он уже задаёт этот вопрос сегодня. — Серьёзно. — Кротко отвечает мужчина, кладя кусок мяса себе в рот. Гречкина-младшего раздражает напускное спокойствие отца, но он не знает, что сказать. Хотя, это было редкостью, когда у Кирилла не находилось нужных слов. Язык у него был подвешен, особенно при общении с родителем, но сейчас он мог лишь молча сидеть и таращиться на Всеволода, который сообщил о том, что те сироты будут жить в их доме. Более того, он и правда заблокировал все карты Кирилла, чего он до сей поры не делал ни разу. — Я уже начал оформлять документы. Через неделю девочку выпишут, и они поедут к нам. А, кстати, насчёт дела. Заседание суда будет в среду. — Мне нужно там быть? — Нужно. Конечно, чёрт возьми, нужно, Кирилл. — Повысил голос Всеволод. — Там будут журналисты, тебе нужно будет сказать им пару слов. — Каких? Что мой отец сошёл с ума и решил приютить подбитую мной сиротку? — Усмехнулся парень, тут же ловя на себе странные взгляды гостей и официантов. — Заткнись. — Сквозь зубы прошипел мужчина, замечая внимание зевак. — Да, про это тоже скажешь, но не в такой формулировке. Скажешь на камеру, что очень сожалеешь, даже если это и была случайность. Я продвинул в дело версию с тормозами. — Это было правдой. — В очередной раз говорит младший, раздражаясь. — Да-да, теперь это правда. — Отмахивается от него Всеволод. — Так вот, скажешь, что мы берём на себя ответственность за реабилитацию Лизы, назови её обязательно по имени, и окружим их вниманием и заботой. Что-то вроде такого. — Вниманием и заботой. — Кирилл провертел эти слова на языке, словно они ему были совершенно не знакомы, и он пытался понять их смысл. — И что, запереть их в нашем особняке с прислугой — это внимание и забота для тебя? Ах, да, точно, так и есть. — Язвил парень, чувствуя, как к горлу подступает ком обиды. У его отца всегда всё было просто, но почему-то у Кирилла так быть не могло. Опять же, потому что именно Всеволод так хотел. В жизни парня вообще всё было именно так, как хотел того отец. О желаниях сына он особо не волновался, думая, что очередной дорогой игрушки будет достаточно. В конечном итоге, Кириллу пришлось с этим смириться, и он стал решать все свои проблемы так же. Только вот тут его отец вдруг говорит, что так нельзя. А, ну, да, речь же идёт не о твоем родном сыне, а о каких-то сиротах, из-за которых общественность может и осудить. Ведь Всеволод думал о том, что о нём скажут больше, чем о чувствах сына, которому он, опять же, лишь для показухи дарил машины и побрякушки, сделал красный аттестат и устроил в лучший ВУЗ города. Всё это не ради Кирилла. Всё это ради прессы. — Не ёрничай. — Всеволод начинал терять терпение. — Внимание и заботу им обеспечишь ты. Кирилл разразился громким смехом, практически истеричным. На его глазах даже выступили слезы, а мышцы живота скрутило от напряжения. Он остановился только когда воздуха стало катастрофически не хватать. Наконец, перестав смеяться, он посмотрел на отца, смахивая пальцем слёзы. Всеволод сжал в руках приборы до белизны костяшек. Его губы были поджаты, а на лбу пульсировала вена. На них опять пялится весь ресторан, и ещё немного, и мужчина проткнёт этим ножом не свой стейк, а ладонь Кирилла, чтобы тот наконец послушал его без своих идиотских выходок. — Ты… ты не шутил? — Осознал парень. Он думал, нет, он надеялся, что ситуация абсурдней стать не может. — Нет, Кирилл. Я не шутил. А теперь слушай меня внимательно. — Глаза мужчины стали стеклянными, а голос стальным. — Ты — моя самая большая головная боль. Из-за тебя моё положение, связи, бизнес столько раз оказывались на грани срыва, что уже и не посчитать. Мне нужен достойный наследник, но пока что перед собой я вижу глупого избалованного ребенка, который не умеет пользоваться своими мозгами. Твоя репутация хуже некуда, но из-за этого страдаю только я. «Будто бы ты когда-нибудь думал обо мне.» — …и если так пойдет дальше, то такой наследник мне не нужен. «А сын? Что насчёт сына? ОН тебе нужен?» — …поэтому ты либо делаешь всё, чтобы казаться в глазах людей примерным старшим братом и хорошим другом для этих бедных детишек, либо ВУЗ ты заканчиваешь своими силами и дальше идешь по жизни без моей помощи. Мне надоело с тобой возиться. «Возиться? Да я существую для тебя только когда что-нибудь расхуярю.» Всеволод молчал, ожидая что скажет Кирилл, хотя его ответ казался очевидным. — Допустим, журналисты в этот спектакль поверят. Но думаешь, эти сопляки поверят во всё это? Они ж потом наговорят всякого всё равно, что бы ты им ни надарил. Или до конца жизни сядут на нашу шею. — А ты сделай так, чтобы они тоже поверили. Раскайся. Или тебе совершенно наплевать на то, что ты чуть не убил ребёнка? — Ты научил меня затыкать совесть деньгами, откупами и постоянными блядками. — Огрызнулся Кирилл, прекрасно понимая, что не отцу его в этом упрекать. — Не тому ты у меня учишься. — Процедил Всеволод, понимая, на что сын хочет надавить. — В общем, я надеюсь, мы друг друга поняли. Я подготовлю им гостевые комнаты на втором этаже. На этом наша встреча окончена. — Мужчина отодвинул от себя пустую тарелку, складывая в ней приборы. — Михаил тебя подвезёт, ибо ты за руль сядешь только когда я посчитаю нужным. Всеволод поднялся со стула, доставая из бумажника пятитысячную купюру, и положил её на стол. — Кстати, насчёт денег, их ты можешь попросить также через Михаила, если что-то срочное. А так, отдохни пока от своих идиотских клубов. — Класс, всегда мечтал. — Сказал Кирилл с сарказмом, поднимая большой палец вверх. Как только его отец покинул ресторан, парень схватил стоящую перед ним тарелку и кинул на пол. Она звонко разбилась на мелкие кусочки, заставляя людей в очередной раз повернуться к Гречкину. — Че пялитесь?! — Рявкнул парень на зевак, подскакивая из-за стола. — На счастье, блять.

***

      На оформление всех нужных документов ушло чуть меньше недели. Что, на самом деле, довольно быстро, ведь обычно эта процедура занимает месяцы. Макаров доучивался и доживал последние дни в интернате. Он надеялся, что это время пройдет спокойно, и он без лишней шумихи отсюда свалит, но всё опять пошло по одному известному месту. Позавчера был суд. Гречкина, конечно же, оправдали, списав все на неисправность тормозов. И, на удивление, не это подпортило Макарову последние дни в приюте. Кирилл после заседания дал журналистам интервью, где «сожалел» о той аварии и якобы винил себя в том, что не проверил машину. Это звучало фальшиво. По крайней мере для Лёши. Гречкин так винил себя, что даже ни разу не навестил Лизу, ага. Прям сокрушался. И ладно, если бы мажор ляпнул только это. В конце он добавил, что они в процессе оформления опеки над Макаровыми. Лёша на следующий день не мог даже выйти из комнаты. Хотя, это не особо помогло избежать назойливого внимания со стороны детдомовцев. Весь приют обсуждал эту новость. Тут же пошли разные слухи, доходящие до абсурда. Саша передал другу лишь часть того, о чём болтали ребята, и это уже вывело Макарова из себя. Неожиданно для самого себя он пожелал как можно скорее оказаться у Гречкиных, подальше от этого места. — Вот повезло-о. — Задумчиво протянул Саша, когда они уже ложились спать. — Этот Гречкин же до пизды богатый! У него денег хоть жопой жуй. Если бы знал, сам бы под ту ламбу бросился, отвечаю. — Что ты несёшь? — Нахмурился Лёша, не веря, что его друг, которого он раньше считал адекватным (по крайней мере на фоне других детдомовцев), сейчас на полном серьёзе сказал такую хрень. — Этот мудак Лизу чуть не убил, думаешь меня вообще волнует, сколько у него денег? — А зачем тогда согласился на опеку, если не волнует? — Усмехнулся сосед, прищурившись. — Ради Лизы. — Отрезал Лёша, забираясь под одеяло и отворачиваясь к стенке. «И чтобы испортить жизнь Гречкину», — дополнил мысленно парень. — Как ни крути, тебя ждет шикарная жизнь. Даже если и на время. Я бы ради этого серьёзно б под машину бросился. Лучше так, чем здесь. — С какой-то обидой произнёс Санёк и завалился на кровать. Саша Дроздов никогда не видел хорошей жизни. Собственно, как и другие детдомовцы. Его судьба была схожа с Лёшиной — родители-алкоголики спускали все деньги на водку, а из еды покупали только закусон. Саше приходилось попрошайничать на улице, чтобы купить себе хоть что-нибудь съедобное. Макаров рос в похожих условиях. Только помимо себя, приходилось заботиться ещё и о своей сестре. Это было слишком для десятилетнего мальчика — пропускать школу день за днем, чтобы собирать бутылки с двухлетним ребенком на руках, и получить за это, если повезет, рублей сто, что едва хватало на нормальное пропитание. А дома мать: вечно пьяная, грязная, пропахшая спиртом и сигаретами, — и вечно плачет. Потом кричит. Потом бьёт. А Лёша закрывает собой маленькую Лизу, которая даже не знала её трезвой. Так и не узнала. Цирроз. Кома. Макаров сидел возле её койки в последний раз. Она не приходила в сознание уже неделю. Врачи ничего не говорили маленькому мальчику. Отмахивались, мол, мама просто устала и спит. Он взял её за руку. Она была тонкой и холодной. Но мальчик помнил, что когда-то она была нежной и теплой. До того, как их отец ушёл из семьи. Тогда они все были счастливы (как казалось Лёше), любили друг друга и ждали пополнение. Но всё в один момент рухнуло. Одним днём. «Прости» — эхом раздаётся голос отца в сознании Лёши. Это последнее, что он услышал от него. Мать даёт ему пощечину раз. Даёт два. Три. На четвёртый замах отец хватает ее запястье и замечает подсматривающего за ними Лёшу. Мужчина молчит, смотря сыну в глаза, надеясь, что мальчик все прочтёт во взгляде. Но Лёша не прочел. Мать начинает кричать, ругаться, бить мужчину в грудь и называет предателем. Отец с совершенно серым и безжизненным лицом просто смотрит сначала на сына, потом на жену, что уже была на грани истерики. Мужчина снимает с пальца кольцо и кладёт на стол. Лёше страшно. Он чувствует, что происходит что-то не хорошее. — Ненавижу! Ненавижу тебя! — Рыдает женщина, сползая по стене на пол. Он ничего не отвечает. Делает глубокий вдох и выходит из кухни. Лёша прячется за дверью в гостиную, наблюдая за отцом через щель. Мужчина проходит в прихожую, надевает пальто, ботинки… И уходит. Навсегда. На следующий день его вещи исчезли. Когда Лёша проснулся, в квартире не осталось ничего, что бы напоминало об отце, а мама сидела на кухне и плакала. С тех пор она всегда только плакала. Мальчик сжимает её ладонь, смотря на еле заметное вздымание груди. Ему поднять глаза выше, и увидеть её пожелтевшее, осунувшееся лицо. Сейчас она не плачет, не кричит, не дерется. И впервые Лёше от этого плохо. Он хочет, чтобы она проснулась. Он хочет, чтобы она ругалась, но только не спала. —Лёшенька, — мягко окликнула его Ольга Сергеевна, зашедшая в палату. — Нам пора. Мальчик, наконец, набирается смелости и смотрит маме в лицо. Впалые глаза и щёки, потрескавшиеся от сухости губы, спутанные волосы. Такой он видел её последние пару лет. Такой он её запомнит. Но сейчас он этого не понимает. Лёша поднимается со стула и подходит к Ольге Сергеевне. —Скажи, что любишь её. — Шепнула ему женщина. Он смотрит на неё, широко раскрыв голубые глаза. — Но она же спит и всё равно не услышит. — Услышит, Лёшенька. Скажи… Мальчик поворачивается к матери и произносит вполголоса: — Я люблю тебя, мамочка. — Но он всё ещё не думает, что та слышит его. Ольга Сергеева успокаивающе гладит мальчика по голове, пытаясь сдержать слезы. — Пойдём. — Тихо говорит она дрожащим голосом и выводит его из палаты. Они спускаются вниз, к такси, где на заднем сидении сидит Лиза, играясь со своей новой куклой, подаренной Ольгой Сергеевной. — Мамочка проснулась? — Спрашивает она брата, когда он садится к ней. — Нет. — Вздыхает он и прижимает сестру к себе. — Куда едем? — Спрашивает таксист у женщины. — Детский дом «Радуга» на Варшавской. — Отвечает она, вытирая со щёк слезы, отвернувшись от детей к окну.

***

      Макаров складывает свои немногочисленные вещи в спортивную сумку. Его сосед сидит напротив, наблюдая. Утром Ольга Сергеевна сообщила о том, что к обеду за Лёшей приедут. В её голосе была слышна тоска. Она мечтала сказать ему эти слова с тех пор, как они с сестрой попали к ним в детский дом. Но сейчас… Она чувствовала за них тревогу. — На выпускной придешь? — Вдруг спрашивает Санек. — Зачем? — Спросил парень, искренне удивляясь вопросу соседа. — Ну, не знаю, всё же мы семь лет, ну, это, как-то бок о бок типа. — Замялся Саша. — Здесь я только с тобой и общался. Так что смысла не вижу. — Как знаешь, — пожал плечами парень. — А с экзаменами у тебя что? — В плане? — Ну, в плане, когда сдавать будешь? Осенью? — Ага, в сентябре. Саша хотел было расспросить, мол, а как поступать тогда будешь, да и куда, но тут же понял, что за него теперь всё порешает Гречкин, и Макарову не стоит из-за этого переживать. В отличие от Дроздова, который все пробники написал на двойки и не знает, что ему вообще по жизни делать. Пока вроде есть кое-какая подработка, пусть и незаконная, а вот что будет дальше он был без понятия. Поэтому он завидовал Лёхе. Тому сейчас ни о чём париться не надо. Дверь комнаты распахнулась. В дверях стояла Ирина Николаевна и широко улыбалась. — Лёшенька, ты готов? — Необычно ласково произнесла она. Очень на неё непохоже. — За тобой приехали… Макаров кивнул, застегнув свою сумку. Он перекинул её через плечо и, пожав Саше руку, покинул комнату следом за директрисой. Они вышли во двор, где дети столпились вокруг белой ферарри с подозрительно дебильным номером «В004КО». Только один еблан на этой земле мог взять себе такой, после того как разъебал машину с номером «Е666УН». Дверь машины открылась, и из нее вальяжно вышел Гречкин собственной персоной. Ехать с ним? Издеваетесь?! Кирилл подошел к ним, широко улыбаясь, обнажая золотые клыки. Грёбаный лицемер. Единственное, что Макарова сейчас радовало — это синяк на лице мажора от его кулака. — Приветик. — Гречкин старался звучать доброжелательно, что для него было совсем не естественно. Но сейчас за ними из кустов и из-за углов наблюдали журналисты, готовые в любой момент сделать снимок недовольного ебала Кирилла, чтобы выкатить очередную статейку с содержанием о том, что тот не очень-то и рад новому члену семьи. А он и не рад. Но показывать это сейчас — было себе дороже. — Поехали? — Спросил Кирилл с натянутой улыбкой. — С тобой?! — Возмутился Макаров. — Лёша! — Тут же осадила его директриса. — Где твои манеры? Манеры? Разве в общении с ублюдками стоит думать о манерах? — Действительно, Лёша, где? — Издевательски произнёс Гречкин, и его улыбка стала похожа на оскал. Макарову не хотелось садиться к нему в машину. Не хотелось ехать с ним. Не хотелось жить с ним. Видеть и слышать его каждый день тоже желания не было никакого. Лёше захотелось развернуться, вернуться к себе в комнату и остаться там до самого выпуска, но было уже поздно. — Я хочу поехать с Лизой. — Процедил Макаров, не сдвигаясь с места. Гречкин приложил усилия, чтобы не закатить глаза, послать мальца в одно место и уехать домой. — Сейчас её забирает Михаил, правая рука моего отца, мы встретимся с ними дома. — Последнее слово прозвучало настолько странно и не к месту, что заставило поморщиться даже Кирилла. Ну всё, теперь эти пидоры точно выкатят какую-нибудь статью именно с этой фотографией. Гречкину показалось, что он в этот момент даже слышал щёлканье затвора. — Я. Хочу. Поехать. С Лизой. — Повторил Лёша, отделяя каждое слово. Всё же Кирилл не сдержался и закатил глаза. Кажется, послышался второй щелчок камеры. Ну и похуй. Главное сдержаться от того, чтобы послать Макарова на глазах у всех собравшихся вокруг зевак. Ибо тогда отец его точно уроет. — Хорошо. — Сквозь зубы произносит Гречкин, опять натягивая притворную улыбку. — После вас. — Парень картино открывает перед Лёшей переднюю дверь, издевательски кланяясь, как лакей перед знатью. Макаров фыркнул, садясь в машину, даже не прощаясь с директрисой. Дверь тут же с громким хлопком закрывается, ударяя парня по ноге, которую он не успел убрать. Тут пахнет дорого. Тут пахнет им. Гречкин садится рядом, на водительское, и, махая Ирине Николаевне, заводит машину, моментально трогаясь с места. На его лице теперь нет фальшивой улыбки. Теперь там красовалось неприкрытое отвращение, что, к счастью Гречкина, было не видно за плотной тонировкой. — Какой адрес? — Спрашивает Кирилл, косясь на вжатого в сиденье Макарова. Щенок не привык к настоящей скорости. Это было даже забавно. — Конечно, откуда тебе знать. Энгельса, двенадцать. — Язвит Леша, но Гречкин пропускает это мимо ушей, резко выворачивая руль для поворота, из-за чего парень припечатывается к окну. — Ты чё творишь?! — Возмущается Макаров, вспоминая про существование ремня безопасности. Теперь он понял, что это далеко не бесполезная вещь. — А чё я творю? — Усмехается Кирилл, явно веселясь от реакции пацана. — Ты про это? — Он давит педаль газа в пол и еле успевает вписаться в поворот, вылетая на встречную полосу, отчего у Лёши сердце уходит в пятки. Прямо на них едет фура, а Гречкин даже не смотрит на дорогу, наблюдая за тем, как бледнеет лицо Макарова. — Блять, сворачивай! — Истошно орёт парень, но его крик смешивается с протяжным и громким сигналом фуры. Он жмурится, когда их машина почти оказывается под массивными колесами, но Гречкин вновь ловко выворачивает баранку, объезжая фуру, громко смеясь. — Ты конченый. — Тихо произносит Макаров, тяжело дыша. — Ты просто конченый. — Повторяет он и закрывает руками лицо. Ему не верится, что этот человек вновь за рулём и продолжает вести машину как полный отморозок даже после того, как чуть не убил человека. — Я ещё хуже. — Довольно протянул Гречкин. — Никогда про меня хорошо не думай. — Да я лучше сдохну, чем допущу такие мысли. Всю оставшуюся часть пути они ехали молча. Кирилл ещё пару раз выебнулся на поворотах, но Лёша к этому даже смог привыкнуть и не проявлял никакой бурной реакции. Гречкин от этого как-то заскучал и дальше вёл машину относительно спокойно. Относительно для отморозка. До больницы они доехали довольно быстро. Кирилл остановился прямо напротив парадного входа, особо не парясь с парковкой, встав кое-как. Лёша сразу же поспешил покинуть дорогой автомобиль. — Меня подожди. — Внезапно послышался голос Гречкина, выходящего из машины вслед за Лёшей. Макаров кинул на него недоумевающий взгляд, не понимая, зачем Гречкину понадобилось идти с ним. — О, Михаил уже здесь. — Произнёс Кирилл, игнорируя немой вопрос в глазах Лёши, кивая на черный мерс. — Ну, веди, куда там надо. Они поднялись в травматологическое отделение, из которого как раз им навстречу Михаил вывозил Лизу на кресле-каталке. В руках у девочки красовался большой игрушечный медведь и коробка конфет. —Лёша! — Обрадовалась она, увидев брата. — Смотри какой! — Лиза крепко обняла игрушку, широко улыбаясь. Макаров был счастлив увидеть её такой радостной. Его плохое настроение моментально улучшилось, но совсем ненадолго, пока он не услышал голос Гречкина. — Приветики. — Кирилл присел на корточки перед девочкой и протянул ей руку. Она неуверенно пожала ее и поздоровалась в ответ. — Меня Кирилл зовут. Я теперь твой старший братик. — У меня уже есть старший братик. — Лиза кивнула на сжавшего кулаки Лешу. — Ну, будет второй, плохо что ли? Лучше же два, чем один? — Лыбился Кирилл, раздражая Макарова ещё сильнее. Лиза с недоверием посмотрела на сидевшего перед ней Гречкина. Такого брата ей точно не хотелось, но отвечать так она побоялась, поэтому просто еле кивнула. — Ну вот и договорились! — Кирилл хлопнул в ладоши и встал на ноги. — Тогда встретимся у нас дома, сестричка. — Гречкин улыбнулся и поспешил ретироваться, словно чуя, что Макаров сейчас взорвётся. — Пойдёмте. — Подал голос Михаил, с неприязнью смотря вслед уходящему мажору. Они спустились на лифте вниз и сели в черный мерседес. Лиза облокотилась на Лёшу, всё так же крепко прижимая к себе свою новую игрушку, которая была почти с нее ростом. — Понравился? — Улыбнулся ей Михаил в зеркало заднего вида. — Угу! — Кивнула ему девочка. — Там у тебя будет еще больше игрушек. — Сказал мужчина, заводя автомобиль. Лиза радостно пискнула, утыкаясь лицом в мишку. Парень погладил её по рыжей головке, ловя себя на мысли, что не зря они согласились на это предложение. Сестра была, кажется, действительно счастлива. Ещё бы. Она никогда не видела другой, хорошей жизни. А тут бац — и такое. Лёша был даже рад, что она не чувствует из-за случившегося никакой досады и обиды и может спокойно принимать подачки Гречкина. В отличие от самого Лёши. Парень всё никак не мог избавиться от засевшего в груди противного чувства, будто бы их купили как породистых щенков, чтоб носить в сумочке, как аксессуар. Он прекрасно понимал, что Гречкиным этим поступком нужно лишь оправдаться перед общественностью. Кирилл этого даже не скрывал. По крайней мере перед Лёшей. Благо, у него хватило мозгов не показывать это Лизе. Мысли парня вновь забились размышлениями, как можно отомстить этому гаду. К нему так и не шло ни одной идеи. Оклеветать? За это можно сесть. Убить? А за это, будто, блять, нельзя. Нет, нужно придумать что-то другое. Подобраться к нему ближе и узнать, куда можно уколоть. Подобраться ближе. К Гречкину. Звучало мерзко, но пока Леша ничего другого придумать не мог. Вообще, шансы, что такого подонка, как Гречкин можно чем-то задеть, сводились к нулю. Но вдруг даже у такого ублюдка есть больные места?