Искупление

      Лёшу с детства учили, что подслушивать нехорошо, но крики по ту сторону двери напрягали, и даже, скорее, пугали. Парень вспомнил, как точно также стоял под дверью кухни, за которой скандалили его родители. И было больно за обоих. А тут больно за Кирилла. Слова, доносившиеся до ушей Макарова, иглами впивались под кожу, будто говорились лично ему.       Гречкин, при всех своих недостатках, вряд ли заслужил такого потребительского, как показалось Лёше, отношения к себе. Да, спросить бы его раньше, чего заслужил Кирилл, то он, наверное, ответил бы «всего плохого». А этого, внезапно, в жизни Гречкина и так достаточно.       И эту мысль было до сих пор сложно принять. Что уж говорить о... поцелуе. И не одном. Лёша закрыл лицо руками, физически ощущая, как оно горит. Хотелось спрятаться от самого себя, сбежать из собственного тела, да, в конце концов, просто исчезнуть, лишь бы не разбираться со всем этим… беспорядком в сердце.       Затерявшись в своих мыслях, Макаров еле успел спрятаться за дверью, когда та внезапно распахнулась. Не хватало ещё попасться на подслушивании семейных, хотя, скорее, рабочих, но разборок. К счастью для Лёши, Всеволод его не заметил. Хлопнув дверью кабинета, мужчина стремительным шагом направился прочь, сжимая кулаки. Макаров облегчённо выдохнул, ожидая, что следом выйдет Кирилл.       Но он не вышел. А Лёша какого-то чёрта стоял под дверью и ждал. Несколько раз он порывался уйти, не лезть не в своё дело. И всё же не смог. Не смог развернуться и пойти в свою комнату, не смог не думать о Гречкине. Тянуло, словно магнитом, словно вокруг шеи была завязана верёвка, а второй её конец был на шее (или в руке) Кирилла. Шаг в сторону — и эта удавка перекрывала кислород.       Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, Лёша осторожно постучал в дверь. Лучше бы Гречкин его сейчас тупо послал, изъявив желание побыть одному. Хватит уже с них откровенных разговоров, хватит этих непонятных касаний, взглядов... хватит. Да, с Лёши, определённо, всего этого хватит, но он заглядывает в кабинет, и у него сжимается сердце от взгляда на Кирилла. Такого же разбитого и потерянного, как прошлой ночью. — Че смотришь, как партизан? — невесело ухмыляется тот. — Можно? — спрашивает Макаров, прежде чем войти. И если бы не холодящая тоска в глазах Гречкина, то рассмеялся бы сейчас сам с себя, а после развернулся и ушёл.       Кирилл кивает, делая глоток виски. Лёша подсаживается на ковёр, рядом с ним и обнимает руками свои колени. Какое-то время он перебирает в голове фразы, которыми можно заполнить пространство между ними, убить сверлящую невыносимую тишину, но все приходящие на ум слова поддержки казались почему-то глупыми и неуместными. И, как ни странно, чем дольше они молчали, тем меньше это безмолвие на них давило.       Они сидели плечом к плечу, думая каждый о своём и не говоря ни слова. Гречкин переваривал разговор с отцом, допивая бутылку виски, а Лёша перекручивал у себя в памяти последние дни и думал, как сейчас там Лиза.       Огонь в камине уже потух, и кабинет освещал лишь полнолунный свет. Было совсем тихо, весь дом погрузился в ночную дрёму. Слышалось лишь мерное дыхание и биение двух сердец.       Кирилл смотрел в случайную точку перед собой, отчего-то боясь повернуться к Лёше. Боясь встретиться с его глазами. Почему-то сейчас Гречкину казалось, что не увидит там того, чего так отчаянно желало его сердце, но какой-то глупый интерес всё же заставил посмотреть. Макаров смотрел в пол. Его профиль очертил холодный лунный свет, делая черты лица парня острее, взрослее. Лёша замечает на себе изучающий взгляд Кирилла и неловко съёживается.       Убитая недавно неловкость, вновь накрыла их тяжёлым одеялом. Находиться рядом было сложно, но встать и разойтись по комнатам — ещё сложнее. Они будто были призраками, чьи души не могли обрести покой из-за незаконченных дел в мире смертных. И вот они заперты в этом кабинете. Хотя дверь открыта, они вполне себе живы и в состоянии подняться на ноги, чтобы выйти, но никто не торопится этого делать.       Допив остатки алкоголя, Гречкин отставил пустую бутылку в сторону, с горечью осознавая, что эта «глушилка» уже не работает. В голове всё так же стоял невыносимый гул роящихся мыслей. Одна другой противней. И каждая про то, какое он ничтожество, и кому он вообще может быть нужен. Кирилл вновь смотрит на Макарова. Встречается с ним взглядом и не может понять, какая эмоция таится в глазах парня. Ненависть? Жалость? Омерзение? Гречкин всматривается в эти две звезды и ищет хоть что-то, что встанет в один ряд с тем, как о нём думают другие люди. Но нет, в Лёше ничего этого нет. Лёша смотрит по-другому. Туманно-знакомым взглядом, от которого внутри сердце щемит. Однако страшно признаться самому себе, что это нежность… или сострадание? А может… нет. Кирилл мотает головой, отводя взгляд. Не это.       Макаров, наконец, вымучивает это молчание. Он быстро пытается подобрать какие-то слова, чтобы сказать хоть что-то, хоть как-то вывести на разговор, который был просто необходим. Но Кирилл, почувствовав его нетерпение, опередил Лёшу: — Что ты обо мне думаешь? — В… в смысле? — переспросил Макаров, хотя прекрасно понял вопрос, просто не ожидал услышать именно его. — Ты ненавидишь меня? Думаешь, я мудак, ничтожество? Монстр? — Кирилл уронил голову себе на ладони и зарылся пальцами в свои волосы, растрёпывая прилизанную причёску.       У Лёши внутри что-то с гулом рухнуло вниз. В горле встал горький ком. Ему было больно слышать такое отчаяние в голосе Гречкина. Он бы раньше всё отдал, чтобы довести Кирилла до такого состояния, но сейчас было просто невыносимо смотреть, как его разрывает изнутри боль одиночества, тянущаяся через года. — Я… — Лёша сглатывает. В горле сухо. Слова пробираются через рот, словно сани по асфальту – с большим трудом. — Я так не думаю. И не ненавижу тебя. Ненавидел. Так ненавидел, что мечтал разрушить твою жизнь. — А что изменилось? Почему после всего, что я сделал, ты перестал меня ненавидеть? — Кирилл поднял голову. Лёша увидел, стоящие в его глазах, слезы. — Увидел, что рушить тут нечего, — невесело усмехнулся тот. — Лёш, я… Я пиздец, как сожалею о том, что я сделал. Я жалею о том, сколько дерьма в твою жизнь привнёс, — голос Кирилла скрипит, слова выходят с трудом. — извини. Просто извини. — Я уже простил тебя, — тихо отвечает Макаров, утыкаясь лицом в колени. — Как? Как можно это было простить? — Гречкин мотает головой, всё ещё не веря, что кто-то и правда способен его принять. — Я сбил Лизу, угрожал тебе, душил тебя, оскорблял, послал твоего отца…       Чем больше Кирилл наговаривал причин его ненавидеть, тем сильнее у Лёши щемило в груди. Хороший вопрос: «как можно это было простить?». И ответа на него Лёша не знал. Оттого и был этот горький привкус на губах, не так давно целовавших человека, которому раньше желал смерти, но больше он не может даже в мыслях допустить, если Кирилла вдруг не станет. Макарова это буквально разрывало. Одна часть твердила, что он не должен испытывать к Гречкину даже толику симпатии, другая же… Другая же часть не могла игнорировать то, что на самом деле Гречкин этого не заслужил. Хотя, может, он слишком наивен? Может, он просто жадно хватается за возможность ощутить близость хоть с кем-то? Почувствовать тепло хотя бы от кого-то… — Зачем ты говоришь всё это? — Лёша поднимает голову и поворачивается к Кириллу. Его взгляд не просто пронзителен – он, словно сверло, врезается в Гречкина, буравя голову, чтобы добраться до его мыслей и помочь их распутать. Хотя, кто бы помог в этом Лёше. — Не знаю. Боюсь, если не скажу сам, то скажешь это ты, — Гречкин, наконец, смотрит на Лёшу и чувствует, как всё его тело вздрагивает от резкого желания прижать к себе этого мальчишку. Прижать и не отпускать. — Я бы такого не сказал, — полушёпотом произносит Макаров, нервно сглатывая. — не могу больше…       Гречкин поджимает губы, смотря на слегка подрагивающие Лёшины плечи. Он потянул к нему свою руку и аккуратно провёл по мягким волосам, как прибившегося на улице бездомного котёнка. — Не можешь что? — спросил Кирилл, наклоняя голову. — Не могу больше ненавидеть тебя, — Лёша внезапно утыкается в плечо Гречкина, оказавшись в его объятиях.       Кирилл прижал парня к себе, положив подбородок на его голову. Так Лёша не увидит слёзы, наворачивающиеся в который раз . Гречкину немного стыдно за свои эмоции, за свою мягкотелость, которую он по привычке принимал за свою слабость. — Ты просто сломан, — тихо произносит Лёша куда-то в шею Кирилла. — Сломлен, может? Макаров пожал плечами. — Не знаю, мне почему-то хочется сказать именно «сломан». Сломлен это будто… будто уже выхода нет. — А у меня он есть? — по щеке Гречкина, наконец, скатилась слеза, но голос его не дрожал. Это были слёзы, скорее, усталости. — Мне кажется, что да. Сломанные вещи можно починить.       Кириллу хотелось как-то пошутить, что даже Лёша считает его вещью, но понял, что это совсем не уместно. Лёша хотел донести ему совсем другую мысль, и Гречкин это понимал. — К психологу я уже ходил. Нихуя чет не помогло. Хотя один из лучших. — Они же не какие-то волшебники. — Значит, мне нужен волшебник? Думаешь, тут только магия поможет? Отлично, гадалок только не хватало, — Кирилл не смог сдержать язвительный тон. Он прекрасно понимал, что именно ему может помочь. А точнее — кто, но сказать это напрямую – нельзя. Он не будет снова давить на Лёшу. Кирилл хотел это услышать из его уст. — Слушай, я не про это, — вздохнул Лёша. В горле снова заскреблись слова, вылезшие из самых потаённых уголков души, которые Макаров изо всех сил старался игнорировать. Потому что страшно. Потому что ничего не понятно. Потому что он сам поломанный. И это была очень тонкая грань между «сломан» и «сломлен», но больше прятать это в себе он не мог. — ты делал все для того, чтобы я тебя ненавидел, и я искал только причины тебя ненавидеть. А нашёл другое. — у Лёши внутри всё сжимается, он слушает, как учащается сердцебиение Кирилла, и нервничает ещё больше. — Нашёл что? — Причины... полюбить.       Последние слова Макарова ещё долго зависают в воздухе, звеня эхом в ушах Кирилла. Слёзы на глазах моментально высохли. Гречкин нехотя отстраняется и пытается заглянуть в Лёшино лицо, которое тот так упорно пытается спрятать. — Лёш, — глухо произносит Кирилл, аккуратно беря парня за подбородок, заставляя посмотреть на себя. — ты что?..       Даже в сумерках видно, как сильно покраснело Лёшино лицо. Его глаза забегали из стороны в сторону. Ему эти слова и так дались нелегко, так что повторить их было крайне сложной задачей. И Гречкин это понял. Он легко улыбнулся уголками губ и провёл большим пальцем по нежной щеке Макарова. Если для его «починки» необходимо волшебство или чудо, то оно сейчас прямо перед ним. Кирилл наклоняется ближе, не спуская глаз с манящих Лёшиных губ. Кажется, он ими никогда так и не насладится в полной мере. Сердце, словно птица, бьётся крыльями о клетку рёбер. — Я хочу тебя поцеловать, — произносит Гречкин на выдохе. — Целуй, — отвечает Лёша негромко, прикрывая глаза.       Кирилл целует его совсем невесомо, а после скользит губами по его щеке, спускаясь к шее, и каждое его прикосновение отзывается в Лёшином теле нежным трепетом. Макаров облизывает губы, откидывая голову назад. Он всё еще невероятно смущен, но в руках Кирилла разум словно затуманен — хочется просто наслаждаться этим сладостным мигом, когда они одни, в свете лунного света, исследуют друг друга поцелуями. Лёша касается губами солёных щёк Кирилла, ласково поглаживая по растрёпанным волосам. Макаров и не догадывался, сколько в нём таилось невыраженных чувств. И сейчас в нём поднимается волна желания, от которой тело словно теряет вес, и это желание заглушает смущение, и он в совершенно сумасшедшем порыве впивается в губы Кирилла. Тот отвечает незамедлительно, углубляя поцелуй. Их языки сплетаются, танцуя друг с другом, играя. Лёша поддаётся вперёд, и Гречкин, схватив его за талию, аккуратно подминает под себя, не прерывая поцелуй. Он запускает руки под Лёшину футболку и проводит пальцами от пупка до ключиц, вскользь задевая сосок. Макаров шумно выдыхает и обнимает Кирилла крепче. — Блять, — шипит тот и нехотя отстраняется, морщась от боли. — Рёбра… — поясняет Гречкин. Лёша виновато закусывает губу. — Прости, я не хотел. — Да забей, — Гречкин снова тянется к Лёше для нового поцелуя, но движения снова сковывает опоясывающая боль. — да твою ж. — Тебе завтра к врачу надо, — вздыхает Лёша, отсаживаясь чуть поодаль. — а сейчас не помешает отдых. Может, пойдёшь спать? — А ты со мной? — Кирилл игриво танцует бровями, заставляя Макарова покраснеть. — Акция щедрости закончилась прошлой ночью. — Лёша мягко усмехается, отводя взгляд. Он не против заснуть вместе с Кириллом. Более того, ему этого хочется. Потому что хочется быть рядом, но, если в московском отеле это не было проблемой, то здесь, в доме, полном прислуги, это было небезопасно. — А просто полежать? Совсем чуть. Потом пойдёшь к себе в комнату. Лёша закатил глаза, но, улыбнувшись, кивнул. Ведь ничего страшного не произойдёт, если они просто полежат вместе? Не до утра. Всего полчасика…       Но "полчасика" затянулось до самого утра. Пока Кирилл не уснул. Они лежали молча, лишь изредка нарушая тишину и магию ночи какими-то глупыми шутками. Гречкин просто смотрел на Лёшу, а Лёша на Гречкина. Они гладили друг друга. Целовали: в нос, лоб, щёки, порой в губы, но настолько нежно и легко, что в этом не было ни капли интима. Гречкин боялся выкинуть что-то глупое, боялся спугнуть этот момент и Лёшу, в частности. А Лёша до самых первых лучей солнца любовался Гречкиным. Побитым, уставшим, изо всех сил старающимся не провалиться в сон, чтобы продлить этот миг. Макаров видел пред собой совершенно другого Кирилла. Не того заносчивого богатого ублюдка, а уязвимого, одинокого и такого близкого.       Когда солнце стало подниматься из-за горизонта и освещать комнату в нежно-персиковые оттенки, Гречкин крепко задремал. Лёша еще какое-то время смотрел на него, прислушиваясь к его мирному сопению. Было так хорошо, что становилось страшно от мысли, что это может закончиться.       Дойдя до своей комнаты, Макаров поставил будильник. Нужно было постараться приехать к Лизе как можно раньше. Телефон сообщил, что спать осталось всего пять часов. Тяжело вздохнув, Лёша стянул с себя одежду и завалился в кровать, но, несмотря на усталость, заснуть почему-то не получалось. Пережитые за последние пару дней эмоции не давали покоя. В голове гудела тысяча мыслей. Так уснуть у него точно не получится. Лёша сел на кровать, свесив ноги. По полу гулял лёгкий утренний сквозняк. По телу побежали мурашки. Захотелось укутаться в одеяло, но Макарову почему-то казалось, что даже так он не согреется. Хотелось почувствовать тепло другого рода…       Кирилла пришлось подвинуть, ибо раскинулся он на кровати, словно морская звезда. На удивление, от этого он не проснулся. Спал крепко. Лёша лёг ему под бок, укрываясь одеялом. Окунувшись в этот уют, его сразу потянуло в сон. Он уткнулся Кириллу в плечо, вдыхая запах его парфюма, который немного кружил голову.       Всего за пару ночей Макаров привык засыпать вместе с Гречкиным. Правильно говорят, что к хорошему быстро привыкаешь. Только вот страшно, что придётся от этого отвыкать. Рано или поздно.