people wake up alone.

За три месяца до встречи Каваки с Сарадой.

      Сегодня холодно.       Пускай только конец лета задерживается на улицах, но осенняя прохлада уже чувствуется в воздухе. Такая погода крайне неуютная.       В последнее время, Боруто вообще не был приклонен ни к какому времени года. Холод, жара, — всё для него было одинаково отвратным.       Узумаки поправляет край плаща и бредет вдоль небольших темным оградок, среди каменных молчаливых плит, с которых на него смотрят мягко улыбающиеся лица, монотонно постукивая маленьким каблуком сандалий. Его лицо пустое и бледное, словно нетронутый лист бумаги, который художник обделил красками. Прежде голубые глаза — стекляшки, что впихнули ему в черепную коробку.       Блуждающий взгляд ходит по выгравированным буквам, цифрам. В его воображении рождаются не заставшие горячей реальности люди, но безызвестные и непримечательные.       На кладбище было много свежих могил. Облысевшие, худые, как сосны, могильщики, изо дня в день работавшие под палящим солнцем, или под сильнейшей вьюгой, подходят к трупам и начинают копать около них землю. Негоже валяться мясу. Это может привести к заболеваниям. Всех — в ямы. Могильных камней было немного: некому слёз лить.       Боруто понимал, что жизни людей обесценены. Матери, отцы, старики, дети на глазах становятся чужими, принадлежащими другим. Общество давно примирилось с тем, что завтра кого-то ждёт смерть. Это уже не считается аморальным. Напротив, в какой-то мере способствует минимизации одиночества, горечи от потерь.       Он пробрался в Коноху всего на пару часов. Взяв в цветочном букет белых лилий, он заметил, как шиноби, под маской Анбу, появился на главной площади, не объявляя имен и фамилий, он повешал листок с именами на столб и, чётко вышагивая, будто не о человеческих жизнях велась речь, а о повседневных делах, уходит прочь, игнорируя направленные в свою сторону обезумевшие от мольбы взгляды, — раз приговорён к смерти, только Бог тебе поможет, отпустив грехи.       По телевидению об именах осужденных никогда не говорилось, обычно ведущая упоминала только количество смертей и еще какие-то важные вещи, говорила что-то очень мотивирующее и эфир прекращался. Подобные «объявления» были утром, а ночью свершалось правосудие.       Бежать некуда, помощи ждать неоткуда, а попытки оспорить решение, не даст нужных плодов: слушать никто не станет. Захочется крикнуть: «Несправедливо! За что неповинных должны головы лишать?». Ответа не последует.       Заплутав в своих мыслях он не заметил, как тропа привела его к месту захоронения старого друга.       Он открыл кованую калитку, приветствующую его скрипучим звуком и останавился около заросшей могилы. Неудивительно, в последний раз Узумаки приходил сюда очень давно, а кроме него и ухаживать некому. Возложив цветы, Боруто достал из пакета перчатки и кисточку с черной краской. Для начала стоило повыдирать сорняки, затем нужно покрасить забор, который ограждал могилу. Сделав эти дела, он присел на скамейку, также находящуюся возле могилы.       Боруто не чувствовал себя здесь одиноко, пусть физически находился один. Ему казалось, что всё тут было пропитано присутствием ушедшего друга: умеренный ветер, шелест падающих листьев и касания кривых веток о могильную плиту. — Прости, что не пришел раньше, Мицуки. Дел было много, — Узумаки, улыбаясь, убрал за ухо светлую прядь волос, которой так легко касался ветер. Холод бежал по телу, пробираясь под бледную кожу, что уже давно покрылась мурашками. Он старался говорить спокойно, но голос дрожал.       Просто потому что, Боруто не забыл ни торжествующей ухмылки Кодо, безумца, тирана, ни вмиг опустевших глаз Сарады от которых бросало в дрожь, ни безвольно раскинувшегося на земле Мицуки. Боруто до сих пор помнит тот момент, когда все в его жизни перестало иметь значение.       Похороны — самое болезненное воспоминание в его памяти. Когда Мицуки погиб, они с Каваки отдали ему почести, как шиноби. И похоронили в Конохе.       Прошло столько времени, но Узумаки до сих пор не знал себе покоя. В своих до жути реалистичных снах он заново переживал тот страх, смятение, отчаяние и непримиримую боль утраты; ощущения, преследовавшие его по ночам, были чересчур реальными, и, проснувшись, Боруто не сразу осознавал, где он и что с ним. По окончании ужасного сна он чувствовал себя так, будто несколько минут или даже часов побывал там. Словно кошмар и не видение вовсе, а проход назад, в прошлое. — Ты, наверное, обижен на меня? Прости. Кажется, Сарада всегда была права, да? Я еще тот идиот. Так стыдно, ты бы только знал.       Боруто несколько секунд молчит, потом продолжает: — Зачем ты тогда полез меня защищать?       Он шумно вдыхает, не в силах продолжать, и чувствует запах цветов. — Потому что любил меня? Но я же тебя никогда не любил. Прости. Ты ведь…из-за меня умер? Жаль их не поменять. Мог бы поменять — жил бы… Мне очень жаль. Правда. Я бы увернулся от этого удара тысячу раз. Зачем ты полез? Хотя я помню…мне как-то Сарада говорила, что любовь делает человека безумным.       Боруто поморщился. «Любовь»… для Мицуки человеческие чувства и эмоции — нечто далекое и необъяснимое. Иногда девочки говорили ему, что это нежные и особенные чувства, поэтому он и не знал, что у любви есть такие жестокие правила, что она так ограничена и нелепа.       Поэтому в последнюю проведенную вместе ночь, когда Мицуки в очередной раз признался ему — Боруто не выдержал. Он накричал на него. Сказал, что любовь бывает только между мужчиной и женщиной. Все остальное — неправильно. Все остальное — болезнь. — Я никогда не любил тебя. Всерьёз — никогда.       Боруто ломает пальцы. — Ты не должен был страдать из-за такого человека, как я…       Узумаки кусает губы. Он никогда не позволил бы никому увидеть такую его слабость, но Мицуки можно. И вовсе не потому, что он умер.       Боруто горько хмыкает. Отводит глаза. Молчит.       И понимает, что по щекам льются слёзы. — Кому я вру…       Закрывает лицо ладонями и уже не может сдерживать громких рыданий.       Мицуки — такой искренний и преданный. Он всегда любил его. Любил неосознанно и тихо, даже слишком. Настолько тихо, что и сам иногда боялся, что эти чувства ускользнут. Но он никогда в них не верил. Не верил, что они ему нужны. Он думал, что отлично разбирается в том, что и как должны чувствовать люди. Но теперь ему кажется, что всегда ошибался.       Любовь — это только между женщиной и мужчиной. Он твердил это себе каждый день, заставлял себя верить это. Противоречил сам себе. Боялся себя.       Чувствовать то, чего не должен, фантазировать о том, чего быть не должно ー не это ли самое ужасное?       Боруто утыкался ночью в подушку, чтобы не заплакать. Чувствовал ли он вину? Однозначно. Мысли, подобные иголкам, загнанным глубоко под ногти, не дают ему вздохнуть, и тянут на дно сильнее.       Он не успел. Совсем чуть-чуть не успел. Мицуки погиб, не зная правды, погиб, не зная счастья и любви. Его больше не было.       Узумаки хотел бы показать ему жизнь обычного человека. Хотел его обнять и на источники поехать полным составом, есть бургеры и яичницу-болтунью, а потом спать на одном футоне.       Если бы Боруто знал, что Мицуки умрет, то полюбил бы его. Не говорил бы тебе вещи и не отказался от, возможно, единственного человека, который был полностью верен только ему. Но своими словами он разрушил все, что они могли бы сделать. Даже если бы у них было всего пару недель. Даже если бы пару дней. Мицуки бы знал, что не одинок, что его любят.