разделите спичку на троих

— Игорь, ты с Лизкой собираешься к нам приходить? Неделю уже как приехала, а о родном крестном даже не вспоминаете! — Прокопенко редко так себя вел. Гром взрослый, почти мужик в свои двадцать восемь, сам будет решать. Нет, учить житейской мудрости это одно, но указывать, что делать — абсолютно другое. Начать, правда, следовало с того, что они на работе в роли начальника всея и всего и обычного майора, который делает все за всех. Начальник и подчиненный, так значительно проще. Этикет и нормы не предусматривали такого рода общение между ними, а Прокопенко о первых и вторых пекся, как о маме родной. Дело Игоря решать, когда и чего, за Лизой он следит и лучше знает, что будет ей лучше, но Ленка мозги знатно проела, да и самому хотелось поскорее увидеть крестницу. И подумал, что черт с ним, возьму грех на душу и непрозрачно намекнул, что дело ваше, но мы тоже имеем некоторые планы. — Да чтоб я знал вашу Лизку, я спрошу у нее, — Гром зло сидел в кабинете начальника, куда его вызвали на «разговор». По душам, видимо. — Ну мы не настаиваем, дело ваше, главное, чтобы Лизе хорошо все было, но вы там тоже не отсиживайтесь, приходите. — Прокопенко начал техническое отступление в тень. — Я с ней поговорю, если сдюжим, то, может, даже сегодня заглянем на часок. — Игорь отошел к двери, имея свою стратегию для разговора. — Обязательно приходите, всегда ждем. — Федор Иванович, вжавшийся в угол радостно пищал, что было крайне не по духу грозе отдела. Крайне не хотелось после работы куда-то еще тащится, особенно - с Лизой, но это была патовая ситуация, где нельзя сказать «нет», поэтому Игорь с проворством кошки защелкал по кнопочкам своей «Нокии». «Пойдешь сегодня к Прокопенко?» «а когда?» «После работы, в 7.» «ок» «Будь готова.» «ок» Как же Игоря раздражал весь этот молодежный сленг. «ок», «хорошо», потеря половины знаков препинания, смайлики и прочая дребедень. Пока идешь дворами мимо детских площадок, уши успеют дважды в трубочку свернуться. И Юля так пишет, он заглядывал в ее рабочие переписки. Он хоть и старается держаться при ней, но Лиза — совсем другая история. Пчелкина, угрожая смертельным повешением, запретила ему поднимать тему переписок. Сказать по правде, если весь список тем, которые она возвела в разряд «табу», выписать на листочек, то под этой простынкой можно вполне с комфортом ночевать в жаркие июньские деньки. Это Игоря тоже бесило — он просто не может сказать «нет». Потому что на момент оглашения все эти условия и правила звучат весьма разумно - а, может, просто уставший мужчина не хочет разбираться, - но когда доходит до дела, то выясняется, что тем для разговора просто не осталось.

***

Однажды в Макса влюбились. Ну, как это, влюбились. Многие влюблялись в эти кудри, солнечно-честную улыбку и гитару, которую Лиза всю зиму расписывала. В тот раз женщина посмела проявлять к нему знаки внимания, флиртовать и глупо смеяться в его присутствии. Звали ее Соня, работала она секретаршей, вытравливала волосы в блонд, расстегивала блузку на три пуговицы, а шпильками, по рассказам современников, можно было наносить колюще-режущие. У нее был роман с шефом, нескончаемые коробки конфет от новобранцев и сердце, целиком и полностью отданное Максу. Лиза тогда его спиной его закрывала и шипела на каждого, кто посмел хоть на шаг к нему подойти. Впервые она поняла, что ее сокровище у нее могут отобрать, и решила, что без боя не сдастся. Закончилось все неожиданно — Макса эта Соня, изрядно выпившая, прижала к стенке и, запинаясь, выдала всю правду. Шустов послушал, подумал и вежливо отказал, потому что: «ну, понимаешь, ты хорошая, но у меня сестра, он не примет, извини». Еще песню предложил сыграть, но не помогло. Секретарша уволилась, собрала вещи и уехала, не оставив после себя даже волоска белесой шевелюры. Позже Катя рассказала, что укатила она в Питер, грустить. Так и запомнилось, что в культурной столице место разбитым в печали, которым отказали кудрявые пожарные. Вежливо отказали, но не помогло. Лиза заглянула на кухню. Тарелка с яичницей все еще стояла нетронутой. Опять. Шустова старается брату каждый день готовить завтрак, без цели, просто так, а он не ест. Говорил, что спешит и некогда, а Лиза кивает. Были бы силы, она бы, конечно, расстроилась, но она еле смогла подняться с кровати за чашкой чая. В голове, впервые за долгое время, звенящая пустота. Никаких чувств, эмоций. Только иногда становиться слишком плохо, будто тебя режут, бьют, топят и сжигают одновременно. Каждый вдох — мучение, легкие натыкаются на тысячи ножей, нарастает непонятный страх, который практически ощутимый, который похож на нефть, покрывающий черной пленкой все вокруг. Все вокруг становится страшно. Лиза бы этого не заметила, но с приезда она сильно исхудала, будто бы посерела и потеряла когда-то звонкий голос, который часто раздавался на всю базу. Честно, Лиза вообще мало бы что заметила. Она перестала запоминать, хотеть и делать хоть что-то. За день напишет Кате пару слов, посидит с час с Юлей в практически тишине, и то хорошо. Не анализировала, не думала, жила будто по инерции мира. Однажды поймала себя на мысли, что не особо то и расстроилась, если бы все это прекратилось. Юле это, конечно, все не нравилось. Как там было? Сердце кровью обливается? Она же еще маленькая, за что все это? Внутри что-то обещало ей справедливость, и она с этим чем-то соглашалась, но первобытная жажда справедливости покрывала разум красной пеленой. Она считала своим святым долгом помочь, может, даже на пределе своих возможностей. Приходила каждый день, пила чай, сглаживала все углы с Игорем, но ей все равно казалось, что делает недостаточно. Этим она не сможет помочь, надо больше, но так, чтобы и Лизе было комфортно. Мешок ответственности, который она на себя взвалила, был слишком тяжелым, но призрачная надежда на то, что так она сможет сделать что-то хорошее и важное, не давали даже возможности возразить. Ключ мягко повернулся в замке и с характерным щелчком дверь открылась. Сейчас начало августа, но небо в Питере уже плохо пропускает солнечный свет через серый занавес, поэтому с выключенным светом ощутимо темно. — Лиза, ты здесь? — В другой ситуации Юля давно бы уже ударила по выключателю, но сейчас боялась сделать хоть один лишний шаг. — Да, заходи, — донеслось из кухни, перетекающей в гостиную. Игоря это модное название «студия» бесило, хоть в его чердаке все было так же. Но там почетный советский лофт, а здесь модерновый фен-шуй, на который у Грома аллергия, как у вампиров на серебро. — Можно свет включу? — Да, не спрашивай даже. Лиза собралась в комочек на диване, поставив практически пустую чашку на пол. По приезду выяснилось, что все ее вещи немного не подходят для суровых реалий города на болоте, поэтому Юля прошлась по магазинам, собрала ей новый гардероб, а сверху добросила свою старую толстовку с какого-то форума, по размерам больше напоминающую мешок. — Ты в порядке? — Пчелкина на носочках подошла к дивану и забрала кружку. Голова под капюшоном энергично затряслась. — Чаю еще сделать? — Давай. Дети во дворе играли, к кому-то ехала скорая, с жуткой руганью разъезжались два водителя. Юля в гробовой тишине открывала шкафчики, ставила чайник, доставала ложки и мед. Вчера вместо скорой была полицейская сирена и мысль, что там может сидеть Игорь, вместо детей были подростки, ищущие деньги на пиво в ближайшем ларьке. Только здесь, на седьмом этаже, в третьей квартире слева все было в точности похоже на вчерашний день. Юля заваривала чай, ставила его рядом с диваном, прибиралась, запускала посудомойку, минут двадцать сидела с Лизой и уходила. На следующий день она все так же с легким щелчком повернет ключ в замке, заберет кружку и прислушается к звукам за окном. Для нее это был своеобразный «час сурка», для Лизы — реальность, о которой она не задумывалась. — А давай погуляем? — чай в Юлиных руках горячий, пахнет ванилью и карамелью и грозится выплеснуться на пол. — Давай, — Лиза перекатывает чашку в руках, иногда делая маленькие глотки. — Хочешь в парк? — Да. — Сейчас пойдем или попозже хочешь? — Сейчас, я только чай допью, — чашка оказалась на маленьком журнальном столике. На улице дул холодный ветер, буквально сносящий тебя с дороги, но деревья в парке прятали его в своей листве, сопровождая это шелестом. Юля куталась в свое пальто и зарывалась носом в шарф, желая спрятаться от этого всего где-нибудь в тепле. Злилась на себя страшно. Кто ее вообще просил идти гулять? — Меня Игорь зовет к дяде Феде вечером, — Лиза мечтательно пнула камушек. Юле потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что речь идет о Федоре Ивановиче Прокопенко, грозе всей питерской полиции. Дядя Федя. — Ты пойдешь? — Да. А, может, оно и правильно. Он для нее как раз дядя Федя. Лизу вообще не хотели. Родителям тогда уже сорок с хвостиком было, не до маленьких детей, у них и так два лба подрастали, три года и улетят из гнездышка, куда им еще? Но все страстно уговаривали ее оставить, с двумя справились, а с одной так и подавно. У них, вон, мальчики взрослые, помогут. Стерпится, говорили, слюбится. Родители только вздохнули, значит судьба у них такая, и пошли по знакомым, разыскивать пеленки-соски. То, что дядю Федю с тетей Леной крестными сделают, даже не обсуждалось, как-то и так было понятно. Сначала мама о ней заботилась, играла в «ку-ку», кипятила игрушки и красиво улыбалась. Папа приходил с работы и крутил на руках, называл «доченькой». На девятый месяц мама взвыла. Ее утомлял нелюбимый младенец. Не стерпелось, не слюбилось. Она вышла на работу, наврав всем, что семье нужны были деньги. Здоровая мать, по правде, была нужнее. Макс в пятнадцать узнал, как менять пеленки, успокаивать маленьких детей и подбирать костюмчик к носочкам. Игорь мастерски кипятил все, что теоретически могло быть съедено, и изображал самолет с поездом попеременно. Потом приходила тетя Лена и играла в «ку-ку». Иногда на несколько дней забирала к себе. Лиза бежала по перрону со скоростью пули. Засмотрелась на поезда, а родители ушли. Вроде видно их спины, но все равно страшно. Игорь хватает ее прямо на лету, утирая большими горячими руками слезы. Лиза дарит Максу открытку с цветочком. Они обнимаются. Поезд на базу отходит под звуки слез матерей. Игорю покупают квартиру в честь поступления на службу в полицию. Он уезжает и оставляет Лизу у родителей, но почему-то так получается, что квартиру тети Лены она знает лучше, чем свою. У Лизы практически лопаются вены на висках от натяжения, казалось, что если начнется ураган, то маленькую и щуплую девочку может унести, но два крахмальных банта даже не шелохнутся. Мама стоит рядом, выглядывая в толпе свою подругу. Тут еще Игорь, Макс, который специально взял выходной, и дядя Федя с тетей Леной. Папы нет, в отделе происходит апокалипсис районного масштаба, ему надо все исправить. Лиза светится от гордости и радости. Она теперь школьница, совсем взрослая, глядишь, скоро ростом, как братья станет. В двенадцать Лиза не выдерживает. Мама с папой поехали в гости часов пять назад, а обещали вернуться не позже десяти. Если что-то случится, то ей наказано звонить тете Лене или Игорю. Они оба берут трубку. Оба приезжают, оба успокаивают. Только утром Лиза узнает, что маму с папой сбили с моста. Ее все жалеют. Ирина Николаевна посадила на последнюю парту, рядом с фикусом. Там можно спрятаться, когда по щекам начинают бежать слезы. Тетя Лена готовит «вредные» пирожки. Всегда так говорит, лукаво улыбается и заворачивает кусочек шоколада в тесто. Лиза ест пирожок, запивает сладким чаем и вроде ей больше не хочется, но воздушное, почти невесомое, картофельное пюре с котлетой становятся все привлекательнее. До вечера она рисует, а после приходит дядя Федя с подарком «от белочки». В отделении у них там целый зверинец, и все его обитатели очень щедрые, то зайчик, то медведь. Однажды даже был попугай. Когда Лиза приезжает следующим летом вся загоревшая и со священным знанием, как тушить лесные пожары, то вокруг нее собирается целый круг подруг. Только тогда она замечает, что все они скучные, неинтересные. Никто, к примеру, не знает историй, как они тушили пожар, попутно вылавливая диких животных, а после устраивали транспортировку всем погорельцам. Только тетя Леня улыбается все лукавее, а дядя Федя носит передачи от зебр. Говорит, что подарок от офицера африканской полиции.

***

— А ты в гости платье оденешь? — Юля раздвигает вешалки в шкафу. — Да, — Лиза допивала третью чашку чая, натянув плед по самые брови. — Ну, ладненько, я там вроде все погладила, Игорь через час придет и вы пойдете, посидишь без меня? — Юля кричала из коридора, застегивая мартинсы. — Да, конечно, — Лиза пыталась выпутаться из кокона, чтобы сходить на кухню за чаем. — Я тебе еды в холодильнике оставила, поешь что нибудь, ты один чай пьешь. Лиза разочарованно уставилась на несколько сухих кусочков курицы, разбежавшихся по тарелке. — Поем, — соусы, которые стихийно появлялись на полках, а после врастали корнями, да так, что не уберешь, задребезжали от хлопка двери. — Ну, все, пока! — Пчелкина щелкнула ключами и практически испарилась. Лизе так не нравится. Юля добрая, от нее приятно пахнет миндалем, а еще она очень теплая, что в последнее время - не самое плохое достоинство, и умеет придавать любой затухшей дыре свет и живость. Где-то в груди свербит уверенность, что все дело в ярких, похожих на факел волосах. Всегда хочется, чтобы она подольше походила по дому, переставляя чашки и засыпая порошок в стиралку. Лизе так кажется, что она не одна, и что если ей захочется заплакать, то будет в чье плечо уткнуться. Проблема в том, что рядом с Юлей плакать не хочется. Когда она остается одна, то сразу холодно и плохо, будто диафрагму сдавливают несчетное количество веревок. В квартире стены белые и окна высокие, свет будто прожигает сетчатку. Однажды, когда Лизе было семь или шесть, она попала в больницу, но даже там было уютнее. Все выкрашено приятной зеленоватой краской, батареи топят вовсю, а окна лишний раз не открывают. Повсюду другие девочки, и мама каждый день приходит. А сейчас она совсем одна, как будто в клетке заперта. Вокруг все чужое и враждебное, а в себе не спрячешься, там еще хуже. Будто ныряешь в густой ил, который медленно затягивает, покрывает с ног до головы, заставляет захлебываться. От бессилия хочется кричать. Громко, так, чтобы стекла вылетели и остались блестящей мозаикой на полу. У Лизы чуть выше левого локтя пока еще незаметная сетка белесых шрамов. Она знает, что так плохо. Она знает, что это единственный почувствовать что-то, кроме огромного давящего камня на груди. Мозг лихорадит, до боли, до слез, до тупого крика в ладонь, из страха, что соседи услышат через картонную стену. В пыльном углу она отыскала старый торшер, в который была вкручена тусклая лампочка, светящееся чем-то желтым, похожим на камин. Она ставила его рядом с диваном и включала Цоя. Все песни помнит наизусть, и «Звезду по имени солнце», и «Группу крови». Лиза так бежит от всего плохого, куда-то, где нет ничего, только перемены и прогулки с восьмиклассницей. Ей впервые за долгое время не одиноко, потому что где-то в комнате тихо поет группа «Кино». И сразу тепло, потому что софиты мягкие, желтоватые и можно просто лечь под плед и забыться. Пару раз Игорь находил ее так и, уставший после работы, относил в комнату, а телефон с музыкой оставлял, тоже Цоя любил. Гром все двери открывал с жутким грохотом, нараспашку, так, что ручка со всей силы влетела в стену. — Ты собралась? — Игорь привалился к косяку. — Почти. Платье Лизе даже нравилось, приятного зеленоватого цвета, с горловиной, теплое, как свитер. — Ты в этом балахоне пойдешь? — Игорь быстро пробежался по ней взглядом. — Да, тебе не нравится? — Лиза буквально на глазах съежилась, втягивая шею. — Неважно, выходим. Грому помыслить страшно было о каких-то средствах передвижения, отличных от ног. Идти-то всего 20, но это если считать шагами майора, который за раз перешагивал весь Техас. Рядом с ним не комфортно, кажется, что он в любой момент может испепелить взглядом. Лиза молча семенила за ним, задыхаясь в ледяном воздухе, но боялась подать хоть один знак этого. Дом Федора Ивановича она помнит отлично. Это старая хрущевка в тихом районе. Во дворе всегда много детей, а через дорогу есть маленький магазинчик, где жвачки стоят по рублю. Двери тяжелые, в детстве она всегда боялась, что ее ненароком придавит. Третий этаж, поворот налево, дверь сбоку. У кнопки звонка несколько выцветших наклеек с собаками, которые никто не хочет отрывать. Игорь неформал, он что есть мочи стучится, упираясь глазами в черный квадратик, которым воспользоваться будет гораздо удобнее. Тетя Лена, подобно кошке, вбегает в прихожую и начинает звенеть несчетным количеством замков и цепочек. — Федя, пришли, доставай курицу, я пока встречу. — Как? Уже? Лена, а банку компота какую доставать? — Смородиновый. Федя, попробуйте только сегодня с Игорем пить. — Ленка, перестань ты, раз только было. Дверь отлетает нараспашку, Лиза тонет объятьях, теплых, практически домашних. У тети Лены сладкие духи, домашнее платье, заношенные тапки и жиденький пучок на голове. Тетя Лена почти не изменилась. — Лизонька! Как ты выросла! Ну невестка прямо, Федь, скажи. — А то, смотри прическа какая. — Ой, не говори! Лиза впервые дома. Среди коврах на стенах, виниловом проигрывателе, который забрали с дачи, запаха выпечки и ароматной курицы, о которой помнят, что она ее любит. Там, где где она нужна и важна, там, где она не одинока. — Я так по вам скучала, — Лиза стискивает их в тиски. Только бы не потерять. — Мы тоже очень скучали, — ее окутывают теплом и заботой. Ее никогда на отпустят.