Tu Dors Sur Les Roses

Решительно проскочив в удачно открытую подъездную дверь, я вбежал на нужный этаж. Но в этот момент весь пыл вдруг куда-то испарился, бесследно. Я долго мялся у входной двери, не решаясь позвонить. Просто переминался с ноги на ноги, нервно покусывая губы, и по привычке перекручивал кольца на пальцах, чувствуя, как потеют ладони. Нарушать обещания не хотелось, но ноги сюда принесли сами, я уже на месте — значит, так нужно. Не мог я оставить всё вот так. Не хотел. И даже не из-за какой-то ложной надежды. Хотелось убедиться, что у Него всё хорошо. Слишком неспокойно на душе. Глубоко вздохнув и собравшись с мыслями, я наконец нажал на звонок. Дверь открылась, явив взору Татьяну Викторовну в привычной домашней одежде и со слабым пучком на голове, из которого выпала уже большая часть слегка поседевших волос. Тёплая улыбка коснулась её губ, но опять — опять — так она не сочеталась с глазами: — Здравствуй, Антоша. А Арсения ещё нет. Я извинился и собрался было уже уйти, даже немного радуясь такому исходу, как женщина меня остановила и предложила войти. Приглашение я всё-таки принял: неизвестно, когда бы меня ещё раз охватила такая решимость прийти сюда. Его мама отвела меня в кухню и предложила чай. От волнения ничего не хотелось, но отказываться не стал: сидеть просто так, без дела, ещё хуже. Мы разговаривали на отвлечённые темы, в основном обо мне, но отвечал я довольно односложно: не было никакого желания что-либо говорить о своей жизни, особенно о семье. А в голове у самого крутился только один вопрос. Наверное, спрашивать Его маму не лучшая идея, но что-то подсказывало, что она могла бы быть более откровенной, чем Он. — У меня тут вопрос возник… Арсения несколько дней в школе нет, я стал волноваться. У него всё хорошо? Лицо женщины вмиг поменялось, пугающе быстро. Она поджала губы и тяжело вздохнула. Я явно полез не в своё дело. — Антон… понимаешь… — она сделала паузу, длинную, вечную. От её взгляда, напряжённого и измученного, мне в голову начали закрадываться довольно пугающие мысли, стало не по себе. — Нет, не могу я так больше, — она нервно сжимала пальцы, взгляд блуждал по комнате, будто ища поддержку, — Арсений… он, — женщина в итоге опустила глаза в стол. А я затаил дыхание, не имея сил даже пошевелиться. Страх сотнями скользких холодных змей окутал всё тело, парализуя. — У него порок сердца, врождённый. Но врачи в детстве его проглядели, — Татьяна Викторовна начала сбиваться, голос становился всё более надломленным, в каждом слове чувствовалась усталость, разбитость, боль. — Если бы диагноз поставили сразу, то мы… мы могли бы сделать операцию по экстренным показаниям, ещё тогда, в детстве. Арсений смог бы жить как самый обычный ребёнок, — она теряла контроль над собой, по бледным щекам покатились слёзы. Слова мной воспринимались плохо, словно через вату проникали в уши, теряя по дороге смысл. — Но врачи не заметили, что сердце не в порядке. Нам нужно было сократить до минимума нагрузки до операции, следить за здоровьем… Но никто… никто не знал. А Арсений всё детство занимался спортом, профессионально. — С каждой своей фразой женщина будто становилась меньше: сжалась в комок, ссутулилась, закрыв лицо руками. — Боже, и зачем я позволила ему пойти на эту проклятую лёгкую атлетику? Два года назад начались страшные приступы, и тогда, наконец, нам поставили диагноз. Но в сердце уже произошли необратимые изменения. Единственный наш шанс — это пересадка. Вот почему Он перевёлся к нам в эту чёртову школу. Они переехали сюда, чтобы получить хоть какие-то шансы на выздоровление. Продали квартиру в своём родном городе и сняли чуть ли не самое дешёвое жильё тут, где есть специализированная клиника, чтобы Он мог постоянно быть под наблюдением профессионалов. — Нам один раз даже почти повезло, его и ещё одного кандидата пригласили на обследование, чтобы решить, кому достанется сердце. Но выбрали не Арсения. Я не знаю, связи это были, взятка или действительно тот человек был лучшим кандидатом… Антоша, я ведь, я ведь даже тогда посмела понадеяться на то, что у нас наконец всё наладится. Что закончится этот кошмар. Господи, я так надеялась… Она разрыдалась ещё сильнее. А я был оглушён. До меня только-только стал доходить смысл слов, я не мог в это поверить, но внутри будто что-то надломилось. По телу прошли неприятные мурашки, а в груди всё сжалось и стало трудно дышать, к горлу подступила тошнота. Я подсел к Татьяне Викторовне поближе и аккуратно коснулся её руки. Она беспомощно уткнулась мне в плечо, давясь рыданиями, а меня хватило только на то, чтобы слегка приобнять её. Было ощущение, словно я нахожусь в каком-то дурном сне, что кто-то сейчас хорошенько встряхнет и бодро прокричит «Тоха, проснись!». Но этого не происходило. Когда Татьяна Викторовна отстранилась, я продолжил сидеть в ступоре, пялясь куда-то в стену, всё больше осознавая её слова. — Мне очень жаль, — всё, что я смог сказать. Я не понимал даже, что чувствую. — Антоша, ты прости за мою несдержанность. Я всё вывалила на тебя. Мы тут одни. И я так была рада, что у Арсения появился друг. Он о тебе не раз рассказывал. Я ведь замечала, что он один, а когда увидела синяки и ссадины, мне стало ещё страшнее. Но Арсений упрямый мальчик, он не позволил мне вмешиваться, сказав, что я сделаю только хуже. И в школу другую он не позволил себя перевести, да думаю, у нас бы и не получилось, вот так, когда уже учебный год начался, да ещё чтобы недалеко от дома. Но сил уже нет видеть всё это. Арсению и так тяжело. Но он так стойко всё терпит… — она понемногу успокаивалась, утирая слёзы рукавом свитера, только изредка среди речи проскакивали короткие всхлипы. А я… А я просто продолжал сидеть в ступоре. — Не бросай его, пожалуйста. Ему так нужна поддержка. Твоя поддержка. Сердце болезненно кольнуло. А что я мог сделать? Нашу тяжёлую тишину нарушил звук открывающегося замка. Я вмиг захотел испариться, спрятаться куда-нибудь, сжаться до размера атома, но мог только сидеть, переваривая всё, что на меня обрушили. — Мам, привет. Антон? Что ты здесь… Что происходит? — крайне удивленный взгляд на порозовевшем от холода улицы лице. Было понятно без слов, что происходит. Красные глаза Татьяны Викторовны нельзя было не заметить, а напряжение, застывшее в воздухе, можно было резать ножом. Он поменялся в лице: во взгляде, обычно мягком, сравнимым со штилем, вдруг образовались такие незнакомые мне ледники, вызывающие дрожь. Холодно. Чувство вины увеличивалось со скоростью света, заполняя всю сущность. Со строгостью в голосе прозвучало: — Ты всё рассказала, — факт, не вопрос. — Зачем? — Сынок, Антон так волновался, а я не смогла смолчать. Прости… Тебе нужна чья-то поддержка, и… — Это только мои проблемы, я не хочу ещё чью-то голову забивать ими, — вот так просто. Спокойно, почти безэмоционально. — Арс… — мой голос был осевшим, с хрипами. Я прочистил горло, пытаясь звучать твёрже: — Это я виноват, что припёрся сюда без приглашения. Прости, — на последнем слове голос снова предательски сорвался. «Боже, неужели это всё правда?» Я смотрел на Него, а в голове каша. Вот Он, передо мной, такой молодой, такой красивый и… с такой бедой. Никакого понимания, что делать, но была чёткая мысль: Его бросать я не хочу. Нет, не смогу без Него. Буду просто рядом, насколько Он позволит. Я встал, чтобы уйти поскорее: не хотел добавлять им неловкости. Лишний, меня никто не ждал. — Подожди, — я послушно замер, — теперь нам надо поговорить. Я лишь молча двинулся за Ним в комнату. — Зачем ты пришёл? — без предисловий, сразу в лоб — я даже растерялся. — Ну, тебя не было в школе, я беспокоился, боялся, что что-то случилось. Хотел всё выяснить. — Выяснил? — я нерешительно кивнул. — Теперь доволен? Успокоился? — это звучало из Его уст очень непривычно — жёстко. Новая, незнакомая мне сторона. — Почему ты не сказал мне? — Что бы это изменило? — Я… не знаю… — в голове был сумбур, всё до сих пор казалось какой-то другой реальностью. Я повторил свою главную мысль вслух: — Я хочу быть рядом, хочу хоть чем-то помочь тебе. — Господи, Антон, — тяжёлый вздох, — разберись сначала с собой. Ты сам как выброшенный новорождённый котёнок, который тычется носом в стены в панике, отчаянно надеясь найти выход. Это было самой настоящей правдой. Как помочь кому-то другому, если ты не в состоянии помочь даже себе? Но разве вдвоём не легче? Разве не проще преодолеть все трудности, когда кто-то на твоей стороне, кто-то помогает тащить бремя, каким бы тяжёлым оно ни было? — Арс… Не отталкивай меня, пожалуйста, — я коснулся Его хрупкой руки и сильно сжал, пытаясь хоть как-то до Него достучаться, — позволь мне быть рядом. Он молчал и пристально смотрел на меня, отчего нутро переворачивалось. Грудную клетку разрывало на части. Нет, я не могу Его потерять, я только нашёл Его. Страшные новости не поменяли ничего: ни моего мнения, ни моего настроя. — Пожалуйста, — я, казалось, звучал так жалко, непривычно для себя самого, но было плевать. — Ты лучший человек, кого я встречал в своей жизни. Я так хочу помочь. — Ты же понимаешь, что в моей ситуации ты бессилен?.. Я скорее всего обречён, — как же сильно не хотелось слышать эти слова, которые были сказаны с таким надломом в голосе и при этом так спокойно, будто Он уже смирился. От этого внутри ещё сильнее заныло, а кончики пальцев покалывало; создавалось ощущение, что я вот-вот — и рассыплюсь, что меня разорвёт на саднящие кровавые ошмётки. Нет, нет, это неправда. — Не говори так, пожалуйста, — я провел пальцами по Его бледным щекам, заглядывая в глаза, в которых начали таять ледники, возвращая привычную чистую морскую гладь. Он сам потянулся к моим губам, обжигая своим дыханием, и оставил невесомый поцелуй, от которого мои ноги тут же стали ватными. И эти путаные чувства, слишком контрастные, устроили бойню внутри, голова словно потяжелела на несколько тонн, болезненно пульсируя. — Я хочу быть с тобой. Прошу, — я притянул Его к себе в объятия, Он ни на секунду не сопротивлялся и послушно уткнулся мне в шею, порывисто цепляясь руками за мою мешковатую толстовку. По этим простым движениям ясно чувствовалось, как Ему тяжело и сколько усилий требовалось, чтобы держаться. Ему нужен был кто-то, как бы Он ни старался справиться со всем один.

***

Общались мы в основном через чаты. Решиться на что-то большее я не мог, а Он меня и не спрашивал ни о чём, даже после просьбы добираться до меня без лишних свидетелей. Да и осенняя погода, на самом-то деле, не сильно располагала к прогулкам. В один из дней родаки свалили на несколько дней — моему счастью не было предела, я даже не разбирался, куда они вдруг уехали вдвоём (а может и по отдельности). Наконец у меня появилась возможность побыть в тишине без ебучих скандалов. Я сразу же пригласил к себе Его, так хотелось побыть вдвоём. Когда Он появился на моем пороге, я был вне себя от радости: Он смотрел на меня своим игривым лисьим взглядом цвета чуть волнующегося моря, на что моё сердце тут же отозвалось, ускорив ритм, широкая улыбка расползлась на всё лицо, а по телу разлилось необъяснимое тепло. К Его приходу я даже попытался приготовить романтический ужин (чуть не спалил полквартиры, но это мелочи) и притащил бутылку какого-то дешёвого вина. Хотелось, естественно, устроить что-то более романтичное. Например, красивый дорогой номер в гостинице с панорамными окнами, свечи и, конечно же, лепестки роз повсюду — всё лучшее. Но, увы, пока это оставалось лишь мечтами. Но всё ведь впереди? Он улыбнулся, увидев мои жалкие попытки, подошёл ко мне близко-близко, положил одну руку на плечо, другую — на талию, словно собирался увлечь в вальс, оставил лёгкий поцелуй на моих губах и так мягко прошептал: «Спасибо». Я боялся растаять от Его осторожных касаний. Вечер наш проходил за болтовнёй, дискуссиями и просмотром фильма. Он всё больше раскрывался мне: с каждой минутой Его особенных шуток становилось больше, а Его улыбка сияла всё ярче. И меня совершенно не тянуло на вписки, шароёбиться бесцельно по городу, устраивать потасовки. Всё, что мне нужно было — спокойствие и рядом Он, вот что действительно добавляло в мою жизнь какие-то краски. Появилось простое, но такое недоступное желание: хотелось пойти с Ним в кино или кафе, да просто пошляться по парку и банально кормить уточек в пруду. Но это было невозможно, пока. Не решался, трус. Но я верил, что всё скоро изменится, обязательно. На середине фильма я уже сильно заскучал и не мог уже его смотреть, и не потому что кино было плохим, а потому что рядом был Он. Слишком близко, такой красивый и такой искренний. Невозможно было удержаться, чтобы не взять Его за руку. Большим пальцем гладил Его ладонь и Его пальцы, самые прекрасные пальцы на планете, а Он чуть сильнее сжимал мою руку в ответ. Тая от Его касаний, я повернулся, изучая профиль, и оставил чуть ощутимый поцелуй на Его бледной коже. Меня пьянил Его аромат — всё тот же аромат лаванды и мяты — вдыхал его полной грудью, будто боялся, что он от меня ускользнёт. Неспешно провёл носом по Его шее, надеясь пустить приятные мурашки по Его телу, и услышал, как Он рвано выдохнул, что вызвало у меня удовлетворённую улыбку. Я поднялся мягкими поцелуями до Его скул, щёк — покрывал каждый миллиметр Его тела поцелуями, такими ласковыми, какие только мог оставить. Рядом с Ним я растворялся во всех чувствах, сердце стремилось выпрыгнуть из грудной клетки, уже знакомые мне бабочки затрепетали в животе и устроили шествие. Я поцеловал Его в уголок губ и посмотрел прямо в глаза, в которых так ясно читалась нежность. Самые красивые глаза. Такие глубокие, бездонные, гипнотизирующие, манящие. Он ответил на мой смазанный поцелуй более настойчивым — в губы, от него меня накрыла мощнейшая волна чувств, словно ток в 220 прошёл по всему телу. Я крепко обнял одной рукой за плечи, а другой прижал Его голову ближе к себе. Я прикусывал, втягивал, зализывал — терзал Его губы со вкусом дешёвого вина, а Он на каждое действия отзывался тихим сладким стоном, выбивая из меня все остатки разума. Он первый пошёл дальше: языком проник в мой податливый рот, с напором исследую территорию. От Его юрких касаний по телу пробежала мелкая дрожь, я млел и сходил с ума. Я чуть отстранился, лишь чтобы прошептать: «Ты такой красивый» — Он смущённо взглянул на меня из-под густых полуопущенных ресниц затуманенным взглядом, а щёки постепенно покрылись робким румянцем. Приблизившись к Его уху, я повторил ещё раз те же слова торопливым шёпотом, чуть прикусывая Его мочку. Слегка посасывал чувствительную кожу, одной рукой перебирал Его волосы, а другой осторожно, как бы спрашивая, проник под футболку, проводя пальцами по бархатной коже вдоль позвоночника. От этих прикосновений Он выгнулся, ближе прижимаясь ко мне грудью, выстонав моё имя. Ни из чьих уст моё имя никогда не звучало прекраснее — я таял, плыл, горел. Был готов сделать всё, чтобы услышать от Него моё имя ещё раз таким, сводящим с ума, просящим, сладким, интимным. Он запустил обе руки под мою одежду, нетерпеливо оглаживая спину. Я снова вернулся к Его губам, покрасневшим и слегка припухшим. На экране всё еще мелькали какие-то кадры уже совершенно неинтересного нам фильма, вперемешку с диалогами звучало наше громкое дыхание и пошлые звуки поцелуев. Опустившись с Ним на кровать, я судорожно стянул с Него футболку и впился губами в Его грудь. Я задыхался Им, наслаждался Им, растворялся в Нём. Хотелось Его всего, полностью. Нетерпеливо покрывая поцелуями молочную кожу, я провёл влажную дорожку языком от скул по шее и слегка прикусил острую ключицу, слушая судорожный выдох. Эти изгибы очаровывали и пленяли: каждый миллиметр Его тела — совершенство. Я осторожно коснулся губами Его сосков. Ответом на мою немую просьбу был очередной нетерпеливый стон и руки, которые сильнее сжали мои плечи. Я вобрал в себя сосок, втягивая его, а другой пощипывал пальцами. Блаженное чувство — упиваться Его тяжёлым дыханием и тягучими хрипами. Он сжимал мои пряди, блуждал по моему телу, царапал кожу, пуская мурашки и импульсы. Естественно, моё тело реагировало на происходящее — в моих штанах креп стояк, а низ живота сводило от желания. Я невзначай проверил, чувствует ли Он то же самое. На моё счастье бедром ощущался Его член в полной боевой готовности. Я будто случайно потерся об Его возбужденный орган, а Он толкнулся мне бёдрами навстречу. У меня не получилось остановиться, и я продолжил тереться своим членом как нетерпеливый малолетка. Эта имитация полового акта была лучше любого секса, который у меня когда-либо был. Обычно это случалось где-то на пьянках, но всё это было не то. То был просто быстрый перепихон — кроме звериного возбуждения не было ничего. Даже поцелуи тогда были редкостью: не хотел. А в этот раз было совершенно иначе. Не хотелось делать это быстро, я старался растянуть каждый момент, вкладывая в каждое движения свою душу и ласку. Накатила несвойственная мне сентиментальность. На миг замерев, я взял Его руку, поднёс к своему лицу и оставил мимолетный поцелуй на прозрачной коже запястья, усыпанного голубыми венками, глядя прямо в Его глаза, а Он только закусил губу и тихо проскулил. Казалось, Он такой хрупкий, что если я слишком сильно Его сожму, то Он рассыплется на миллион маленьких осколков. Он откликался на каждое касание — такой тактильный — отчего мне только больше сносило крышу. Оказалось удивительным, насколько я мог быть чутким и чувствительным. Никогда не видел в себе этой стороны — это было то прекрасное, что Он раскопал во мне под завалом всякого дерьма и мусора, то — чем я дорожу и по сей день. Я развернул Его ладонь — и к горлу подкатил ком: так неуместно смотрелся след от сигареты на безупречной фарфоровой коже. Я оставил поцелуй прямо на шраме, пытаясь таким странным способом извиниться, не отрывая взгляда от голубых глаз, заслонённых дымкой желания, которые смотрели на меня так, как не смотрел никто и никогда. Я был для Него важен, я был нужен Ему — всё это читалось по взгляду и движениям. Забытое чувство: я давно никому не был нужен, даже себе. Я практически растаял весь, как мороженое под палящим солнцем, когда Он увлёк в ещё один незабываемый поцелуй, наполненный страстью и чуткостью. Во мне рождались яркие искры, даря совершенно незнакомые ощущения блаженства. Быть с Ним рядом, целовать Его, касаться — вызывало контрастные ощущения возвышенности и низменных желаний. Хотелось большего: стать единым целым. Я поцеловал Его большой палец — как же меня манили эти руки, безумие — беззастенчиво облизал от начала до конца, и полностью вобрал его в рот, посасывая, неотрывно смотря Ему прямо в глаза. Я видел, как Его вело, и Он вновь подался бёдрами, заставляя наши выпуклости в штанах соприкоснуться. Он стянул с меня футболку и прижал меня к себе так близко, оставив требовательный поцелуй на шее, который постепенно перерос во что-то более жёсткое — укусы. От этого меня унесло окончательно: я не ожидал, что Он может быть таким. И это возбуждало ещё больше. Давно уже мокрое бельё больно давило на стояк. Он будто услышал мои мысли и потянулся к моей ширинке. Дрожащими руками Он расстегнул всё-таки злосчастные джинсы и стянул их вместе с боксерами. Мне нечего было стесняться, но я все равно смутился Его взгляда. Он застыл, бесстыдно рассматривая моё тело, отчего меня кинуло в жар, и я начал краснеть, а Он лишь слегка улыбнулся уголком губ и потянулся к своим штанам. Я помог Ему избавиться от них, высвобождая давно стоящий член, как оказалось, внушительных размеров. На секунду по глупости я даже почувствовал укол зависти, но это дурацкое чувство быстро сошло на нет, как только Он коснулся своими ловкими горячими пальцами моего стояка и провёл по нему рукой, заставляя протяжно стонать. «Как я тебя хочу». Эти слова из Его уст буквально оглушили: так странно и неожиданно они прозвучали. И они выбили из меня всё: мысли из головы, воздух из легких, сомнения из жизни. Чувствуя на своей головке ласковые касания пальцев, размазывающих естественную смазку, я готов был уже взвыть и кончить. Я потянулся к Его члену, сделав из пальцев кольцо, и начал водить вверх-вниз, медленно, растягивая и наблюдая, как Он змеёй извивается от моих прикосновений. Мы надрачивали друг другу, упиваясь стонами. Мне было так хорошо, неимоверно хорошо, я, кажется, был счастлив. До Его появления в моей жизни такого я почти и не испытывал. Все светлые чувства и моменты остались где-то глубоко в детстве, тогда я ещё умел активно сопереживать и сочувствовать. А в моменты, когда Он был так близко, все лучшие чувства обострялись в сто крат. Каждое Его движение сводило меня с ума, каждая клеточка тела реагировала на Него. Я тонул в эмоциях и совершенно не хотел, чтобы меня кто-то спасал. Мы, не сговариваясь, увеличили темп, пытаясь оставить друг на друге смазанные горячие поцелуи. От ощущения чужой руки, Его руки, на моём члене бросало в дрожь. Первым кончил я, излившись в Его ладонь и на живот, гортанно застонав. По телу разнеслось сладостное чувство, отдававшееся мелкой дрожью, отбирая последние силы. Я старался не сбавлять темп, заставив Его кончить почти сразу после меня с протяжным стоном, в котором отчётливо прозвучало моё имя. Я завалился рядом абсолютно бессильный — конечности были ватные, а в голове туман — но ужасно счастливый. Он так тепло мне улыбался, а я ловил эту улыбку, хватаясь за неё, как за спасительную соломинку. Мы несколько минут лежали в тишине: фильм уже закончился, наше дыхание выровнялось, а я неотрывно смотрел на Него, поглаживая Его лицо. Через какое-то время я, наконец, нашёл в себе силы, чтобы подняться. Очень хотелось пролежать так, в спокойствии, всю свою жизнь. Но нужно было в душ. Когда все процедуры были завершены, мы, уже чуть более бодрые, снова завалились на кровать, как обычно, болтая, смеясь и споря. И когда Он начал мне в очередной раз что-то доказывать, я просто перебил Его поцелуем, а Он и не сопротивлялся — так спорить мне понравилось куда больше. Пока я наслаждался Его мягкими губами, Он решил устроить мне облом, неожиданно схватил меня за руки, повалил на кровать и, нависнув надо мной, начал щекотать. — Запрещённый прием, — невольно запищал я как девчонка, пытаясь хоть как-то отбиться. — А поцелуй — не запрещённый? — Он заливисто смеялся, излучая бешеное тепло. — Ну поцелуй-то приятнее… Он вдруг меня отпустил и, сев на кровати, состроил очень серьёзную мину, демонстративно почёсывая подбородок. — Да я даже не знаю… — а у самого опять эта хитрющая моська. Я Его хорошенько двинул в плечо, и пока Он пытался, хихикая, возмущаться, ухватил покрепче и потянул на себя. А потом взобрался на Него, обнимая так крепко, чтобы Он не мог пошевелиться. Я зацеловывал все места, до которых мог дотянуться, приговаривая «не нравятся, значит, мои поцелуи». Он только звонко смеялся и картинно возмущался. Когда Он всё-таки перестал брыкаться, я скатился с Него, беспардонно закинул на Него ногу и уткнулся Ему в шею, невесомо касаясь губами шелковистой кожи и вдыхая Его аромат. Я почувствовал Его руку в своих волосах — Он начал ласково перебирать мои пряди. Под эти прикосновения я, не заметив, сладко уснул.

***

Мы продрыхли почти до обеда: был выходной, родители ещё не должны были вернуться. Я проснулся, чувствуя на себе настойчивый взгляд. Открыв глаза, я увидел два бездонных озера, пристально меня рассматривающие. — Ты чего? — я зевнул, сладко потягиваясь. — Любуюсь. Доброе утро, — и на моих устах остался лёгкий утренний поцелуй, а на рёбрах — невесомое касание. Нехотя мы поплелись умываться, а потом на кухню готовить завтрак. Он, как оказалось, умел куда больше, чем я. Своими стараниями я делал всё только хуже: спросонья (ага, конечно, просто руки из жопы) я разбил несколько яиц о пол, уронил пачку соли, которую долго и мучительно потом собирал, слушая Его подколы, и ещё умудрился обжечься о сковороду. А потом заслуженно за свои проколы схлопотал подзатыльник. В итоге мне было разрешено только сидеть тихонечко в уголке и наблюдать за действиями «профессионала». Он колдовал то у холодильника, то у плиты, а я был и не против, с удовольствием пялясь на Него, подперев подбородок рукой. Прекрасное зрелище — чертовски заводит. В какой-то момент я не выдержал и под Его недовольный бубнёж вышел на балкон покурить: традиция такая — начинать утро с сигареты. Делал затяжку и не верил, что мне всё это не приснилось. Внутри не ощущалась та привычная пустота, которую я всё время пытался чем попало заполнить. То, вернее тот, кого я так усиленно искал, теперь возился на кухне, готовя мне завтрак. Я будто стал целым. Непривычное ощущение. Улыбнувшись своим мыслям, я затушил сигарету, которую не скурил даже наполовину, и вернулся на кухню, где на столе уже оказался почти магическим образом шикарный завтрак: яичница с беконом (где Он его вообще нашёл?) и блины. Всезнающий и Всеумеющий. Такого утра, тёплого и вкусного, не было давно. Уминая за обе щеки завтрак, я принял важное решение. — Арс, мы едем в кино. — Эээ… ты уверен? На что? — замер с вилкой у рта. — Сюрприз. Да и вообще, какая нахер разница? — я весело улыбнулся. — Мы с тобой вдвоём в кино. И похуй на всех. — Но это необдуманный поступок. Мало ли… — Он слегка отклонился от меня, жуя кусочек бекона. — Поедем тогда подальше отсюда. На такси. — Антон, но… — Никаких но! Мы едем. И, кстати, это свидание! Или ты отказываешься от свидания со мной? — я с вызовом уставился на Него, недовольно скрестив руки на груди и приподняв бровь. — Да как я могу? — и я получил игривый чмок в нос. Я сгрёб все деньги, которые были, часть из них были чужими, отобранными (да, нам тоже что-то доставалось), часть — мои. У отца была одна дебильная привычка, которая была мне только на руку: иногда, после очередного пьяного дебоша, во время которого мне порой прилетало, он, как только градус немного отпускал, пихал мне деньги, бубня «Антоша, сыночек, купи себе что-нибудь», дыша мерзким перегаром. Это была его такая своеобразная забота, вызывающая лишь неприязнь. Но деньги я брал, а почему нет? Мы поехали в кинотеатр на другом конце города. Это влетело в копеечку, но было похую. Тут пересечься с кем-то из знакомых шансы минимальные — это главное. Я так ждал этого, но всё равно нервничал, боясь, что нас кто-то увидит. Расслабиться не получалось, и я понимал, что Он чувствует моё беспокойство. Меня отпустило, только когда мы вошли в зал, погружённый во тьму. Тут все равны, безличны. На удивление в выходной день было много свободных мест, может, потому что дневной сеанс и парочки да компании ещё гуляли по городу. Мы сели на свободные места поодаль. Был какой-то переживательный фильм, даже не помню названия, зато точно помню Его руку, которая накрыла мою в наиболее волнительный момент и крепко и доверчиво сжала, требуя поддержки — сердце моё увеличило темп, а дыхание перехватило. Если бы можно было всегда быть вот таким свободным. И опять прокрадывалось жгучее чувство вины. И опять уверенность, что вот-вот — и я всё изменю. Возвращались мы тоже на такси. Я выскочил из машины вместе с Ним у Его подъезда, игнорируя свои привычные опасения, которые уже очень сильно заебали. — Пожалуйста, будь осторожнее. Не нарывайся, лучше лишний раз молчи. Им на всех плевать, другие для них никто. Забей на всё: на принципы, на их фразы, на правила. Это не то общество, они совершенно не стоят твоего внимания, — видя, что Он собирается что-то возразить, я, коснувшись Его щеки, на которой под пальцами ощущалась чуть заметная щетина, сразу же продолжил: — Обещай. Пожалуйста, обещай мне. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Они с головой не дружат. И уставился Ему в глаза с надеждой, что Он меня послушает. — Обещаю. Он легко коснулся губами моих и скрылся за дверью. А я уже начал скучать. В этот день, придя домой, впервые за долгий срок я вернулся к давно забытому делу: открыл текстовый редактор.

***

Школа стояла поперёк горла, родительские скандалы вытягивали все силы, а переживания за Него разрывали на части. В школе Его почти не трогали, на издёвки Он не реагировал, как и обещал, и это единственное, что хоть как-то радовало, потому что результаты Его обследования в этот раз оказались хуже. Не было ни денег, ни связей, ни удачи или что вообще было способно нам помочь. Подходящий донор не появлялся, по крайней мере, нам о таком не сообщали. Обычно мы встречались у Него, потому что я не мог привести Его в тот «вертеп», который всё чаще стал устраивать отец — после увольнения крыша у него слетела окончательно. А Его мама меня любила. Конечно, о наших отношениях она не знала, считала, что мы друзья. Хотя она в чём-то была права: друзьями мы были тоже, я безгранично доверял Ему и старался сделать для Него всё, что мог. И искренне пытался всё поменять, себя в том числе, только проходило это тяжело и крайне медленно. Но даже мои так называемые приятели стали замечать странности. Я окончательно забил на тусовки, реже встречался со всеми, пытался избегать конфликтов, вообще практически отделился от прошлой жизни — всё это вызывало вопросы у них, а я только отнекивался и прикрывался очередными выходками отца. И они вроде верили, добавляя тошнотворное коронное «ну держись». Иногда Его мама была в ночную, и мы могли не скрываться и полностью отдавались друг другу. Мы могли лежать в обнимку, смотря фильмы, могли целоваться, не боясь, что нас застукают. Мы могли вести себя как пара. Временами даже как престарелая пара: Он читал свои книжки, а я просто наблюдал за Ним, иногда лежа на Его коленях. Я взглядом ощупывал каждый Его мускул, смотрел, как меняется выражение Его лица по мере прочтения, и мог это делать, казалось, часами, запоминая каждый изгиб, каждую родинку, каждую черту. Бывало, что я просил читать вслух, и тогда меня окутывал Его бархатный чарующий голос. Обычно я в итоге не выдерживал и накидывался на Него с поцелуями, прерывая повествование. А Он был рад, будто только этого и добивался. Когда я не видел Его хотя бы день, сердце уже было не на месте, мне Его дико не хватало. Необходимо было знать, что с Ним всё хорошо. Наши встречи в школе заканчивались только быстрыми переглядками, которые, слава богу, никто не замечал. А мне так хотелось подойти к Нему, чмокнуть в щёку, прижаться, вдыхая уже такой родной запах. Я всё больше убеждался, что это не просто симпатия. Меня разрывало от нежности при взгляде на Него, даже если Он всего лишь возникал у меня в мыслях. Мы созванивались каждый вечер, чтобы услышать голоса друг друга — это стало традицией. Когда Он был там, на другом конце провода, я столько всего хотел Ему сказать, но слов всегда не хватало. Часто мне хотелось сказать самые главные слова, три слова, но я не решался, словно мешал какой-то блок: я открывал рот, и эти слова застревали в горле. Изредка мы всё-таки стали выбираться на улицу, хотелось постоянно чего-то большего, и я начинал рисковать, надеясь на удачный исход. Это были прогулки по дальним паркам, даже несмотря на ежесекундно ухудшающуюся погоду, и редкие походы в кино на поздние сеансы подешевле. Но каждый раз мне было неспокойно, и я сам на себя за это был зол. Постоянно чувствовал себя виноватым за то, что я боялся, что не мог всем объявить хотя бы, что мы друзья: отчаянно цеплялся за свой авторитет, который и так последнее время был в шатком положении (да был ли он у меня вообще? Наивный). Иногда я представлял момент, как всем сообщаю, что мы вместе. И у меня пробегал холодок по позвоночнику. Школа кишела гомофобами, как в принципе и вся Россия. Пару лет назад в школе пополз слух о нетрадиционной ориентации одного десятиклассника — его затравили так, что тот повесился. Нет, к такому я готов не был совсем. В один из дней на улице наконец установилась поистине пушкинская погода: и мороз, и солнце, и день чудесный, раскинулось чистейшее небо, которое вечером должно было однозначно украситься звёздами. В голове возник давно забытый образ одного дорогого когда-то мне места. Когда в семье особенно всё испортилось, я впервые спрятался от мира на этом холме. Под очередные крики просто сбежал из дома, запрыгнул в первую попавшуюся электричку и вышел наугад в каком-то посёлке: старые простенькие дома и много-много деревьев. Место было довольно уединённое, по дороге людей почти не встречалось, я шёл куда глаза глядят и забрёл на какой-то холм с видом на лес. По вечерам в хорошую погоду там можно было наблюдать звёзды и яркую луну. А потом в один момент я перестал его посещать: проблемы, от которых я всё время пытался спрятаться, накрыли более мощной волной, и просто уединённая прогулка уже не спасала. Меня так и потянуло туда: спокойно, безлюдно и красиво. На одно надеялся, что особо ушлые индивидуумы не прибрали к своим рукам красоты матери-природы и не выстроили очередной ТЦ, завод или ещё что похуже. Пока мы ехали на электричке, я молился всем богам, чтобы те места остались нетронутыми. К нашему приезду на конечную точку уже глубоко стемнело. Вокруг была тишина — ни души, только далёкий лай собак. Пушистый снег завораживающе поблёскивал в свете яркой луны. Всю дорогу Он не унимался с вопросами, записав меня в маньяки. — Да, я тебя заведу в лес, изнасилую, потом убью и спрячу под снегом. Как раз так намело удачно, — я коварно улыбнулся и злобно рассмеялся. — У меня фантазия сейчас разыграется, и я поверю в эти страшилки. — Эх, жалко, что пруд застыл, так бы можно было тебя туда скинуть, — разочарованно выдохнул. — Дурак, — засмеялся Он в ответ. — Что? Не веришь? Кто тогда ещё тут дурак, — я стал надвигаться на Него со страшным видом. На что мне больно прилетело в плечо. — Ладно-ладно, сдаюсь! Не маньяк, — пробурчал я, потирая ушибленное место. — Надеюсь, что ты тоже, — опасливо добавил, замечая странный огонёк в Его глазах и ехидную улыбку. За разговорами под хруст снега дорога пролетела незаметно, и мы забрались на холм. А вид всё тот же — ностальгия напала, я даже на миг замер, чувствуя, как возвращаются забытые ощущения. — Антон, ты чего? — я покачал в ответ головой из стороны в сторону, пытаясь отогнать негативные мысли, но вышло не очень. — Всё хорошо. Знаешь, это место много для меня значит. Когда в семье началась вся эта хуйня со скандалами и отцовским алкоголизмом, я сбегал сюда. Бродил пустынными улицами, а потом сидел тут. Тут так тихо. Я надеялся, что всё станет, как прежде, но хуй там плавал, — я, сев на корточки, на автомате вытащил сигарету и положил её в рот, — ой, сорри, не подумал, — решил убрать сигарету, заметив Его растерянный взгляд. — Ничего, я не против. — Спасибо, — искренне. Мне было нужно. Привычка дурацкая, но хер от неё избавишься, хоть и легчает от сигареты-то в лучшем случае на несколько минут, но руки тянутся сами. — Я ведь реально надеялся на чудо, так глупо, дурак, — и сделал очередную глубокую затяжку, наслаждаясь горьким дымом, стремящимся в лёгкие. — Я с собой всегда носил тетрадь, а тут, в тишине, лучше всего писалось. Я будто часть тяжести переносил в неё. Даже домой возвращаться было легче. Я выложил то, что так давно сидело у меня в душе, отравляя своим ядом. Он внимательно и с интересом слушал мой небольшой рассказ. Замолчав, я посмотрел на Него внимательно и не удержался: — Ты удивительный. И такой красивый. Я не мог оторвать от Него взгляда: под этими звёздами Он был еще более привлекателен, хотя, куда более? Приглушенный свет мягко обрисовывал Его черты, подчёркивая нежность, красоту и изящество. Сошедший с картин Рафаэля. Он смущённо мельком глянул на меня и опустил взгляд. — Ты тоже, — так застенчиво. А вот тут мне стало неловко: я же себя недавно видел в зеркало — до творения Рафаэля мне было ой как далеко, скорее, уродец Босха. Я, непонятно чем руководствуясь, откинул в сторону бычок и, набрав в руку чистейшего снега, кинул в Него. В мороз, естественно, снежок не лепился: часть рассыпалась, пока летела, часть усыпала Его плечо. Он сориентировался мгновенно, набрал в руки огромную кучу и вывалил мне её на голову: — Испортил весь романти́к, балбес, — крикнул Он убегая. Мы бегали и дурачились, смеясь громко и не стесняясь. Никого поблизости. В какой-то момент я Его поймал и повалил на снег, плотно прижав к земле. — Тебе нельзя так напрягаться, дурачок. Побереги себя, — я заволновался: как бы Ему наши игрища не повредили. Он часто дышал, на щеках проступил заметный румянец от мороза и беготни, а в глазах плясали яркие искорки. Губы были слишком соблазнительно приоткрыты, что я, недолго думая, потянулся к ним и оставил поцелуй, получив в награду тихий стон. Они были слегка обветренные, но мне это даже нравилось, в этом что-то было, такое родное, домашнее. Несмотря на морозную погоду, мне было дико жарко, то ли от бега, то ли от Него. Его язык уверенно хозяйничал у меня во рту, пуская разряды по телу. — Ты не представляешь, какой ты охуенный, — выдохнул я в поцелуй. — Заткнись, — и прижал меня к себе ещё сильнее. Было совершенно непонятно, сколько мы там провели времени, холод не чувствовался совершенно. Звёзды были в тот день удивительно яркие, и мы какое-то время просто молча ими любовались. Изредка Он озвучивал какие-то факты о космосе и звёздах в частности, а я тихонечко охуевал от масштаба и необыкновенности Вселенной. И ещё мы немного мечтали о других мирах, удивительных и сказочных, которые, вполне возможно, существуют где-то там далеко, за сотни световых лет от нас. — Мы все дети звёзд. — Звучит по-сектантски, — я захихикал. — А по-моему, романтично, — Он бросил недовольный взгляд. — Мы состоим на 97 процентов из звёздного вещества. Представляешь, когда-то мы все были звёздами, — вместо ответа я притянул Его ближе к себе и чмокнул в Его забавный нос, будто с кнопкой на конце. — Ты и сейчас моя звезда, — слишком сопливо, но слишком плевать. Он лишь улыбнулся, ничего не сказав. Обратно мы добирались почти в полной тишине, и она была такая правильная, такая нужная. В электричке Он уткнулся мне в плечо и тихонько засопел — умилительная картина, от которой можно было растаять. К Нему мы вернулись в пустую квартиру, и мне крышу сорвало. Спросонья Он был слишком очаровательным и привлекательным, что я просто не мог сдержаться. Как только мы пересекли порог и закрыли дверь, я, не дожидаясь, пока мы разденемся, накинулся на Него, впечатывая в шкаф в прихожей. — Чёрт, Антон, — чуть ли не вскрикнул Он, — тут ручка! — Прости! — Потерпи до комнаты, — почти неразборчиво пробубнел Он, ещё немного шипя от боли, а слова так и тонули в поцелуях. — Не могу… хочу тебя, — перед глазами была пелена, Его аромат пьянил — теперь его разбавлял запах мороза, который делал его ещё соблазнительнее — и путал сознание. Мы кое-как, обнимаясь и целуясь, попутно скидывая куртки, всё-таки добрались до комнаты и немедля завалились на диван. Мы были будто в другом мире и не замечали ничего вокруг, наши руки блуждали друг по другу. Я суетливо расстёгивал пуговицы Его рубашки, целуя открывшиеся участки холодной кожи. Сердце от эмоций трепетало, так и норовило выскочить из груди. Счастье и возбуждение разливались по венам, снося последние тормоза. Я потянулся к Его джинсам, нетерпеливо расстёгивая ремень и ширинку. Он, целуя куда попадёт, мгновенно стянул с меня футболку, и в этот момент раздался звук домофона. — Мама! — только и крикнул Он. Мы резко подскочили с дивана, чтобы собрать куртки, валяющиеся прям в коридоре, попутно приглаживая взлохмаченные волосы и приводя свою одежду в порядок. — Привет, мам! — как только дверь открылась, неестественным голосом проговорил Он, а у самого лицо цвета сеньора Помидора. У меня, наверное, было не лучше. Я мялся, опираясь на тумбочку и глупо улыбаясь, и мысленно радовался, что за моей мешковатой одеждой не было видно стояка. Но вот у Него… — Здрасьте, — хрипя, промямлил я. — Ой, у нас Антоша в гостях, здравствуй, очень рада. Что-то я замёрзла, пойдёмте, может, чайку выпьем? — Ага, да, конечно, я заварю, — Он двинулся с места, а расстёгнутый ремень звучно зазвенел. У меня спёрло дыхание, а Он посмотрел на меня с диким ужасом. — Давайте я вам помогу, — кинулся я к Его матери, забирая у той пакеты, пока этот бесстыдник застёгивал штаны. Я молился, чтобы Татьяна Викторовна не подумала ничего лишнего. Чаепитие проходило в глухой тишине, которая так и давила на психику. Мы все втроём как роботы подносили чашки к губам, слегка покашливая и громко глотая. Все эти, обычно тихие, звуки сейчас так и резали по перепонкам. — Да я не против, ребята. Я резко закашлялся так, что чай носом пошёл. Татьяна Викторовна заботливо похлопала меня по спине. — Чего? — я решился спросить, не переставая давиться. — У меня уже давно подозрения закрались. Да, сынок, штаны мог бы и застегнуть к моему приходу, — женщина бросила насмешливый взгляд на сына. А я весь холодным потом покрылся. Да не может же она из этого сделать такие выводы! Мало ли что могло это значить, — и пуговицы на рубашке перестегни, — да ёбжежтвоюмать! — Да о чём ты? — Он из последних сил пытался закосить под дурачка. А потом опустил взгляд на грудь — с пуговицами Он ошибся аж на три петельки. — Я надеюсь, что вы хорошо всё обдумали? — Татьяна Викторовна будто не слышала нас. Понимая, что отнекиваться бесполезно, мы синхронно молча кивнули, не веря своим ушам. — Я, конечно, надеялась, что мне всё это привиделось… Но ваше поведение — и особенно глаза — с потрохами сдали. В общем, раз это правда… вы хоть предохраняетесь? — Мам! — Его ярко-красный окрас стал ещё ярче. Очень, кстати, шёл к Его глазам. Внутри себя я хихикнул. — Не мамкай. Я вопрос задала, — такой женщину я ещё не видел. И ситуация крайне странная. Было стойкое ощущение, что я был без ведома задействован в театральной постановке какого-то кружка местного разлива. — Да мы не это, ну… — Он продолжил заикаться, а мне почему-то становилось всё веселее. — Ну, когда вы это… — женщина спародировала Его, — не забывайте предохраняться, — я опять чуть было не подавился, когда она перевела взгляд на меня. Снова кивнул. Гробовая тишина. И я просто не выдержал этого абсурда и засмеялся в голос: действительно, сцена из второсортной комедии положений. Буквально спустя несколько секунд они оба сначала несмело подхватили мой смех, а потом, уже не сдерживаясь, засмеялись в полный голос. И с моей души в этот момент падал ещё один тяжёлый камень.

***

Новый год приближался стремительно, а я вот его не ждал совсем. Последние несколько лет я встречал любимый всеми, кроме меня, праздник с пацанами — очередной повод нажраться. Но было, в общем-то, весело. После водки обычно всегда весело, если не напиваешься до вертолётов и «интимных» обнимашек с фаянсовым другом. А вот последний Новый год я встречал в одиночестве. Чувствовал себя погано как морально, так и физически: температура 38, потому никуда не пошёл, да и очередные споры родителей выбесили. В итоге мать укатила куда-то к подружкам, а отец к своим алкашам. Но, спешу заметить, мать даже на прощание кинула «выздоравливай» с чувством выполненного долга и даже таблетки дала. Это была самая заботистая забота из всех забот за последнее время. Я курил, сидя на подоконнике у открытого окна, наплевав на все болезни, и наблюдал, как веселятся компании на виднеющейся из дома площади. Громкий смех, бенгальские огни, салюты — вещи, у которых предназначение приносить радость, вводили медленно, но верно, в состояние депрессии, а думы и поднимающаяся температура отягощали ситуацию. Вот так и прошёл у меня самый ожидаемый праздник россиян. Поэтому в этот раз я совершенно не желал встретить Новый год, с его приближением моё настроение падало всё ниже и ниже. Раздражали эти гирлянды всюду: на деревьях, витринах, окнах, дурацкие ёлки почти на каждой площади, постоянные разговоры окружающих о подарках. Так давили на больное эти счастливые предвкушающие лица. Я понимал, что этот Новый год вряд ли будет отличаться от прошлого, разве что только отсутствием температуры, хотя ещё не вечер — по закону подлости 31 числа меня вселенная и этим наградит. Вообще, где-то в глубине души я хотел праздника, настоящего, весёлого, как у всех вокруг, но понимал, что это из области фантастики. Иногда накатывало такое отчаяние, что я чуть ли не решался напроситься к Нему на огонёк, но вовремя себя останавливал. Хотя подарок подобрать всё равно хотелось, даже несмотря на то, что праздновать мы должны были порознь. Я бесцельно бродил по городу в одиночестве в довольно мерзкую погоду, которая будто пыталась испортить мой настрой окончательно. Приподнятое настроение окружающих бесило до скрежета зубов, громкий детский смех выводил меня из себя так сильно, что хотелось подойти и двинуть кому-нибудь с размаху. Я варился в кипучей смеси собственных негативных мыслей, пиная ледышку, когда раздался звонок. Он. — Привет, — и дальше в трубке исключительно пауза. — Эй?.. — спустя несколько спросил секунд я нервно: накатил вдруг неконтролируемый страх. — Что-то случилось? Ты в порядке? Арс? — Всё хорошо, успокойся, — в Его голосе проскользнула улыбка. — Ты Новый год как отмечать собираешься? — Как обычно, — говорить на эту тему желания не было совсем. Он молчал, явно ожидая, что я поясню. Я мялся: как-то не хотелось сообщать о предстоящем паршивом празднике. — Дома. — Я тут хотел предложить… Если откажешься, то не обижусь, но, может, ты к нам придёшь? Я так и остановился посреди тротуара от неожиданности, заставив мужика за спиной зло пробурчать какие-то ругательства, но я даже не обратил на это внимания: куда больше меня волновало внезапное предложение. — А мама? — Не представляешь, она это и предложила, — весёлая усмешка раздалась из динамика. Я растерянно пробормотал какие-то слова согласия и благодарности, не веря, что появился шанс встретить Новый год как нормальный человек, а не в дрянных мыслях в одиночестве. Но теперь предстояла ещё одна задача — подарок для Татьяны Викторовны. А я даже для Него так ничего и не придумал. Глупый-глупый мозг! Хотелось что-то особенное, запоминающееся, может быть, со смыслом, а ещё, к сожалению, не особо дорогое. Мне повезло: перед выходом я облазил всю свою одежду с карманами, все рюкзаки, и смог всё-таки собрать какую-то сумму, которую могло хватить на что-то стоящее. Спасибо прошлому забывчивому мне. Чтобы не таскаться по городу без толку, я решил походить по торговому центру: ну вдруг что-то натолкнёт на мысль о подарке. Удивительно, как быстро может смениться настроение: теперь озабоченная праздником толпа раздражала уже не так сильно. В магазинах предлагалась куча всего, множество самых разных подарков — но это было всё не то. Дурацкие новогодние носки, шары на ёлку, косметические наборы, кружки, куча конфет и имбирных пряников — бред. Слишком просто и банально. Я начал нервничать и злиться, и решил снять стресс любимой вредной едой. — Антоха, здарова, — послышался знакомый голос одноклассника сзади очереди за фастфудом. Я тяжело вздохнул и закатил глаза прежде, чем повернуться: — Здарова, пацаны. — Ты чё тут? Они, не стесняясь, обошли очередь и встали рядом со мной. «Ну вот, теперь явно придётся ещё и есть рядом с ними». Я нехотя пожал руки, изображая на лице радость. — Да за подарками, вы тоже? — Не, на улице дубак пиздец, согреться пришли, может, на фильм сходим. Го с нами? — Да не, я пока подарки так и не купил, так что сорян… — Бля, нам бы тоже надо чёт купить, наверно. Вообще, считаю, что всё это хуйня полная. Просто тупая передача денег по кругу. Не понимаю, ёбнутая традиция. — Не знаю, по мне, это еще один из способов сказать человеку, что он очень важен. Ну, если выбрать для него что-то особенное, что будет ассоциироваться с тобой. Когда человек будет смотреть на подарок или пользоваться им, будет тебя вспоминать, — вот это я загнул, сам от себя в шоке. — Давно ты таким романтиком заделался? Тебя кто-то из девок укусил? Мне что, Наташке псину дарить, а то ведёт она себя как сука? Чтоб смотрела и меня вспоминала. Толпа заржала, я тоже задумчиво похихикал, а в голове неожиданно возникла идея. Сев за столик, я не особо вслушивался в разговор, поедая картофель фри, а больше думал о некупленном подарке, который представлялся всё чётче, но прозвучавшее «Попов» меня сразу вернуло в реальность. — Да заебал он меня, пусть нахуй валит, — продолжил мысль Музалёв. — Ну вот, зачем вспомнили, у меня даже аппетит пропал, — показательно скривился другой одноклассник, неприятно усмехнувшись. А я начал закипать от этих слов. — Бля, пацаны, я не пойму, чё он вам сделал, что вы так взъелись? — Чё? Да бля, ты вообще видел это убожество? Умничает, сука, стрёмный такой, а ещё выёбываться пытается, мнение своё нахуй никому не нужное вставляет, нищеброд херов. Кто его, блять, просит лезть в чужие дела? Кто его спрашивал? Весь ещё такой типа положительный, хороший, бесит, не могу. Вымораживает и всё. Какая нахуй разница? Тебе-то чё? — мерзкая ухмылка заставила меня скривиться. — Да ничё, просто спросил, так что ты там про кино говорил? На какое идёте? — я сразу же перевёл тему, боясь не сдержаться.

***

Тридцать первого числа я, надев свою самую приличную рубашку, которую не доставал из шкафа сто лет, свалил из дома пораньше, а меня даже не спросили куда. Я привык уже не обращать внимания на безразличие самых, казалось бы, близких людей, но внутри всё равно что-то неприятно кольнуло. Несмотря на это, я перед уходом оставил на столе подарки для родителей. Не знаю зачем, но я не мог не сделать этого. Простенькие, без особой выдумки, но от сердца, которое, как оказалось, ещё было способно на светлые чувства. Хотелось, чтобы хоть что-то изменилось в этот раз. Два часа я ещё привычно шлялся по улицам, так как выскочил из дома слишком рано, и переживал. Я даже немного предвкушал праздник: был уверен, что в этот раз он будет другим, и у меня получится почувствовать всю ту радость, про которую обычно рассказывают другие, более везучие люди, потому что я буду с Ним, а мне для счастья больше ничего и не нужно было. В поддержку моему настроению даже снег пошёл, пушистый, мягкий, медленный. Крупными хлопьями он опускался на землю, скрывая от глаз грязь и мусор, превращая улицу в сказку. Эта картина очаровывала. Пока я бродил по преобразившимся улицам, мне пришла ещё одна идея и, собирая мелочь по всем карманам, я молился, чтобы мне хватило.

***

— Привет, — и мягкий короткий поцелуй в губы. Невесомый. И улыбка такая настоящая, а в глазах — нежность. Я уже с порога был готов утонуть в Нём. Этот Новый год мне нравился уже намного больше, чем предыдущие. Я вытянул руку из-за спины и вручил Ему розу. Одну, но самую красивую, какую только нашёл. И я снова словил мои любимые искорки в Его глазах. В награду мне были крепкие объятия и ещё один поцелуй в щёку. — Ого, вот это да, ты в рубашке! Нонсенс! Таких чудес я ещё не видывал, — посмотрев на моё перекошенное лицо (слишком неуютно я себя чувствовал в такой одежде, будучи привыкшим к толстовкам), Он добавил с нежностью в голосе: — Тебе очень к лицу. Красиво. И я растёкся лужицей как девчонка. Сам Он был в простеньком чёрном лонгсливе, который я видел впервые. Его бледная кожа выделялась на контрасте, приобретая аристократичный оттенок, а глаза светились ещё ярче. Он был хорош и без всякой вычурности. Квартира даже была украшена: на стенах висело несколько гирлянд с маленькими разноцветными лампочками, где-то виднелась мишура, и даже невысокая ёлка стояла в углу, но ещё не наряженная. И все эти праздничные штучки меня удивительным образом не раздражали. Снова уют и спокойствие. Долгожданные. — Ребята, идите наряжать ёлочку, а потом бегом мне помогать, — послышался из кухни голос Татьяны Викторовны. Давно я подобным не занимался. В глубоком детстве мы это делали втроём с родителями. В голове застыла картинка, как отец меня подсаживает — и непременно я надеваю звезду на макушку. — Антон? Эй? Всё хорошо? — перед моим лицом вдруг возникли пальцы в щелчке. — Да, прости, опять воспоминания накатили… — я тяжело вздохнул, и меня понесло: — Блин, иногда такое ощущение, что моё детство — и вовсе не моё, будто кто-то заменил мои воспоминания чужими. Всё так внезапно случилось, что я даже не могу поверить. Было ж так хорошо, нас даже можно было назвать дружной семьёй, а потом раз — и сплошные крики, скандалы, а про меня так вообще будто забыли. Будто я домашнее животное, хотя их хотя бы кормят и гладят, — я остановил поток мыслей, которые разрывали голову с утра. — Ладно, — вовремя сообразив, что провалился в свои воспоминания слишком глубоко, а ведь сегодня праздник, не стоит портить никому настроение, — было и было, ничего не изменить, — я натянуто улыбнулся и повесил очередную игрушку на колючую ветку дерева. — Всё наладится, слышишь? — Он легонько коснулся пальцами моей щеки, а я невольно начал ластиться, выпрашивая ещё прикосновений. — Всё будет хорошо, — шептал Он, а потом тихонько засмеялся, — ты такой котик. — А ты лис. — Почему? Я лишь неловко пожал плечами, вспоминая Его хитрющий взгляд и лисью улыбку. Загадочный. А настроение с каждой секундой всё повышалось: каждый Его взгляд, каждое прикосновение, словно заряжали каким-то магическим восторгом и спокойствием. И наряжать с Ним ёлку было уютно и даже немного интимно, сокровенно, что ли. Пока мы втроём дружно нарезали салаты (если быть точным, они вдвоём, а я всё порывался отрезать себе пальцы), а Он шутливо бил меня по рукам, когда я пытался что-то утащить в рот раньше времени, я только и мог думать о том, что именно этого мне не хватало — настоящего семейного торжества. Вот как действительно правильно. Время близилось к полуночи, а от родителей ни весточки. Это, конечно, было ожидаемо, но внутри всё равно теплилась такая глупая надежда, что, может, хоть в этот раз… Я понял, что залип в одну точку, сидя за скромно, но с любовью накрытым столом, центр которого почётно заняла моя роза, слушал краем уха какой-то концерт, который шёл по старенькому телевизору, когда почувствовал, что Он накрыл мою ладонь своей, а потом сплёл наши пальцы в безмолвном жесте поддержки. Это заставило меня вполне искренне улыбнуться, отгоняя печаль как можно дальше. Пока Его мама ходила за шампанским на балкон, я порывисто приблизил наши руки к своим губам и легонько поцеловал Его пальцы, наслаждаясь нежной кожей, что вызвало у Него смущённый смешок. Хоть Татьяна Викторовна теперь знала о наших совсем недружеских отношениях, проявлять какие-то нежности при ней всё равно было неловко. Под бой курантов каждый как можно скорее написал желание на заранее заготовленных бумажках. Моё желание было связано исключительно с Ним. Я поджёг бумагу, кинул в наполненный шампанским бокал и выпил залпом. Впервые настолько сильно жаждал, чтобы желание сбылось. В такой атмосфере очень хотелось верить в чудо, улыбка сама растянула мои губы. Во время вручения подарков меня так вообще накрыл щенячий восторг. Для Татьяны Викторовны мы решили подготовить совместный подарок. Я скинул, сколько у меня было, но основные расходы Он взял на себя. Как оказалось, в свободное от учёбы и больниц время Он успел немножко подработать: написал несколько курсачей для перваков. Когда женщина распаковала коробку и достала фен, она почти расплакалась. Я был рад, что мы угадали, было очень приятно видеть её такой. Татьяна Викторовна продолжала благодарить, обнимая нас по очереди, и вручила нам два подарочных пакета. Мы одновременно достали новогодние свитеры разных цветов, очень похожие на творения Миссис Уизли, на груди которых красовалась буква «А». — Ну вот, мы теперь как Гарри и Рон, — счастливо проговорил я, поскорее натягивая на себя подарок. — Чур я Гарри! — Или Рон и Гермиона, — произнесла женщина. Я громко засмеялся, а Он бросил уничижающий взгляд на мать, но смешок всё равно в себе не удержал. Невозможно было привыкнуть к этим шуткам, никак не вяжущимся с её внешностью. В своём подарке я почему-то уверен не был, хоть и выбирал его с душой, и так глупо опустил глаза в пол, вручая маленькую коробочку. — Спасибо, — раздалось радостное — и Он накинулся на меня с пламенными объятиями. Я от неожиданности несколько замялся и неловко обнял в ответ, — наденешь? Я достал из коробочки браслет из красной нити с серебряной фигуркой лиса, расслабил и надел на тонкое запястье, и пока фиксировал свой подарок, уже успел от внезапно нахлынувшего смущения весь раскраснеться. — Просто помни, что я с тобой. Ты — единственный в целом свете, — вышло, наверное, сильно пафосно, но запомнившаяся фраза выскочила сама, когда я кинул взгляд на лиса. Да и это было правдой, и чем дольше я с Ним был, тем острее это чувствовал. А Он завороженно наблюдал за моими движениями, в глазах плескалась почти осязаемые нежность и счастье. Огоньки так и сверкали в Его озёрах с очень тёплой чистой голубой водой. Сердце внутри трепетало, от смеси эмоций за этот день мне хотелось даже расплакаться, будто бы от облегчения: не всё потеряно — вот оно счастье, совсем рядом. Голубоглазое и такое красивое, со множеством родинок по всему телу, с фарфоровой кожей и выпирающими ключицами. — Перестань на меня так смотреть, мне неловко, — я пришёл в себя от Его слов, Он смущенно хихикал, а кончики Его ушей заалели, — так-то мой подарок от твоего не сильно отличается, — и Он неуверенно протянул мне руку. Я открыл небольшую коробочку — в ней лежало металлическое кольцо, на внутренней стороне которого были выгравированы две каллиграфические буквы «А». — А ты помни, что я с тобой, — и тепло улыбнулся, смотря прямо в глаза. — Спасибо… — прошептал я поражённо: давно мне не дарил никто ничего с таким вниманием. Кольцо я тут же надел на палец. Оно очень выделялось на фоне остальных: оно было особенным. Неожиданным для меня продолжением праздника были игры. Каждый прилепил себе на лоб стикер с загаданной знаменитостью, и мы по кругу принялись задавать вопросы. Я и не ожидал, что это может быть настолько весело, казалось, что я в итоге задохнусь от смеха. Все были непривычно счастливые и такие красивые, что я не удержался от селфи. Камера у меня, конечно, была далеко не лучшая, но плохое качество совершенно не испортило наших солнечных улыбок. Получилось искренне, без показухи. Около часа мы ещё играли в простенькие игры на троих, а потом Татьяна Викторовна, сославшись на усталость, ушла спать, а на нас возложила важную миссию — прибрать. Я мыл посуду, напевая под нос новогоднюю песню, когда почувствовал, как Он меня обвил руками в районе талии и крепко прижался грудью. — Спасибо, — тихое, в самое ушко, опаляя горячим дыханием так, что у меня мурашки побежали, — давно у нас не было так. Мама в основном замученная ходит, не знаю чем больше — двумя работами или моей чёртовой болезнью. От этого защемило сердце, вот только был смех в этом доме, но снова наступает на пятки проклятая реальность. — Давай продлим праздник ещё немного, давай не будем думать ни о чём, — я повернулся и уткнулся носом в Его шевелюру, вдыхая Его аромат. И так хорошо… Он — мой причал среди бушующего моря, Он — долгожданный родник чистейшей воды среди бесконечной пустыни. Вот так правильно. Всё отходило на задний план рядом с Ним. А я усмехнулся своему вдруг проснувшемуся поэтичному настроению. — Ты чего? — Он смотрел на меня с удивительной теплотой и преданностью, чуть подняв уголки губ. — Ничего, в сентиментального дурачка превращаюсь рядом с тобой, — хотелось сказать Ему что-то большее, личное, но это «что-то» всё так же оставалось неозвученным. Я только щёлкнул Его по носу мокрыми пальцами, на что Он забавно поморщился, стирая рукавом влагу. — Действительно дурачок, — и обнял меня с удвоенной силой, проведя кончиком носа по шее, заставляя меня замереть, чтобы насладиться трепетным касанием. После уборки мы завалились на Его диван, но сна не было ни в одном глазу — мы просто молчали. Я зачарованно наблюдал за Ним. Когда я невесомо гладил пальцами Его руки, шею, живот — Он покрывался мурашками и улыбался. И слова были лишними. Молчание было во много раз ценнее. В этот день я полюбил Новый год.

***

На смену жестокой холодной зиме постепенно приходила переменчивая весна. Я её любил всегда: она будто вдыхает в потерянные в безысходности тела такую нужную надежду. Когда на небе, которое наконец начало сменять свои краски с серых и безжизненных на чистый голубой, появлялись редкие, пока холодные, но уже весенние лучи солнца, я невольно улыбался и позволял себе мечтать. Вдыхая весенний влажный воздух на окраине города в парке, я начал разговор, о котором думал последние месяцы, и сразу выпалил суть, не размазывая кашу по тарелке. — Арс, я бы хотел отсюда свалить как можно дальше. В Питер, к примеру. Он замер и непонимающе взглянул на меня. Последнее время Его лицо было бледнее, чем обычно, и появились яркие синяки под глазами, которые раньше почти не были заметны. Он уверял меня, что с Ним всё хорошо, но я не верил. Единственные Его слова, в которые я не верил. — Нет-нет, ты меня не понял, глупость сморозил, — волнение не давало нормально говорить, — естественно, только с тобой. Может быть, не сразу после школы, а позже, когда тебе сделают операцию. Но я смотрел: в Питере тоже есть медицинский центр, где делают пересадку. Но я не заставляю тебя. Вам и так пришлось многое отдать, чтобы переехать сюда, — я нервно крутил кольца на своих пальцах и кусал щёку изнутри. Он только как-то устало, но тепло улыбнулся и взял меня за руку, останавливая мой тик. — Я бы тоже этого хотел, — я с надеждой уставился на Него, — но пока даже не знаю, что сказать. Это очень серьёзно. Надо подумать. Но идея мне нравится, — мы продолжили идти, огибая пруд с забавными уточками. — Ты же понимаешь, что для этого тебе надо бы сдать нормально ЕГЭ? — Ага, — я недовольно скривился, хотя понимал, что поступить в институт — один из лучших стартов для жизни в другом городе. — Но я тупой. — Только не прибедняйся, чтобы я начал тебя нахваливать, — усмехнулся Он. — Ты и сам знаешь, что не тупой. У нас, конечно, времени не так много до экзаменов, но я могу помочь тебе. Даже не так. Я хочу помочь тебе. Я смазано клюнул Его в щетинистую щёку и благодарно заглянул в глаза. И уже с этого дня начались наши занятия, прям как тогда, во время подготовки проекта. Только теперь лекции, которые порой всё равно бывали нудными, несмотря на то, что их читал Он, я мог со спокойной душой разбавлять поцелуями и обнимашками. Особый упор мы сделали на русский и литературу. Иногда мы друг другу читали вслух, это мне даже нравилось. А вот решение примеров ЕГЭ выводило из себя, но я упорно продолжал выполнять задания, понимая, что от этого зависит моя наша мечта. — Аааааарсссс, я больше не могу, это пиздец, — слезливо умолял Его остановиться, решая неизвестно какой по счёту вариант ЕГЭ. — У нас мало времени, нужно успеть прорешать как можно больше заданий. Ты сам виноват. Не фиг было десять с половиной лет пинать хуи. Даже не обратив внимание на совершенно несвойственные для Него фразы, я состроил самое жалобное лицо, на какое только был способен. — Ну давай ещё один вариант и… — Он не договорил, языком прошёлся по моей нижней губе и медленно провёл рукой по внутренней стороне бедра. Я шумно выдохнул, а Он в эту же секунду отстранился, будто ничего не было. Но хитрая улыбка выдавала весь Его коварный замысел. — Эта лучшая мотивация из всех, — улыбнулся я и принялся со всем усердием решать ещё один несчастный вариант.

***

Несмотря на своё стремление выбраться из дерьмовой жизни, периодически я всё равно сваливал из школы с некоторых уроков, особенно, если не было русского или литературы. В один из дней после ночи задротства идти на последнюю физ-ру я был совсем не в состоянии, поэтому, игнорируя здравый смысл, пошёл досыпать домой необходимые часы. Из сладкого сна меня вытянул звонок в дверь. Матеря всех подряд, я всё-таки поплёлся открывать, надеясь, что этот кто-то, кто долбится в дверь, свалит нахер в закат. Совершенно неожиданно было увидеть на пороге Его, да ещё в таком состоянии: всё лицо было «разукрашено», а кровь из носа не хотела останавливаться. — Кто? — даже не поздоровавшись, я сразу задал волнующий вопрос, пропуская Его в квартиру. Во мне начала подниматься и бурлить волна злости и ненависти. — Сам знаешь, — бесцветным голосом проговорил Он, заходя в мою комнату. Радовало только то, что шёл Он вполне бодро и не хромал. — Вот мразь, блять, убью нахуй, — кулаки непроизвольно сжались, а от того, как стиснулись зубы, казалось, взорвётся голова. — Да нормально всё, не переживай, — Он осторожно опустил руку мне на плечо, мягко погладил, пытаясь успокоить, и преданно заглянул в глаза. Я Его не слушал, только посадил на кровать и пошёл искать хоть что-то для обработки ран. — Я домой побоялся идти, мама не выдержит. — Суки! Ненавижу! — я и не заметил, как перешёл на крик. Ну какого чёрта всё это с ним происходит? За что? — Не стоят они того. Скоро всё закончится, — меня удивляло Его спокойствие. — Скоро всё будет по-другому, — родная улыбка на Его лице вселяла надежду. Мне оставалось только тяжело вздыхать, успокаивая себя, чтобы не разворотить всю квартиру к чертям от злости. — Подними голову, — я навис над ним, обмакнул вату в перекись и осторожно вставил её Ему в нос. Старался действовать так аккуратно, как мог. Было больно смотреть на Него, на это нежное личико так жестоко подпорченное. — За что? — В этот раз я не понял даже. Я просто шёл домой. А у Музалёва весь день было особо паршивое настроение. Судя по всему, я не единственный, кому сегодня досталось, — Он зашипел, когда ватка с перекисью коснулась открытой ранки на щеке. Я подул, чтобы хоть немного унять боль, вызвав у Него лёгкую улыбку. — Лисёнок мой, — я оставил на виске мимолётный поцелуй и вернулся снова к обработке ссадин. А Он так и продолжил меня гипнотизировать с улыбкой. Бережно обработав каждый участок повреждённой кожи, я наклеил парочку пластырей, присел рядом с Ним и зарылся рукой в Его пряди. — Но! Кстати, попрошу заметить, я его в этот раз тоже хорошенько приложил. Он был без дружков, наверняка своей недовольной рожей распугал всех. Возможно, я даже сломал ему нос, — и в этот момент Он был слишком похож на дворового кота, потрёпанного, но гордого и довольного собой. — Да ладно? — Он в ответ мне подмигнул и тут же скривился от боли. — А ты не так-то прост! Но, на самом деле, это я должен был сделать, причём давно, — от себя в очередной раз стало паршиво. — Всё в итоге хорошо, я и сам справился, — и заулыбался ещё шире, ласково погладив меня по коленке. А у меня внутри эта улыбка что-то раскурочивала. — Куда тебе ещё прилетело? Он молча поднял кофту — на боку красовался здоровенный синяк, который с каждой секундой становился ярче. Я не сдержал странного звериного рыка, в чувствах вскочил на ноги и больно пнул кровать. — Да не переживай, несильно вроде, почти не болит, — для убедительности Он сделал пару наклонов, стараясь не кривиться, но вышло не очень. Но, похоже, действительно, ничего не было сломано. Повезло. — Хватит, прекрати геройствовать. Это всё или обманываешь? — Он отрицательно махнул головой. — Точно? — в ответ кивок и самый честный взгляд. — Есть будешь? — опять кивок, только робкий. И я не сдержал улыбки: умилительный.

***

— А ты не охуел ли? — это первые слова, которыми я встретил Музалёва, соизволившего припереться в школу к середине дня. — Ты чё? — он уставился на меня непонимающим взглядом. Мой тон его явно обескуражил. — Сила есть — ума не надо? Сколько ещё ты будешь пиздить всех без разбора? Я не знаю, ходи в зал и там свой гнев спускай. — Напор сбавь! — Никита угрожающе надвинулся на меня, презрительно скривившись. — Так ты пришёл своего дружочка защищать? Тебе не противно с ним шароёбиться? Тут моё сердце пропустило удар. — Чего? — было ощущение, что у меня в ушах вата, а дышать стало тяжелее. — Да Шахан сказал, что видел тебя недавно с этим уёбком Поповым. Гуляли как голубки. Фу, блять, — Музалёв показательно сплюнул рядом со мной совсем не фигурально. — Чего? Охренел? Какие нахуй голубки? — мой голос начал сбиваться, я изо всех сил старался держать себя в руках. — Шахану бухать меньше надо. — Может вы это? Пидорки, а? — и всё это он продемонстрировал на руках вульгарным жестом. — Ты давно подозрительный весь какой-то. — Некит, ты реально веришь этому алкашу? Ему бы проспаться надо, видел я его сегодня, вообще ж невменозе. — А ты тогда чё прибежал сюда? Во мне кипел гнев. Я так хотел высказать всё, как есть. Но произнёс совсем другое, идиот: — Ты рил думаешь, что мне делать нехуй? Я не из-за этого… пидораса. Я вроде головой ещё не тронулся. Нахер мне оно надо. Я так, в общем. Надоело мне это всё. Сказал — и в эту же секунду на меня накатила волна осознания. Я оглянулся и заметил, что Он стоял в паре метров от нас и всё слышал, и при этом не проронил ни слова, но я уже немного научился Его читать. Озёра напротив начали замерзать, возвращая во взгляд те, уже забытые мною ледники, что однажды всё-таки оттаяли. Неверие, разочарование, осуждение — куча сложночитаемых эмоций, от которых по спине пошёл холодок, а в голову закрался ужас от понимания того, что я нахрен сделал. Он развернулся и пошёл в другую сторону от класса. Плюнув на всё и всех, я подлетел к Нему, чувствуя, как меня прожигают недоуменный взгляды одноклассников. «Похер, всё, надо заканчивать». Он продолжал идти, не останавливаясь. — Арс, прости, я урод, я знаю, не повторится этого. Никогда больше. Пошли они все на большой и толстый. — Мне хватило того, что я услышал. Не подходи, а то ещё увидят рядом со мной. Нахер тебе оно надо, — лицо Его было безэмоциональным и серым. Я схватил Его за запястье, но Он тут же с силой его выдернул и скрылся в гардеробе, молча оделся и вышел из школы — мне так и не удалось Его остановить. Со звонком я вернулся в класс, а на меня так и пялились со всех сторон. Потому, как только урок кончился, я сразу же свалил, не желая отвечать ни на какие вопросы. Всю дорогу до дома я раз за разом прокручивал эту ситуацию, перед глазами постоянно мелькало Его холодное лицо. И каждый раз надежда на прощение таяла всё сильнее. Опять то же самое: я был неисправим. Ужасные слова, отвратительные. Я совершенно не хотел их произносить, но… произнёс. Сам. Он дал мне столько времени, и вот, это был мой шанс всё исправить, почти уже всё сказал, но струсил в последний момент. Я понимал, что не достоин Его. В руках в очередной круг самобичевания оказался телефон. Шансов, что Он ответит, почти не было, но на удивление раздался родной голос, в котором чувствовались металлические нотки: — Слушаю. — Прости, — как заезженная пластинка, одно и то же. В ответ долгая пауза, и я лишь терпеливо ждал и надеялся. — Антон, — сказано с тяжёлым вздохом, будто лезвием по сердцу, — Я психанул, конечно, но слышать это было неприятно и больно. Мне не нужно было, чтобы ты объявил о наших отношениях, но можно было и не говорить тех слов. Я пытался смириться, скрывал своё отношение ко всему, как мог. Иногда я вообще не понимаю, зачем ты со мной. Это какая-то извращенная жалость? — Это не жалость, я не хотел ничего этого говорить, ты же понимаешь, я… — три заветных слова застряли в горле, — последний шанс, Арс, — не те слова, Шастун, не те. — Если честно, то я устал. — Поверь мне. — Я только и делаю, что верю, — от Его спокойного голоса становилось только хуже. — Мне с тобой очень хорошо, но иногда мне кажется, что все эти отношения противоестественные, и я совсем не о том, что мы оба парни. — Арс… — все внутренности скрутило, по телу забегали неприятные мурашки, и вообще, всё казалось страшным сном, — я в понедельник им всё скажу. — А нужно ли? Не в этом же дело. Просто, вероятно, нам не по пути. Я не хочу тебя заставлять идти против своих желаний. В общем, я пока в принципе ничего не хочу, только побыть один. Давай поговорим потом. Я пойду. — Хорошо, как скажешь, — с большим усилием получилось сказать именно эти слова. — Пока. Режущая тишина, оставшаяся после поспешно сброшенного Им звонка, будто вспарывала грудную клетку. Не могло это так кончится. Не могло. Без Него было невыносимо. Я Его понимал, Он и так долго мирился с моим отвратительным поведением. Да и вообще, что Он во мне нашёл? Я остановился на перепутье. Либо всё остается, как есть, и я возвращаюсь к жизни до Него или иду против общества. Выбор очевиден. Ночь выдалась беспокойная: так и подкидывала жутковатые образы. То я попадаю в клетку ко львам, где меня вмиг раздирают на мелкие кусочки, оставляя перед глазами только белый свет и пустоту, то Он падает с обрыва, я держу Его за руку, но сил вытащить не хватает, и Он срывается, поглощённый бездной, что оказалось намного страшнее первого сна. Лучше пусть меня сожрут с потрохами — подавятся, но Его я никому не отдам. Нам по пути.

***

Утро встретило меня неприятной новостью от матери, причём слишком рано, на часах ещё не было семи. — Антон, мы забыли тебя предупредить, мы сегодня едем к тёте Марине на свадьбу её сына. Ты должен их помнить. — Удачи вам, — бросил я, перевернувшись на другой бок. Мне было совершенно безразлично. Пусть делают, что хотят. Удивительно, что вообще меня предупредили. — Ты не понял, мы все вместе едем, поэтому собирайся, скоро поезд. И возьми что-то поприличнее, а не свои эти вещи бомжатские, а то стыдно перед родственниками. Охуенно. Только этого не хватало. Так своевременно предупредили, спасибо, блять. Мои возмущения были ожидаемо проигнорированы. — Представь, мы приедем без тебя, что о нас подумают родственники? — То есть вас только это волнует? Ничё, что уже и нас-то никаких нет давно? — Тебя спросить забыла. Собирайся. — Спасибо за то, что моё мнение что-то значит в этом доме. — Собирайся молча. Не беси. И не дай бог ты у тёти Марины попробуешь эту тему завести. Время в поезде шло крайне медленно, практически ползло. Периодические препирания родителей порой перебивали даже музыку в наушниках. Пытка какая-то. Я смотрел на всё это и чувствовал, насколько мы все стали чужими. А ведь когда-то было по-другому. Редкие воспоминания всплывали в голове — седьмой день рождения в кругу друзей, поездка на море, парк аттракционов — но они уже почти ничего не вызывали, только лёгкую горечь. Я почти смирился. Как же не хотелось ехать на какую-то дурацкую свадьбу каких-то родственников, которых я сто лет не видел. Родители там решили изображать идеальных супругов (это ебучее желание выпендриться перед окружающими, показать, как всё заебато у них). Детский сад. Постепенно мысли занял Он. Решение поменять всё по приезде только крепло, и стало даже дышать легче. Свадьба была в лучших традициях села: дурацкие конкурсы, припизднутый тамада, быстро надравшиеся гости, заёбанные молодожены. Сначала меня всё довольно сильно раздражало, я чувствовал себя неуютно среди этих чужих людей, несмотря на то, что они были моими родственниками. В голове постоянно кружились мысли только о Нём: как бы хотелось оказаться рядом с Ним, просто лечь в обнимку, и никакой толпы вокруг, только мы вдвоём. Я грузился, а мой дядя мне подливал, чтобы не был таким грустным. А я и не сопротивлялся: мозг навеселе думал более позитивно, алкоголь добавлял решимости и надежду на хороший исход. Даже улыбка появилась при взгляде на гостей. На удивление было всё вполне безобидно, даже без драк. Только отец, как обычно, сильно нажрался, и теперь у них с матерью не получалось изображать идеальную семью. Ну и плевать. На удачу вскоре я отыскал единомышленников: два двоюродных брата и скольки-то-юродная сестра оказались вполне себе неплохими людьми. Они смогли убедить поучаствовать в дебильных конкурсах, что, неожиданно, оказалось довольно весело. И вообще, ко мне закралась мысль, что родственники и не так плохи. Получилось даже немного расслабиться. Мы с ребятами пили, смеялись, танцевали. И было хорошо — получилось зарядиться настроением от окружающих. Будучи на подъеме, я накатал сообщение. Вы: Арсс я скчаю. Приедк после завтра уром, все будет подругому По клавишам я попадал с трудом. На моё удивление ответ пришел почти сразу.

Арс: Пьяный?

Вы: Немнлгл я на свадьбе у рдствееников. Я очень скучаю На последней фразе я постарался максимально сосредоточиться. Он молчал, а мне нужен был ответ. Вы: Арс прости я все решил в поднельник будет все иначе

Арс: Я тоже скучаю.

Этой фразы было достаточно, чтобы я расплылся в широченной улыбке. Из груди улетучились последние опасения. Он скучает, значит, Он верит, а это было главным. Ещё раз перечитав Его скромное послание, я вернулся к своей шумной компании. Время с каждой минутой неслось всё быстрее, а алкоголя в крови становилось всё больше. Картинки менялись стремительно, в мозгу почти ничего не отпечаталось. Момент — и часть толпы, самая молодая, уже в коттедже. Я просто плюхнулся на первую попавшуюся горизонтальную поверхность — и темнота накрыла. Проснулся уже, как потом понял, к обеду: разбудили громкая музыка, гогот и смех. Я выполз из комнаты и по интуиции поплёлся куда-то в люди, ориентируясь на звуки. — О, Тоха, наше солнышко, наконец, очнулось, — брат подлетел ко мне и дружественно похлопал по плечу, — ты как? — Ощущение, будто переехали катком, по голове пиздили стулом, а в рот коты насрали. — Ооо, значит, всё в порядке. Иди умойся, вон дверь, и давай к нам, пивас дам! — А где мои родители? — Они умотали к тётке моей. Кстати, сказали, что тут задержатся на несколько дней. — Заебись, — я просто охуел со своих родаков. Я, конечно, большой мальчик, но это… это уже за рамки. Опять стало так паршиво, голова трещала, усиленно подкидывая неприятные воспоминания, в полной мере возвращая меня в дрянную реальность. Я бездумно пялился на себя в зеркало, а перед глазами всё расплывалось. Было трудно собраться, будто вчера меня хорошо склеили, а сегодня я опять рассыпался на множество кусочков, только ещё более мелких. Какое-то время не было вообще осознания, где я вообще и что происходит. Только после ледяной воды, несколько раз выплеснувшейся мне в лицо, до меня дошло, что это всего лишь второй день свадьбы. Всё хорошо. Надо было отвлечься, а в толпе это сделать проще. Но сначала курить: курить хотелось пиздецки. — Ну вот, теперь хоть на человека похож, — брату, казалось, было не плевать на меня, и это было приятно, даже очень, — держи, — впихнул мне в руки открытую бутылку пива, — будет легче, отвечаю, — и ободряюще улыбнулся. Я с наслаждением вливал холодный напиток себе в горло, чувствуя, как понемногу отпускает. — Сигареты есть? — брат молча вложил мне пачку и указал на входную дверь. На свежем воздухе боль притуплялась, а горечь от сигарет будто забирала все переживания. Простояв на крыльце несколько минут и выкурив две сигареты, я почувствовал себя заново родившимися. Вернувшись в дом, я наконец смог разглядеть присутствующих. Это были парни и девушки лет до 25. Каких-то я и вчера видел, но знакомиться желания не было никакого, а какие-то были совершенно мне незнакомы. Атмосфера была приятная и расслабляющая: еда, алкоголь, музыка, танцы — негатив самым лучшим образом перекрывался. Незаметно для меня в моих руках возникла уже новая бутылка, потом ещё другая. И с каждой становилось всё легче. Было ощущение, что это не я, не моя жизнь, тут, в незнакомом месте, с новыми людьми, будто моя прошлая жизнь стоит на паузе, а эта новая, без проблем, движется, и очень не хотелось её заканчивать. Одно мгновение — в руках уже стакан с виски, а рядом воркует и хихикает какая-то подружка невесты, шепчет что-то мне на ухо, нарочно касаясь мочки. Силы покидали меня, разум мутнел, я растворился в этой какофонии звуков, запахе алкоголя и курева — со временем все забили, и стали курить прям на месте. За окном уже темнело, и на задворках сознания появилась мысль, что я что-то упустил. Я взглянул на телефон. 20.21. Сердце рухнуло вниз — я мигом протрезвел. Пиздец. Я опоздал на поезд.

***

Поезд, как назло, ходил раз в день, и ближайший был следующим вечером. Брат заботливо предложил дождаться у него и всё время успокаивал меня, совершенно не понимая моего дикого беспокойства. Я, когда понял, что просрал отправление поезда, сразу начал звонить Ему, а Он не брал трубку. Было понятно, что Он на меня злится и хочет поговорить лично, но мне хотелось предупредить, что я задержусь. Я отправил Ему СМС-ки, надеясь, что от Него будет хоть какая-то весточка. И Он бесил меня своим молчанием, грёбный упрямец! Отвлечься, слушая болтовню своей родни под ночь у них на кухне, не выходило. Спать мне предложили на раскладушке в комнате у брата. Он постоянно спрашивал у меня, всё ли хорошо, а я мог только бездумно кивать. Не хотелось посвящать в свои проблемы никого: это моё, личное. Я пялился всю ночь в потолок и не мог уснуть, потому что телефон продолжал молчать. Ни одного чёртового сообщения. В голове начали рисоваться всякие ужасы, а сердце уже от беспокойства начало разрываться на части. От этого молчания внутри почему-то всё холодело. Может, я параноик? Ну, сука, так, что ли, сложно ответить?! Только под утро мной овладел сон, в котором то и дело мелькало Его бледное безжизненное лицо. А пробуждение ждало меня с солёными дорожками на щеках. Весь день я продолжал звонить Ему — и в этот раз телефон уже был отключён. Внутри поднималась буря, плохое предчувствие обволакивало меня полностью. Меня пытались накормить, но кусок в горло не лез, я просто ждал когда уже сяду в сраный поезд. Весь день проходил в каком-то бреду, а внутренности все съёжились, вызывая тошноту. Я звонил Ему каждый полчаса — тишина. Только блядское «абонент не абонент». Это был словно страшный сон. Меня отвезли на поезд, а я отчаянно старался держаться за реальность, слушая болтовню и пытаясь осознанно отвечать. Но в поезде накрыло окончательно. Вокруг куча незнакомцев, а я один. И Он так и не отвечал. И ни одной СМС. Глаза слезились от бессонных ночей, их жгло, а голову целиком простреливало, но было так плевать. Я думал, откинусь, пока буду ждать прибытия поезда к моему городу. Чёртова ночь, которая сводила с ума неизвестностью и молчанием. Каждая секунда будто растягивалась на двадцать, давя на нервы. Я изгрыз себе все губы, ногти, руки были все в красных полосках: остановиться от расчёсывания кожи не получалось. Дышалось тяжело. А я звонил и звонил, всю ночь. Ничего. Грёбаное ничего. В этот раз я глаз не сомкнул ни на секунду. И ничего не могло меня отвлечь от самых страшных мыслей. Внутри разрасталась дыра от ужаса, которая стремилась поглотить меня целиком. Поезд прибыл в начале седьмого утра и первым делом я побежал к Нему. Было откровенно похуй на то, что в такое время без предупреждения заваливаться неэтично. Просто похуй. Ноги меня понесли сами. Впрыгнув в первый автобус, я всю дорогу себя мысленно сжирал. Двадцать минут казались вечностью. От остановки я бежал. Не знаю, откуда у меня были силы. Адреналин впрыснулся в кровь и заставил бежать так, как я никогда не бегал даже кроссы. Каждый шаг отдавался болью в голове, сердце заходилось, а дышать было всё тяжелее, но с каждой секундой мне становилось всё более жутко. Я не обращал внимание на то, что ноги уже плохо слушались и подкашивались. Подбегая к Его дому, я всё-таки немного сбавил темп, чтобы перевести дыхание. На подходе к подъезду я услышал знакомый жалобный скулёж. — Привет, Моцарт. Извини, у меня с собой ничего нет, — и потрепал его по грязной шерсти. В ответ он только сильнее заскулил. От собачьего несчастного взгляда я задрожал всем телом, а плохое предчувствие заняло всю грудную клетку. Я взбежал по лестнице, не дожидаясь тормозного лифта, и начал усердно звонить, но никто не спешил открывать. «Блять, блять, блять». В какой-то момент проскочила мысль, что я просто охуел, и всё. На часах ещё нет семи. Он, наверное, спит, а Татьяна Викторовна в ночную. На секунду меня отпустило. И я даже усмехнулся — чёртов паникёр. Что с тобой не так? Я стоял и проклинал себя, когда, наконец, дверь распахнулась: на пороге стояла заплаканная Татьяна Викторовна, на практически белом лице выделялись абсолютно красные глаза. Я её с трудом узнал, она будто лет на двадцать постарела. Руки тряслись, а из груди вырывались тихие всхлипы. «Нет. НЕТ! Этого не может быть! Это неправда!» Но мои предчувствия не обманули. Правда. Оглушающая, болезненная, страшная, душераздирающая. В которую я упорно не хотел верить. Не мог. Не могу…