Внутреннее горение

Понедельник — день тяжелый? Это вы еще воскресенья не видели. С утра Олег дрессировал детишек. Днем сопровождал Сережу на очередной благотворительный визит в родной детдом. Не успел закончиться визит, как в графике вылезло невнятное интервью для какого-то мелкого канала — где по женскому детородному органу пошло все, что только могло по нему пойти. Короче говоря, до дома они добрались вусмерть задолбанные и, поужинав, разбрелись по спальням. А через пять минут у Сережи что-то разбилось. Ну, разбилось, и разбилось — это же Сережа, гроза посуды и истребитель защитных стекол. Вот только Олег на звук различал, когда чашку просто роняли, а когда швыряли ей об стену. И сейчас был вариант номер два. На месте происшествия он оказался через три секунды. Огляделся, оценивая обстановку. Пол украшала россыпь осколков, стену — чайные потеки. Хорошо хоть обои моющиеся. Сам Сережа, потрясая телефоном и яростно бубня под нос, мерил шагами комнату на той скорости, которая уже больше походила на мельтешение. Сознательно или нет, но от осколков держался подальше. Ну хоть что-то Олег в него вдолбил! — Что случилось? — спросил Олег. — Несправедливость! — выплюнул Сережа и с размаху плюхнулся в кресло. Полы длинного халата распахнулись, обнажая колени — а заодно и шрам, к которому, как магнитом, притянуло Олегов взгляд. Вот как он умудрился столько времени этого не замечать? Или просто теперь знал, куда смотреть? Сережа, кажется, что-то заподозрил и сердито дернул ткань на место. Нахохлившись, уткнулся в телефон. — Помнишь Гречкина-младшего? — Да. За новостями о ДТП Олег следил постольку-поскольку — их в каждом крупном городе навалом. Но здесь было дело особое, для Сережи практически личное. Пьяный вдрызг мажорчик на своей Ламборджини насмерть сбил девочку, воспитанницу их с Сережей детдома. Огромное превышение скорости, пешеходный переход, попытка скрыться с места преступления, спирт вместо крови — казалось, тут и думать нечего, хоть ты сразу из машины за решетку на двенадцать лет волоки. Неужели выкрутился? — Отпустили! Понимаешь, Волк, его отпустили! Как?! — взвился Сережа и начал хватать воздух ртом. Папочка отмазал, как же еще, подумал Олег, но вслух ничего не сказал — вопрос был, ясное дело, риторический. — Тебе валерьянки накапать? Сережа не удостоил его ответом. На диво метко швырнул телефон на разворошенную кровать, сам упал туда же, перевернулся на спину и с размаху накрыл лицо подушкой. — Я должен что-то сделать… — приглушенно раздалось из-под подушки. — Я на них журналистов натравлю… В соцсетях такое раздую… Деньги их не спасут, у меня тоже деньги есть… Олег подошел, сел, погладил его по колену поверх халата — тому самому. Начинать разговор о переломе сейчас, когда Сережа и так был расстроен, казалось жестоким. Но Олег успокоил взыгравшую совесть тем, что Сереже не помешает переключиться на что-то если не хорошее, то хотя бы просто другое. — Серый, откуда у тебя шрам на ноге? — спросил он. Короткая тишина. Потом подушка отвалилась в сторону, являя миру скорбное лицо с покрасневшими глазами. Явных слез, впрочем, не было. — Я ее сломал. В подворотне, когда лунатил. Когда Игорь пострадал. Зачем-то выперся на улицу, полез в груду досок и провалился, очнулся — гипс. Нет, вру. Очнулся — темень, холодина, больно что пиздец, а гипс был уже позже. А ты чего спрашиваешь, если в курсе? Не все из Димы вытряс? — Ну надо же было сравнить версии, — озадаченно пояснил Олег. — Откуда ты знаешь, о чем мы разговаривали? Сережа перевел взгляд в потолок. — Кузнечик бдит, жучки не дремлют. Потом покосился на Олега и невесело хмыкнул: — Ого, как напрягся. Да шучу я, просто догадался. Для чего еще ты мог затащить его в гости? Не трахаться же. — Говорит человек, который приперся к нам напомнить, где резинки лежат, — съехидничал немного уязвленный Олег. Сережа ничего не ответил, но, судя по выражению лица, этот славный эпизод в его памяти не отложился. Олег поскреб затылок. Укорил: — Мог бы и рассказать. Зря рот открыл — взгляд Сережи стал откровенно нехорошим. — А ты мне все рассказываешь? — почти прошипел он, рывком садясь. — Давай, Волк, расскажи, откуда у тебя это. И это. И это. И вот это. Каждую злую короткую фразу он сопровождал тычком пальца, впрочем, всякий раз останавливаясь в сантиметре от кожи. Олег даже пожалел о своей привычке спать без одежды. Халат какой-нибудь у Сережи позаимствовать, что ли? Наверняка в этой черной дыре, которую он называет своим гардеробом, отыщется что-нибудь не очень… эпатажное. — Ладно, все, молчу, — не выдержал он. И тут же, вопреки собственным словам, поднял следующую животрепещущую тему: — И вот еще, насчет Грома. — Ну? — недобро прищурился Сережа. — С ним надо что-то делать. Он для тебя небезопасен. Сережа снова хлопнулся на спину. Вполголоса пожаловался потолку: — Нет, он меня сегодня точно прикончить решил… Что, Волк? Что нам с ним делать? Побить? Выбить судебный запрет на приближение? Или убить нахер? Олег замялся. Последнюю возможность он не то чтобы совсем не рассматривал, но предпочел бы ее избежать. Много риска, много возни. Да и мальчик Дима расстроится… Ему этот терминатор-инвалид был, по всей видимости, дорог. — Я бы мог, — заикнулся Олег, не уточняя, что именно. И получил такой яростный взгляд, что поспешно прикусил язык. Сережа, кто бы сомневался, сразу подумал о самом радикальном. — У тебя совсем резьба съехала? А я тебя потом буду от тюрьмы откупать, как папаша Гречкина? Боже, что я несу… — Сережа на секунду прикрыл глаза рукавом. — Волк, окстись! Игорь мне ничего не сделал! Да, он злится. Но он из-за меня любимую работу потерял! Я уже молчу про здоровье. — Серый, — осторожно позвал Олег. — Ты же понимаешь, что твоя вина существует только в его больной голове? — Ага… — с горечью согласился Сережа. — Нам ли с тобой не знать, каким реальным может казаться то, что только у нас в голове. Еще немного попялившись в потолок, он перевалился на бок, спиной к Олегу, сердито отпихнул телефон в угол постели и пробормотал: — Я притворюсь, что это была шутка. Очень неудачная шутка. Волк, будь другом, убери что там разбилось, а то я уже не встану. И спать иди. Прости, что я тут запсиховал, подорвал тебя… Голос стремительно делался сонным, спокойным. — Хороших снов. — Тебе того же, — вздохнул Олег и отправился выполнять. * Наверное, пожелав ему хороших снов, Сережа имел в виду не такие сны. Совсем не такие. Но это, кажется, был не сон, и Олег, осознав, тут же, по горячим следам, понял еще разом несколько вещей. В комнате тускло горит ночник, который он не включал. Это не сон. Да, снова. Это не сонный паралич: тело вполне себе двигалось. Ну, насколько это возможно, когда на нем, этом теле, сидят верхом. Это не глюк от таблеток: он их не пил. Это не Сережа. В последнее верилось тяжелее всего, так тяжело, что Олег на автомате задал все полагающиеся вопросы: «Серый, что случилось? Плохо? Приступ?» — даже осознавая, что несет чушь. Что ведет себя, как в хоррорах и кошмарных снах — пока прикидываешься, будто поебень, укравшая лицо родного человека, это он и есть, поебень тебя не тронет. Эта, правда, уже трогала. Вернее сказать, откровенно лапала. — Доброе утро, Вьетнам, — каркнула поебень. Она била по всем чувствам — непохожестью, неправильностью. Вонь — слабенькая, но отчетливая: выжженная земля и бензин. «Люблю запах напалма поутру». Глаза — желтые от притаившегося у зрачков огня. Голос — скрежет, фантомно режущий собственные связки. Рука на голой коже бедра в опасной близости от самого дорогого — совсем не то, что Сережина лягушачья лапа, градусов пятьдесят, не меньше. И плевать, что у человеческого тела такой температуры не бывает. Это был не Сережа. Но Олег все равно попробовал еще раз: — Серый? Серег? Поебень щелкнула зубами и пропела: — Сережа покинул здание. Здравствуй, Олежек. Вдох-выдох. Успокоиться. Вдох-выдох. Да, это, похоже, песец, жирный злобный песец — но разве в первый раз? Они с Сережей — и в детстве, и позже — прошли многое: припадки, галлюцинации, лунатизм, кошмары, букет побочек от колес. И вот это, это просто очередная белая полярная лисичка. Ничего такого, чего не исправят волшебные таблеточки, хороший психиатр и пару недель в больничке… (Господи, кого он обманывает?) Главное не паниковать. Дышать. Сохранять спокойствие. — Я тебя знаю? — спросил Олег, стараясь отвлечься от раскаленных пальцев, выводящих круги на нежной внутренней стороне бедра. Поебень посмотрела, как на идиота, но снизошла. — Конечно. На картинках видел. Не понял. Олег попытался зайти с другой стороны. — Как мне тебя называть? Поебень глумливо причмокнула. — Можно просто «мой господин». Олег старательно держал морду кирпичом. Выжидал. Поебень, ощерившись, поерзала у него на коленях и больно ущипнула за ляжку. — Ты какой-то скучный, — пожаловалась. — Я Птица. Помнишь меня? Олег не помнил — первые две секунды. А потом накатило волной: вопящий, путающийся в тонком застиранном одеяле Сережа; сточенный до крохотного огрызка красный карандаш; очередной выговор за испорченный рисунком тетрадный разворот. Чудовище, огненное, клювастое, тянущее полыхающие крылья к мелкой человеческой — детской — фигурке. — Вспомнил, — довольно клекотнула поебень… Птица. Шизофрения, напряженно размышлял Олег. Или даже раздвоение личности. Но как же запах, температура, глаза эти стремные? Может, с ума все-таки вместе сходят? А то ведь это уже одержимость какая-то получается. Демоны наступают, зовите экзорциста, блядь. — Но «мой господин» понравилось бы мне больше, — заметил тем временем Птица. — Как считаешь, сладкий? Ты ведь сладкий? Рука с бедра исчезла, но легче не стало. Горячие ладони легли на плечи, придавливая к постели — Птица склонился к Олегу и начал его натурально вылизывать. От ключиц и вниз. Ощущения были волшебные — будто тряпку в кипяток окунули и по коже возят. Ну хватит. Олег дернулся вырваться, и в ту же секунду хватка с левого плеча переметнулась на горло. Пальцы сомкнулись — не то чтобы сильно, но ощутимо. Предупреждающе. — Серый. — Олег не хотел его бить. Пусть даже не Сережу, а монстра в его маске. Все еще надеялся достучаться, дозваться. — Не дури. Птица, выпрямившись, закатил желтые глаза. — Да не Сережа я, чурбан ты дубовый. Разве не видишь? Я как минимум… горячее. Правое плечо оказалось на свободе, но горло сдавило сильнее, а перед лицом Олега появился палец. Средний. И на его конце плясал огонек — маленький, безобидный, синеватый. Словно на зажигалке. Вот только никакой зажигалки — не было. Блядь, подумал Олег. Блядь, блядь, блядь… — Так что не дергайся, — сказал явно довольный реакцией Птица, небрежно сдув огонек. — А то скажут потом: ах, как жаль, молодой был, красивый, и зачем в постели курил? — Я бросил, — машинально возразил Олег. Птица снова прижал его за плечи. — Ну и что. Вчера бросил, сегодня начал — жизнь-то нынче тяжелая. Стрессы, ПТСР, все дела. Лежи тихо, получай удовольствие. Когда язык мазнул пониже пупка, Олег все-таки не выдержал: сгреб за волосы, благо что те оказались в буквальном смысле под рукой, и дернул. Птица насмешливо ойкнул. — Полегче, сладкий, Сережа не обрадуется, если проснется без половины скальпа. А если Сережа проснется с хреном в глотке, то обрадуется еще меньше. Но вслух Олег этого сказать не успел — Птица перестал ходить вокруг да около и по-простецки ухватил его за член. Одно плечо ему пришлось освободить, но незанятая рука снова оказалась на горле, сдавив так, что Олег захрипел. И от удушья, и от ощущений, которые из просто волшебных превратились в прямо-таки неземные. — Совсем не встал, — огорченно подытожил Птица. — Тебе там в твоей пустыне ничего не отшибли? Тебя бы в яйца газовой горелкой ткнули, я бы на тебя посмотрел, подумал Олег. Но снова промолчал. Во-первых, с передавленным горлом говорить было трудно. Во-вторых, кое-что у него все-таки встало. Волосы, дыбом. Кажется, даже на заднице. В глазах между тем стало темнеть, и Олег уже почти решился сопротивляться — пусть даже рискуя преждевременно помереть «от курения», но вдруг тяжесть и жар испарились. Просто пропали, как не было. Не веря своему счастью, Олег первым делом шумно втянул воздух. Потом поморгал, прогоняя черноту из поля зрения. Потрогал горло и между ног. Неужели…? — Ты продолжай, продолжай, не стесняйся. Твою ж мать. Олег медленно повернул голову. Птица чернильным комком нахохлился в темном углу, только глаза блестели. — Кина не будет, — огрызнулся Олег. — Что тебе надо? — Я вообще-то пришел с предложением, — сказал Птица. Его деловитый тон плохо вязался с видом и позой подкроватного монстра. — Только отвлекся. Сам виноват, спишь голяком, с рабочего настроения сбиваешь. Олег, вернувшись с контракта, в кровать по привычке залезал чуть ли не в берцах. А когда начала изводить бессонница, вычитал где-то совет пойти от противного. Сперва стало только хуже — чувство уязвимости копошилось внутри, не давало сомкнуть глаз. Но через какое-то время ситуация выправилась. Конечно, не до конца и не факт, что именно от этого, но закрепилась новая привычка быстро. — Что за предложение? — сухо осведомился он, не позволяя Птице снова… хм… отвлечься. — Ты предлагал кокнуть Игорька, а Сережа отказался. Так вот, считай, что он передумал. Это заявление снова превратило Олеговы мозги в бурлящую мешанину вопросов. На поверхность навязчиво всплывал один — что именно из того, что знает и воспринимает Сережа, известно Птице. Впрочем, об этом можно было поразмышлять позднее. — Зачем? — спросил он. — Ну как же, — хихикнул Птица. — Он Сереже ножку сломал. — Сереже или тебе? Кулаки сжались сами собой. Олегу чуть ли не до слез не хотелось об этом думать, но по всему выходило, что безумная версия Грома все больше становилась похожа на правду. Плохую, очень плохую правду. — А у нас все общее, сладкий. Ножки, ручки, ротик. Красивый, между прочим, ротик, зря ты от него… — Отвлекаешься, — перебил Олег. — Лесом иди, я не буду никого убивать, пока Серега сам меня не попросит. В темном углу злобно зашипели. Потом мурлыкнули: — А какая разница? Мы с Сережей одно целое. — «Да не Сережа я, чурбан ты дубовый. Разве не видишь?», — продекламировал Олег. — Цитата. Ты уж определись, что ли. — Хорошая память. — В приторный голос капля за каплей просачивался яд. — Но ты не наглей, сладкий, а то одна память от тебя и останется. Сережа плакать будет. Как считаешь, долго он без тебя протянет? Олег не ответил. Чертов пернатый ублюдок резал по живому. Затем спросил — скорее чтобы сменить тему: — Бомжи-то тебе чем не угодили? Он еще глупо надеялся, что Птица удивится: «Бомжи? Какие бомжи?», но монстр с готовностью и очень презрительно фыркнул: — Паразиты на теле общества! Грязь под ногами! Таких выжигать надо. Без них мир станет чище. Олег поперхнулся воздухом. Совладав с пересохшим горлом, выдавил: — Ты что, комиксов перечитал? В суперзлодеи подался? Сверхценные идеи спать не дают? — Не в суперзлодеи, а в супергерои, — важно поправил Птица. Выдержал паузу и рассмеялся — как десятком вилок по стеклу чиркнули. — Купился! Сладкий, да срать я хотел на общество. Я убивать люблю, вот и вся сверхценная идея. А на бомжей всем до лампочки, никто жилы рвать с расследованием не будет. Подумаешь, бомжом меньше, бомжом больше. Чудесно. Ни причин, ни мотива, просто фанат своего дела. Олег молчал, думал, прикидывал варианты. Убийства — это, конечно, плохо. Но он и сам убивал — много, профессионально и не особо вдаваясь в причины, почему тому или иному человеку следовало умереть. Иногда, чего греха таить, даже с удовольствием. Если не от самого факта убийства, то от хорошо выполненного дела. Так что не ему судить. Надо посмотреть с другой стороны. Пускай вытряхнуть из Сережи монстра не выйдет. Но, может, удастся сторговаться? Не зря ведь говорят: не можешь предотвратить — возглавь. Если не получится возглавить, так хотя бы присматривать. Контролировать. Выпускать демона порезвиться два-три раза в год — с условием, чтобы в остальное время сидел тихо и клюва из своей норы не высовывал. А бомжи… что бомжи… Сережино благополучие важнее. — Но по большому счету ты прав, — сказал Птица, прерывая его мысли. — Бомжи — это мелко. Я тут недавно подумал, что пора переходить на тараканов пожирнее. Но есть загвоздочка. Чем жирнее таракан, тем больше пятно на подошве тапка, смекаешь? Мы с Сережей станем заметнее. А за нами таскается бывший опер, въедливый, как клещ. Нам это нужно? Нет, не нужно. Зря я его тогда в шашлык не превратил. Такой поворот Олега не устраивал от слова совсем. Вернее, его вся ситуация в целом вгоняла в ужас, однако новые планы монстра были уж совсем некстати. — Может, договоримся? — быстро предложил Олег. Слышать отчетливые умоляющие нотки в собственном голосе оказалось непривычно и противно. Но Олег все-таки изложил свои условия и замолк в ожидании. С полминуты Птица сидел тихо, только едва слышно квохтал под нос. Потом мелко, мерзко захихикал. — Соблазнительно, сладкий, соблазнительно. Станешь соучастником, будешь организовывать мне охоту, прикрывать Сережу, врать в лицо этому щенку, как его, Диме… Трястись, что в один прекрасный день Сережа очухается над горелым трупом и поймет, что это его рук дело и что лучший друг обо всем знал, но молчал… М-м-м… А ты знаешь толк в извращениях. Мне даже согласиться захотелось. Дурак. Олег бессильно зажмурился. Олух. Безмозглый идиот. Договориться он хотел, торговаться пытается… С таким же успехом можно сказать пожару: «Давай я тебя в лес отпущу и отвернусь, но ты вот это сухое дерево сожги, а вон те сто живых не трогай». Чушь собачья. Монстр не остановится, его аппетиты будут только расти. И никакие торги здесь не помогут. — Захотелось согласиться, — протяжно повторил Птица, — но нет. Так что? Берешь заказ, наемник? Олег открыл глаза. — Пошел нахуй. Птица, вопреки его ожиданиям, не рассердился. — Ну и сиди с поджатым хвостом, — выплюнул он даже как-то обиженно. — Ссыкло. Не волк, а собака трусливая. Сам справлюсь, не впервой. А вздумаешь помешать… — Сожжешь? — не выдержал Олег. — Много чести, — отрезал Птица. — Пристрелю, как псину. Чтобы на хозяина не тявкала. Черный силуэт начал расти, шириться, заполнять угол, а потом вдруг дернулся и обмяк, съехал по стене жалким комочком. Олега будто морок отпустил. Скатившись с кровати, он ударил по выключателю. Яростно моргая от резанувшего по глазам света, склонился над… Сережей? Дотронулся до бледной щеки — кожа под пальцами стремительно остывала. — Серый? Рыжеватые ресницы задрожали. Еще секунда — и Сережа открыл глаза. Обычные, голубые, затуманенные сном. Заворочался. Тяжело повел лохматой головой. — Я? Что… Где? От него слабо пахло шоколадом — снова, небось, сладости в постели трескал. Олег держал под подушкой пистолет, а Сережа под своей — с полдесятка сникерсов. Каждому, как водится, свое. Только пистолет со временем перекочевал в сейф, а вот сникерсы никуда не делись. Ну и фиг с ними. — Все хорошо. Ты дома. — Олег подхватил Сережу под мышки, помог встать на ноги, поддержал. — Ты в порядке. Просто опять лунатишь. Пойдем, я тебя в кровать отведу.