Держи меня за руку, а?

— Ка-а-арл, ты мне лицо забрызгал, — тяну я с некоторым укором и гляжу на него, одновременно вытирая испачканную щеку и лоб тыльной стороной ладони. — Детка, я случайно, — кажется, ему совсем не стыдно, потому что скалится он весьма довольно, наблюдая, как лениво ползёт по моей коже белёсая капля. — Подлец, я ради тебя стараюсь. Мы торчим в квартире уже восьмой день почти безвылазно и убиваем время как только можем. Например, за приготовлением блинчиков. Я их никогда в жизни не делал, а Карл тем более — этот бывший деревенский житель только и умеет, что гнать зубодробящую настойку и виртуозно открывать консервы по щелчку пальцев. Сегодня в семь утра Карл растормошил меня, нагло выдернув из сна, за что мне до чёртиков захотелось заехать ему по лицу. Я отбивался как мог — даже пару раз лягнул его ногой в живот, — тянул на себя тонкое одеяло, пытаясь укутаться обратно с головой и избавиться от назойливого Гейзенберга, но тот был непреклонен. — Блинчиков хочу, — он томно прорычал мне на ухо и всё-таки бессовестно сдёрнул одеяло. — Какие, мать твою, ебучие блины в такую рань? — я разлепил тяжёлые веки и вяло оттолкнул его лицо в надежде, что тот таки оставит меня в покое. Гейзенберг лишь хмыкнул, явно не собираясь отступать, обвил меня руками за талию и рывком прижал к себе. Губы хаотично зашарили по шее, без особой бережливости оставляя алеющие следы, а острые клыки щекочуще царапнули кожу. — Я искусаю тебя всего, моя ворчливая плесень, — с лёгкой угрозой прошептал он, — просыпайся уже, Уинтерс. Я лет сто не жрал блинов. Из уст Карла «лет сто» звучало почти буквально. Подниматься и приводить своё обленившееся донельзя тело в работающее состояние совершенно не хотелось, но я всё-таки выполз из комфортной постели, проклиная весь белый свет, Карла, что в предвкушении увязался за мной по пятам, и того «доброго» человека, который самым первым придумал жарить молочно-мучную жижу на сковороде. Шипел я недолго. Потому что прохладный душ — утро, но уже жарко, чёрт побрал бы это сраное лето, — привёл меня в кое-какие чувства, а настойчивый плач Розы дал понять, что шансы поваляться в кровати равны нулю. Пока я возился с малышкой, Карл по пятому кругу отжимался от пола — поначалу двумя руками, а после одной, по очереди закидывая правую и левую за спину. В первый же день за креслом в гостиной он обнаружил гантели, оставленные мне хозяйкой квартиры в приданное, и теперь таскал их чисто от скуки. Непрерывное сидение на пятой точке слегка не вязалось с его прежним образом жизни, и Гейзенбергу, привыкшему к физическому труду и тяжести молота на плече, было тесно и чертовски не хватало какой-либо активности. А ещё металла, но, увы, моя двушка не предполагала наличия такой «роскоши» как многотонная свалка со всяким железно-стальным барахлом, и Карлу пришлось довольствоваться чем есть: гантелями, ножами да ложками с вилками. Последние он гнул телекинезом из стороны в сторону и присобачивал к потолку чисто чтобы подразнить меня. Я искренне обещал ему надрать зад за детские выходки и испорченные столовые приборы, но зад, как обычно, драли мне, а Карл продолжал бесчинствовать и ржать над моим перекошенным от злости лицом. Я каждый день сваливал с малышкой прогуляться во двор, по пути забегая в супермаркет за провизией, Гейзенберг же вообще не выходил с квартиры, лишь настороженно наблюдал за нами из окна либо торчал на балконе, раскуривая очередную сигару. После того, как он заработал хорошечный подзатыльник за курево в квартире, Карл смиренно топал на свежий воздух, не преминув случая состроить несчастное лицо и слишком уж наигранно вздыхая. А нечего дымить при ребёнке. На балконе ему тоже было не особо комфортно. Антенны и линии с четкостью рассекали небо чёрными полосами, словно умелый хирург орудовал скальпелем по голубой плоти, а безликие коробки домов смыкались полукругом, от чего двор — по словам Карла — становился похож на серый бетонный гроб. Гейзенберг мастерски прятал свой страх под маской грубости, стандартных похабных шуток и напускного спокойствия, но я всё же сумел распознать едва заметный, но донельзя тревожный отблеск в светлых глазах. И молчал, упорно делая вид, что ничего заметил, потому что Карлу нахрен не сдались мои нелепые попытки утешения в стиле «всё будет хорошо» или «ты привыкнешь». Он бы припечатал меня об стену одной левой, произнеси я сейчас подобное, и был бы чертовски прав. Я рассказывал ему о мире за пределами квартирки и показал наибольшее достояние современности — интернет. Карл с любопытством следил за тем, как я забиваю в поисковик запросы, пока деловито не отнял у меня ноутбук и не принялся шерстить сайты в поисках бесполезной — по моему мнению, но очень интересной по мнению самого Гейзенберга — информации. С новомодной техникой он на удивление быстро подружился, хоть и смешно тыкал по клавишам одним пальцем, а мышка была явно маловата для его ладони; и я мог только догадываться, как быстро он обнаружит безграничные залежи порнухи в свободном доступе. К вечеру энтузиазм Карла постепенно угасал, сменяясь тоской; он мерил шагами квартиру, потом упрямо лип ко мне, притираясь, словно изголодавшийся по ласке домашний кот, либо совсем неловко пытался пообщаться с малышкой, которая так и норовила выдрать тому лишние пряди с макушки. Гейзенберг боязливо оглядывался на меня, словно опасаясь, что сделает что-то не так: сможет навредить ей или же обидит пока ещё несмышлёное существо. Порой он впадал просто в ступор, когда дитё начинало внезапно рыдать, буквально переходя на ультразвук. В такие моменты я просто выходил из комнаты, позволяя побыть им наедине и шутливо наставляя Розу не ронять лишний раз слёзы и оставить хоть пару прядей на лохматой черепушке её няньки. Карл теперь часть семьи, и он обязан научиться ладить с моей дочерью. Я оставлял их одних, тем самым давая понять, что я совсем не боюсь положиться на него, и насколько высок и искренен мой уровень доверия в тот момент. Жалость — я уже что-то говорил про неё, да? Я душил её на корню, втаптывая мерзкие ростки поглубже и не давая просочиться наружу. Обрывал с неизменной жёсткостью каждый взгляд и действие, что могло послужить катализатором и выпустить это отвратное чувство из стальной клетки моего сознания. Карлу не нужна жалость. Не нужна и моя мелкая помощь. Нужно поддержка и время. Пусть бьётся об углы хоть тысячи раз подряд, но он научится жить по-новому, и я помогу ему добыть необходимые навыки, но не стану давать поблажек. Ко многим вещам нужно дойти самому, и я подтолкну его в нужную сторону. Стрелка часов кусала себя за хвост отсчитывая сутки за сутками, и Гейзенберг, уставший от торчания в сети, отмерял шагами мили, снуясь по квартире без какой-либо цели. Карл уже исследовал всё жилище вдоль и поперёк, а в особенности взгляд его зацепился за скудную книжную полку — сам-то я туда не заглядывал, дешёвые романы о любви меня мало интересовали, — и отыскал там какое-то порнушное чтиво в мягкой палитурке и с пошлыми алыми розами на обложке. «Благородный соблазнитель» — гласила надпись, пошло поблёскивая золотыми буквами, и меня настигло смутное предчувствие и внезапная лёгкая тошнота, как только Карл перелистнул первую страницу. — …тоскуя по ночам о мужской ласке, — выразительно зачитал он мне вслух, — а ей её ох как не хватало, Изабелла ласкала свои… — Читай молча, а? — с раздражением осадил я его, тут же уткнувшись носом в ноутбук. Хорошо, что я уложил малышку спать. Карл на минуту прервался, а после лукаво сощурил глаза и назло мне продолжил, пытаясь имитировать своим прокуренным хриплым голосом женский тембр:  — Ах, мой принц! Вы так мужественны… я вся пылаю и мечтаю насадиться на ваш восхитительный стальной… — Карл. Слушать весь оставшийся вечер отрывки из эротической писанины меня совершенно не радовало, но Гейзенберг, явно воодушевлённый моей реакцией, решил выбесить меня ещё больше. — …его рука уже вовсю ласкала её, ныряя между ног и поглаживая текущую и горячую от всепоглощающего желания… — Ещё слово — и тебе не поздоровится. Да я с ним с ума сойду! — Ох, моя леди! Позвольте же мне погрузиться в вашу пылающую и истекающую любовным эликсиром… — Блять! Я тебя сейчас убью! — рыкнул я и бросился на Карла, не желая больше ни секунды слышать строки из его паршивой книженции. — Мать твою, сюда отдай, быстро!  — Попробуй, детка, — он вскинул руки над головой и перебросил книжку с ладони в ладонь, дразня меня с самой что ни на есть своей садистской ухмылкой. — Давай сюда её, Карл! — А ты попроси меня так же! — он облизнул зубы, хищно оскалился, а после пропел с хрипотцой: — Мой прекрасный господин, ах… — Сейчас мой кулак тебя попросит! — прошипел я и вновь бросился на Карла, перехватив и вывернув его левую руку так, чтобы тот не помешал моим планам отобрать и ужичтожить ненавистную книженцию. — Вот, плесень ебучая! — Карл дёрнулся в попытке высвободить кисть из захвата, а после болезненно пнул меня коленкой в бедро. Я навалился на него, по-детски отбиваясь ладошками и дёргая за лохматые пряди. Кресло, не выдержав обострившихся военных действий на его площади, с дикими грохотом перевернулось вместе с нами, разбудив спящую в соседней комнате малышку и ещё половину нашего домика с картонными стенами в придачу, чему доказательством был настойчивый стук по радиаторам и трубам. — Чёртова ты псина, отдай уже! — я всё-таки выдрал у него писанину с пальцев и резво выбрался из переплетения наших ног и рук. Книженция зашуршала пожелтевшими страницами и резко упорхнула в окно, естественно, не без моих стараний. Да простит меня хозяйка квартиры, но я искренне считаю, что её жилплощадь стала более пригодной для обитания и набрала дополнительные очки привлекательности в глазах квартиранта — то есть меня. — Я успокою ребёнка, а вы, мистер Гейзенберг, подумайте над своим поведением. — Берегите задницу, мистер Ита-а-ан Уи-инте-е-ерс, — произнёс загробным голосом Карл и скорчил умирающую гримасу, всё так же оставшись лежать в упавшем кресле ногами кверху. Можно считать, что в квартире на несколько дней настала эпоха безграмотного Средневековья, разве что запретные книги мы не жгли. Впрочем, ничто не помешало Карлу отыскать сраную писанину на каком-то сайте и добить её до конца — уже абсолютно молча и без комментариев. Сегодня ж Гейзенберг успел найти какой-то рецепт, потому мы и стоим с утра пораньше на кухне и как два дурачка мутим тесто на блины. Семейные, блять, радости. Заниматься кулинарией в одиночку я наотрез отказался: пускай виновник «торжества» отдувается на пару со мной. Карл, чуть прикусив губу, неловко просеивает через маленькое ситечко муку в миску, а после начинает болтать в ней венчиком с таким усердием, словно хочет запустить несчастное тесто в свободный полёт. Месиво брызжет во все стороны: пачкает мебель, мою чистую светло-голубую рубашку и самого Гейзенберга. — Да ёб..! — осекаюсь я, вспомнив, что рядом находится Роза и крепкое словцо уж точно не для её нежных детских ушек. — Карл, аккуратнее, ты заляпаешь всё, а мне кверху задницей ползать и оттирать. — Ты мог бы использовать свою задницу для других целей, Ита-а-ан Уи-интерс, — вот эта его привычка растягивать гласные в моём имени иногда подбешивает. — Ну, понимаешь… — Ми-и-лый, — с ехидностью произношу я, при этом чуть понижая голос: не нужно малышке слушать всякую похабщину, — у моей задницы скоро закончится срок годности, а гарантию, знаешь ли, на неё не выписали. — Не боись, детка, у тебя есть и другая часть тела, которой хоть иногда бы стоило помалкивать и заняться более полезным делом, — также тихо шепчет он мне на ухо, чуть касаясь шершавыми губами ушной раковины. — Засранец, — отворачиваюсь я, а после с громким шлепком впечатываю ему пятерню прямо по ягодице. Карл бегает по квартире в моих шмотках: его вещички я-то вообще думал нахрен выбросить, но он так крепко вцепился в своё потасканное тряпье, словно от того зависела вся его дальнейшая судьба. Карл чуть повыше меня, шире в плечах — да и везде, в общем, и на нём моя одежда сидит почти в обтяжку. Тонкие чёрные шорты до колен просто прелестнейшим образом облегают его пятую точку, соблазнительно подчёркивая округлые ягодицы. — Итан. Нет, ну просто грех не вдарить по такой заднице. — Сахарку в тесто прибавь, а? Карл послушно выполняет указание, вымешивая блинную жижу до нужной консистенции. Я же улыбаюсь сам себе: несмотря на препаршивейшее пробуждение, настроение непостижимым образом ползёт вверх, и мне даже начинает нравится процесс готовки. Телефон сбоку от меня тихо щёлкает, и я мельком просматриваю короткое сообщение «Буду через полчаса». Жди гостей, Итан. Впрочем, я почему-то абсолютно спокоен. Мне так легко: стоять босыми ногами на кухонном полу, ощущая под ступнями прохладную светлую плитку, и помешивать вилкой жидкое тесто, при каждом движении руки чуть соприкасаясь с Карлом плечами. Гейзенберг выливает первую порцию на сковороду, скребёт по ней лопаткой и подозрительно косится своими мерцающими серебристыми глазами на экран мобильника, пытаясь выцепить взглядом короткую строчку, прежде чем я заблокирую устройство. — Это Крис, — утоляю я его любопытство и перевожу тему: — Слушай, да у тебя талант! Такого уродского и дырявого блина я на своей памяти ещё не видал. — Задница твоя дырявая, плесень, — огрызается он, хотя заметно что и сам не особо доволен результатом. — Знаешь, я твоего дружка этим угощу, — выдаёт он через десяток секунд разглядывания «шедевра» и отставляет тарелку в сторону. — Давай лучше я, — отбираю у него столовые приборы, потому что бесполезность его в этом нехитром деле просто зашкаливает. — Сделай пока нам кофе, будь любезен. Вторая вещь в квартире, с которой Карл научился совладать на раз-два, не считая ноутбука — старенькая кофеварка, по виду пережившая Вторую мировую. Холодильник в этот список я включать не стану. Карл гремит мебелью и шуршит упаковкой с кофе, а после, оглянувшись на меня — ага, типа я не заметил, — достает из бокового шкафчика бутылку коньяка. — С утра пораньше, да? — Я только в кофе немного, — пытается оправдаться он, совсем уж жалобно прижимая к груди стеклотару. — Сюда давай, — тон у меня наверняка как у самой строгой мамки. — Ты хоть до вечера доживи. Бутылку я отбираю из чистой мстительности: я недоглядел сон, а Карл пусть посидит без алкоголя. Дело с блинчиками у меня идёт шустро: тонкое тесто пузырится и быстро подрумянивается на сковородке, заполняя кухню лёгким и донельзя домашним ароматом ванили и выпечки. Карл недовольно бродит вокруг, поглядывая то на меня, то на Розу, упорно тыкающую детской пластиковой вилкой банан, то вновь на меня. — Ты такой зануда, плесень, — он макает пальцы прямо в остатки теста и мажет мне по щеке. — Офигел? — ответ не заставляет себя долго ждать, и я, испачкав в мучную жижу целую ладонь, легко шлёпаю его по лицу, — Будем драться, Уинтерс? — Карл оказывается так близко, что выдыхает окончание фразы мне прямо в лицо. Кажется, у меня сейчас встал. — Будем, — коротко бросаю я, почему-то совсем не препятствуя тому, что Карл таки дотягивается до бутылки с алкоголем, стоящей позади меня на столе, и делает глоток прямо с горла. Он смотрит на меня с вызовом и своим неизменным голодным вожделением во взгляде. Наши губы смыкаются в таком же голодном поцелуе, а во рту появляется привкус терпкой алкогольной горечи, смешанной с нотками засахаренного и слегка подвяленного винограда. Я жадно отбираю это послевкусие, перенимаю вместе с вязкой слюной и слизываю с губ. Толкаюсь языком так же настойчиво, словно мы пытаемся выиграть схватку друг с другом. Карл отрывается, рывком прижимает меня к столешнице и начинает осыпать поцелуями. Звучными, терзающими и без капли сдержанности. Проходится губами по так покорно поставленной и оголённой шее, пачкая мою светлую кожу алеющими отметинами. Клыки оставляют мелкие ранки, что тут же зализывает влажный горячий язык. Я легко вздрагиваю, сильнее прижимаясь к его груди и словно невзначай задевая бедром по его промежности. «Невзначай?» Да, конечно, специально. Просто хочу подразнить: я ведь тоже люблю поиграть, глядя, как сдаёт позиции последний бастион его выдержки. Член Карла выпирает под шортами, и сквозь тонкую ткань я ощущаю насколько он твёрдый и обжигающе горячий. Его руки ощутимо сжимаются у меня на талии, а я совсем уж нагло ныряю ладонью под бельё и стискиваю в пальцах налившийся кровью ствол. Гейзенберг глухо рычит мне прямо в лицо и сипло выдыхает сквозь сжатые зубы. Рывком распахивает рубашку на моей груди, да так, что пуговицы отскакивают и разлетаются по всей кухне. И только со звуком их падения я вспоминаю, что мы-то тут не одни. Розмари. Чёрт. — Блять, давай не сейчас, — мученически стону я, прося его остановиться, хотя тело предательски говорит иное и требует дальнейшего продолжения. Карл лишь сильнее прижимает меня к столешнице, упираясь широкими ладонями по обе стороны от меня. Малышка Роза за его спиной с нескрываемым любопытством наблюдает за двумя великовозрастными идиотами, решившими устроить порнографическую сценку прямо при ней. Пиздец, и чему мы научим ребёнка? — Я ведь и не против, знаешь, — выдыхаю я, упираясь ладонями в его грудь, — только не при дочери, Карл. Ладно Гейзенберг, но моя безответственность в плане воспитания детей просто зашкаливает до предела. — Всё, отпусти, — помимо ребёнка меня уже начинает беспокоить лёгкий запах гари со стороны не выключенной плиты. Спасает положение звонок в дверь. — Обломщик, блять, — шёпотом тянет Карл — непонятно про кого именно, меня или нашего гостя — но всё-таки высвобождает из объятий. Я впускаю Криса внутрь квартиры, и лицо у него такое в этот момент, будто он достанет ствол из кобуры, поубивает сначала нас, а после застрелится сам, лишь бы не видеть эту «идиллию». Испачканный тестом Карл, который заблаговременно спрятался за обеденным столом — чтобы стояком не светить, и я в разодранной рубашке и со свежими засосами на шее. Плюс Роза, уже успевшая превратить несчастный банан в кашу и размазать его по детскому креслу. — Здравствуй… Итан. — Привет, — Крис, как обычно, в своём неизменно чёрном, хорошо хоть летом любимое пальто не напялил. — Проходи. У нас тут блинчики, будешь? Не сказать, что я особо рад его видеть лишний раз, но надо же на ком-то испытать результат нашей кулинарной деятельности. — Буду, — отвечает он, явно удивившись моему внезапному гостеприимству. Крис снимает обувь и проходит в кухню, присаживаясь прямо напротив Карла, что мог бы состроить и менее дурацкую рожу без идиотской блаженной ухмылки. Я же разливаю кофе по чашкам и сворачиваю блинчики ровными треугольниками. Что? У меня едва утихший движ в штанах и куча энергии, которую некуда выплеснуть. Ставлю на стол тарелки и наполовину полную банку с малиновым джемом, которую Карл сразу же тащит себе, густо намазывая приторно-сладкую ягоду по блинчику. — Передай джем Крису, будь любезен. Карл на секунду отрывается от увлекательного занятия и чуть удивлённо поднимает бровь с таким выражением, словно я его попросил раздеться и лечь посреди стола. Столовой ложкой он выворачивает остатки из банки себе на блинчик, со щепетильностью распределяя слой с два пальца толщиной. — Он закончился, увы. — Не нужно, — Крис отпивает из чашки горячий кофе, закусывает блинчиком, а после пододвигает поближе ко мне толстую серую папку. — Документы. Для вас с Розой и этого… твоего, — он кивком головы указывает на Карла, жадно поглощающего джем с блинчиком. — По два комплекта каждому: покинете страну и сразу же смените личности повторно. Там же бумаги на дом, новая биография и инструкции. В общем, разберёшься. У меня ощущение, что Крис родился уже хмурым, с этой глубокой складкой меж бровей и вечно сжатыми губами. Мне до жути хочется попросить его хотя бы слегка улыбнуться и, возможно, получить за это по зубам. Нет, настроение мне сегодня точно уже ничего не испортит. Даже вечно мрачный, как грозовая туча, Редфилд. Завтракаем мы не произнося ни слова, и в кухне так тихо, что слышно лишь гудение холодильника, стук вилок о керамическую поверхность тарелок да невнятный писк Розы. Крис быстро забрасывает последний кусочек блинчика в рот и в несколько глотков допивает уже остывший кофе. — Вылет через два дня, готовься, мои люди вас заберут, — он встаёт из-за стола и молча направляется к двери, бросив через плечо короткий взгляд на Розу. Я так же молчаливо следую за ним. — Вот, — он достаёт из кармана брюк и протягивает мне сложенную вдвое бумажку, перед тем как покинуть квартиру. — Адрес захоронения. И спасибо за угощение. Я только коротко киваю, без какой либо благодарности или признательности: ни к чему говорить «спасибо» за знание, что и так по праву принадлежит мне. И Розе. Возвращаюсь обратно и открываю папку: всё, как и сказал Крис. Наша жизнь в одной стопке бумажек, теперь донельзя понятная и расписанная по пунктам. Я вплетаю пальцы в растрёпанные волосы Карла и, чуть поглаживая ему затылок, с улыбкой смотрю на одну из вложенных фотографий. Небольшой домик в тридцати милях от Праги становится нашим новым и, надеюсь, совсем не временным жилищем.