Держи меня за руку, а?

Нет, я честно не понимаю его лирического настроения в последние несколько дней. Карл необычайно задумчив, молчалив и — а это уже донельзя странно, — совсем не пытается влезть ко мне в трусы. Я порой задумывался, не приболел ли он, хотя с его-то регенерацией подобное уж совсем маловероятно. Но вопросов не задавал, всё надеясь, что он соизволит сам мне рассказать о причинах своей хмурой морды. Но день сменялся ночью, время бежало и зачёркивало дни на календаре, и — как бы поэтично это не звучало, — мы всё также продолжали играть в молчанку, лишь перебрасываясь короткими фразами, такими же короткими бестолковыми диалогами и по вечерам, сидя на диване, залипали в телевизор. Сегодняшнее утро началось по той же схеме: Карл проснулся раньше меня, выскользнул из нагретой постели и в полном безмолвии утопал на кухню. Я пролежал ещё десяток минут в кровати, попытался провалиться обратно в сон, но с досадой плюнул на это бесполезное занятие и всё-таки выполз следом. Отсутствие уютного и тёплого тела под бочком знатно подпортило мне настроение, и я потопал в ванную, надеясь, что прохладная вода смоет раздражение и недовольство с моего лица. Подобное напрягало и продолжает напрягать. И мне уже кажется, что самый взрослый человек в этом доме — Роза. Она-то мирно посапывает, укутанная одеялком, а не морочит голову очередной проблемой, которую стоило бы давно обсудить, но великовозрастные дураки так и торчат на месте, не решаясь задать друг другу волнующие их вопросы. Я боковым зрением наблюдаю, как Карл неторопливо щёлкает кнопкой на чайнике, засыпает в свою огромную кружку несколько ложек растворимого кофе — такую гадость в нашем доме пьёт только он, — и как-то совсем горестно вздыхая, добавляет такое же количество сахара. Лёгкий ветерок проникает в комнату сквозь распахнутое окно, мягко колышет его непослушные волосы и скользит по футболке. И я завидую этому ветерку, потому что мне тоже хочется вот так же касаться Карла: уложить голову на плечо и нырнуть ладонью под одежду, едва ощутимо поглаживая пальцами талию. Но преградой тому стена его молчания и неприкрытого отчуждения, причину которых я так и не разузнал. — Свари и мне, пожалуйста, — вместо этого прошу я, — только рассыпного и со сливками. Гейзенберг бросает на меня короткий взгляд и демонстративно холодно отворачивается, делая вид, что вообще ничего не слышал и знать не знает, что за мужчина сидит за столом. — Карл? — повторно обращаюсь к нему я и в растерянности гляжу на его спину, подмечая, как в секунду напряглись мышцы под тонкой футболкой. Он меня… игнорирует? — Эй, что вообще произошло? — я поднимаюсь из-за стола, приближаюсь почти в упор и едва ощутимо касаюсь пальцами его предплечья. Карл вздрагивает, нервно одёргивает руку и, развернувшись на пятках, уходит прочь. Вот теперь я окончательно ничего не понимаю. Кроме того, как беспокойство подступает к горлу тугим горчащим комком, а сотни дурных мыслей подобно штормовой волне заполняют голову тревогой. Я бросаюсь вслед за Карлом и, догнав на лестнице у второго этажа, чуть грубее, чем стоило, хватаю за запястье. — Плесень! — Гейзенберг зло шипит на меня и бросает острый резкий взгляд. — Отвали, блять! — Ка-арл! — но я не слушаю, буквально силой затолкиваю его в спальню и запираю дверь на ключ. — Надо поговорить. — О чём? — Мне кажется, или ты меня избегаешь? — А если и так? — он недовольно скрещивает руки на груди и поджимает губы. — Что? — от такого ответа я слегка подвисаю в раздумьях, чего же такого могло произойти за прошедших три дня. — Что слышал, — Карл буравит глазами дверь, нарочно пропуская препятствие в виде меня. — Так может объяснишь в чём дело? — пусть хоть засмотрит меня до смерти — из комнаты я его не выпущу. — Твоя рука, Итан. — А что с ней не так? В ответ Карл приподнимает свою и едва ли не тычет мне кистью в лицо. Рука, как рука. Смуглая, вот светлый шрам бежит по костяшкам. Пять пальцев… кольцо. Ебучее кольцо! — То есть ты из-за этого ходишь сам не свой уже несколько дней? — наконец-то доходит до меня. Нет, я с ним точно с ума сойду. — Мог бы и прямо сказать, — Карл, отворачиваясь, отступает от меня на несколько шагов, а я напротив — отлипаю от двери и приближаюсь к нему. — Да что сказать-то? — Что оно тебе и нахрен не сдалось от меня, — его детская обидчивость и умение домысливать лишнее воистину безграничны. — Кольцо носят на левой руке, идиот! — не выдерживаю и рявкаю ему прямо в лицо. — На правой! — На левой! Там, где я вырос — носят на левой! А у меня даже пальца нужного нет! — Да какая нахуй разница?! На второй-то всех хватает! — он намертво вцепляется в мои предплечья, а по лицу так и скользит нескрываемое разочарование в перемешку с грустью. — Ты совсем уже охренел, Гейзенберг?! Опять начитался женских романов в сети? — руки у меня неприятно немеют от стальной хватки, и я просто уверен, что под кожей уже разливается синяк. — Ничего я не читал, — недовольно фыркает он и как-то уж совсем обречённо добавляет: — Скажи прямо, что просто не хочешь его носить. Я резко выдираюсь из захвата и от слишком сильного рывка приземляюсь задницей на кровать. Карл же остаётся стоять на месте, неотрывно глядя на меня светлыми глазами. И в серебре его мерцающих радужек колышется и звенит тоска, а ещё непонимание и какое-то мерзкое чувство предательства. Я достаю кольцо из нагрудного кармана и чертыхаясь вкладываю в его ледяную ладонь. Карл всё так же растерянно смотрит на меня, словно я в очередной раз совершил невообразимую глупость. — Ой твою же мать, на палец мне его надевай, дурень! Я сейчас на сто десять процентов уверен: в его лохматой головушке ураганом пронеслась тысяча и одна мысль, что я решил от него избавиться. Ага, в срочном порядке. — Ну, чего ты застыл? — мои слова вырывают Карла из оцепенения, и в той тишине, что повисла в комнате густой непробиваемой завесой, я слышу его гулкое и сбитое сердцебиение. Словно рыба, выброшенная на лёд, трепыхается и сдирает свою гладкую чешую: только чтобы вновь окунуться в спасительную воду. И я в ожидании протягиваю руку, пытаясь унять нервную дрожь в пальцах. Мы два кретина. Он со своими недоговорками, а я — с неумением понимать намёки. — Карл, что-то оно не налазит, — болезненно кривлюсь я, но Гейзенберга сейчас подобное совсем не заботит, судя по тому упорству, с которым он буквально накручивает серебристый металлический ободок на мою несчастную конечность. — Налезет, детка, даже если мне придётся сломать тебе палец. Вот уж спасибо. Кольцо всё-таки надевается до конца, а Карл опускается на пол у кровати и — так совсем трогательно — укладывает мне голову на колени. Я вплетаюсь ладонью в его жёсткие волосы и мягко поглаживаю затылок, пропуская сквозь пальцы седеющие прядки. Карл давно не подстригал волосы, и они уже доросли до плеч. Он закладывает их за ухо и в редких случаях завязывает резинкой, что неизменно вызывает во мне желание стащить с него одежду и не выпускать пару часов из спальни. — Ну что, успокоился? Может ещё клятвы произнесём, чтобы ты, старый дурак, наконец-то понял, что я от тебя никуда не денусь. Ты-то от меня уж точно. — Давай, — он всё ещё придерживает мою кисть, ласково потираясь колючей щекой о колено и смущённо уставившись при этом куда-то в сторону, — только я не знаю, что нужно говорить. — Говори, что думаешь. — Мы ведь вместе? — подумав минуту, тихо уточняет он. — Вместе. Веришь мне? — задаю встречный вопрос, а ощущения, будто рядом со мной опасный зверь, чьи челюсти легко перекусят мне шею. И зверь этот доверчиво вкладывает свою клыкастую пасть мне в ладони, прекрасно осознавая, что он давным давно приручён, и привязь у нас одна на двоих. Карл поднимает на меня глаза и долго всматривается в лицо, словно не решаясь произнести утвердительный ответ. Довериться — значит, показаться слабым. Значит, открыть свой самый главный страх. Но я не боюсь этого, и готов открываться в ответ, хоть тысячу раз подставить самое уязвимое место под удар, ведь он — моя слабость, а я — его. — И всегда будем? — Всегда. Как там говорят, и в горе, и в радости… — И в одних трусах, — Карл довольно ухмыляется уголком рта, явно приободрённый моими словами. — Ну не уж, трусы, будь любезен, носи свои. Давай, иди ко мне. Карла дважды просить не нужно: он резко поднимается на ноги и опрокидывает меня на кровать, наваливаясь сверху тяжёлым телом. Шершавые ладони ныряют под полы моей белоснежной рубашки и мягко скользят по животу, чтобы после остановиться на талии. — Ты очень торопишься? — вкрадчиво шепчет он мне и оставляет лёгкий укус на мочке уха. — Через десять минут буду, — бросаю я короткий взгляд на наручные часы. До моего будущего — возможно — места работы добираться около получаса, но город я знаю не особо хорошо, а тем более его окраины, поэтому пусть лучше в запасе будет немного времени. — Тогда просто обними меня, — произносит Карл, а я даже немного удивляюсь этой внезапной нежности, что скользит в его голосе, но выполняю просьбу, обвивая широкую спину руками. Мне так хочется крепко сжать его — просто до боли и хруста в костях, искусать до крови, залечить своими же руками раны и вновь разодрать их, чтобы не смел больше и думать о том, что он мне не нужен. Карл такой горячий на ощупь, что мне сразу же становится жарко в этих тесных объятиях, а какая-то часть меня упрямо намекает бросить нахрен все дела и остаться рядом, на этой примятой постели. Но вместо этого я лишь касаюсь губами кончика его носа и отмеряю поцелуями длинный и посветлевший от времени шрам. Ощущения в этот момент, будто я живее некуда, и в груди так легко от того, что я вернусь домой, а меня будут ждать. Уже донельзя привычно приласкают и совсем нескромно облапают во всех местах. — Карл, — я мягко веду кончиками пальцев вдоль его позвонков, — ты обещал мне сделать протез. — Я сделаю, детка. Сегодня же начну, — его ладонь медленно и щекотно крадётся по моему бедру вверх и тем же путём убегает вниз. Желание остаться дома и сплестись с ним телами вновь настойчиво стучит в висок, а приятная тяжесть между ног становится тому подтверждением. — Ладно, — я решаю наконец-то прервать наш порыв нежности, пока он не перерос в нечто большее, — нужно ещё проверить Розу. — Не беспокойся, она живучая, как и ты. — Это не повод оставлять её одну, — пытаюсь придать своему тону хоть немного серьёзности, но улыбка сама предательски наползает на лицо. Родители года просто — настолько, что медали некуда вешать. — Ну же, выпусти меня, иначе опоздаю. Карл, ворча, отлипает от меня, хотя на лбу чуть ли не большими буквами написано желание поиметь меня здесь и сейчас. Я чмокаю его на прощание в щеку и спускаюсь по лестнице вниз, одновременно пытаясь пригладить помятую рубашку. А, к чёрту, и так сойдёт. Собеседование с будущим работодателем прошло на удивление быстро и легко. Молодой темноволосый мужчина — на вид даже младше меня — встретил меня в обозначенное время, быстро провёл коридорами, по дороге вкратце поясняя специфику работы и параллельно задав пару десятков вопросов. Их небольшое производство электроники остро нуждалось в более-менее толковых людях, умеющих поддерживать систему в работоспособном состоянии, и для меня, чего тут прибедняться, подобное не составляло особого труда. Резюме у меня было такое же «правдивое», как и вся моя остальная биография, и заранее составленное организацией Криса на случай, если мне надоест сидеть дома и кормиться только за счёт Альянса. Да, они каждый месяц выделяли нам некую сумму в качестве компенсации, и чтобы мы случайно не померли с голоду. Впрочем, на деле у меня всё ещё оставались небольшие сбережения в зелёных банкнотах, которых бы вполне хватило ещё на пару месяцев спокойного существования в этой стране. Руководитель не стал задавать тонну вопросов по типу «почему я решил поменять работу», только уточнил, по какой причине я не знаю местного языка. Я выдал заготовленную легенду о том, что всю свою сознательную жизнь прожил в приёмной англоязычной семье, потом дико устал от шума больших городов и на старости лет решил осесть в спокойном месте на родине. Мужчина почти безразлично кивнул мне в ответ, не став больше расспрашивать, и я был искренне благодарен за его пофигизм. К слову, он даже отметил плюсы: в технической документации я точно не затеряюсь. Первый рабочий день предполагался в следующий понедельник — к этому времени мой предшественник должен собрать пожитки и уйти со своей должности. Я остался чертовски доволен. Хотя, честно, на деле мне было плевать — примут меня на эту работу или нет. Пулей вылетев из здания, я окрылённый понёсся к автомобилю, на ходу предвкушая падение в жаркие объятия Карла и будущий приятный вечер, что заботил меня гораздо больше. Но это после, а сейчас стоит пробежаться по магазинам: прикупить вещичек Розе, разного по мелочи и чего-то вкусного для гриля, раз уж, благодаря Гейзенбергу, он у нас появился. Вернулся я уже ближе к обеду, затарившись провизией и шмотками по самое нехочу. И всё бы хорошо, но… Нет, не так. Отлично. Прекрасно. Превосходно. Да заебись просто! — Вы двое совсем охренели? Я, конечно, всякое успел повидать, но подобного вообще не ожидал. Крис и Карл, видимо, тоже не ожидали, потому так и застыли со стаканами в руках, уставившись на меня двумя парами глаз. — Я вам не мешаю? — деловито вопрошаю я, опёршись плечом о дверной косяк. По количеству выпитых бутылок, разумно предположить, что они, за те несколько часов пока я отсутствовал, успели грабануть алкогольный отдел местного магазина, и не удивлюсь, если не одного. — Привет, Итан, — Крис отзывается первым, — а мы тут… — Я вижу, что вы тут, — нужно проверить, не сошла ли какая планета с орбиты, потому что мне донельзя странно видеть их вместе и… живыми. Они ведь даже при мне не упускают случая лишний раз пошипеть друг на друга, а наедине так вообще готовы сцепиться до смерти, и это даже несмотря на то, что Редфилд у нас дома появляется наверняка чаще, чем у себя. Так, кто-то из них точно поддельный, а возможно, и сразу оба. На минуту у меня появляется резкое желание достать из оружейного шкафа ствол — у нас такой имеется в целях самозащиты, спасибо добрейшему Крису, — и на деле выяснить, кто из них кто. Может, если я выйду и зайду обратно, странный мираж перед моими глазами растворится? Бред. Кажется, что растворяется у меня сейчас мозг, только лишь от одного взгляда на эту «идиллию». Наш диван в гостиной, походу, какое-то зачарованное место. — А что ты принёс? — Карл отставляет стакан на журнальный столик и кивает на ворох пакетов с моими покупками. Верите, но он, как и дети, просто обожает заглядывать в пакеты в поисках вкусного, а если быть точным — вкусно-алкогольного. — Это что, колбаски для гриля? — Типа того. Приберитесь тут и вываливайтесь на улицу. И да, снимите с Розы эту гадость, — я указываю пальцем на жуткий розовый бант, что эти два подвыпивших балбеса поцепили несчастному ребёнку на голову. Чувство вкуса им явно не знакомо. Мне же не знакомо чувство пощады, потому святая двоица, недовольно сопя в унисон, отправляется таскать садовые кресла, подготавливать угли и нарезать овощи, а сэр Итан и её королевское величество Роза являются лишь под самый конец — ни Крису, ни Карлу я не решился доверить жарку мяса. Гейзенберга я отгоняю прочь от стола забавляться с малышкой, а вот Криса спешно усаживаю в кресло — кажется, ещё немного и он окончательно примет позу бревна. На деле же, я так и не поинтересовался, какого чёрта он припёрся в пятницу, а не в субботу как обычно. — У меня отпуск, — довольно облизывается Крис, забрасывая в рот кусочек поджаристой колбаски и запивая крепким алкоголем. А после, удобно устроив на коленях тарелку, добавляет: — Впервые за несколько лет. — И ты решил провести его на моём диване. Почему тогда к Клэр не завалился? — Она дичайше занята в каком-то своём проекте, — Крис на секунду привычно хмурится, и меж бровей пролегает глубокая складка, — а ещё её новый парень как-то косо смотрит на меня. А я, значит, смотрю ровнее некуда? — Как такого драгоценного сотрудника вообще смогли отпустить? И, главное, надолго? — я не упускаю случая съязвить, но Редфилд лишь хитро прищуривает глаза и делает ещё один глоток из стакана. — На пару недель, смотаюсь в тёплые края. Говорят, лежание на песке благопринятно… благоприятно влияет на настроение. А что, будешь скучать? — возвращает он мне ехидный комментарий. — Конечно, кто же будет вламываться ко мне в дом без приглашения, кроме тебя, — я улыбаюсь уголком рта, на секунду представив, как вечно хмурый Крис валяется на пляже в дурацкой гавайской рубашке и с каменным лицом считает облака. — Не переживай, — он забрасывает в рот ещё один кусочек, — подчинённых у меня хватает, чтобы за вами следить. — Это тех самых, что в подлеске рядом с домом снуют? — Заметил, значит? Конечно, заметил. Он бы ещё всем по табличке выдал и мишени на задницы поцепил. Карл чувствует каждого из солдат ещё на подходе — настолько эти ребята увешаны металлом. Хоть бери и сдавай в ломбард в целях пополнения семейного бюджета. Но я решаю не огорчать наивного Криса, который всё ещё упорно считает, что его излюбленный Альянс способен просчитать каждый шаг до мельчайшей детали. Чего зря расстраивать человека и заставлять лишний раз натягивать хмурую физиономию, пускай поулыбается, а то совсем, бедолага, забыл каково это. — Тебе подлить ещё в стакан? — раз спаивать Криса, то только по полной программе. — Будь так любезен, — пьяно лыбится он мне в ответ, а у меня ощущение, что его точно как-то успели подменить. И как у него ещё получается так связно говорить? Впрочем, в особые расспросы я не впадаю и оставляю Криса одного — мне ведь нужно закинуть вторую партию на гриль. — Храни господь твою бессмертную душу, — беззлобно фыркаю я и щипаю Карла за бок. Шельмец беззвучно подкрался ко мне и подло ткнул вилкой в бедро, пока я мирно поправлял потрескивающие угольки и следил за тем, как Роза, ухватив свою порцию вкуснятины, резво наворачивала круги вокруг нас. Она с завидным упорством осваивала прямохождение и с каждым новым днём всё увереннее шагала на своих двоих. — И задницу твою пусть сохранит, — Карл тоже не упускает случая больно ущипнуть меня за пятую точку. — И не думай ночью отвертеться, присутствие твоего дружка меня не остановит. — Моего? Мне показалось, что уже твоего, вы там на диване чуть ли не в обнимочку сидели, — подразнить Карла мне только в удовольствие, и я даже не жалею, что он второй раз щиплет меня за то же многострадальное место. — Ревнуешь меня, что ли? — он едва слышно рычит мне на ухо, потираясь кончиком носа о щеку и достаточно ощутимо сжимая мою ягодицу. — А должен? — Ради приличия хотя бы, — ладонь совсем уж бесстыдно ползёт ниже, исследуя сквозь брюки мою промежность. — Ужас какой, только не к нему, — я чуть вздрагиваю, когда рука Карла легко массирует сквозь ткань вход, и мельком кошусь на Криса, который всё также лениво полулежит в кресле и, совершенно не обращая на нас внимания, потягивает очередной стакан с виски. — Выбери кого-то другого для вызова моей ревности. Карл только ухмыляется и убирает руку от моей задницы. — Кажется, стейки уже готовы, — немного задумчиво произносит он, поддевая вилкой один из кусков. Это и так ясно: запах от сочного прожаренного мяса исходит такой, что рот непроизвольно наполняется слюной, а все рецепторы просто подрагивают от предвкушения. И разум мой уже подкидывает картинку, как я наконец-то развалюсь в кресле с бокалом вина и стану поедать эту прелесть. Впрочем, зачем что-то воображать? Я совсем не стесняясь утаскиваю самый большой кусок. Вот теперь можно считать, что день окончательно удался. Мы так и встречаем закат: сытые, довольные, кое-кто ещё и пьяным в стельку. Сегодня темнеет на удивление рано: солнце расплавленным золотом утекает за горизонт и разукрашивает бледное небо оранжево-лиловой акварелью. На прогретую землю опускается приятная вечерняя прохлада, и я на минуту возвращаюсь в дом, чтобы прихватить теплую одежду для Розы и по пути включить уличные фонарики. Карл подталкивает кресло поближе ко мне и укладывает голову мне на плечо. — Уложишь Розу спать? — я смахиваю пальцами запутавшуюся в его волосах травинку и заправляю непослушный локон за ухо. — Уложу, а ты? — Карл перехватывает мою ладонь и оставляет короткий смазанный поцелуй на её тыльной стороне. — Затащу эту пьянь и брошу её в гостевой комнате, — Редфилд почти клюёт носом, что, впрочем, не мешает ему в полудрёме допивать бутылку виски прямо с горла. Раз уж Крис, как выражается Карл, мой дружок, придётся позаботиться, чтобы его бренное, проспиртованное тело не окоченело на улице и дожило до утра. Ночи в августе часто бывают холодными. — Подъём, дитё, пора баиньки, — я, потрепав Криса за воротник, чтобы хоть как-то привести в чувства, выдёргиваю его, изрядно пошатывающегося, с кресла. И пока он не завалился мордой в траву, подхватываю под руку и тащу в дом: то количества алкоголя, что Редфилд в себя влил, вполне может свалить всю группу «Альфа» разом. Крис совсем не упирается, позволяя поддерживать себя, и покорно шагает рядом. Сколько же он весит-то, зараза. Ноги его живут своей собственной жизнью и совсем не слушаются хозяина, заплетаясь меж собою и спотыкаясь на ступеньках. Миссия почти невыполнима, но мне всё же удаётся довести Криса до гостевой, благо она находится на первом этаже. Я совсем не бережно роняю безвольное тело на постель, стаскиваю с непослушных конечностей обувь и забрасываю их туда же. — Ита-ан, ты на меня больше не злишься? — Крис шуршит на кровати, вяло поворачиваясь на бок. — Что? — глупо переспрашиваю я и спустя несколько секунд осознаю: а ведь действительно не злюсь. Буря в голове улеглась и сменилась полным штилем. Мы сидели рядом, и я совсем позабыл, что ещё несколько месяцев назад был дико зол на него и просто до жути хотел придушить голыми руками. Я проваливался под лёд собственного отчаяния и продирался вверх, только бы выжить, только бы вытащить тех, кто так дорог мне. И мне было откровенно плевать на то, что Крис такой же подневольный человек, как и я; для меня он являлся очередным звеном в цепи злосчастных событий, перевернувших с ног на голову прежнюю жизнь. — Спи, — произношу я, отгоняя пьяные и тягучие мысли. Наша цепь разорвалась на части, разбилась, словно хрупкое стекло о землю, и хоть всё ещё хрустела осколками под моими ступнями как отголосок пережитого ужаса, вера в спокойную жизнь упрямо прорастала и укоренялась в моей груди. Пусть будет трудно, но однажды смерть и потеря станут лишь короткой строкой цифр на надгробной плите и тёплыми воспоминаниями о прошлом. — Ит… — Крис, намереваясь что-то сказать, с трудом приоткрывает потяжелевшие веки и неуверенно приподнимается на локте. — Спи давай, сейчас не время, — прерываю его я и, не дожидаясь дальнейших слов, покидаю комнату, с тихим щелчком прикрыв за собой дверь. Уже в коридоре, привалившись лопатками к лакированной прохладной древесине, я выдыхаю и произношу: — Не злюсь.