Птенчик

***

Сереже страшно — его сердце гулко стучит в груди, заставляя пульс ускоряться, руки трясутся, из-за чего все, что бы он не брал в руки, выпадает из них, на глаза наворачиваются слезы отчаяния, которые он просто заставляет себя глотать, ведь если он разрыдается — Птице это не понравится. Сережа хочет забиться в самый дальний угол своего огромного кабинета, скрутиться там в калачик и горько плакать от осознания той мерзкой реальности, в которой он жил, от того, что сделал его родной брат. Он не хотел принимать действительность, ведь как бы он себя не обманывал, сколько бы миллиардов он не заработал, он все равно останется тем маленьким, загнобленным мальчиком. Тем, кого не услышали, тем, кого не желали слушать, тем, кто был отвергнут и избит, тем, от кого отворачивались столько раз, тем, кто был просто тряпкой, не способной за себя постоять. Он боялся того, что сейчас происходило, он боялся открывать новости и узнавать, что еще один «зажравшийся мажор» — как он очень редко на эмоциях их называл, когда рассказывал брату, сколько эти сволочи себе в карман упрятали, вместо того, чтобы город развивать, вновь сгорел по неопределенным причинам. Ему страшно. Он совсем не хочет признавать очевидного и прячется от этого словно ребенок — закрывая глаза, зажимая уши руками и крича «лалала» на все, что говорят другие. Он не хочет признать факт того, что его единственный родной человек, которого он искренне любит всем сердцем и уважает безмерно, творит такие вещи у него за спиной. Он не хочет верить, что его брат — убийца. Но неоспоримые факты бьют в лицо: его брат достаточно грубо отзывался о тех мажорах, которые пытались переманить Сережу к себе; он всем своим видом показывал, что он недоволен мягкотелостью Сережи и тем, что сам он ничего не делает, а лишь говорит об этих проблемах так, словно если их произнести вслух, то они исчезнут. Он частенько предлагал просто забить на них всех и уехать куда-нибудь в другое место, желательно в другую страну, только бы не видеть всех этих лживых мразей, он, черт побери, угрожал им убийством, но только наедине с Серёжей, потому что на встречи с этими «зажравшимися мразями» не ходил. А также Сережа недавно нашел в истории поиска Марго костюм, который был оформлен на имя брата, и который смутно был похож на костюм того поджигателя. Сережа отмахивался от всех этих фактов, не желая признавать очевидного, но, хоть и не признавал этого, он был зависимым от других людей — от их мнения, решений, возможно, денег. Да что там, иногда он сам себе противен. Сережины размышления прервали тяжёлые шаги, которые эхом разносились по помещениям. Он слышал, как кто-то вошёл в комнату, слышал, как кто-то звал его по имени, и был уверен, что это его брат, ведь никто другой бы не зашёл без разрешения его или Марго, и не стал бы звать его по имени, да и голос Птицы и его шаги сложно не узнать. — Вот ты где, дорогой. — ласковый, знакомый, заискивающий голос раздался совсем рядом, почти над ухом, из-за чего Сережа, не ожидавший, что Птица появится так быстро и так близко к нему, вздрогнул. Но Птица аккуратно погладил его по плечам руками, не давая дернуться слишком далеко от себя, своими поглаживаниями словно бы стараясь заверить его в том, что все хорошо. Но ничего не было хорошо, ведь стоило Серёже сделать вдох в непосредственной близости с братом, как в нос тут же забился запах крови, бензина и гари, а ещё жженной пластмассы и дерева, что только подтверждало теорию Сережи, в которую он так не хотел верить. — Ну же, дорогой, что произошло? — Птица ласково поглаживал щеку Сережи большим пальцем, размазывая по его щеке пепел и кровь. Он попытался заглянуть в лицо Сережи сквозь его завесу волос, пока Сережа почти чувствовал его дыхание на своей коже. И ему это было отвратительно — ему был противен этот запах гари, крови, запах смерти, ему было страшно осознавать, что его брат этими самыми руками, которыми он сейчас дарит ему ласку, убил множество невиновных людей. — Почему… — спрашивает Сережа, пусть его голос срывается на всхлип, заикаясь, шепча со слезами на глазах, глядя на брата, который смотрит на него с безумной любовью в золотых глазах. — Почему, Птица, за что т-ты с ними так? — заливаясь слезами от невыносимого страха и боли, что сковывали его тело и заставляли трястись, вопрошал Сережа. Он закрыл лицо трясущимися руками, словно стараясь спрятаться от внимательного взгляда брата, а плечи его продолжали подрагивать от каждого всхлипа. Птица же смотрел на него снисходительно, словно на маленького ребенка, словно бы он единственный ничего не понимал, но имел непосредственное отношение к делу. А ещё в его глазах читалась такая неприкрытая жалость, перемешанная с издевательством, словно бы Птицу только забавляло его состояние, словно бы он был только рад его страху и слезам. И Птица прекрасно знал, что Сережа именно так отреагирует, когда все узнает — что испугается и заплачет, попытавшись забиться в угол, это ожидаемо. Он знал, что Сережа будет плакать и ныть, что все это неправильно, что нельзя так поступать с людьми, но сам Птица так не думает, он думает, что его брат — самый лучший, и он думает о том, как безмерно его любит, и он готов на все ради него. И если нужно убить какого-то ублюдка, чтобы бизнес брата процветал — он убьёт их всех. А ещё он прекрасно знает, что Сережа его простит, он будет оправдывать его всю жизнь, да, он может накричать на него, но в прошлое Сережа вернуться не сможет, а, значит, и изменить ничего не сможет, поэтому примет все это как должное. Как всегда делал, как и должно быть, особенно, если Птица приправит все это словами о любви. — Я сделал это ради тебя, Серёж, я люблю тебя, ты же знаешь. — Птица аккуратно взял лицо брата в свои руки, поднимая его и заставляя смотреть на себя. Глаза, да и лицо Серёжи были красными, с уголков глаз всё ещё стекали слезы, которые он пытался безуспешно утереть руками. Губу он закусил, а рыжие волосы были растрепаны и спадали на лицо неаккуратно. Птицу это позабавило, его собственнечество довольно урчало где-то внутри от вида такого беспомощного Серёжи. Он выглядел так жалко, что его хотелось защитить. — Им всем плевать на тебя, дорогой, они хотят лишь твоих денег. — жарко шепчет Птица в сжатые губы напротив, прожигая своим взглядом трясущегося Серёжу, который так и норовил опустить голову и скрыть от него свое жалкое выражение лица. — Пойми ты уже наконец, ты можешь сорвать голос в рыданиях и мольбах о помощи. — он видит, как Серёжа дёргается и лишь сильнее прижимает его своим телом, практически придавливая его спиной к стене, около которой он сидел и прятался. — Никто не придет, даже твой драгоценный Олег. — на этой фразе в Серёже видимо загорается какая-то ярость, потому что он дёргается в попытке вырваться, но добивается лишь того, что Птица перехватывает его руки одной своей и с силой придавливает их к полу, впиваясь в них ногтями. — У тебя есть только я, а я решаю твои проблемы жестко и радикально. — он выдыхает теплый воздух в чужие губы, когда Сережа отворачивается от него, жмурясь и едва не скуля, но это лишь забавляет Птицу. — И когда-нибудь ты примешь это и перестанешь убегать от реальности. Никто тебе не поможет, Серёж, у тебя есть лишь я. Так прими же меня— Птица прошептал это в самые губы брата, глядя в его глаза своим влюбленным взором, после чего поцеловал, подавляя его слабое сопротивление. Этот поцелуй не длился долго — Сережа все сопротивлялся ему, не желая хоть немного разомкнуть губы и облегчить ему работу, на что Птица обиженно кусает чужую губу, вызывая чужой скулеж от боли, тем не менее, продолжая напирать. Он заставляет Серёжу упереться затылком в стену, напирая на него для того, чтобы тот открыл рот и впустил его язык для более глубокого поцелуя, а то это детское обслюнявливание уже не шло ни в какие ворота. — Птица, не нужно, пожалуйста, — хнычет Сережа, пытаясь оттолкнуть от себя брата, который слишком силен, а может быть это он слаб. Птица раздвигает его ноги, чтобы сильнее прижаться к нему, резко поворачивает его голову пальцами за подбородок и все пытается углубить поцелуй, как бы Сережа этому не сопротивлялся. Это ведь неправильно, так неправильно и должно быть мерзко, так зачем Птица делает это? Неужели он вновь просто издевается над ним? Слезы скатываются по щекам хрустальными каплями, которые Птица утирает большими пальцами, слушая чужие всхлипы и все же проталкивая свой язык в чужой рот под чужое недовольное мычание. Птица стаскивает за плечи Серёжу ниже, заставляя его лечь на спину на полу, сам располагаясь между его брыкающимися ногами, которыми он пытался его оттолкнуть. Сережа умолял его остановится и прекратить, кричал о том, что ему страшно и он не хочет этого, но Птица не послушал его и не отступил. Его сейчас даже не раздражали чужие крики и сопротивление, наоборот, это добавляло какого-то азарта и желание сломать и подчинить себе. Он старается аккуратно расстегнуть пуговицы чужой рубашки первые несколько секунд, но когда это становится почти невозможным из-за неугомонности Серёжи, который так и норовит помешать ему, Птица просто разрывает чужую рубашку, с силой потянув за нее. Ничего страшного, у Серёжи этих рубашек как этих мерзких коррупционеров по всему Питеру, да и новую он себе купит, если что, не бедный побитый мальчик же. Сережа старается пнуть его ногой, но Птица ловит обе его ноги, заводя их за свою спину и прижимая их почти до боли у Серёжи в ногах — совсем физически не подготовлен, вот и сказывается на растяжке. Если честно, Птице немного так наплевать на его неудобства, если Сережа хочет играть в недотрогу — Бога ради, но он все равно его трахнет. Он расстёгивает чужую пуговицу и ширинку на джинсах и стаскивает силой с Сережи его джинсы и боксеры ровно настолько, чтобы это открывало ему весь необходимый обзор на чужие половые органы. Сережа пытается отодвинуться, уйти, он рыдает и умоляет не трогать его, пытается предлагать ему деньги или что угодно, только бы Птица отвалил от него, но Птица лишь ухмыляется на это и закидывает чужие ноги себе на плечо, не опасаясь получить ими пинок по голове. Так немного неудобно, да и обзор открыт не полностью, да и наплевать, главное — видеть лицо Серёжи в этот момент, остальное не имеет значения. Он шепчет Сереже о том, как он прекрасен когда рыдает и пытается сопротивляться, его наоборот это лишь подстёгивает и забавляет, на что Сережа пытается ударить его ногой, только вот не выходит. Птица наклоняется, заставляя Сережу вскрикнуть из-за того, что его ноги, закинутые Птице на плечо тоже наклоняются к нему, а без растяжки это больно. Птица лишь ухмыляется, целуя Серёжу в губы, стараясь протолкнуть свой язык глубже тому в рот, а второй рукой спускаясь к чужому вялому члену, чтобы попытаться его возбудить. Сережа дышит рвано, пытается оттолкнуть от себя Птицу и захлёбывается в рыданиях, когда это не выходит, а тот ещё и прикасается к его члену, как будто бы стараясь сделать так, чтобы Сережа получал от этого удовольствие, но Серёже мерзко настолько, что его тянет рвать. Он едва сдерживает свои рвотные позывы и ненавидит себя за свою беспомощность, за то, что он не может просто оттолкнуть Птицу от себя и сбежать. То, что Птица собирается сделать с ним — неправильно и мерзко, а ещё чертовски больно и отвратительно, но того это видимо вообще не волнует, потому что Птица не останавливается, а лишь продолжает с двойной силой, когда Сережа слабее начинает сопротивляться, потратив все силы. Он продолжает ему дрочить, как будто это может его возбудить через то омерзение, с которым Сережа уже просто тихо всхлипывает, зажимая рот себе руками, чтобы не рыдать в полный голос. Птица даже облизывает собственную руку, оставляя как можно больше слюны на ней, будто бы это может хоть как-то помочь Серёже возбудиться — это работает разве что немного и то лишь из-за естественной реакции тела на ласки, но даже такой мизерный результат удовлетворяет Птицу, которому, уже, видимо, глубоко плевать на ощущения Серёжи. Он грубо и бесцеремонно засовывает три пальца ему в рот, наплевав на то, что Сережа давится его пальцами и не собирается их облизывать, буквально стараясь их прикусить только лишь бы Птица отвязался от него. Он оставляет пальцы во рту Серёжи, двигая ими в нем так, чтобы мучить его язык и заставлять его рот наполняться слюной, чтобы хотя бы так смазать свои длинные пальцы. Сережа всхлипывает и скулит, когда Птица больно кусает его за ключицу до крови, юноша чувствует капли крови, что стекают по его коже и которые Птица, урча, слизывает с него. Он хрипит и всхлипывает, пытаясь выплюнуть чужие пальцы из своего рта, когда Птица кусает его ещё раз в другую ключицу. И пальцы резко исчезают из его рта, а его щеки резко и больно сжимают, заставляя его губы неестественно съехать в сторону, когда Птица приподнимается и больно сжимает его член, заставляя его вскрикнуть. — Немедленно прекрати издавать этот гнилистый звук. — почти рычит Птица, когда Сережа задыхается от страха — он не может перестать рыдать от боли и страха, особенно когда Птица смотрит на него так, будто ненавидит. Взгляд его золотых глаз полон ненависти и презрения, когда он смотрит на Серёжу и тот скулит от страха, когда смотрит на него, но ему удается вовремя сдержаться и лишь до крови закусить губу, только бы не издать ни звука и не бесить Птицу ещё сильнее. — Хороший мальчик, — улыбается ему Птица так, будто бы ничего не было до этого, будто бы он не смотрел на него секунду назад так, словно бы ненавидел его всей душой. Он спускает свои пальцы ниже к чужому анусу, размазывая остатки слюны по нему и проталкивая палец на фалангу в чужое тело. Сережа отворачивается и хнычет, потому что это больно и неприятно — не то, чтобы это его первый раз, но с последнего раза прошло достаточно времени, чтобы теперь новое вторжение было неприятным и болезненным. Птица не сильно то и заботится о том, чтобы его партнеру было хорошо — проталкивает один палец с минимальными задержками, старается раздвинуть стенки ануса так, как удобно ему, особо не заботясь о чувствах Серёжи, и медленно начинает проталкивать второй палец, когда Сережа кричит и умоляет его ещё немного подождать. Это чувство болезненное и совершенно неприятное, Сережа хочет от него избавиться и закрыться где-нибудь один и чтобы его никто больше не трогал, но не получается. Его ноги все ещё на чужом плече, он чувствует себя униженным, не способным дать отпор и уйти от этого всего, рыдающим и просто использованным. Через мизерное количество времени для привыкания, когда Птица разводит два пальца в нем на манер ножниц и даже не пытается найти его простату, чтобы хоть немного дать Серёже удовольствия, несмотря на происходящее, и продолжая мучить дрочкой его член, словно бы это могло помочь лучше, в Серёже оказывается три пальца, которые действуют почти на сухую, ведь слюна высыхает очень быстро, а смазки под рукой у них не было. Птица отстраняется немного, вытаскивая из измученного тела пальцы, и Серёжа чувствует от этого облегчение, которое сменяется ужасом, когда он слышит звук расстёгивания ремня и ширинки и то, как Птица приспускает штаны, начиная проводить рукой по своему члену, давая Серёже обзор на свой возбуждённый член, который явно немного толще и длиннее его трёх пальцев. Сережа пытается сбежать, с силой потянув свои ноги, чтобы те упали с чужого плеча и даже успевает перевернуться на живот, чтобы убежать от обезумевшего брата, когда тот ловит его и жёсткой хваткой прижимает за волосы к полу, наседая сверху. Сережа пытается вырваться из чужой хватки, но Птица лишь сильнее и больнее прижимает его к полу, заставляя больно упереться в кафельный пол щекой и застонать от этой боли. Он дёргался, пытаясь вырваться из чужой хватки, но Птица сильнее и ловчее, поэтому прижимал его так, что Сережа даже дернуться не мог, но хотя бы в такой позе он не видел лица своего мучителя, тихо проливая слезы на кафельный пол. Он не чувствовал возбуждения или любви или радости от предстоящего секса, ничего кроме боли и опустошения, тоски и непонимания, а ещё ненависти и обиды на брата. Он даже не шевелится, когда Птица прижимается губами к его лопатке и целует оставленный им же болезненный укус, он о чем-то шепчет Сереже и тот знает лишь о том, что это что-то грязное и пошлое, но не слушает, не хочет слушать и лишь зажмуривается, готовясь к худшему. Птица медленно входит в него, едва ли заботясь об его ощущениях, но, тем не менее, имея наглость ударить его по ягодице и просить расслабиться. Как будто Сережа мог это сделать, как будто бы жертва насилия может просто расслабиться и получать какое-то удовольствие от происходящего. Да черта с два, это отвратительно и мерзко, больно настолько, что Серёже кажется, что его просто разрывают. Сережа все ещё слабо пытается уйти от этого вторжения в его тело, но лишь тихо размазывает слезы по кафельному полу. Крик застревает у Серёжи в горле, когда Птица продвигает свой член сильнее в его тело резким толчком, он инстинктивно пытается вцепиться пальцами в пол, только едва ли у него это выходит. Птица позади него глубоко дышал, продвигаясь все глубже и глубже, пока не сопроводил полное погружение своего члена в чужое тело более громким стоном, а Сережа едва ли не кричал от боли. Это была распирающая глухая боль, от которой он не мог уйти и он тихо рыдал от этого осознания. Он лишь тихо стонал от боли, ибо больше ничего ему не оставалось делать, когда Птица начал толкаться в него активнее, заботясь лишь о своем удовольствии, пока Сережа не хотел быть здесь вообще, ему хотелось исчезнуть или спрятаться, только бы больше этого не чувствовать, только бы больше не находится здесь и не видеть Птицу. Птица вновь кусает его за заднюю часть шеи, видимо, желая выбить из него хоть какой-то звук кроме тихих болезненных стонов, но Сережа лишь вздрагивает и делает вдох, но больше ничего, вновь принимая страдальческое положение и прижимаясь щекой к полу, не желая видеть своего мучителя. Птицу это не устроило — он медленно пошевелил бедрами, входя глубже, пусть и сбиваясь со своего прежнего темпа, и усмехнулся, когда Сережа ахнул в ответ. Птица взял более размеренный и вялый темп, когда понял, что это привлекает чужое внимание больше, чем его агрессивные и быстрые толчки, это заставляло Серёжу чуть громче болезненно стонать, но не более того. Птицу это не устраивало — он сильнее прижал голову Серёжи к полу, толкаясь сильнее и резче, чем до этого и выбивая из него стон и всхлип, полный боли. Птицу это разозлило, какого черта Сережа делает, разве ему не приятно? Он так давно желал сделать это с ним, а теперь Сережа мало того, что сопротивляется, так ещё и удовольствия не получает от этого. Паршивец. Птица больно кусает чужую спину до крови, заставляя того громко вскрикнуть и попытаться уйти от боли, как в спине так и в заднице, но у него не вышло, он был слишком сильно придавлен к полу чужим телом. Птица чертыхается, руками разводя немного чужие ягодицы в стороны, чтобы было удобнее наблюдать за тем, как его член входит и выходит из чужого ануса. Толчки стали более резкими и быстрыми, почти не дающими Серёже времени передохнуть. Спина мужчины болезненно выгнулась, в уголках глаз вновь скопились слезы, стекая по щекам, он закричал и вновь попытался отползти от Птицы, но не вышло. Птица наклонился, поворачивая голову Серёжи так, как ему удобно, едва не ломая ему шею, прижимаясь своими губами к чужим и углубляя поцелуй, делая особенно резкий толчок в этот момент, вызывая у Серёжи стон. Птица наслаждался тем, как лицо его партнёра каждый раз искажается в разных эмоциях боли, с каждым его толчком. Ему нравился каждый стон, вдох и скулеж, который он вызывал у Серёжи, ведь это означало, что что-то он все же вызывает у этого недоразумения. Пусть боль и отвращение, пусть ненависть и страх, но вызывает же. Толчки стали быстрее, когда Птица почувствовал, что приближается к разрядке, и на последнем его толчке, которым он вошёл достаточно глубоко, чтобы вызвать у Серёжи болезненный стон громче, чем до этого, Сережа сжался вокруг чужого члена, прежде чем упасть без сил на пол. Его трясло и он совершенно не понимал, что произошло, неужели его тело решило, что момент, когда его буквально насилуют — прекрасный момент для сухого оргазма, чтобы ещё сильнее его истощить? Сережа ненавидел себя, свое тело и своего брата, который продолжал его насиловать до того момента, пока не кончил сам. Тот застонал во время кульминации, хотя бы не входя своим членом на максимум, когда кончал, а делая это почти на выходе, что позже облегчит очищение. Сережа лишь тихо и судорожно выдохнул, ведь это наконец-то закончилось, закончился его персональный Ад, в который он даже не знал, за что был сослан. И ведь Птица оказался чертовски прав — никто ему не помог, и эта мысль лишь сильнее убивает его, несмотря на то, что Птица продолжает шептать ему какие-то нежности и мягко целовать в щеку.