reste avec moi

      — Ты ничуть не изменилась.       Фара не обернулась, только грустно усмехнулась и покачала головой. Они не виделись столько лет, не разговаривали нормально, не слышали друг друга, а все, что сейчас говорит ей когда-то любимый человек — сплошная банальщина. Которая, кстати, абсолютно Розалинде не свойственна. Но она так давно не слышала ее голос, была самолично лишена этой возможности, что сейчас малодушно готова говорить хоть о погоде. Лишь бы слышать, лишь бы знать, что она рядом.       — Ложь. Хотя, тебе не привыкать, всего лишь еще одна ложь в твою копилку.       Она ничего не ответила, предпочитая вместо этого подойти ближе к бывшей протеже, но не касаясь. Слишком рано, Фара еще не готова. Женщина была напряжена, как струна, но Розалинда не чувствовала страха, совсем. Это было то, что отличало Даулинг от всех остальных — чтобы не делала бывшая директриса, от нее не исходило ни намека на страх.       — Ты их похоронила. Как мило.       — Посчитала это уместным, учитывая их человеческое происхождение.       Тебя тоже стоило бы похоронить. Да только я не могу. Хочу, но не могу, как бы это не было правильно.       Блондинка не видела, как едва заметно вздрогнула Фара, но ощутила, что у той слегка дрожат руки. Розалинде хотелось сжать их в своих, согреть, не дать той замерзнуть. Но она понимала, насколько это будет не уместно — примерно также не уместно, как тонкий бадлон на Даулинг сейчас, в середине октября. Но думать об одежде на Фаре было глупо и не нужно, слишком эта мысль казалась опасной, особенно в свете столь долгой разлуки. Слишком уж Розалинде хотелось снять с нее все это.       — Ты ведь хотела меня выпустить, — она обернулась так резко, что Розалинда едва не отшатнулась. Карие глаза горели неподдельной яростью, которую женщина совсем не ожидала увидеть. Ее всегда сдержанная Фара, всегда контролирующая, что чувствует, сейчас слишком напоминала Блум. Ты всегда была такой несдержанной, такой эмоциональной. Просто спрятала свою личину поглубже.       Розалинда всегда будет помнить, как под вечер на последнем курсе Фара зашла к ней в кабинет, решительно объяснила, что чувствует и замерла. Молодая, амбициозная, ожидающая и покорная. Ее всегда упрямая протеже в тот момент напоминала прилежного студента, которым никогда не была.       — А ты решила залезть мне в голову?! — Даулинг буквально прошипела это в приоткрытые губы, разрушая свой так долго выстраиваемый образ лидера. Ничего не имело значение — только Розалинда здесь, стоящая напротив и говорившее то, о чем не должна была знать.Ты никогда меня не заслуживала, Роз. А я заслуживала лучшего.       — Чтобы это знать, совсем не обязательно лезть тебе в голову, дорогая. Фара вздрагивает от этого обращения, оно больно бьет наотмашь, как издевка. Как напоминание о прошлом, в котором было много хорошего, которое просто так не забыть, как бы не хотелось. Сколько раз Даулинг хотела закрыть глаза и усилием воли выкинуть воспоминания из головы, бросить их, как песок, и чтоб ветер развеял, да так, чтоб не собрать. Но это были минуты слабости, моменты, о которых Фара никогда не говорила. И старалась не вспоминать. Мне всегда было слишком больно с тобой. Но еще больнее — без тебя.       Их отношения всегда были слишком странными и совершенно неправильными. Начавшиеся, когда Фаре было всего 18 лет и закончившиеся, когда ей было 32 года. Слишком долгий срок они были вместе, слишком многое Розалинда знала и слишком долго ломала свою протеже. Ученицу. Любовницу. Любимую? Ты когда-нибудь меня любила? Так, как я любила тебя?       Розалинда помнила, как они с Фарой впервые начали отношения. Как ее лучшая фея сидела за барьером, пытаясь удержать контроль сразу над несколькими стихиями, как злилась с каждой новой неудачей, как с каждой секундой теряла контроль, но еще не понимала этого. И, если бы не директриса, ее староста разнесла бы школу раньше, чем сама успела бы это понять.       Потом был долгий разговор, страх в карих глазах, уверенность — в голубых. Я никогда не выделяла любимчиков. До тебя. Розалинда все еще прекрасно помнила: какими мягкими являются эти тонкие губы, помнила запах шампуня, странная смесь сладости шоколада и свежести мяты, помнила, как приятно было целовать плечи и грудь, усыпанную родинками.Она помнила, что значит любить Фару, и в моральном и в физическом плане. И хотела ощутить это снова. А затем еще раз и еще. И так до бесконечности.       Я слишком отчетливо все помню, Фара. Слишком, для человека, который должен тебя уничтожить.       — Зачем ты здесь? Чего ты хочешь?       Глупые вопросы, которые не требуют ответа, и Фара прекрасно это знает. Она слишком долго была с Розалиндой вместе, а потом очень долго была без нее, чтобы не понимать — каждая будет тянуть одеяло на себя и из этого есть только два выхода: смерть одной из них или обе по одну сторону. Ни один из вариантов не кажется возможным. Каждый кажется проигрышем. Или каждый — выигрышем. Но они обе сейчас не знают, уйдут ли отсюда живыми.       — Ты недостаточно готова, чтобы справиться с надвигающейся угрозой, — она спокойно встретила прищур карих глаз. Мой любимый цвет.  — Поверь мне, я знаю.       — Поверить? — резкий смех становиться ответом, пока внутри женщины все рвется от боли. Каждая секунда рядом с той, которая когда-то помогла выжить, вытащила из ада и дала веру в себя, теперь становится пыткой. Сначала ты дала мне руку помощи, а потом толкнула в бездну. Я ничего этого не заслужила. Но Фара обрывает саму себя, стараясь взять в руки и успокоиться. И успокоить сердце, бьющееся слишком быстро в присутствии той, которую Даулинг всегда считала своей единственной любовью. Не время себя жалеть, это неправильно. — Ты исчерпала свой лимит доверия много лет назад.       — И чего ты ждешь сейчас? Извинений и покаяния? — язвительность оказывается единственным, что приходит на ум. Розалинда злится на саму себя за то, что разговаривает с Фарой, что пытается ее в чем-то убедить. Они обе слишком хорошо друг друга знают. А сарказм всегда был их броней. — Ты должна понимать, что их не будет.       Фаре хочется ее ударить. Или поцеловать. Или убить. Что угодно, но только не смотреть в эти голубые глаза и не искать в них отражение собственного прошлого с этой женщиной. Почему я не могу перестать тебя любить? Даже сейчас. Даже после всего, что ты сделала моими руками. Но эти мысли очень опасны, самокопания никогда не приносило результата. Теперь и подавно.       — Конечно, ты ведь не умеешь признавать поражение. И не умеешь проигрывать.       Я проиграла, когда поцеловала тебя в первый раз. Она никогда не признает это вслух, но роман с собственной студенткой в тот момент был последним, чего Розалинда хотела. Слишком неправильный, очень компрометирующий. Но тогда, глядя в наполненные страхом глаза, это казалось директрисе самым правильным — приручить. Непокорную, гордую, боящуюся саму себя молодую и красивую фею. Ту, что станет ее самой главной опорой на 14 лет. Ту, которая запрет ее на 16. Но даже тогда, сидя за барьером собственной ученицы, Розалинда не могла заставить себя сожалеть об этих отношениях. И названить их банальной связью тоже не получалось.       — Хватит, Фара.       Короткая фраза, сказанная с настоящими чувствами вышибает дух. Даулинг больше не видит перед собой ту, которую когда-то пленила, она смотрит в глаза своей Роз. Мгновение, короткая передышка, но обе женщины будто оказываются в прошлом, где нет наломанных дров с одной стороны, где нет боли предательства и лжи — с другой. Где есть только две женщины, по-прежнему любящие друг друга и верящие, что все можно исправить.       Но мгновение испаряется, и Фаре приходится отвернуться, чтобы совладать с эмоциями. Боль захлестывает с каждой секундой все сильнее, и чем дольше она остается на кладбище, тем больше напоминает самой себе мазохисту. Но что-то держит ее здесь, заставляет раз за разом надеяться на… что-то, чему даже сама женщина не может найти объяснения.       — Оставь мне школу. Будет война, на которую тебе не хватит хладнокровия вести людей.       Губы Фары вновь трогает ядовитая усмешка, в глазах полыхает пламя. Им обеим сложно, обеим тяжело, но ни одна в этом не признается. Для каждой человечность и чувства — поражение. Но каждая в глубине души чувствует, что именно они — выход. Вот только слишком страшно рискнуть и ошибиться.       — Я не оставлю школу в твоих руках. Теперь я — директриса Алфеи.       — Я знаю, — Розалинда касается спрятанной в перчатку руки Даулинг, но ту бьет, словно током так, будто бывшая наставница коснулась обнаженной кожи. Им обеим хочется сказать о том, что ничего не ушло. Обе об этом молчат. — Ты устала, Фара, история с Блум доломала тебя, и ты сама это знаешь. Прошлое все также с тобой.       — Благодаря тебе, — Розалинда с трудом сдерживает дрожь от горечи, которая выплескивается в этих двух словах. Ей хочется наплевать на все, прижать Фару к себе, целовать ее, уверять, что все будет иначе. Просить дать шанс. Поступить так, как поступил бы любящий человек. Но она не может. Она знает, что это будет всего лишь очередная ложь. Я слишком долго была сильной, Фара, чтобы становиться слабой с тобой. Из-за тебя.       — Мы все еще можем быть на одной стороне. Ты можешь быть на моей стороне.       — С сотней трупов? — Фара вырывает руку, Розалинде кажется, что в карих глазах блеснули слезы. Но женщина отворачивается, а когда вновь встречает взгляд голубых глаз, там нет на них ни намека. — Что значит быть на твоей стороне? Если это то, где я уже была, то нет. Мы обе знаем, чем это закончилось.       Розалинду всегда раздражало, что Фара демонстрировала клыки, особенно тогда, когда это не нужно. Вот и сейчас она упрямо доказывала, что здесь главная и что нет теперь у бывшей наставницы власти. Но старшая женщина знала, что это не так, чувствовала. Ты слишком хочешь доказать мне обратное, дорогая, чтобы я поверила, будто ты ничего не чувствуешь. Мы обе чувствуем, но предпочли бы этого не ощущать.       — Верно, — голос был холодный и острый, как клинок, что бывшая директриса подарила своей лучшей ученице на выпускной. Фара до сих пор отчетливо помнила обжигающие касания пальцев, снимающих платье, поцелуи, которыми она осыпала белую кожу своей протеже, пока молодая фея млела от этих ласк. Именно так директриса поздравила свою старосту с праздником. Но голос Роз смог вернуть ее в реальность. — Я не хочу убивать тебя.       — Так не убивай, в чем проблема? — сейчас Розалинда почти поверила, что перед ней совсем другая Фара Даулинг. Не та, которую она действительно любила, не та, которая ради нее готова была на все. Отчасти, так и было: Фара старалась забыть ее, старалась все 16 лет, умирая каждую ночь от одиночества и боли. И сейчас неожиданно Розалинда ощутила все это, будто младшая фея этого хотела. Хотела заставить ее почувствовать все, через что прошла сама.       — В том, что ты не даешь мне такой возможности, — она села на скамейку, замечая, что женщина дрожит. Слишком тонкая водолазка для октября. — Я могу помочь тебе согреться.       Только проговорив это, Розалинда поняла, насколько двусмысленно это прозвучало. Вот и Фара на секунду забыла, кто они и где находятся, усмехнувшись, совсем как раньше, когда они были вместе. Я скучаю по тебе. Я так по тебе скучаю. Но то было лишь мгновение, за которое Фара успела сделать два шага и сесть рядом. Чтобы признать правду, от которой невозможно сбежать.       — Я устала от этого, Роз. Я так сильно по тебе скучала, настолько сильно, что мне казалось — умру, — ее голос дрогнул, но Роз не прерывала, а Фара быстро взяла себя в руки. — Хватит меня мучить. Делай, что считаешь нужным, я не буду бороться.       — Но ты должна! — Розалинда крепко сжала руку Фары, заставляя ту взглянуть в свои глаза. — Ты должна бороться, должна бросить мне вызов! Я не вижу тебя, не вижу ту Фару, которая всегда была со мной.       — Потому что ее нет! — она вцепилась в руку наставницы, словно цеплялась за спасательный круг. — Ты убила ее! Растоптала! Уничтожила!       Фара устала, с трудом пытаясь удерживать магию и чувства хотя бы под мнимым контролем. Не помогало. Она задыхалась, глаза застилала пелена гнева и боли, все, что, казалось, умирало в душе многие годы сейчас словно ожило снова, будто этих проклятых шестнадцати лет и не было. Я больше не могу.       Розалинда решила все за них обеих. Махнула рукой, и женщина рухнула на нее, как подкошенная. Так будет лучше. На запястьях Фары появились блокаторы. Так тоже будет лучше. Тело женщины исчезло, Розалинда поднялась и вздохнула.       Все могло быть по-другому, но ты поймешь. Рано или поздно, ты все поймешь и, быть может, все встанет на круги своя. А пока — я единственный человек, которого ты увидишь в ближайшее время.