Circulus vitiōsus (Порочный круг)

Кофе в кружках стремительно заканчивался, а я вдыхала последние нотки терпкого напитка и нежилась в лучиках, теперь уже, осеннего солнца. В следующий раз в этой квартире я появлюсь, дай Бог, на зимних каникулах, и то, если нам не назначат какую нибудь практику в близлежащей больнице. На самом деле я любила делать операции, осознавать, что чья то жизнь в твоих руках. А если практика была после праздников, то адреналин переваливал все границы, а руки предательски тряслись над спящим, под анестезией, пациентом. Меф придавал смелости, умелости движениям, но галлюцинации посещающие меня после, пугали. Это лето было самым ярким на их количество. Этим летом я была на грани, это лето могло стать последним. Почему меня не останавливает парень? Антон бросил наркоту и перешёл на курение уже около 2 лет назад, но меня остановить не пытался ни разу, даже когда находил меня трясущейся на полу в судорогах. Не знаю почему. Наверное ему плевать на меня и в глубине души я это прекрасно понимаю, но мне нужны деньги, а ему постоянный секс и симпатичная спутница на светские вечера. У нас скорее взаимовыгодные отношения, чем любовь. По лицу пробегает довольная ухмылка, когда я вспоминаю, как в начале лета, сразу после сессии, мы набухались на столько, что я буквально не могла ходить. Эта ухмылка не скрывается от цепких зелёных глаз.  — Чего такая довольная? — его длинная нога чуть пинает меня под столешницей, и я перевожу на парня взгляд. — Рада тому что опять в шарагу возвращаемся?  — Тох, ты видел сколько она вчера скурила? — Дима насмешливо смотрит на парня, а затем переводит взор на меня: — Глюки свои вспоминает наверняка. Я вновь расплываюсь в пьяной улыбке, оглядывая ребят, ведь Димка почти угадал. Часы бьют 6 утра, и я, словно проснувшись от гипноза встряхиваю головой, отгоняя лишние мысли, а затем без объяснений иду в ванную собираться. Мальчиков это даже не удивляет, они столько меня знают, что давно привыкли к моим спонтанным уходам в никуда. Захожу в просторную комнату, оглядывая её в поисках моего полотенца, забираюсь в кабинку и включаю воду. Горячие струи сменяются холодными и наоборот, создавая этим контрастный душ, что кстати неплохо бодрит. Стоя под размеренно падающими на меня каплями, я оглядываю своё тело, щупаю рёбра, выпирающие из-под кожи, оглаживаю татуировки. У меня их всего две, но это пока что, в течении года хочу набить себе гадюку на спине. Сейчас же у меня фраза «без чувств» на предплечье и «королева вечеринки» на щиколотке. Вторую кстати я набила в пьяном угаре. Поглаживаю взглядом свои запястья, увешанные порезами и ссадинами, такие тату из далекого детства. В России это не новость, не самые лучшие родители, не самое лучшее воспитание, не самые полезные привычки. В том числе и селфхарм. Выйдя из ванной, беру с полки полотенце и завернувшись в тёплую ткань, покидаю комнату. Мальчики тихо переговариваются о чем то на кухне, Позов моет посуду, а Шастун, развалившись на диванчике наблюдает за другом. Я свела этих мальчиков вместе, а они и не плохо смотрятся. Прохожу мимо кухни и ловлю заинтересованный взгляд парней, провожающий меня аж до самой комнаты. К счастью, или сожалению, это не первые такие взгляды в мою сторону. Захожу в комнату Антона и по хозяйски открываю шкаф с одеждой, выбирая в чем мне пойти в первый учебный день. Я практически не ношу свои вещи, особенно летом, когда я совершенно не появляюсь с общежитии. Конечно, у меня есть своя квартира, подаренная мне родителями Тохи на мой 20й день рождения, но там тоже практически не появляюсь, потому что зачем? У Антона просторно, тихо и куча шмоток. Лица касается ухмылка, когда перед глазами возникает составленный образ. Натягиваю на себя синие джинсы, заранее подворачиваю дабы они не свисали до пола, а сверху надеваю огромную белую футболку. Мешковатые вещи придают моей фигуре более менее объемный вид, и я перестаю быть похожей на палку. Так же для приличия нужно сделать хоть какой нибудь макияж, первое сентября ведь. Подкрашиваю брови гелем, маленькие стрелки и ресницы, вот и весь мой макияж. Распускаю рыжие волнушки моих волос, а те струятся по острым плечам, но не долго, ведь их практически сразу собирают в небрежный «ванильный» пучок. Оглядываю себя в маленькое настенное зеркальце, удовлетворенно кивнув своему отражению и иду на кухню. Мальчики тоже собрались, ведь им нужно было только переодеться. Мятые, пропахшие алкоголем футболки сменились на чистые и менее мятые, а на боксеры обоих были надеты джинсы — на Позе синие, а на Антоне чёрные. Парни с улыбкой оглядели меня с ног до головы, а Дима протянул мою сумку в которой по обыкновению лежала большая тетрадь для конспектов и ручка. А не из школьного всего то джул, зарядка, немного мефа (вдруг будет стрессовая ситуация и мне срочно понадобится разрядка?), а также телефон и наушники.  — Ну раз все готовы, то предлагаю выезжать, мне же нужно вас подбросить. — Антон оглядел нас и пошёл в коридор, а я, подхватив Диму за руку, поспешила за парнем. Его широкие плечи и большая, из-за роста, спина, смотрелась очень комично на фоне моего и Диминого низких силуэтов. Шастун уверенно шагал к двери и галантно пропустив нас, захлопнул квартиру на ключ. Днём сюда приедет уборщица и уберёт все что осталось с ночи, начиная с мусора и заканчивая мятой кроватью, большей частью не из-за сна. Спустившись на подземную парковку я сразу нахожу глазами BMW, чёрный и матовый, он прям выделяется среди прочих иномарок.  — То есть ты, владея целой компанией Audi, ездишь на BMW? — уже не первый раз восклицает Позов садясь на задний ряд.  — Дим, ты спрашиваешь это каждый раз, когда ты уже смиришься с этим? — я легонько толкаю друга и тоже сажусь в машину, на пассажирское.  — Мне кажется я никогда не привыкну. Машина с характерным звуком двинулась с места, из колонок полилась приятная музыка и я растеклась по сидению, прижатая в спинку скоростью выезжающего с парковки автомобиля. Впереди меня ждали полтора часа езды в приятно пахнущем салоне, в сопровождении музыки и разговоров ребят. Эх, мои два любимых идиота. Антон высадил нас прям у главного входа в Сеченовский университет, предварительно поцеловав меня в лоб. Конечно же наше чёрное «такси» собрало с десяток любопытных глаз, но мы с Димой привыкли.  — После пар заберу вас, заедем за вещами. — сказал Шастун в открытое окно.  — Хорошо мам! — хихикнула я схватив Димку за руку и запрыгала по ступеням в большое здание университета. Обшарпанные зелёные стены, штукатурка с которых сыпется как перхоть, с головы той самой девочки с первой парты, побитые студентами и временем полы, покрытые мыльными разводами, хоть их и моют чуть ли не каждый день, но они все равно остаются такими же грязными. Запах булочек и застоявшегося чая, старых книг, пота и слез студентов, которым суждено проучиться тут не меньше 4 лет. Эх, какая радость вновь вернутся в эти стены. Потерянные первокурсники толпятся в холле, нервно и пугливо осматривая длинные коридоры, а так же уверенно проплывающих мимо старшеков, в числе которых и мы с Позом. Он все так же плетётся со мной за руку, но уже более бодрее, хотя по его физиономии, что выражает далеко не безудержную радость, понятно, что с куратором встречаться он совсем не готов. Залетаем в 503 аудиторию практически последние, так как звонок прозвенел уже как 10 минут назад. Остановившись в дверях я зло оглядываю кабинет, и найдя своё любое место, веду друга к последней парте у окна. Павел Алексеевич стоит к классу спиной, видимо о чем то задумался, так как пустая меловая доска вряд ли кого то заинтересует. Хотя, это же Павел Алексеевич. Устроившись поудобнее и достав все нужное, а именно ничего, я поднимаю все ещё красные глаза и осматриваю класс. Добрая четверть моих одноклассников сегодня не явилась к нам, скорее всего отходят от летних каникул, если этот оставшийся месяц можно так назвать, ведь июнь и июль были посвящены сессиям и практике. Другая, явившаяся часть класса, была либо до жути заспанная, либо с видного похмелья. Так же наш коллектив пополнился парой новеньких, и я сразу понимаю, что кого то ко мне в комнату все же подселят. Эх, а я ведь мечтала о большой кровати из двух маленьких, а также полную тишину и покой (конечно же под тишиной и покоем я имею ввиду совершенно обратное). Все сидят на удивление тихо, должно быть как и у меня, у моих одноклассников просто нет сил даже поднять головы с парты, такой уютной, родной, в царапинах и глупых надписях…  — Доброе утро студенты! — голос куратора раздаётся как выстрел под ухом, и я непроизвольно вздрагиваю. Сон как рукой сняло. — Надеюсь вы хорошо провели ваши последние в жизни каникулы.  — Ооо, ещё как! — голос местного «плохо парня» — Серёжи Матвиенко, раздаётся откуда то сбоку, а по аудитории разносится одобрительный смешок. На самом деле Серёжа безобидный, просто не очень культурный и толерантный, в основном по отношению к таким как Дима, то бишь геям. Пару раз, когда друг пытался флиртовать с ним, Матвиенко распускал кулаки, что заканчивалось тактичным отступлением Позова, к счастью, без единого повреждения. Димка умел за себя постоять, хоть он был геем, но явно не неженкой, как об этом обычно твердят. Тяжелая рука, поставленный удар, мощное, подкаченное тело, небольшая щетина и даже тату, о которой никто кроме меня не знает, вообщем и целом, он совсем не похож на педика. По крайней мере внешне.  — Матвиенко! — громкий, но совсем не злой голос Павла вновь оглушает своей басистой звонкостью, не знаю как так, но именно такой голос у него и есть. — Эта лекция будет не полной, буквально 40 минут, затем вы пройдёте по кабинетам по расписанию, Ирочка сейчас вам его раздаст. С первой парты поднялась та самая Ирочка Кузнецова — круглая отличница, комсомолка, активистка, ну просто чудо девочка, которую тихо ненавидел весь класс, но обожал весь преподавательский состав. Юбка чуть выше колена, белая свободная рубашка, гольфы, туфельки, ну прямо первоклашка, только бантов на голове не хватает. Хотя постойте, банты все же присутствуют, но только это скорее два маленьких бантика на концах колосков. Боже мой, девке 21 год, а она с косичками в универ ходит, ну реально чудо чудное. Девушка, хотя так и норовит назвать ее девочкой, поднимается и идёт на кафедру, с которой куратор любовно оглядывает ее и протягивает листы с расписанием. Улыбнувшись своей «ячудоангел» улыбкой, Ира разворачивается и шагает вдоль рядов, аккуратно протягивая всем расписание. Когда очередь доходит до нас с Димой, то я не упускаю возможности подколоть одноклассницу.  — А что, стишок и звоночек не подготовила к первому сентября? — обиженно надуваю губки и получаю в лицо листок с расписанием, а так же противную колкость.  — Смотрю язык свой ты ещё не снюхала. — и Кузнецова вновь отправляется по рядам.  — Ну и зачем? — Дима удивленно поднимает бровь, по доброму, но в то же время осуждающе, взглянув на меня.  — Что-то вроде традиции. — уголки губ расплываются в улыбке и я утыкаюсь в расписание перед собой. Да, прямо с первого дня, прямо с понедельника решили поиграть на наших нервах. Первые две пары — биология с противной Ларисой Фёдоровной, она меня просто терпеть не может, но у нас это взаимно. Далее лайт — история медицины под предводительством Павла Алексеевича, после латынь с Ольгой Евгеньевной, а в завершение всей картины пара по философии с Ильей Михайловичем, на которую я конечно же не пойду, потому что и так много. Словно прочитав мои мысли, Дима легонько толкает меня ногой под партой, шепнув при этом в самое ухо:  — Не смей свалить с философии, вещи нам вместе забирать вообще то. — мне остаётся лишь закатить глаза и покорно подчиниться, ведь оставить друга я просто не могу. Ещё около получаса Павел Алексеевич рассказывает нам о новых правилах, об обновлённом оборудовании в больнице при универе, а так же о новых учителях, большинство которых вообще не касаются нашего профиля в этом году, но один все-таки касается.  — Нам опять меняют учителя анатомии. — по аудитории проносится недовольный вздох, некоторые, даже откровенно громко возмущаются по этому поводу, но куратор не обращает на это внимание и продолжает свою речь. — В этот раз вам ставят довольного молодого преподавателя, моего старого знакомого Арсения Сергеевича. Он профессионал своего дела и надеюсь… — мужчина зло оглядывает всех нас, заострив особое внимание где то на стороне Матвиенко, — надеюсь, что этот преподаватель продержится дольше, а не уволится после сломанных ключиц. Ах, точно, Фёдор Иванович, наш предыдущий учитель анатомии, уволился в конце прошлого года из-за неудачной шутки Серёжи. Этот умник решил, что будет прикольно рассыпать по коридору попрыгунчики, дабы лопух (это прозвище мы дали преподавателю в связи с его фамилией — Лопухов), не заметив шариков, поскользнулся и упал. На следующий день Матвиенко уже был на грани отчисления, но благодаря влиятельной мамочке, что души в нем не чает, конфуз замазали, конечно же с помощью кругленькой суммы. Как итог: Федор Иванович, уволенный по собственному, лежит в больнице со сломанной ключицей, а Серёжа как ни в чем не бывало сидит за партой. Да, жизнь не справедлива к тебе, если у тебя нет денег. Или богатого парня. По классу пробегает смешок, а затем и недовольный взгляд Павла. Куратор тяжело вздыхает и садится на кресло, томный взор из-под тяжелых и густых, чёрных как смоль ресниц, останавливается на Кузнецовой, и та, словно имела способность к телепатии, выходит из класса за стаканом воды для мужчины. Пф, подлиза. Так называемый «классный час» проходит незаметно быстро, и я нехотя плетусь на биологию, к моему самому любимому учителю.  — Валуева! — не успеваю переступить порог кабинета, как вместе с моей фамилией, в меня прилетают слюни старенькой Ларисы Фёдоровны Сыч. — Гляньте, явилась! Я то думала ты уже в придорожной канаве валяешься.  — Уж лучше в канаве валяться, чем вашу физиономию лицезреть. — язык поворачивается раньше, чем я успеваю подумать, за что огребаю в первый же учебный день.  — Да как ты… Вон из аудитории! Живо! — и подгоняемая вылетаемой изо рта этой женщины слюны, выхожу из кабинета, громко захлопнув за собой дверь. Класс, целых три часа в запасе, а учитывая то, что следом урок у Павла Алексеевича, то тогда сразу 4,5.  — Быстро ты сдалась. — прыгаю на пассажирское такой родной BMW и целую Антона. Если бы не лекции от куратора и крики Сыча, то утро было бы вполне себе прекрасным.  — Ой, кто бы говорил. — легонько толкаю парня в плечо, дабы припомнить, что сам он не доучился и первого курса, сразу перенял дело отца и забил на учебу. Я то хотя бы учусь.  — Ладно, ладно, не обижайся снежок. — кошачья улыбочка расползается по лицу Шастуна, до того заразная, что уголки рта сами ползут наверх. Снежком меня называют только Дима и Антон, при чем прозвище это произошло далеко не так как вы могли себе подумать. Январь 2014 год. Снег крупными хлопьями оседал на голых деревьях, на замёрзшей земле, уже покрытой не тонким слоем белоснежной насыпи. Зима выдалась необычайно тёплой и в то же время жадной на снег. Уроки только только подошли к концу, а я, в сопровождении двух не менее дурных парней, бегу к ближайшему сугробу. Я добираюсь первая.  — Я выиграла! Теперь вы должны мне поцелуйчики! — вытягиваю шею и выразительно надуваю губки, призывая мальчиков. к действию. Димка безропотно подходит ко мне справа, а Антон слева, и оба смачно и громко целуют мои раскрасневшиеся от мороза щеки, что почти сразу становятся алыми от смущения. Но счастье длится недолго, ведь в следующую секунду я уже оказываюсь схвачена за руки и ноги, раскачиваясь между парнями.  — На счёт три. — Антон держит меня за руки и голос раздаётся прямо надо мной.  — Эй! Нет-нет-нет! — пытаюсь вырваться, хоть и не очень активно, прекрасно понимая свои физические возможности.  — Один…  — Два…  — Три! — мальчики одновременно выкрикивают последне число и кидают мою орущую тушку в снег. Джинсы пропитываются насквозь буквально в секунду, волосы тоже превращаются в некий мокрый ком, больше похожий на кошачью шерсть чем на волосы. Выныриваю из сугроба и зло смотрю на мальчиков снизу вверх, а те не переставая смеяться протягивают тёплые ладони. Поднимаюсь на ноги я чуть встряхиваю головой, чем вызываю ещё больший смех у ребят.  — Че вы ржете? Видите как снег налип? Теперь фиг просохну. — обиженно надуваю губу, пытаясь хоть как то привлечь к этой проблеме внимание, но мальчики заливаются смехом лишь с большею силой.  — Ты прям как сугроб! — не выдерживает Димка и тыкая пальцем в мой мокрый снежный бок, вновь складывается пополам от смеха.  — Не, ты как снеговик! — теперь очередь Антона ткнуть меня в другой бок, и последовав примеру друга сложиться пополам.  — Ну тогда уж снежинка. — обижаюсь ещё больше, но теперь без внимания это не остаётся и я получаю короткое, еле понятное из-за смеха, заключение.  — Снежок. — мы с Позовым недоуменно смотрим на друга, но Тоха лишь пожимает плечами и повторяет. — Снежок!  — Ты хочешь сказать что я похожа на снежок? — мои брови складываются злым домиком, а нос морщится, как от чего то очень очень кислого.  — Точно снежок! У меня кота у бабушки так зовут, вот очень на тебя сейчас похож. — Шастун обводит мое лицо пальцем, а затем бережно проводит ладонью по скуле, собирая налипший и туда снег.  — Хм, а мне нравится. — улыбаюсь и оглядываю ребят, те лишь кивают и Дима, в своём репертуаре, делает заключение.  — Значит теперь мы будем звать тебя снежок! — и в меня тут же летит снежный шарик, мягко разбившись о лицо и распавшись на тысячи пушистых снежинок.  — Дима! — скомкав снег поплотнее бегу за другом, параллельно крича проклятия ему в след.  — Эй, ты чего зависла? — из далеких воспоминаний меня вырывает голос Антона.  — Да так, задумалась просто. — отворачиваюсь к окну, ставя тем самым некую «точку» в вашем разговоре.  — Как скажешь. — Шастун без обид отворачивается и продолжает сосредоточенно глядеть на оживленное шоссе. Мы едем ко мне на квартиру, которая располагается далековато от центра Москвы, да и вообще я там не прописана. Её мне подарили родители Антона, на мой 20 день рождения, дабы я жила не в затхлом общежитии, а в собственном уголке, независимо от Антона. Конечно же я с радостью приняла столь щедрый подарок, но от Димы отказался никак не могла, и оставлять его одного в общаге не вариант, и жить с ним под одной крышей — тоже. Решила что буду хранить все свои вещи в квартире летом и на каникулах, а на учебный год перевозить в общагу. Эта была светлая однушка, с большими окнами и балконом, с выходом на Москву реку. Здесь всегда было умеренно свежо, отчего по утрам, после похмелья, вставалось легко и просто. Если бы не расположение, я бы, наверное, наведывалась сюда почаще, но увы и ах, тратить полтора часа на езду в уник я не готова. Все нужные вещи, по обыкновению, были сложены по коробкам ещё с прошлого года. Может на первый взгляд я и выгляжу как растяпа, и совсем не смахиваю на хозяйку, но на деле я очень хорошая жена. Могла бы быть. Захожу в пустую квартиру, наполненную запахом пустоты и одиночества, а так же когда то жаркого секса, что произошёл здесь почти на каждом углу. Захожу в спальню, настежь распахнув дверцы шкафа и затуманенным взглядом смотрю на единственную висящую здесь вещь — вязанный кардиган. Он принадлежал моей маме и до сих пор является самой дорогой мне вещью, которую я с трепетом храню не только за дверцами шкафа, но и где то глубоко глубоко в сердце. Зима 2006 год. Длинные полы кардиган плетутся за мною вязаным хвостом, огибая все углы, которые я оббегаю навстречу вернувшийся с работы мамы. В руках у этой женщины, по обыкновению, бутылка вина, уже почти пустая, а так же пакет, скорее с добавкой чем с нормальными продуктами. После ухода отца мама начала много пить, иногда курить, изредка баловалась травкой, а ещё реже наркотиками. Увидев меня в дверях, её вечно осунувшееся, худое и печальное лицо оживилось, в глазах загорелся здоровый огонёк, а уголки губ дрогнули в лёгкой, приятной улыбке.  — Моя маленькая принцесса снова в моем кардигане? — она наигранно возмущается и заключает меня в самые тёплые в моей жизни объятия. От мамы вкусно пахнет булочками, которые она часто берет в столовой на работе, какими то духами, отдающими то ли в цветочный аромат, то ли во что-то сладкое, и конечно же перегаром. Я не любила этот запах, такой горький и неприятный, он щипал в носу, глазах и казалось въедается в мою кожу, да так, что потом не отмоешься.  — Мама мама! — отстраняюсь, нехотя вырываюсь из тёплого плена рук и заглядываю женщине в её серые, мышиные глаза. — А когда я вырасту, ты отдашь мне свой кардигран? — в силу возраста мне сложно было четко выговорить столь сложное для меня слово, и услышав мое произношение, мама негромко смеётся.  — Конечно доченька, когда я умру, он тут же достанется тебе! — я шутливо толкаю её в плечо и надуваю губки.  — Ты не умрешь! — искренне изображаю обиду, но женщину это смешит только ещё больше.  — Ну что ты, Мил, все мы когда нибудь умрем. — мама гладит меня по голове, перебирая рыжие прядки между пальцев, наматывая из них хрупкие локоны.  — Ладно, но это будет очень не скоро! — громко и торжественно, словно беру с матери обещание, вещаю я и вновь оказываюсь в тёплых руках. Как же глупа и наивна я была тогда. С хлопком закрываю дверцы шкафа, не желая больше видеть несчастный предмет гардероба и все глубже погружаться в болезненные воспоминания. Выхожу в коридор, где меня уже дожидается Антон, ухватив сразу три коробки, и выглядывая из-за них как из-за стены. Молча киваю ему в знак того что мы можем ехать, и схватив две оставшиеся коробки, покидаю квартиру. Ещё одно место, куда я вряд ли вернусь до праздников. Около 12 часов мы подъезжаем к университету, значит в запасе остаётся ещё полтора часа свободного времени. Супер, успею зайти за кофе перед латынью, а также немного разобрать вещи. Нужно занять лучшее место раньше моей новой соседки, если такая вообще имеется.  — Эй, снежок! — выхожу из машины погружённая в свои мысли, даже не вспоминаю об оставшихся в машине коробках. — Ты решила без вещей пожить? — Антон, облокотившись на открытую дверь, с легкой улыбкой смотрит на меня сверху вниз, смеряя то ли оценивающим, то ли сочувственным взглядом.  — Да, я задумалась, прости. — поднимаю глаза от своих кроссовок и ловлю взор зелёных глаз. В них мелькает понимание. Антон знает, как тяжело мне далась смерть матери, помнит, как неделю успокаивал меня, подставляя уже мокрое от моих слез плечо для дальнейших истерик. Тогда это сблизило нас, мне даже казалось что это любовь, пока истерики не прошли, а голова не прояснилась, оставив лишь одну мысль, которой я остаюсь верна уже 2 года. Она не хотела твоих слез. Где то на задворках памяти что-то щёлкает, слёзы мгновенно высыхают, а ком в горле безболезненно растворяется, будто его и не было. Никому нет дела до того что ты чувствуешь. И это помогает. Всегда помогало отрезвить голову, пустить свежие мысли, отпустить ситуацию. Или человека.  — Да ничего, бери коробки и потащили в комнату. На входе подхожу к стойке, где по обыкновению, на своём законном месте, стоит хранительница всех ключей и секретов — Мария Николаевна. Тучная женщина, развалившись на слишком маленького для ее объемов стуле, восседает над сотнями ключей от квартир общежития. Завидев меня, Маша подскакивает на месте и приветливо, а так же очень резво, машет мне своей пухлой ладонью.  — Милана Валуева! Какие люди! — ее улыбка, такая добрая, как будто мы давние подруги, до жути заразительная и я сама расплываюсь в улыбке, сверкая в ответ синими глазами.  — В Голливуде, ага. Добрый день Мария Николаевна, можно мне ключик от 227 комнаты? — решаю сразу к делу, так как времени не так много и скоро закончится третья пара.  — Ох, да конечно милочка, — она разворачивается к нам спиной и усердно ищет ключ, в многочисленных ячейках позади неё. — Твоя соседка кстати уже поднялась, так что дверь отворена. Вот же…  — Спасибо Мария Николаевна! — женщина вручает мне ключ и я стремительно, на сколько это позволяют коробки и Антон, поднимаюсь на второй этаж. Длинный, мрачный, а так же грязный коридор, встречает меня своим прекрасным запахом плесени и шумных тусовок. Дверь в мою комнату находится почти в самом конце коридора и как и предупреждала Маша, дверь оказалась не заперта, а даже настежь открыта. Захожу без стука, так как даже не вижу смысла в этом, но тут же жалею о своей опрометчивости. На ближней к окну кровати, слава богу моя у стены, лежит парень, на вид лет 20, значит курс 3-4, а на нем сверху скачет девушка, томно охая и вздыхая, совпадая с ритмом размеренных шлепков. Нашего с Антоном появления парочка не замечает и мне приходится показательно кашлянуть, дабы на нас обратили внимание. Две пары испуганных глаз устремляются в нашу сторону, но видимо осознав что мы не кураторы, смягчаются и отлипают друг от друга. Девушка встаёт с парня и показательно медленно натягивает теннисную юбку, не удосужившись даже заправить в неё выбившуюся белую рубашку. Парень же быстро прыгает в брюки и теперь топчется рядом с подругой, ожидая что она начнёт разговор первая.  — Оксана Суркова, — протягивая мне свою аккуратненькую, миниатюрную ладошку представляется девушка, — а это Лёша Щербаков. Парень так же протягивает мне ладонь и я неуверенно жму сразу обе, на что получаю хитрый смешок Оксаны. Ну что ж, по моему отличное начало совместного проживания…