Circulus vitiōsus (Порочный круг)

Pov: Арсений Попов Что самое ужасное в профессии преподавателя в университете? Наверное первое что приходит в голову — это кипа работ на проверку, сессии, где нужно спрашивать учеников и помогать им не завалить свой предмет. Но на деле, самое отвратительное в моей профессии — это сидеть допоздна в своём кабинете, делая отчеты и разбирая документы из больницы. Иногда это успокаивает, помогает отвлечься от мыслей, что норовят поглотить твою голову. Вот и сегодня я сидел до ночи в своём кабинете и разбирал у себя в ежедневнике прошедшую операцию. Первый раз я стоял за операционным столом не с профессиональным хирургом, а со студенткой. Как бы та не хотела скрыть свой страх, дрожащие руки и потупивший взгляд выдавал Милану с потрохами. Не зря говорят, что глаза никогда не врут. Мои же глаза неотрывно бегали по строчкам ежедневника, куда посекундно добавлялись все новые и новые слова… «Операция проходила в обычном режиме, мы с моей ассистенткой осмотрели тело и обнаружили внутренне кровотечение в районе груди. Глаза у пациента были закрыты, пульс прыгал. Синие глаза напротив сверлили меня, затягивали словно бездны… Пульс прыгал из-за внутреннего кровотечения, которое обнаружила Милана… какое красивое имя не правда ли? моя ассистентка.» Слова путались и на бумаге выходил полный бред, который мне пришлось без перерыва перечеркивать. Спустя еще несколько попыток написать хоть что-то стоящее по поводу операции, я выдохся и решил просто потупить в стену, чтобы разложить мысли по полочкам. Листья за окном кружились, иногда ударяясь о холодные окна моего кабинета вместе с дождевыми каплями. Монотонное постукивание было похоже на медитацию и я стал глубже тонуть в мыслях. «Что же с ней не так? Я ведь нравлюсь каждой студентке здесь, а эта… С ней что-то твориться, но никак не понять что. Такая себе загадка, на которую нет ответа у неё самой. Книга на китайском, так ещё и на семи печатях, а открыть я смог только словарь. И эти её глупые глаза, синие как тихий океан, такие же спокойные на вид, но бушуют внутри. Если бы она все время не смотрела на мои руки во время операции, я бы получше рассмотрел ее лицо, веснушки… Так, Арсений, стоп, ты преподаватель или кто?» Я встряхнул головой в попытке отбросить глупые мысли и встал из-за стола. Лучше прогуляться, к тому же мне все равно пора домой. Стрелки часов над столом уже перевалились за двенадцать и я незамедлительно направился к выходу. В здании было необычайно тихо, мне даже стало страшно, не закрыли ли меня здесь одного? Но все обошлось, так как турникеты ещё работали, а двери были открыты. Вот только что-то меня смутило за мутным стеклом главного входа. Я заметил это «существо» ещё когда вышел на первый этаж и шёл через весь коридор к выходу. Оно то отползало, то шло, было вообще сложно определить что это такое: собака или какой-то то пакет. Подойдя к турникетам я застыл в ужасе, ведь это был не пакет, не собака и даже не бомж ищущий убежища от дождя, хотя очень похож, это был человек, при чем вполне себе нормальный. Нельзя сказать что адекватный, но нормальный точно. Не думаю ни секунды и выбегаю на мокрую лестницу, на которую тут же падает тело. Чуть не поскальзываюсь когда сбегаю по скользким ступеням вниз, буквально на ходу скидывая своё пальто, дабы накрыть девушку, ведь по рыжим волосам и ярко-синим глазам, что смотрят на меня пустым взглядом, я понимаю кто это. Эти до боли синие глаза, что затягивают как Мариинская впадина, сейчас, наверняка, ничего перед собой не видят и слава Богу, потому что я не знаю как бы я объяснял им такую заботу о ней. Пальто тут же накрывает плечи девушки, словно кокон и мне приходиться взять её на руки, дабы завернуть в него поплотнее. Милана невероятно легкая, кажется что она вообще ничего не весит, поэтому махинации с «покрывалом» проходят очень быстро. И вот, я уже несу девушку по ступеням, насквозь промокший из-за сранного дождя, что даже не думает убавить напор, а только льет и льет с новой силой. Моя когда то свободная рубашка, сейчас облепила все тело, будто майка на парнях со двора, а мурашки покрыли торс, как бы намекая мне на то, что это уже перебор. Общежитие находится недалеко и это очень хорошо, так как удушающее чувство тревоги за мою ученицу подступает к горлу все новой волной, будто цунами, поглощая и сметая все остальные мысли. «Что с тобой Арсений? Ты тащишь на руках ученицу, что была у тебя всего на одной паре. Ну да, провела с тобой одну операцию и что теперь? Отдашь все за неё? Нет, не за неё, за её жизнь — но не за неё» Лето 1990 год Мальчик лет пяти сидит в старой деревянной песочнице и что-то очень увлечённо строит из палочек. Наверное это домик, так как некое подобие стен выстраивается вокруг песчаной возвышенности. А может это просто какой то замок, кто знает? Ребята со двора пытались спросить что он строит, да просто пытались поговорить и подружиться, но на все расспросы получали лишь томный и глубокий взгляд. Не могут дети так смотреть в столь юном возрасте, уж слишком этот взгляд холоден, жесток, будто паренёк с куличами прошёл больше, чем 30-ти летние дяди, что наблюдают за детьми на площадке. С Арсением никто не хотел дружить в детстве. Его ровесников пугал взгляд его небесно-голубых глаз, что казались, смотрели тебе прямо в душу. Детишки обходили мальчика стороной, считая, что он как Ванга сможет узнать их секреты, лишь «просканировав» их своими глазами. Или же как Медуза-Горгона превратит их в камень, оставит их стоять, застывших в дурацких позах у «его» песочницы. Но в тот летний вечер все было по другому. Маленькие песочные ладошки аккуратно расставляли обломанные березовые веточки по кругу, стараясь сохранить между ними одинаковое расстояние. Мальчик не смотрел по сторонам, ему это было незачем, ведь он прекрасно знал, что к нему никто не посмеет подойти. Но тут, прямо на его «куличик» падает крупная нога, предположительно мужская, ориентируясь по размеру стопы. Холодные, без эмоциональные глаза поднимаются вверх и хрупкое тельце тут же вылетает за рамки песочницы. Руки мгновенно начинают саднить, покрываясь маленькими ранками, что уже пускают кровь. Будь у него способность плакать, Арсений бы зарыдал, ведь ладошки не единственное место что подверглось удару о землю. Но он не мог плакать, просто не умел. Отец всегда ему говорил, что плакать — это плохо, показывать свои эмоции — плохо, любить — это тоже плохо. И он ничего не любил, никого и ничего в своей жизни он не любил. Весь его интерес был в том, чтобы делать то, что ему скажут взрослые, либо что ему скажет отец (ведь он был не обычным взрослым для Арсения), либо что он захочет сам. И сейчас он хотел уйти с площадки. Медленно, не отрывая взгляда от своих обидчиков, что стояли толпой над грудой песка и палок и перешёптывались, он развернулся, отряхивая ладони от налипшего на них песка, и пошёл прочь. Но не успел он пройти и пару шагов, как его окликнули.  — Эй, малой! — высокий светловолосый парень, своим противным и прокуренным голосом, звал его, но мальчик даже головы не повернул. — Слышь ты, я поговорить хочу! Все так же медленно, как в замедленной съемке, маленький Попов развернулся на 180 градусов и смерив группку своим прознающим до глубины души взглядом, ответил, гордо задрав голову:  — Вас пятеро, вот и поговорите. — и снова развернулся в сторону подъезда. В спину ему летели оскорбления, маты, а так же пару каких то новых для него слов, значения которых он не понимал, но предполагал, что это нечто плохое. Тяжелая и горячая, словно кусок раскалённого металла, рука легла ему на плечо, резко разворачивая обратно лицом к ребятам. Они стояли толпой, окружая ни в чем не виновного ребёнка, который просто играл в «куличики». После первого удара все было как в тумане, будто этот обычный подзатыльник был сделан из гранатомета, что на некоторое время лишил его слуха. Фразы обрывками слышались между ударами:  — Будешь знать как спиной разворачиваться, засранец!  — Молчать у доски будешь, понял?  — Ишь какой смелый, вы посмотрите на него!  — Глаза выпучил и думал мы как малолетки испугаемся? Несколько сильных ударов пришлось на живот, возможно ногами, мысленно Арсений уже представлял эти синеющие гематомы в районе рёбер. Ещё несколько не сильных шлепков было по голове, рукам, его дергали за волосы и заставляли «показать глазки».  — Ну давай, голубоглазка, чего ты как ёж свернулся? Покажи нам свой «затыкающий» взгляд! А маленький мальчик, просто свернулся клубочком на земле, словно ежик, стараясь всеми силами защищаться от ударов, прикрывая голову руками и спрятав глаза, зажмурив их на столько, на сколько это позволялось. Ему хотелось просто исчезнуть отсюда, что бы эти бесконечные удары прекратились, чтобы не слышать этих гадких слов в свой адрес. Он всего лишь ребёнок, что хотел поиграть, а в итоге играли с ним, пинали, словно это не человек, а футбольный мяч. Ни одна слеза не скатилась по его щеке, лишь губы были покусанны в кровь, в попытке сдержать крики. В какой-то то момент стало тише, удары на мгновение прекратились и Арсений было подумал что все, его кошмар окончен, но это было только начало.  — Эй! Смотрите какая палка! — раздался где то над Поповым голос и он невольно открыл один глаз, чтобы взглянуть на находку ребят. Это оказалась тяжелая балка арматуры, если захотеть, то ей вполне можно переломать все кости. А если присмотреться и заметить острый как лезвие наконечник, то при желании, человека можно насадить на него, будто свиной шашлык. Мальчик застыл в немом ужасе, наблюдая как пацаны начали сражаться за право первыми нанести удар новой находкой. Он мог бы убежать пока они отвлеклись, но здравый смысл внутри повторял, словно мантру: «Ты не сможешь убежать далеко, ты толком шевелиться не можешь, куда тебе? А если догонят — хуже будет, лежи.» И он лежал, лежал и смотрел на то, как палачи выбирают кто его убьёт. Вот так и вершилась судьба пятилетнего мальчика, что просто строил замок из песка. Неужели вот так и оборвётся моя жизнь, так и не успев начаться? Драка шла полным ходом, сначала компашка толпилась и толкала друг друга, но вот в дело пошли кулаки, нанося меткие удары по переносицам. После показалась и первая кровь у одного из парней, «видимо самого слабого» — подумал Арсений, все ещё наблюдая за всем этим. В какой то момент, мальчик даже не понял в какой, толпа затихла и обступила одного из нападавших. Он лежал на земле, прям посередине детской площадки и через некоторое время из-под него показалось красно-алое пятно.  — Уходим… Живо! — скомандовал главный светловолосый парень с противным голосом и четверка быстрым шагом удалилась с площадки. Подождав пока их голоса полностью стихнут, растворяясь в стенах домов, Арсений осторожно, пытаясь не задеть все синяки и царапины на себе, стал ползком двигаться к телу. Это было не сложно, так как боль прошла мгновенно, когда в поле зрения появилась чужая кровь. Темноволосый парень лежал на земле и редко, очень тяжело дышал. Глаза его, синие, застряли в памяти Арсения на всю жизнь, они были открыты и смотрели по доброму, в небо. Мальчик стоял над практически бездыханным телом и не знал что ему делать. Он просто растерянно наблюдал, как тело, что только что избивало его ногами и руками, что боролось за право добить его арматурой, что теперь торчала в его груди, покидает жизнь. Попов понял когда брюнет сделал свой последний вздох. Когда его грудь перестала вздыматься вовсе, а тело как будто вообще потеряло свой цвет, стало белым, почти прозрачным. Только глаза, эти синие, как ночное небо глаза, создавали ощущение что перед мальчиком ещё живой человек. Отряхнув о шорты ладони, Арсений осторожно, еле прикасаясь пальцами, закрыл парню глаза и улыбнулся. Не зло, это была обычная детская улыбка, улыбка освобождения, и именно в этот момент в голове мальчика засела мысль, что больше никогда не покидала его голову: «Я больше не дам никому умереть на моих руках»