losing game

      Сережа, закинув разом два обезбола, уткнулся мутным взглядом в окно. За стеклом небо едва держало на своих плечах громоздкие тучи, и задушенно-густой воздух вот-вот должен был прорезаться мелкими каплями.       Голову нещадно кололо, и Сережа в сотый-тысячный-может-миллионный раз пообещал себе больше не мешать градус, не напиваться так сильно, не заваливаться после одной попойки на другую. Все обещания проживут ровно до следующего звонка друзей, до ближайшего сообщения в общем чате с фотографией откупоренной бутылки чего-то покрепче. Сережа закрыл на это глаза, обещая оправдать себя позже. Он на удивление хорошо помнил вчерашний вечер. Помнил, но мечтал забыть.       Окей, он, может, и не жалел о своих действиях, но чувствовал себя до ужаса глупо. Не видеться с Олегом очень и очень долго, чтобы потом поцеловаться в непонятной ванной у непонятных друзей? Заверните два. Это резало по сережиной чести холодным лезвием. Разумовский думал, что нужно перестать бегать от проблем — с каких пор он называл так свои чувства? — как трусливый школьник.       Да и какие, в общем-то, чувства? Сережа пару раз, в бреду отходняков и мимолетной хандры, поразмышлял о своих взаимоотношениях с Олегом, да и забил от греха подальше. А теперь пути назад не было. Они вчера, в конце-то концов, поцеловались, и Сережа бы соврал, сказав, что ему не понравилось.       Жизнь — спасибо большое — сама столкнула его лицом к лицу с трепещущими внутри чувствами.       Думать уставшая с похмелья сережина голова пока отказывалась, поэтому он, нашарив в кармане спортивок пачку сигарет, вывалился на незастекленный балкон и закурил. Вдалеке взревел гром. *       Узнавать у общих знакомых-друзей адрес Олега Сереже казалось чем-то поразительно постыдным. Он чувствовал себя невестой, сбежавшей со свадьбы, но потом вдруг передумавшей.       Надежды на успех, честно говоря не было. Вспоминая между делом давние попытки найти хоть какие-то намеки на данные об Олеге, Сережа из последних сил старался убедить себя в тупости этой затеи. Старался, но как-то не вышло.       Поэтому через два дня скитаний по личкам одногруппников он наконец нашел заветную улицу. Олег, иронично, жил на другом конце Петербурга, и Разумовский в очередной раз помянул свою умирающую гордость, морально готовясь к нудной поездке на метро длительностью, по ощущениям, в несколько световых лет.       На улице пахло свежескошенной травой и теплом. Сережа стянул с плеч джинсовку и, вскинувшись, ускорил шаг, прячась от пышущего пробивающейся жарой солнца в холоде подземки.       Волнение начало накрывать, когда за мутным окном вагона проносилась одиннадцатая по счету станция. До этого страшно как-то не было, Сережа даже самонадеянно подумал, что все пройдет хорошо.       Хорошо не могло быть априори. Не потому что Разумовский был законченным пессимистом, а потому, что говорить ничего веселого он не собирался.       Последние пару дней ему скрасили сигареты и молотом стучащие в голове мысли об Олеге. Нужно было, наконец, решить все с концами. Сережа, конечно, допускал вариант, что когда-нибудь они еще встретятся и даже смогут пообщаться без неясной ерунды, но вероятность такого энергично стремилась к нулю. Поэтому, решив сбросить с себя оковы вечного напряжения и ожидания каких-то действий, Разумовский собрал остатки гордости и отправился посылать Олега к чертовой матери. Насколько успешно — это уже другой вопрос. Главным для Сережи было точно донести свою мысль и поделиться остатками здравого смысла с Волковым: бывай, мол, мой дорогой друг, сосаться с тобой я больше не планирую. Когда за окном мелькнула четырнадцатая станция, сережины руки задрожали. *       Дверь в квартиру Олега казалась Сереже порталом в преисподнюю. Он гипнотизировал ее взглядом с лестничного пролета этажом выше уже пятнадцать минут; до этого успел дважды выйти покурить, помог бабушке донести пакет и погладил примерно девяносто процентов местных котов. Видимо, Олегу придется подождать.       Когда Разумовскому начало казаться, что затея эта совсем бесполезная и безнадежная, он сходу перепрыгнул четыре ступеньки и с силой вжал дверной звонок. Теперь-то пути назад не было.       За дверью послышались возня и чертыхания, а через несколько секунд Волков щелкнул замком.       Сказать, что он выглядел удивленно — не сказать, пожалуй, ничего. И без того бледное лицо посветлело на пару тонов, вытянулось, брови изогнулись забавной дугой. — Ты что тут делаешь? — спросил Олег, поправляя так и норовившую съехать с левого плеча растянутую футболку с Человеком-Пауком. — Поговорить пришел. — Да ладно, а я уже думал, что опять самому придется за тобой бегать, — Олег усмехнулся. — А ты собирался, что ли? — Заходи уже, — проигнорировал вопрос Олег, призывно отходя внутрь квартиры. Шел Разумовский как на казнь.       Стыдно было признаться, но жилье Волкова Сережа представлял чем-то вроде холодного склепа с подсвечниками прямиком из девятнадцатого века и по меньшей мере сотней летучих мышей. Но Олег, как и всегда, в общем-то, пустил все стереотипы пылью по ветру, и теперь Сережа наблюдал минималистичный евроремонт в бежевом монохроме. — Проходи в зал, я сейчас приду. Чай, кофе?       В горле Разумовского гуляли песчаные бури, но он чересчур резко мотнул головой и наугад прошел во второй справа проем и сел на бархатный диван. Ладони похолодели и взмокли, Сережа вытер их о штаны и уперся взглядом в кофейный столик.       Олег появился через пару минут. Разумовский даже залип ненадолго: так гармонично выглядел Волков — серые спортивки и футболка на пару размеров больше делали его похожим скорее на обычного студента, чем на вампира, пережившего парочку русских правителей; по мягкому спокойствию на лице становилось понятно, что чувствует он себя комфортно, а мебель в комнате словно служила щитом, его точкой опоры. — Ну, говори, — улыбнулся Олег и сделал глоток из стоящей на подлокотнике чашки. Сережу потряхивало. — Не делай вид, что не знаешь, зачем я пришел вообще. — А может и правда не знаю, — и вот опять: этот дурацкий образ вольготного кота, хитрого и ужимистого. — Короче, я по поводу поцелуя. Давай просто забудем об этом, и… и, вообще, обо всем забудем и просто не будем общаться. У нас каждый раз все заканчивается каким-то дерьмом, даже не начинаясь. По-моему, все было замечательно в эти несколько месяцев, пока мы не общались. Правда, пожалуйста, давай хватит, — Сережа казался сам себе до ужаса жалким, слова стопорились где-то в горле, но пути назад не было, — ты забудешь про меня, я — про тебя, и все на этом.       Конечно, Разумовский допускал вариант, что Олег произошедшему не придавал никакого значения, но верил в это с большим трудом. В любом случае, нужно было прояснить все хотя бы для себя. — А ты не думал, что я не хочу забывать? — Олег, — предупредительно начал Сережа. — Не Олег, а дослушай меня. Ты сам себе там что-то решил, испугался какой-то фигни, а мое мнение тактично послал нахер. Не, давай вместе решать, это и меня касается. Сережа вздохнул: — Окей, и какие у тебя варианты? Ты мне не нравишься, — а вот это было лишним, Сережа врать-то не хотел, — так что ничего не получится. — Не нравлюсь? — усмехнулся Олег, — а давай проверим. — Не буду я ничего проверять, зачем? — сердце Разумовского забилось быстрее. — Ну-ну, если не нравлюсь, то что такого? Поцелуй меня, а если не понравится, то ты всегда можешь уйти, — Волков пересел ближе, а Сережа неосознанно стушевался. — Где-то я это уже слышал. Олег ничего не ответил, лишь расслабленно улыбнулся и откинулся на спинку дивана. — Ну, вперед. Сережа хрустнул указательным пальцем и поднял взгляд. В глазах напротив плясал сам сатана.       Разумовский, полагаясь на свою выдержку и моральную стойкость, решил, что ничего от одного поцелуя не случится. Да, Олег ему симпатичен, но Сережа не дурак, сможет удержаться от желанного, но бесполезного продолжения. Олег не двигался, словно давая шанс самому принять решение, хищником ждал добычу в засаде.       Мозговой штурм Сережи закончился неожиданно быстро. Голова начинала неприятно ныть, и, чтобы не тянуть, Разумовский наклонился к чужим губам, неуклюже мазнув. Язык защипало терпким привкусом кофе.       Олег, будто того и ждал, сразу толкнулся языком в чужой рот. Сережа глухо простонал, приоткрывая губы. Ладно, возможно его план только что полетел нахуй.       Олег обвел чужие десна, чуть прикусил губу. Мозг Сережи озаряла неоновая вывеска «стоп», которую он благополучно игнорировал.       Вдруг в тонкой хлопковой футболке стало неожиданно жарко, лицо залилось алым. Олег зацеловывал его лицо, дорвавшись наконец, пересчитывал пальцами позвонки, оттягивал волосы. Потом перешел к шее, и вот тут Разумовский окончательно похоронил все свои надежды на разумное мышление.       Волков широко мазнул языком по венке на чужой шее, поймал ее губами, едва сдерживаясь, чтобы не прокусить. От Сережи пахло терпким парфюмом и сладостью крови — Олега вело, нещадно вело.       В сережину ногу призывно упирался чужой стояк, и он, не слишком уж взвешивая за и против, опустил руку на штаны Олега. Тот вздрогнул, чуть прогнувшись, и вскинул бедра. Сережа надавил на чужой член, едва заметно играя с мягкостью ткани спортивок, что не давала окончательно потерять голову. Олег тем временем подцепил край его футболки и резко потянул вверх, позволяя Сереже кое-как выпутаться. Тело обдало приятным холодом. Волков прикусил кожу чуть ниже ключиц, несильно оттянул правый сосок, позволяя рою мурашек прошить сережино тело.       Разумовский поддел резинку штанов, цепляя заодно и боксеры, и коснулся разгоряченной кожи. Олег тяжело дышал и тихо-тихо матерился себе под нос, — Сережа бы даже решил, что это мило, если бы не некоторые обстоятельства.       Разумовский обхватил чужой член, задевая большим пальцем головку, и сделал на пробу пару размашистых движений. — Сережа-Сережа-Сережа, госпо- — Олег сорвался на полуслове, откидывая голову назад. Сейчас он казался таким уязвимым, таким открытым, и Разумовский находил это неожиданно откровенным, словно ему показали то, что совсем не предназначалось для чужих глаз.       Волков не заставил себя долго ждать, наскоро расстегивая сережин ремень и стаскивая джинсы вместе с боксерами. Разумовский чуть замедлил движения руки, ловя чужие губы. Дышать становилось все тяжелее, но скользкий язык в своем рту казался сейчас чем-то чрезмерно необходимым.       Олег перехватил его руку, прижимая к дивану, и обхватил рукой оба члена, начиная размеренно двигаться.       Сереже казалось, что от возбуждения из глаз вот-вот хлынут слезы — до того болезненным, но приятным оно было. Его пугали многие аспекты происходящего, но больше всего вопросов вызывало то, как, оказалось, долго он этого ждал — ни одно порно, ни одна девушка не возбуждала Сережу так быстро. Это пугало и смешило одновременно. Вот тебе и послал Олега к черту.       Разумовский зажмурился, вытягивая спину, и шатко выдохнул. До разрядки было недалеко и теперь каждое действие, каждое случайное движение казалось ударом тока по нежной коже — жгло, разрушало, нещадно топило в ощущениях.       Они кончили почти одновременно: Сережа, вздрогнув, вжался лицом в изгиб чужой шеи, а Олег жарко выдохнул ему на ухо, прикусывая мочку.       Замутненное сознание начало проясняться, и вот тут Разумовскому стало по-настоящему страшно. — Ну что, точно не нравлюсь? — Олег слабо рассмеялся. Сереже хотелось плакать. — Вообще нет. Разумовский, едва держась на ногах, поднялся. — Где ванная? — Прямо и направо, белая дверь, — непонятливо сказал Олег, натягивая штаны. Сережа, щелкнув щеколдой, сполз вниз по стене. В голове набатом стучала кровь, руки до сих пор слабо потряхивало. Что он, черт возьми, сделал?       Он же был уверен в себе, в своих действиях — да, боялся, но не сомневался, — и так глупо пустил все в никуда. Теперь с последствиями нужно было что-то делать. И не сказать, что Сереже от своего первоначального решения хотелось отступать.       Разумовского не было пятнадцать минут, и за это время Олег почти поверил, что тот сбежал через вентиляцию. Не было слышно даже шума воды.       Вскоре Сережа, своей бледностью сейчас похожий на вампира больше, чем Олег, показался в дверном проеме. Он мялся, неловко заламывал пальцы — нервничал. — Что делать будем? — сережин вопрос повис в комнате тяжелой громовой тучей. — А что-то надо делать? Вроде и так все понятно. Оставь свою мозгоебку на потом, я думаю, мы можем и попробовать. Тем более, всегда можно все прекратить.       Олег говорил какими-то загадками. Не составляло труда понять, что он имеет ввиду, но оттого легче не становилось. Их общие мысли — одни на двоих — Волков сейчас облачал в непонятные конструкции, еще сильнее вводя в ступор.       От легкости его слов Сереже даже стало обидно — кому как, а он так просто все прекратить не сможет. Человеческие взаимоотношения для самого человека и для вампира, как оказалось, были двумя совершенно разными сторонами одной монеты. Олег за свою долгую жизнь, очевидно, уже научился отпускать людей, забывать их и позволять кануть в Лету, утонуть в бездонном озере воспоминаний. Разумовскому же, с его неумением здраво оценивать себя и порой окружающих, тяжеловато было вычеркнуть человека из жизни. По этой, и еще множеству других, причине Сережа и считал, что любые их отношения — обреченный на крушение лайнер, Титаник, неизменно вспарывающий свое стальное брюхо лезвием айсберга. — Не, Олег, это так не работает. Может эти ваши вампирские штучки и позволяют забить на все большой и толстый, но у людей так не получается. Я не хочу сам себе могилу копать, сорян, — Сережа то ли раздраженно, то ли растерянно развел руками. — Не надо ничего копать, успокойся. Правда, давай попробуем, ничего тебе не будет. В конце концов, я не такой уж мудак, каким почему-то кажусь. Вся проблема нашего общения в том, что ты постоянно бегаешь — и от меня, и от проблем, — а я никак не пытаюсь понять тебя и твои чувства. Поэтому, если отбросить все эти косяки, вместе нам довольно неплохо, разве нет? А с этим дерьмом справимся вместе, просто нужно время, — слова Олега напоминали серенаду под бледным лунным небом, балладу о спасении себя и окружающих во имя любви, песнь о храбрости человека в пылу страсти. Ну, чего еще ожидать от вампира из девятнадцатого века?       В чем-то Волков был все же прав. Сережа своих тараканов благополучно закрывал на засов, прятал в глубине кухни, но не травил — боялся, что тогда от него самого ничего не останется. А с Олегом под боком было куда падать в случае чего, на что опираться, если тараканы в предсмертной агонии разнесут черепную коробку. Так или иначе, шанс попробовать выглядел все заманчивее. — Да не так все просто, Олег. Ты ебучий вампир, как ты вообще наши отношения представляешь? Ты сосешь мою кровь, а я — твой член, что ли? — был бы Сережа сейчас чуть менее занят самокопанием, он бы, может, даже смутился от своих слов. — Прекрасная перспектива, по-моему. А на самом деле, Сереж, я же не граф Дракула какой-то. Я живу жизнью обычного человека, веду себя соответствующе. Ты же меня не первый день знаешь, ну правда. Решай уже давай, если тебе это действительно нужно. Торопить Сережу отчаянно не хотелось, но даже его хладнокровие и самообладание начинали трещать под грубым давлением ситуации. — Ладно, но, если мне что-то не понравится, я уйду, — предостерегающе сказал Сережа, все также не сдвигаясь с места. — Да ради бога! Почему ты говоришь так, как будто я тебя в рабство выкупаю? Не хочешь — мы можем и не начинать, я тебя уговаривать больше не хочу, — теперь терпение иссякало у Олега, — мне тоже не особо хочется быть с человеком, который так сомневается во мне. Я бы и не начинал тебя уламывать, но даже невооруженным глазом видно, что ты этого хочешь, но боишься. Я просто пытаюсь помочь.       Проницательность Волкова пугала и восхищала одновременно. По странному стечению обстоятельств, он оказался как никогда прав. — Блять, — устало выдохнул Сережа, пряча лицо в ладонях, — дай мне время до вечера. Я тебе позвоню. — Делай, что хочешь, — прошелестел Олег, разворачиваясь к окну.       Сережа за его спиной завозился, нашаривая где-то джинсовку, и вскоре хлопнул дверью. За окном разливалось вязкое тепло. *       Возможно, Олег ожидал слишком многого, возможно — надеялся чересчур отчаянно.       Время перевалило за полночь, но ни звонка, ни сообщения на горизонте не появлялось. Ожидаемо. Ожидаемо, но оттого не менее обидно.       Звук айфоновского рингтона в ночной тишине показался Волкову почти насилием — издевательством, наглой насмешкой над его чувствами. — Алло? — Я подумал, — Сережа на том конце провода дышал тяжело, гулко, словно только что пробежал марафон; слышались звуки шагов и ночной гул автострады. — Что-то ты опаздываешь, — скорее самому себе проговорил Олег, — и что ты надумал? — Я под твоим домом. — Что? — Что что? Дверь щас будешь открывать, придурок, — Разумовский звучал удивительно взбудораженно. — Зачем? — Поцеловать тебя хочу.