Семя порчи

Так сложилось, что сумеречное бирюзовое сияние здешних вод, неизменно сопровождающееся берущимся будто из ниоткуда липким страхом, из поколения в поколение побуждало человека держаться как можно дальше от опасно-притягательных мерцающих морских глубин. Некогда ясное небо большую часть времени было затянуто багровым полотном, будто густая кровь тысячи блеющих в преддверии неизбежной кончины козлов. Земля была устелена высокой, крепкой травой, что в любое время суток почти гипнотически покачивалась под воздействием наполненного какой-то нездоровой влагой воздуха. К слову, о воздухе. Сколько юная Рей’и себя помнила, тот всегда был до боли в костях спёртым и масляным, заполняя легкие и не позволяя нормально дышать. Так было до нее. Так было до начала времен. До первого вздоха. До первого Семени. Так говорили Старшие. Все началось с Великого Семени. Все из него вышло, и все, согласно незыблемым преданиям Древних, в него и уйдёт. Семя было подобно человеку. Оно рождалось, оно дышало, оно питалось, развивалось, творило и в конечном итоге, как и подобало любому живому существу, умирало. Семя было одновременно всем и ничем. Ни один из ныне живущих людей был не в силах уловить его ни глазом, ни чувством, ни разумом. И в то же время Семя было повсюду. Его боялись, его уважали. Ему поклонялись, его почитали и презирали. Оно было единосущно и жидким, и твёрдым. Порой Семя принимало форму камня, что поражал человека своей красотой и величием в самое сердце. И тогда камень завладевал им. Повелевал им. И неизменно поглощал все людское до последнего вздоха. Порой Семя представало в виде самого человека, чтобы стать в потенции чем-то большим. Чем-то исконно древним. И после того, как Семя прорастет, как созреет, наступит Век Изобилия. Род человеческий не будет знать ни бед, ни смерти, ни печалей, ни болезней, ни зависти или страха. Наступит абсолютное блаженство. И каждый будет счастлив. Так говорили Старшие. Так говорили давно почившие мать и отец. Одна лишь старая как мир Мэзэйра, что жила вдали от мирской суеты и повседневных забот, имела на этот счет совершенно отличное ото всех мнение. — Глупцы, — пыхтела старуха, расчесывая скрюченными пальцами свои густые, тронутые сединой волосы. — Эти кисловонные идиоты живут несбыточной иллюзией о пространных усладах желудка и своей безграничной лени. Поклоняются Великому Ка’Джи’Ве, словно тот им на голову свалит мешок удовольствий, а сами при этом и пальцем не пошевелят, — Мэзэйра презрительно сплюнула на единственное свободное место между устеленным изношенными шкурами полом и холодным камнем. — Чтоб они все попухли. Тупицы. — Почему ты так говоришь, Мэ? — вздрогнув, спросила Рей’и. Девочка коротко оглянулась через плечо, опасаясь, кабы их не услышали, или, что более важно – не заметили. Кто знает, что придёт в голову Старшим? Бледные руки крепче сомкнулись вокруг кружки с ароматно пахнущим травяным напитком. – Разве ты не веришь преданиям Древних? «Мэ» кинула в сторону девочки выразительный взгляд, после чего морщинистое лицо разгладилось и посветлело. Для маленькой и доверчивой Рей’и она была всего лишь отвергнутой всеми чудаковатой женщиной, которая однажды спасла заблудшего и напуганного до смерти ребенка из лап разгневанного кархута — огромного лесного медведя. — Дорогая, здесь не идет речи о вере, а о знании. Я не верю. Я знаю, что Ка’Джи’Ве — величайший из величайших, могущественных из могущественных, рождённый и нерожденный, вечный и изначальный, да прибудет его господство долгим, а Сосуд — плодовитым — один из сильнейших Древних. Знание помогает мне верить, но не наоборот. Те люди, что зовут себя твоей семьёй, роднёй, никогда не помогут тебе познать всего Ка'. Они слишком зациклены на себе и своих желаниях. Познать Ка', значит сделать первый вдох. Познать Ка', значит научить сущность не желать, — Мэзейра недовольно надула губы, принявшись как заведенная неразборчиво бурчать себе под нос. Она резко умолкла, склонила голову на бок и, оголив десны, ковырнула острым ногтем щель между передними зубами. С громким свистом продув промеж оными воздух, Мэзэйра перевела взгляд на застывшую с кружкой в руках Рей’и. — Если хочешь, можешь сегодня самостоятельно выбрать тему для разговора. Только, умоляю, не проси меня погадать тебе. Ничего нового я там в ближайшее время все равно не увижу, — быстро добавила она, заметив, как в глазах Рей’и загорелся озорной огонёк. Девочка, проглотив ставший в горле ком, согласно кивнула. Как бы ей ни было страшно, она всегда любила слушать Мэ, и даже в самые сложные периоды своей жизни Рей’и всегда находила время и силы навещать ее. Даже если это запрещалось. Даже если для того, чтобы добраться до ветхой хибарки пожилой женщины, ей требовалось пройти через стены удушливо-вязкого воздуха и беспощадно хлещущую ноги траву, что облизывала нежную кожу своими пожухлыми языками, будто стайка хитрых змей. Главное — держаться как можно дальше от воды и не смотреть на огни, что каждую ночь зажигались у самого берега подобно светлячкам. Их опасный жар сгубил не одну человеческую душу. Так говорили Старшие. — В таком случае, милая Мэ, пожалуйста, расскажи мне ту историю о Сосуде и Ка', умоляю! — Рей’и беспокойно заерзала на шкурах, отчаянно желая показаться смелой и взрослой. Она и так взрослая — этой весной ей исполнилось четырнадцать лет. Достойный возраст для того, чтобы интересоваться всеми ужасно нужными и запретными вещами. — Это тебе не «история», дорогая! — вскрикнула Мэзэйра. — Разве я не учила, что это невежественно по отношению к Ка’Джи’Ве – да прибудет его господство долгим, а Сосуд — плодовитым — низводить все его могущество к таким недостойным словам? — Конечно, извини, Мэ, — Рей’и виновато понурила голову. — Я помню, просто… — Просто тебе снова вбили в голову эту разжижающую мозг дурь, — недовольно фыркнула Мэзэйра. А погодя, смягчившись, добавила: — Ладно. Но ты могла попросить рассказать тебе что-нибудь другое. Например, о Камне и Ка' или о Верёвке и Ка'. — Но я хочу именно о Сосуде, пожалуйста, милая Мэ, — умоляла девочка. Это «Откровение», как научала называть подобные вещи Мэзэйра, было ее самым любимым. — А взамен я помогу тебе выпотрошить к ужину зайцев, — с гордостью добавила она, как никогда уверенная в собственных силах. — Ладно, — добродушно засмеявшись, согласилась Мэзэйра. — Как бы тебя не интересовало Откровение о Верёвке, вьешь ты их из меня просто отлично, — Рей’и захихикала в ответ, смущённо прикрыв ладошкой рот. — Шутки в сторону, — шикнула на нее пожилая женщина. — Чтобы познать сущность Ка’Джи’Ве, — да прибудет его господство долгим, а Сосуд — плодовитым — необходимо знать все Откровения. Слышишь? Все! А не только по какой-то там причине твое любимое. — Поняла, Мэзэйра, — Рей’и покорно склонила голову. На глаза упала тёмная челка, ловя на себе оранжевые редкие блики угасающей свечи По-видимому, удовлетворенная ответом, женщина замычала и коротко кивнула. Она с кряхтением поднялась на ноги и зашаркала ко столу, заставленному множеством банок-склянок, сморщенными связками пожелтевшего от старости пергамента и странными шарообразными предметами, суть которых юной Рей’и была до сих пор не известна. Со скрипом выдвинув ящик, Мэзэйра потратила на поиски новой свечи около минуты, копаясь в никуда уже не годных огарках. Наконец найдя необходимое, она, щёлкнув языком, поднесла свечу к стремительно угасающему пламени ее умирающей восковой сестры. Новорождённый огонь вспыхнул насыщенными жёлто-оранжевыми красками, и Рей’и на выдохе распахнула губы, не отрывая завороженного взора от изящного трепыхания. Мэзэйра творила самые настоящие чудеса, казалось, в стенах ее скромной каморки не было ничего невозможного. — Через пару-тройку часов заснёт солнце. К тому времени тебе лучше вернуться к своим, — Мэзэйра недовольно крякнула, когда шальной язык пламени едва не коснулся свисающих с потолка перьевых амулетов. — Я, конечно, безмерно рада, что ты находишь время наведываться ко мне, но для ребенка такой путь отнюдь небезопасен. Да и для взрослого тоже. Теперь. Кривые идиоты, — тихо выругалась она и снова уселась подле Рей’и. — Мне отчего-то здесь дышится так… свободно. Кажется, мне даже думать становится легче, — тихо ответила девочка, нервно перебирая пальцами войлочные шарики на подоле юбки. Мэзэйра шумно втянула носом воздух и блекло улыбнулась. Она поднесла свою тонкую руку к голове девочки, чтобы игриво взлохматить ей волосы. — Ты же знаешь, я тебя не выгоняю. Будь моя воля, я бы оставила тебя у себя навсегда, — уголки юных губ опустились, а глаза против воли заволокло влагой. — Я не боюсь гнева твоих Старших, я опасаюсь того, что они могут сделать с тобой, если узнают, где ты все это время пропадаешь. — Им все равно, — горло сдавило спазмом; Рей’и с силой вытерла побежавшую по щеке одинокую слезу, обращая лицо в тень, дабы Мэ не увидела ее предательски покрасневших глаз. — С тех пор, как умерли родители, никому нет до меня никакого дела. Мне кажется, даже если со мной случится что-нибудь ужасное… если я нарушу запрет и войду в воду… ничего не изменится. Все будут жить как прежде. — Я понимаю тебя, Рей’и, — женщина ласково погладила девочку по плечу, заставляя ту обратить на себя внимание. Заметив дрожащие худенькие плечи, что скрывала одна лишь тонкая накидка, она потянулась к постели и сняла одеяло. Накрыв им девочку, Мэзэйра с облегчением заметила, как перестала подрагивать тоненькая фигурка. — Одиночество — это то, что может сопровождать человека даже в случаях, когда он вроде бы как не одинок. Бывает так, что тебя окружает много людей, но все они чужие. И кажется, что нет на всем белом свете такого человека, который смог бы тебя понять. Почувствовать тебя. Принять. У меня в свое время были такие же мысли. Да что скрывать, и сейчас на меня порой накатывает печаль, что ни вставать с постели, ни заниматься любимым делом не хочется. Рей’и проворно укуталась в тепло овечьего одеяла и, всхлипнув, мысленно заставила себя успокоиться. Она не для того проделала такой долгий путь, чтобы распускать нюни и жаловаться человеку с весьма незавидной судьбой. И все же сердцу было наплевать на вроде бы как убедительные доводы разума. Не нужно иметь за плечами пару десятков прожитых лет, чтобы чувствовать скопившуюся в душе горечь. — Но, дорогая, не печалься. Я знаю, рано или поздно ты найдёшь того, кто сумеет утолить твою печаль. А до тех пор старайся находить смысл в окружающих тебя вещах. Главное — не терять свой ориентир. И веру в себя, — Мэзэйра перевела взгляд в сторону мутного окна и сощурилась, всматриваясь в тихую гладь морских вод. Спустя некоторое время, снова обратив лицо к Рей’и, мягко добавила: — И не думай, что всем на тебя наплевать. Это не так. Если бы это было правдой, тогда никто бы не запрещал ходить тебе сюда, верно? Девочка в ответ тихо шмыгнула носом и неопределённо промычала: — Верно. — Одна из самых ужасных вещей в жизни человека — это безразличие. Холодное и черствое. Безразличие не знает ни сострадания, ни заботы, ни даже боли. Оно не чувствует ничегошеньки. Вот такого состояния нужно остерегаться, Рей’и. — Мэ, — окликнула ее девочка, поступив взгляд мшистых глаз. — Можно задать вопрос? — Конечно, дорогая. Ты для этого сюда и приходишь, чтобы задавать вопросы и получать на них ответы. Если я по какой-то причине не смогу на них ответить, тогда я непременно дам тебе об этом знать. Рей’и рвано выдохнула, будто морально подготавливая себя, и наконец спросила: — Почему ты так спокойно реагируешь на тех, кто тебя… — девочка замялась, не зная, как помягче выразить свою мысль. — М? Говори же, дорогая, не стесняйся. Я не кусаюсь, ты же знаешь, — на испещренном морщинками лице ни грамма упрёка или осуждения. — …ненавидит, — с писком выпалила Рей’и и прикусила от волнения нижнюю губу. Маленькое тельце съежилось, будто опасаясь реакции. Мэзэйра безмолвно вытаращилась на нее, открыв рот, а после разразилась безудержным смехом. Опасливо покачнулся и затрепетал огонь свечи, свисающие с низкого полотка перьевые амулеты вздрогнули и, погоняемые крошечными перламутровыми бусинами, закрутились вокруг своей оси. — Ох, дорогая моя, юная Рей’и. Они не ненавидят меня. Ненависть — слишком сильное для таких людей чувство. Они боятся меня, потому что я единственная во всем этом позабытом Древними месте, кто в полной мере понимает всю шаткость и безнадежность выбранного ими пути. Страх же напротив — легкий путь, и в нем очень легко погрязнуть. Но только ты один в силах прогнать его и увидеть за тучами яркое солнце. Мало кто способен на это. Тут нужно преодолеть себя, приложить немало волевых усилий. — Пускай так. Тогда скажи, неужели ты не испытываешь к этим людям никаких негативных эмоций? Разве тебе не хотелось отомстить им? Сделать так, чтобы они испытали те же страдания, что и ты? — Рей’и раздосадованно вскинула руки, напрочь забывая о цели визита. Все прежние вопросы о Ка’Джи’Ве, — да прибудет его что-то там долгим… — естественно, померкли на фоне пробудившегося юношеского любопытства. — Ох, милая. Не буду скрывать, порой мне приходили в голову подобные мысли, да. Но, видишь как, я склонна полагать, что каждый рано или поздно получит по заслугам. Древние все видят. А отвечать злом на зло — совсем не выход. А насчет эмоций… Мэзэйра наклонилась и потянула за край шкуры, что служила отличным ковром, и выудила из-под нее нечто напоминающее скрученный, как называла это чудо сама Мэ, табак. Она поднесла небольшой бумажный свёрток к носу и, что есть мочи вдохнув, закатила от удовольствия глаза. А после поднесла его к губам, прикуривая от стройного огонька свечи. Помещение наполнил горьковато-пряный аромат, заставляя крылья носа Рей’и затрепетать. Да, такого добра у них в деревне точно не водилось. Дышать ведь и так было нечем. — ….Так вот… Будешь? — заметив заинтересованный взгляд девочки, поинтересовалась Мэзэйра. Рей’и быстро замотала головой. — Как хочешь, — пожала плечами Мэзэйра и сделала длинную затяжку. — Это, к твоему сведению, полезно для здоровья, — заметив скептический взгляд девочки, она гортанно захохотала и подмигнула. — А ты не промах. Я тоже когда-то была такой принципиальной. Но потом однажды проснулась и решила: да катись оно все к… кхм… да. С минуту они молчали, не решаясь нарушить по-особенному уютную тишину, погруженную в дурманящий туман. Рей’и повернула голову к окну, лениво наблюдая за постепенно темнеющим небом. Ей следовало бы потихоньку выдвигаться в обратный путь, но здесь, в уюте хижины отвергнутой всеми Мэзэйры ей было невероятно безопасно, и даже мысль о море не вызывала привычных мурашек. Она могла остаться, она хотела остаться, научиться мудрости, услышать все Откровения до единого, найти себя, хотела иметь возможность дышать полной грудью, не испытывать страх… — Негативные эмоции, с какими намерениями они бы не проявлялись, все равно остаются эмоциями. А я стремлюсь отстраниться от них. Чтобы в конце пути от меня осталось только дыхание… — Мэзэйра блаженно прикрыла глаза, медленно покачиваясь во все стороны. Несмотря на их странную дружбу, Рей’и всегда старалась избегать расспросов о прошлом, подсознательно понимая, что для Мэ эта тема, скорее всего, была не самым приятным предметом для разговора. Но сейчас, кажется, удача была на ее стороне. — Ты мне никогда не рассказывала, почему решила не уходить из этих краёв, а осталась жить возле моря, — девочка непонимающе насупила брови. — Это же опасно! — Оно не опаснее разгневанного кархута, ребенок. Нельзя всю жизнь прожить в страхе. Разве ты видела собственными глазами, чтобы в нем умирали люди или, скажем, те же животные, птицы? Рей’и озадачено покачала головой, не понимая, куда клонила пожилая Мэ. — Нет… не совсем… нам же не разрешается подходить…. — Но ведь наблюдать не запрещают? — перебила ее Мэзэйра, внимательно всматриваясь в калейдоскоп эмоций, что возник на юном лице. — Нет, не запрещают, — тихо призналась Рей’и. — Что это значит, Мэ? — Это значит, моя дорогая, что нужно всегда полагаться только на себя, слушать только себя и свой внутренний голос. А иначе ты грозишься прожить чью-то жизнь, полностью позабыв о собственной. Девочка смотрела на нее большими и чистыми глазами, впитывая каждое слово, будто губка. — Я не говорю о том, чтобы ты начала перечить своим Старшим и обвинять их в поголовной скудоумости, как поступила в свое время я, — тихо прыснула Мэзера, стряхивая пепел в специальную медную мисочку. — Просто будь наблюдательнее. Верь своим чувствам, и никогда не слушай большинства. Знаешь, я уже давно уяснила для себя вот что: даже если это большинство будет кричать о том, что оно одно-единственное обладает неоспоримой истиной, я всегда поддержу того отчаянного смельчака, который проявил смелость и вынул голову из песка. Даже если он будет сто раз не прав. — Значит, никакой опасности нет? И все это время Старшие нас обманывали? Водили нас за нос? — обеспокоенно зашептала Рей’и, скользя взглядом по не в меру расслабленному лицу Мэ. — Я не говорила об этом, — с улыбкой ответила женщина. — Тебе никогда не приходила в голову мысль, что они сами ничего толком не знают? Что они тоже могут ошибаться? Но при этом свято верят в свою правоту, даже если и глубоко внутри осознают, что на каком-то определённом моменте жизненного пути свернули не туда? Рей’и нахмурилась, взволнованно облизав губы. — Тогда, где правда? — Дорогая, правды не знаю даже я. Это не то, что можно пощупать или понюхать. Правду нельзя измерить или взвесить. Она просто или есть, или ее нет, — Мэзэйра задумчиво выставила губы дудочкой. Морщины вокруг ее старческого рта некрасиво скукожились, делая ее похожей на сморщенный гриб. — Древние существуют. Откровения существуют. Опасность существует. Но никто не знает, чем эта опасность обернётся конкретно для тебя. Другой вопрос вот в чем: будет ли это действительно опасностью или же началом чего-то большего? — она весело хмыкнула, обнажая пожелтевшие зубы. Скрюченные пальцы скомкали тлеющую ароматную бумагу и сомкнули ее в кулаке. Из-под ладони медленно пошел дым, и чем выше он поднимался, тем гуще становились клубы. — Порой, чтобы узнать правду, нужно встретиться с ней лицом к лицу. — Это как, Мэ? — Рей’и, не отрывая глаз, смотрела на колыхающееся облако, формирующееся под самым потолком. От волнения у нее вспотели ладошки, а сердце беспокойной птицей билось о ребра, грозясь вырваться наружу и навсегда покинуть тело. — Если хочешь узнать, почему Старшие запрещают ходить в море, тогда тебе следует разобраться в этом самостоятельно, — Мэзэйра выжидающе посмотрела на девочку; в почти что белесых глазах отражались бурлящие воды и губительные огни. По телу Рей’и прошелся холодок. — Понимаешь? Девочка кивнула и тяжело сглотнула. — Не стоит бояться, — глухим голосом продолжила Мэзэйра, медленно то сжимая, то разжимая ладонь, будто накачивая тем самым дым. — Страх ослепляет, а тебе ни в коем случае нельзя допустить этого. — Что я… — голос Рей’и оборвался, когда лишенное всякой формы облако стало обретать черты большущего алого глаза. — …увижу? — Ты увидишь все, — проскрежетала Мэзэйра, не отрывая от нее своего стеклянного взгляда. — И даже больше. В душе Рей’и творилось нечто совершенно невероятное: не в силах перестать смотреть на сферообразное око, она ощущала, как ее сознание медленно окутывало прохладными пенистыми волнами, как обнажённых пальцев ног касался влажный песок, как распущенные волосы скользили по спине, как легкие вмиг сжало в невыносимо плотных тисках, лишая способности дышать. Тело било в агонии, она больше не была Рей’и, она была никем. Ты увидишь все и одновременно ничего. Ты освободишься. Ты станешь чистой. Ты избавишься от счастья и скорби материального мира, не покидая его пределов. Голос Мэзэйры звучал в голове, в ушах, за веками, под кожей. Я поведаю тебе о Сосуде и Ка'. Его называли Ка’Джи’Ва. Он был самим дыханием, мыслью и словом. Он неизменный вечный и нерушимый. Он никогда не рождался и никогда не родится. Он всегда во все моменты существующий и неизменный. Когда погибает тело, он не гибнет. Когда высыхают воды, он остается влажным. Когда все сгорает дотла, он остается нерушимым. Он снимает старые одежды в угоду новым. Он неупокоенный и постоянно находится в поисках… Рей'и сделала глубокий вдох.

***

Закрой глаза

И ты увидишь

Всё

Из пропахшего гнилью рта вылетел хриплый стон. Тонкие, холодные пальцы обвили раскаленную поверхность металла, осторожно поглаживая зазубренные края молота. Губы растянулись в хищной улыбке и широко открылись навстречу багровому зиянию. Они с жадностью сомкнулись вокруг желанного. Давно не видавшие дневного света глаза закатились в безмолвном экстазе, предвкушая считанные секунды до. До бесконечности. До вечности. До бессмертия. Одна. Две. Три. Длинные ногти резко впились в ладонь. Дыхание перехватило, а в горле стал ком. Глаза испуганно заметались, будто впервые за долгие годы пребывания во тьме увидели что-то помимо вездесущей черноты. Руки сию же минуту подлетели к тонкой шее и с отчаянием сжали ее, пытаясь вытолкнуть из себя инородный предмет. Фигура рухнула на колени, а молот, словно удар грома, упал на каменный пол. Звук эхом раскатился по пустынным коридорам. Зашуршали одежды, и каждый уголок помещения вмиг заполнил ледяной воздух. Смрад погибели. Три. Две. Одна. Трепыхание прекратилось. Обескровленные пальцы застыли над взбухшей шеей. Молот так и оставался лежать подле своего кузнеца. Удушливый жар печи будто в насмешке распахнул свой зев и уснул навсегда.

Я

Стану

Твоими

Глазами

***

Кто я? Откуда? Куда я иду? Твое имя словно журчание горного ручья. Твое имя напоминает легкий утренний бриз. Твое имя похоже на свет тысячи планет. Твое имя напоминает вечность. Твое имя… Адж’Рий’А