Нас двое

Декабрь 1983 года

— Мама, мама, смотри, снег пошёл! — кричит щупленькая девчонка, в окно выглядывая. На улице и правда снежно, декабрь всё-таки, скоро Новый год, утренники, ёлки, очереди в магазинах, пробки от шампанского? летящие направо и налево, а за окнами праздничные салюты лабают. Праздник. — Поль, собирайся, я на работу опаздываю, хорош копаться, — а в ответ на детскую радость стандартный, будничный ответ. Девочка только губы поджимает, хмурится. Не оценила мама простого, детского счастья, не до этого ей.       Возле окна, на тумбе, рядом с кроватью сидит маленький, плюшевый щенок, в цвет варёной сгущенки, отцом когда-то подаренный. Она его из рук не выпускала, везде и всегда с собой брала, а сейчас что, стыдно уже с игрушкой в школу ходить, засмеять могут, или отобрать, испачкать. Но сегодня ей так хотелось его с собой взять, до боли прям. Пока мать суетилась, она взяла игрушку на руки и прижала к себе, запах её вдыхая. Ей казалось, что она до сих пор отцом пахнет, его духами, как тогда, когда он ей её принёс, из-под куртки вынимая. Соскучилась. — Мам, когда папа приедет? Он же обещал, что к Новому году вернется! — пока мать собирается, девочка поверх рубашки свитер натягивает, холодно ведь, замёрзнет, а нужно ещё варежки где-то найти, если снега навалит, они с ребятами в снежки поиграют, снежную бабу построят, красота.       Женщина только хмыкает, серёжки надевает, чтоб при параде быть, сегодня у них застолье, всей бухгалтерией гуляют, нужно соответствовать, глядишь, может, какого мужчину видного встретит, а, может, даже начальничка какого, чтобы при должности был, лишним уж точно не будет. — Мне он ничего не обещал, — звучит грубо, зато честно.       Константин давно исчез с радаров семейства, последний раз объявляясь на горизонте ещё в сентябре, когда они дочку в первый класс провожали. И то, была бы её воля, она бы и там его видеть не желала, но Полина так просила встретиться с отцом, что нашла способ с ним связаться обходными путями, без помощи матери. Не то, чтобы Светлана запрещала им общаться, видеться с дочкой, но и никак не способствовала. Он сам выбрал свой путь, бросая их аккурат прямо под прошлый Новый год. — Мам, а давай ему позвоним, может, он к нам придёт на Новый год, а, мам? — девчонка не теряла надежды растопить мамино сердце, но и не капризничала, смысл, слезами делу не поможешь, проверено. — Мам, мам, мам, достала, Поль! Не нужны мы папке твоему, и ты не нужна, понимаешь? Бросил нас папка твой! Хотел бы увидеться, давно бы что-то предпринял, а так, не нужно ему ничего, и семья не нужна, — женщина злится, пытаясь дочке свою истину втолковать, но девочка не сдается, только губу прикусывает, чтобы не расплакаться. Не верится маленькой, что он, папка, мог её бросить. Не может быть просто такого, она же ничего плохого не сделала, чтобы её бросали. — А я всё равно ему позвоню! Может, папе плохо, может, он заболел, поэтому и не приходит. Не мог он нас бросить, не мог, не мог! — Хорош истерику качать, обувайся, через минуту выходим, у меня времени больше нет! Слышишь, Полина?       Она слышала, всё слышала, но верить отказывалась. Тихонько достав из шкатулки припрятанную мелочь и маленький блокнотик, где был записан заветный номер, девчонка выдохнула, утерев слезинку. Если мать не хочет ему звонить, значит, она сама ему позвонит, и на праздник позовёт, а если нужно будет, и сама к нему поедет, на автобусе. Ну и что, что страшно, зато к папке.

И я не знаю, какие там у тебя детские травмы Я подарю тебе взрослые травмы Я обещал, что все будет нормально, но это неправда

***

      Софа проснулась от удара и, открыв глаза, увидела у себя на ногах приземлившийся мяч. Оглядевшись, Мальцева глазами поймала фигуры стоящих неподалеку Гриши и ещё одного афганца, Гоши. Оба нацепили на себя вид «аля-мы-ни-причем», но посмеивающийся мужик, игравший до того в приставку, показал на них, да и самой Софе не пять лет, чтоб гадать. — Охренели? — мяч неминуемо был запущен в ребят с возвратом, и попал по Грише прям в яблочко.       Или даже два… — Соф, ну ты индеец! Меткая, блин, — Грише не до смеха, — Аккуратнее ж надо, так и кастрировать можно… — Может, меньше на свете идиотов будет, — отвечает Мальцева, поднимаясь с кресла, на котором уснула и окончательно понимая, что не вариант это для неё, жить на базе. Всё таки, ненароком ещё чем по-тяжелее попадут, мало ли.       Денег у неё, что греха таить, не хватит на то, чтоб снять квартиру, да даже комнату. Расценки нынче такие, словно Софа не жилье снимает, а душу дьяволу сверх продает, дабы расплатиться. Но душой её хозяева различных апартаментов брезгуют, и поэтому оставался один вариант — занять.       С этой просьбой она могла бы обратиться к Кощею, но они перестали общаться, и именно из-за этого ей пришлось съехать на базу к афганцам. Оставался, как вариант, Витя.       Гриша, после того, как на его яйца покушались, вряд ли проявит благородство и спасёт даму от нищеты, хотя, глядя на Софу сейчас, этим званием явно никто не станет разбрасываться.       Бледная, с кругами под глазами от нерегулярного сна, которого ей явно не хватало. Волосы, спутавшиеся, она едва расчесывает, после чего в тугой хвост завязывает, чтоб хоть как-то лишиться петухов на голове. Помогает не очень, и с зеркала на неё смотрит версия «страшилище, два ноль.»       Витя обнаруживается ею после водных процедур с умывальником на диване. Сидит, целуясь со своей Ирой, и вызывает в голове у подруги дежавю — она раньше не раз видела Алика с Эльзой в такой позе. Но сейчас, отогнав прочь мысли, бередящие душу, она подходит прямо к ним. — Вить, прости, что отвлекаю, — эти двое отрываются, и Софкин рвотный рефлекс немного успокаивается, хотя недовольная мина Иры всё портит таки. — Что такое? — а вот и ещё больше недовольства, оттого, что Павленко её не посылает, а вопрос задаёт. Отвлекаясь от её кокетливого «ну, зай», — Ир, — он её руку убирает со своих штанов, и за это Софа благодарна.       Не хватало ещё, чтоб все афганцы лицезрели, как эти двое ублажают друг друга. — Я насчёт денег с тобой поговорить хотела, точнее нет, блин! — она смущается, в словах путаться начинает, но потом всё же продолжить решается, — Вить, я так больше не могу. Тут, на базе, кроме кресла и того, что снег за воротник не сыпит — никаких условий. Ты бы не мог мне занять, немного совсем, я комнату снять хочу, — Мальцевой и правда, неудобно, но друзья же они? Павленко сам ей говорил, что она может обратиться к нему в случае чего.       Договорить не успевает, потому что другой голос, возмущённый, вмешивается: — Не, ну нормально вообще? С какого мой Витя тебе должен деньги давать? — Ира на Софу смотрит, точно на грязь какую-то из-под ногтей. Конечно, невеста командира афганцев, а кто она такая? Всего лишь девчонка, промышлявшая ещё недавно угоном тачек, без точного места жительства. Кочует, словно цыганка какая-то, и деньги клянчит. Вот только самой Софе это всё тоже не нравится, а выхода другого нет. Обещала же себе, что под крышу Зураба не вернётся, принося ему прибыль своими стараниями.       Не после того, что она узнала. — Тебе, что, мало того, что ты тут живёшь на птичьих правах? Благодарна должна быть уже хотя бы за это, — вот бесит же, откровенно говоря. С какого тут врубает главную?       И у Софы вырывается, вопреки их дружбе с Витей, который взгляд на неё бросает, прося не продолжать затевающуюся бурю. — А ты из своего борделя давно вылезла? — знает же, куда бить надо. В то прошлое, куда недоброжелатели и так могут потыкать пальцами. Слышала Софа, что с Ирой многие развлекались, даже те же Зурабовские шавки, вот только Витя всё равно сох по ней, забивая хер на её род деятельности, который похуже, чем у Софы, будет. — Так, всё, закончили, — Вите это совсем не нравится и он сам уже влезает, прерывая их. Ира усмехается от того, что её жених избавляет её от надобности думать над ответом, и лезет снова целоваться, однако Павленко её отталкивает, — Ира, бля, — и на Софу смотрит, а у Софы прям загорается всё.       Закипает нешуточно.       На кого ей тогда вообще можно рассчитывать? Если бы могла, не просила бы… — Соф, не парься, обмозгуем твою проблему. Я сегодня вечером на хате буду, адресок позже скажу по телефону. Подъедешь туда и всё разрулим, — и подмигивает так, приободряюще. С закрадывающейся просьбой, что ему и вправду хочется побыть наедине с этой блондинкой. — Спасибо, — только и произносит Мальцева, удаляясь прочь.       Хоть что-то…

***

      Понедельник выдался тревожный, во всех смыслах этого дурацкого слова. За ночь Полина спала от силы часа три, да и то, только потому, что срубило. Мысли об отце, о матери, да и о семье в целом, которая не сложилась, вытесняли всё на свете. А ещё она думала о детстве, хотя бы оно было счастливым…       По плану, сегодня после школы должна была состояться важная встреча, поэтому тётя Маша несколько раз напоминала ей, чтобы та не задерживалась с ребятами, а сразу шла после уроков домой. Так и получилось, точнее, почти получилось. Поля не то, что явилась сразу домой после уроков, она сбежала ещё раньше, с пятого. — Полечка, ты уже дома? Как хорошо, что ты сегодня раньше. Ты покушала? — у девчонки аж сердце сдалось от этого, тёткиного «ты покушала?». Она уже и не вспомнит, когда мать последний раз интересовалась тем, не голодный ли её ребёнок.       Ну почему, почему вы, тётя Маша, за такого тирана и деспота замуж вышли? — Покушала, тёть Маш, — отвечает она, у двери копаясь, пока женщина сапоги скидывает в прихожей, ладонями нос замёрзший растирает. — Собирайся, детка, мы сейчас с тобой к нотариусу поедем. — Зачем? — Полина откровенно не понимает, что они там забыли, да в и целом, в чем его специфика, нотариуса этого? Тёмный лес какой-то. — Мне звонила Лена, сестра папы твоего, она в городе уже, документы привезла. Он квартиру отписал вам, нужно документы сделать, а то скоро срок выходит, чтобы она бесхозной не осталась. — Вам? — нарочно выделила девчонка, как ей показалось, самое основное, — Кому это «вам»? Нам с мамой? — как будто подвох чуяла и не прогадала. — Полечка, ты только не нервничай, хорошо? — тихонько говорит женщина, за плечи её приобнимая. Холодная вся, с мороза, а она и не нервничает, понять пытается, что вообще здесь происходит. — Да я не нервничаю, тёть Маш! Кому, «вам»? — настаивает на своём девчонка. — Тебе, и брату твоему, — аккуратно новость сообщает, за руки держит, чтобы вдруг чего не свалилась девочка, а она стоит, держится, понять пытается, хоть что-то… — Какому брату? — У отца твоего, ещё до мамы твоей, семья была, там сын у него рос, Витей зовут, а потом, когда ему лет восемь было, они разошлись, он начал с мамой твоей гулять, а там уже и свадьба, ты появилась, вот так и получилось.       Они так и садятся в прихожей у вешалки, тётка её по прежнему держит, по спине поглаживает. — Он мне никогда не говорил, что у него ещё есть дети, да и мама тоже. Может, она вообще не в курсе была? — взгляд девчонки притупился, будто земля из-под ног ушла.       Да не, быть такого не может, это что ж получается, мама его из семьи увела? Бред. Бред!       До нотариуса они шли пешком, там всего-ничего пройтись нужно было, дворами и на соседний квартал перейти. Шли молча, Поля в наушниках, с музыкой легче как-то любую информацию принять, тем более такую, сносящую крышу. Оказывается, есть ещё на белом свете кто-то у неё из родных, пусть и так, на половину. Интересно, какой он, брат? Сколько ему лет? Если ему было около восьми-девяти лет, когда отец из семь ушёл, мне сейчас шестнадцать, ему, значит… Стоп, сколько? Двадцать пять! Офигеть. А он знал, что у него сестра есть? Или его так же огорошили?       За всеми этими вопросами, она даже не заметила, как они к нужному месту дошли. На улице уже серело, зима, темнеет рано. Вдруг, перед самым входом, ей в голову мысль такая взбрела, вот бы это всё поскорее закончилось, но она даже подумать не могла, что всё только-только начиналось.       Как оказалось, они пришли первыми, потом, практически минут через пять, появилась и Лена с папкой в руках, в шубе красивой. По ней было видно, что либо она очень безбедно живёт, либо не живёт в России. Собственно, Полина попала в яблочко, даже в два.       Мария с Еленой переговаривались, обсуждая события давно минувших лет, да и не только, а Поля наматывала круги по кабинету, дожидаясь, пока её братец «сама пунктуальность» явится сюда.       Через минут пять в кабинет пришла нотариус, с какими-то бумажками, печатями, бланками. Оказалось, всё не так плохо, но и не так радужно. Полина могла жить в этой квартире уже сейчас, но только с письменного разрешения опекуна, матери или доверенного лица. Поэтому, если с дядей Геной будет совсем сложно, или Алёна выживать её начнёт, теперь хотя бы есть, куда сбегать, главное, чтоб братец её там не решил поселится. — Господи, я его не знаю, а уже ненавижу, сколько можно его ждать? Он вообще придёт сегодня? — возмущалась она, пнув ногой ножку стула, от чего тот мерзко скрипнул. Тётя Маша только пожала плечами, ей это всё тоже не сильно нравилось, пришлось ради этих всех вопросов отпроситься с работы, за что придётся работать ещё и в субботу, что явно не оценит муж. — Туки-туки, извиняйте, на работе задержался, гнал, как мог, — в дверях стоял коренастый парень с бритой головой под насадку номер девять, штаны тёмные, свитер с оленями, а поверх него чёрная зимняя куртка. На шее виднелась золотая цепь и армейский жетон.       Полина сразу же прошлась по лицу, цепляясь за похожие черты. Их было немного, но они были. Глаза сине-голубые и уши торчащие, это видимо от отца им досталось.       Мда, прикид у братца тот ещё, по нему сразу видно, бандос! — А вот и наш опаздывающий! — женщина приветливо улыбнулась и, встав со своего насиженного места, начала раздавать бумаги. — Витюша, статный какой стал, на отца похож очень! — обмолвилась Елена, обнимая племянника. — Не лучшее сравнение, тёть Лен.       А братец мой не промах оказывается, палец ему в рот не клади. Он и правда на отца похож, очень. — Знакомься, Вить, сестра твоя, Полина. Вам отец квартиру на двоих оставил, — нарочито представляет девочку Елена, когда его взгляд на ней цепляется. Ещё и фразочка эта её последняя, что Вите, что Поле поперёк горла становится. — Сестра, значит, ну привет, сестра. Как оно, хорошо тебе в полной семье жилось? — подмигивает он девчонке, куртку с себя стаскивая, сев прямо напротив неё. — Не знаю, с тобой он хотя бы до девяти лет жил, а со мной только до шести, — закинув ногу на ногу, она сложила руки на груди, в глаза ему всматриваясь. — Эх, не продержался Костик, и от моей мамки ушёл, и от твоей. Как колобок, бля! — Витя! — шикнула Елена на племянника, но он-то волк матёрый, даже глазом не повёл. — А чё Витя?       Время прошло, а детские травмы остались у них обоих, ведь и его, и её в конечном итоге бросили. — Итак, сегодня мы собрались, чтобы оформить дарственные документы на квартиру. Павленко Виктор Константинович здесь присутствует, — он махнул головой, — Павленко Полина Константиновна также присутствует.       Потом начались какие-то непонятные речи, которые понимала только Елена и нотариус, пока не дошло до главного. — Вы меня слушаете? — возмутилась женщина, когда заметила, что ребята начали «играть» в гляделки, всматриваясь друг в друга. — Давайте ближе к делу уже. — Квартира будет переписана и оформлена на два лица, на вас, Виктор, и на вас, Полина. Но, так как вы, Полина, несовершеннолетняя, до восемнадцати вы не сможете полностью принять права на квартиру, но жить вы там имеете право уже хоть сейчас. — Угу, — оно только качнула головой, отворачиваясь. — Вы тут можете пока познакомиться получше, поболтать, а я пока заверю и оформлю все документы, — сказала она, после того, как они поставили свои росписи на бумаге. — Вот, чудак-человек наш батька, детей двоих наклепал, а, может, и больше, а на квартиру только на одну заработал, непорядок, — умничал парень, теребя в руках ключи от машины, нервничает. — Знаешь, я хоть тебя и не знаю, но что-то мне подсказывает, что ты такой же, как он! — девчонка подхватила свой рюкзак и куртку, сталкиваясь в дверях с нотариусом, и вышла из комнаты. — Зачем ты так? — спросила его Елена, пока Мария подписывала последние документы и забирала их экземпляр.       Но парень ничего ей не ответил, бросив женщине вдогонку. — Вы хоть расскажите, где батю похоронили, а то как-то не комильфо, может, на могилку к нему схожу, спасибо ему скажу, что наследство хоть оставил. — Молодой человек, вы перегибаете палку. Я понимаю, у вас бурлит обида, но об усопших либо хорошо, либо ничего. Не нужно осквернять память о вашем отце, думаю, как бы там не было, он любил вас с Полиной, несмотря на то, что последние лет десять он не принимал участие в вашей жизни, — сказала женщина и вышла из кабинета, прихватив пальто и документы. — Да в жопу такую любовь! — крикнул Витя, стукнув кулаком по столу, подскочил на ноги, как на иголках, — Меня ещё батины бывшие жизни не учили, поздно учить меня, ясно?! — Это опекун Полины, Витя. Сестра её матери, она у неё уже третий год живёт, — пояснила ему Елена, покачав головой. Вот вроде бы взрослый парень, но в душе он всё равно остался обиженным, недолюбленным ребёнком. Отчасти ей даже стало стыдно, что не принимала должного участия в жизни племянников, но тогда так складывалась жизнь, а сейчас она сделала всё, чтобы последняя воля её брата исполнилась. Теперь её совесть была чиста. — Опекун? А матушка её где? — неосознанно Вите стало стыдно, перегнул палку, молодец. — Вышла замуж и укатила в Швецию, скинув дочь на сестру. — Мда уж, они с папашей друг друга стоили, и с хрена разбежались только? — вопрос прозвучал в пустоту, так как на него ответа у Елены не было, а у нотариуса и подавно.

Нормально не будет, а будет ужасно, и вот что забавно: Я тебя брошу, когда-нибудь позже, но взрослые травмы… Но взрослые травмы с тобой навсегда

***

      Гаденькое послевкусие засело на подкорке, а внутри пусто, будто всё керосином облили и спичку кинули. Выгорело всё, осталось только пепелище. Полине казалось, что это всё происходит не с ней, и жизнь вообще не её, чужая.       Где же она так провинилась? Ведь в детстве не шкодничала никогда, козни не строила, всегда была спокойным ребёнком, которому так хотелось быть любимым, важным для родителей, а оно вон как получилось.       Отец ушёл из семьи «без объявления войны», ей уже шестнадцать, а она до сих пор не знает, что же у них тогда случилось, десять лет назад, чем ему вторая семья не угодила, что он и второго своего ребёнка бросил. Теперь-то и узнать не у кого, мать никогда не говорила с ней об этом, и говорить не будет, не в тех они отношениях. А для оставшихся родственников эта тайна, как и для неё, осталась покрыта мраком.       После бассейна её размотало конкретно, так, что ноги еле до теткиной квартиры донесла. Посидев пару минут на лестничной клетке, решила, что пора уже и в квартиру зайти, на ступеньках холодно. За дверью тихо, даже странно как-то, а с кухни пахнет чем-то вкусным, даже желудок свело. До Поли только сейчас дошло, что ела она последний раз утром, и то, полноценным приёмом пищи это назвать нельзя, чай да кусок хлеба с маслом, вот и весь завтрак.       Через минуту стало понятно, что все как раз собрались на кухне, где послышались тихие разговоры, стук вилок о посуду и даже удары стеклянных фужеров.       Тихий семейный ужас, здравствуйте.       Тётя Маша приготовила ужин, который больше походил на праздничный. Они с Геной сидели за столом, ели, пили, даже болтали о чём-то, что редкость. Алёны с ними не было, что странно. Вот только, праздновать-то что? Или это были поминки, Полина так и не поняла, но для приличия заглянула, поздоровалась, оповестила о своём приходе, так сказать.       У комнаты, которая была выделена Поле как «её собственная», ей стало не по себе, предчувствие такое, нехорошее, снова поселилось где-то в груди, а может оно оттуда и не съезжало.       Открыв дверь, она обалдела, даже за ручку двери ухватилась. В комнате настоящий разгром, будто смерч прошёлся, но стоило ей только повернуться на шум, как её взору предстала Алёна, яростно роющаяся в ящике письменного стола, пристально что-то рассматривая. — Никогда не трогай мои вещи, слышишь, никогда! — она вальяжно достала из ящика картонную папку, где лежали рисунки, которые она так бережно хранила. Там были разные: детские, импульсивные, памятные, осознанные, её, её рисунки! Вырвав папку из рук сестры, она бросила её на кровать и сделала шаг вперёд.       Нет, нет, нет, полюбовно это не кончится, не сегодня. — А то что? Это моя комната и твоё барахло прошу прибрать, нечего тут свои порядки устраивать, ты никто и звать тебя никак! — они топтались на месте, но чека была уже сорвана, всё держалось на волосинке. Алёна вытащила из ящика ещё пару папок и небрежно кинула их на пол. Все листочки разлетелись, там тоже оказались рисунки. — Ой! Тут твоя мазня разлетелась, приберись! О, а это кто? — спрашивает она, вытаскивая один из последних рисунков. — Я не ясно тебе сказала, или ты не расслышала? Могу повторить! — Павленко даже не заметила, как голос сорвался на крик, а руки потянулись к воротнику кофты. — Было бы к чему притрагиваться, это же ужас, хахаля своего рисуешь? А он знает, что ты больная истеричка, в прямом смысле этого слова! — Тебе мало было в субботу, патлы свои не жалко, о, или ты прическу хочешь сменить? Так я тебе сейчас помогу, я тебе твои патлы блондинистые вырву, понятно? — в ответ кричала Поля, ухватив сестру одной рукой за хвост, а второй за предплечье, прижимая к стене, но она не сдавалась, второй рукой лупила её везде, где только получалось, завязалась драка. Тётя Маша попыталась вмешаться, вступаясь между нами, но это не увенчалось успехом.       Разнимал их в итоге Гена, растащив по углам комнатки, площадь которой была от силы восемнадцать квадратных метров. — Что происходит? — ну, естественно, Поля даже не сомневалась, что из неё сделают виноватую, глупо было на что-то надеяться. — Истеричка, в комнату собственную не пускает, ещё и орёт! — ответила ему Алёна и отошла чуть в сторону, когда девчонка снова замахнулась на сестру, чтоб за волосы её ухватить. — Полина! Прекратила, немедленно! — продолжал кричать он. — Да что я сделала? — возмущается, а затем чётко проговаривает по слогам. — Не надо трогать мои вещи! — Да тут нет твоих вещей! Еще одна выходка и… — грубо сказал он. — И что? Из дома меня выгоните? Страшно-то как! Я сама лучше уйду, бесите! — довольно спокойно ответила она и, схватив сумку, вышла из комнаты. Тётя Маша стояла в шоке, даже слова не проронила, не заступилась. Оно и ясно, боится его, а вот ей не страшно, если смолчит, на ней и дальше ездить будут, принижать и с говном мешать. — Поль, — отозвала она племянницу. — Что? — девчонка на ходу накинула куртку, затем обула сапоги, в спешке, впопыхах, чтобы не дай Бог ничего случилось. Ей главное баллончик взять, остальное ерунда, проживёт. — Ну, вот куда ты собралась? Уже поздно. — Бомжевать! — она хлопнула дверью и, спустившись на этаж ниже, села на ступеньки. А ведь и правда, куда ей идти-то, не на квартиру же к этому горе-родственничку? Посидев ещё час в подъезде, она с мыслями собирается, обдумывает всё, только думать то что, от неё ничего не зависело, не сейчас, по крайней мере. Оставалось только переждать и домой к тётке вернуться, да и холодно в подъезде жопу морозить, воспаление лёгких ей было совсем ни к чему, после такого можно и отъехать. Помявшись перед входом, она снова в квартиру возвращается, тихонько дверь за собой закрывая.       Сегодня она проиграла битву, но не войну. Завтра её ждёт новый день, школа, завтра будет легче, будет легче…       Но, как это обычно бывает, новый день нёс за собой новые проблемы и этот вторник не был исключением. Сегодня всё начиналось по новой, и ссоры с Алёной, и приступ астмы, и приободряющие вздохи тётки, которая тайком всунула ей сто рублей в карман, чтобы Гена не видел. Хоть что-то приятное в этот пасмурный, морозный день. — Привет, пропажа! Ты где была? Мы тебя обыскались, — спросил Вовка, прыгая рядом с ней на подоконник. Полина даже не заметила, как её укрытие на третьем этаже, закуток возле кабинета физики, рассекретили. За ним подошли и Санька с Илюшей, прикрывая их спинами от лишних глаз. — Долго искали? — Прилично. Чё стряслось? — Рябинин сразу уловил в её взгляде что-то тревожное, вопрос, насколько всё было серьёзно? — Тебе плохо? — даже Илюша заметил что-то неладное в выражении лица новой знакомой, а это уже недобрый знак. Она тяжело выдохнула, подпирая головой стену, зажмурилась. — Сегодня опять приступ был, — честно отвечает, не тая, но ведь это не единственная причина плохого настроения.       Вовка напрягся, приподнялся, в глаза ей смотрит, вот только, что он там увидеть пытается — непонятно. По глазам астмы не видно.       Саня руки на груди скрещивает, серьёзный. — Ты когда последний раз у врача была?       Вопрос хороший, она бы даже сказала правильный, и откуда он такой смышлёный взялся, Санька Рябинин? — Месяц назад, — отвечает спокойно, к окну отворачивается, чтобы слезинки спрятать. Ведь она и так знает, что там дело — дрянь, лечиться надо, климат менять, операцию делать, а не сидеть на жопе ровно и ждать, пока чудо случится. Не случится. — И что тебе врач сказал? — подключился к ним Вовка, не менее серьёзный, чем друг. В свитере массивной вязки, а сверху пиджак, чтоб по форме казаться. — Два приступа и в стационар. — А было их сколько? — тут уже вмешался Илья, руки в карманы засовывая, будто ищет чего. — Сегодня шестой. — Поль, не дело так, до добра не доведёт, — подводит итог Санька, на носки ботинок уставившись. — Сходи к врачу, иначе мы сами тебя к нему затащим. Я всё сказал, — на последних словах Вовки у неё вырвался смешок, это было скорее истерическое, но парни быстро подхватили её, перекривляя друга. — Я всё сказал, — передразнивая его, она пихнула Вовку плечом, чтоб хоть как-то снять напряжение, нависшее над ними, — Да, ровно, ровно всё будет, не парьтесь, ребят. — Ладно, Поль, не ссы, мы не дадим тебе задохнуться. — Молодцы ребят, утешили. — Так а чё, нормуль! Не кисни, Полька, прорвемся!       А она и не кисла, ведь всё, что могло скиснуть, уже скисло, оставалось только жить и не тужить.       После звонка они разбрелись по кабинетам, уроки ведь никто не отменял, а так хотелось. Но если выбирать меж двух зол, уж лучше сидеть в школе, нежели дома. Самым адекватным человеком была тётка, но она подневольна, в их семье царит патриархат, что приравнивается к «ты — женщина, вообще заткнись, тебе слова не давали». От подобной позиции Полю тошнило, но а делать-то что? Что она может?