Нас двое

      Зима завораживает. Поля, любуясь в окно на то, как снег падает на землю, не может усидеть взаперти в четырёх стенах, поэтому на улицу решает собраться. Вовке набирает, правда тот сегодня, к сожалению, недоступным оказывается для забав — отцу помочь обещался с телевизором разобраться, который сломался после новогодних праздников, поэтому Поле остаётся только пожелать удачи в бою с советской электроникой и удалиться восвояси. Иногда полезно и одной побыть!       Но планы её очередной звонок прерывает — аккурат спустя пару минут после прощания с Вовкой, когда она уже в ботинки прыгает, собираясь квартиру покинуть. Приходится задержаться.       — Неужели передумал?       — Поля? — на том конце провода голос не Вовкин, значит, гулять таки ей сегодня в одиночестве. Жаль, что и Галя уехала на несколько дней! Отдыхать с отцом на море. Но Поля не обижалась на подругу, наоборот, даже завидовала по-доброму. Ей бы тоже хотелось туда, в тепло, где солнце, песок, волны…       — Тёть Маш, это вы?       — Поля, здравствуй. Ты… ты как?       Вопрос вполне риторический, да ещё и от кого, от тётки, от которой после того случая ни слуху ни духу.       — Да… нормально, случилось чего?       — Света звонила, сказала, что приедет скоро, про тебя спрашивала, — в голосе тётки слышится тревога, чего она совсем не ожидала от неё. Да, тётя Маша была не самым плохим человеком семейства, её испортил дядя Гена, но зла она ей точно не желала.       — Надо же, а ты чего, тёть Маш?       Поле казалось, что это всё блеф, какая-то провокация или ещё что.       — А я что, а я ей так и сказала, что ты с нами больше не живёшь.       Павленко вздохнула. Она, конечно, не ожидала, что мать узнает об этом в ближайшее время, учитывая, как «часто» они видятся и общаются, да ещё и не от неё, но что поделать? Винить тёть Машу было бы ошибочным, учитывая, что та всегда старалась относиться к племяннице так хорошо, насколько позволяла ситуация их совместного проживая под одной крышей на протяжении стольких лет.       — Понятно. И как она отреагировала?       — Ей это не понравилось совсем, Поль, — тёть Маша, видимо, потому и говорит так виновато, — Но, с другой стороны, если бы она без предупреждения явилась к нам, а тебя нет, что бы я ей сказала?       В этих словах был здравый смысл.       — Ладно, тёть Маш, не переживай, прорвёмся, — Поля знала, что, как ни крути, а другого выхода у неё просто не оставалось.       Поэтому, обнадёжив родственницу, девушка на улицу всё-таки выскакивает, правда, теперь уже не в таком отличном расположении духа.       Всё таки, новость нешуточная — приезд матери, которая толком носу не показывала уже не один год в её жизнь!       И что в лесу такого сдохло, что Светлана переменила ориентиры?..

***

      — Открыл? — Лиля задирала голову вверх, стоя на нижней ступеньке лестницы. Санька, как джентльмен залез наверх первым, тут, видимо, очень редко ходят люди.       — Тут не заперто, — он протянул ей руку, а девчонка и не возражала. Не то, что Женька, она бы уже давно отмахиваться начала, самостоятельная, гордая, смелая девчонка. В груди что-то предательски защемило.       — А вдруг там кто-нибудь есть? — она прищурила глаза.       — Мы же не звери, уйдем, если помешаем. Руку дай мне.       — Я боюсь!       — Да что ж такое! — Рябинин спустился за ней и повёл под ручку, чтобы Грачевой было не страшно. Пнув ногой дверь, перед ними открылся красивый пейзаж: мороз, солнце, день чудесный и огромные белые тужи на ярко голубом небе. В этом была своя романтика.       — Вот видишь, ничего страшного. Крыша и вправду была особенной, прошлым летом они устроили здесь «братство крыши», которое продержалось до сентября. Потом уехала Женька, а через две недели прошёл такой ливень с градом, что от их тайного логова практически не осталось и следа. Только к октябрю мать сжалилась над Санькиными просьбами и дала ключи от дедового гаража, туда-то и перебралось их братство.       Воздух на крыше такой же, как раньше, чистый, свежий, не такой, как внизу. Они уселись на какой-то выступ.       — Давай, скажи мне, что ты боишься высоты! Бу! — Санька начал шатать её из стороны в сторону.       — Прекрати! — она вцепилась в него и, наклонившись, посмотрела за плечо, вниз, — Страшно.       — Ни капли, — сказал он и замолчал. В глаза бросились несколько баллончиков с краской. Ну вот, стоило им перебраться в гараж, как у крыши появились новые, ем, жильцы?       — Сань.       — Мм?       — Как там Поля, они с Вовкой…— она не договорила, немой вопрос повис в воздухе. Они с Вовкой, что?       — Хорошо, — он выдохнул.       Не, ну а чего она хотела, какие вопросы, такие и ответы.       — Ты говорил, у неё… — задумалась она.       — Астма у неё.       — Жесть, — сказала она и обняла его. То ли расчувствовалась, то ли и правда высоты боится, — Мне её жалко. Нет, ты знаешь, даже не жалко, а… Я просто не понимаю, как так можно?       — Как? — не понял Санька.       — Вот живешь и не знаешь — проснешься завтра или нет.       — Ты ей не говори.       — О чем? — не поняла Лиля.       — Об этом. Самое ужасное чувство к человеку — жалость. Она этого не заслуживает, никто не заслуживает!       — Да нет, ты что. Я надеюсь, с братом ей будет лучше, — ответила Лиля, прижимаясь к Санькиному плечу. Сам-то он в этом очень сомневался, как сомневался и в том, стоит ли им вообще дальше общаться, после того, что сделал Витя. Смерть Алика стала ударом не только для него, но и для его семьи, какие бы сложные у них отношения не были. Надежда была только на ту самую сраную таврию, которую вытащили из озера, но с каждым днем она меркла вся больше и больше.       — Сань, Саня! — затормошив его аккуратно за плечо, Грачева дождалась, пока её удостоят хотя бы взгляда, продолжила, — Мне идти пора, я обещала мелкого на хоккей отвести, дедушка сегодня не может.       — Эй, давай я тебя провожу?       — Нет, не надо. Я же вижу, ты тут остаться хочешь, — она поцеловала его в щёчку и ушла. — До завтра, если я не убьюсь на этой лестнице.       — Звони, — крикнул он, и дверь хлопнула. Ушла… Санька осмотрелся, все эти баллончики, краски, пока не заметил огонек. Если быть честным самим с собой, Рябинин откровенно говоря, испугался.       — Кто здесь? — да, всё та же дебильная фраза из фильмов ужасов, которые они как-то брали с пацанами в видеопрокате. Он встал и подошёл поближе. К нему спиной сидела на деревянном ящике девушка, рядом догорала свечка. В руках баллончик с краской, что-то вырисовывает.       — Я думал, мы здесь одни.       — Получается, что нет.       Она поставила красный баллончик на землю, взяла в руки желтый и обернулась.       — Поля? — удивленно вскрикнул Рябинин, — Я думал…       — Я думал о них, я думал о нас, я думал о тех, кто на небесах сейчас… — напевала она.       — Стоп! Ты как тут оказалась? — он оглянулся, нет ли кого вокруг, и замер уставившись на неё.       — Так же, как и четыре года оказываюсь. Если бы не я, вы бы вообще не вошли, — ответила Павленко и подошла к стенке.       А ведь если бы она прошлой весной случайно не забыла закрыть за собой выход на чердак, может и не было бы никакого «братства крыши», да и делить её ни с кем не пришлось бы. Когда-то она пришла и застала на своём месте силы какой-то галимый шалаш. Ох и злость её тогда охватила, как же Польке хотелось взять и всё разрушить, скинуть всё разом с девятиэтажки, чтобы неповадно было, а потом случился приступ. Она тогда посчитала, что это был знак откуда-то свыше, поэтому пакостить не стала, а просто ушла, оставив свою силу на той самой крыше. Вернуться ей удалось сюда только сейчас, в январе девяносто четверо года, когда в какой-то из дней, гуляя с Вовкой, он не поведал ей про «братство крыши» которое то ли развалилось, то ли переехало к Саньке в гараж и теперь её крыша, та самая, что была в доме на Проспекте Мира, 32 снова была её.       — Ты все слышала?       Уши горят, щеки красные и не потому, что замёрз, совестно, даже не за себя, за ситуацию в целом.       — Это риторический вопрос, я так понимаю. Я не глухая, у меня всего лишь астма, — Поля встряхнула баллончик и начала снова что-то рисовать.       — Что ты делаешь? — Санька начал внимательно наблюдать за ней, присев на выступ крыши.       — Дурацкие какие-то у тебя вопросы. Я рисую. — она повела ярко-желтую линию по кругу, потом начала закрашивать этот кружок.

Проснусь на секунду Вспомню Кто жив, кто проклят Напишу пару строчек на окнах Вспомню свой почерк

      «Я бы нарисовал большое солнце.»       — Я бы нарисовал большое солнце, — пропела она.       — Чтобы каждому достался хотя бы маленький лучик? — Санька вопросительно на неё посмотрел.       Она обернулась и протянула ему баллончик.       — Лучики нарисуй, — невозмутимо сказала она и на вытянутой руке держала баллончик. Все руки в краске, глаза уставшие. Поля села на какое-то мягкое сидение и затушила свечку.       — Почему ты думаешь, что мы бы не вошли? — зачем-то спросил он, хотя собирался ведь спросить совсем другое. Дорисовывать этот рисунок выпала честь Рябинину, у Поли не было уже никаких сил, ни моральных, ни физических, да и холодно, чёрт возьми, даже шапка и шарф не грели.       — Потому что это моя крыша, — она улыбнулась.       — Твоя? — усмехнулся он.       Сейчас бы поспорить, кто кого, но Санька не спорит, слушает, интересно ведь, что она скажет.       — Сюда кроме меня в последние четыре года никто не приходил, пока вы сюда весной не притащились. Тогда я подумала, что лучше вы, чем бомжи или суицидники какие и больше здесь не появлялась.       — Но ведь появилась же!       — Потому что мне Вовка сказал, что вы в гараж переехали со своим братством, а оно вон как. Ты меня рассекретил, надо новую искать. — грустно сказала она.       — Я никому не скажу, — Саша дорисовал картинку и присел к ней, — Правда!       Павленко прищурилась, будто её заслепило солнце и приподняла одну бровь.       — Только можно, я сюда иногда приходить буду? — спросил он в наглую, будто бы ему гаража мало.       — У меня же нет выбора? — усмехнулась она.       — Именно, — вздохнул он, — Ты это, извини.       — Насчет?       — Того разговора с Лилей.       — Да, это правда, чего извиняться, — она натянуто улыбнулась. — Иногда я даже не знаю, завтра: свет или тьма? Правда.       — Кошмар. Это просто сон, какой-то дикий сон, — сказал он, пряча лицо в ладонях.       — Это совсем не сон, к сожалению, — вздохнула и на секунду затихла.       А потом случилось страшное, Павленко начала говорить так, что мурашки по коже побежали, а ведь Санька был совсем не неженкой.       — Живешь-живешь, а потом раз и умер. Просто задохнулся. Был, и нету. Осталась простынь, на которой ты спал, волосы на одежде, мелочь в кармане — пару часов назад ты ещё держал её в руке, а теперь лежишь и не дышишь. А плеер ещё включен, мотает плёнку, местами зажевывая. Кто-то может даже звонит на домашний, беспокоится, если такие есть, или может быть просто хотят узнать какую-то хуйню. И кафель под тобой нагревается от твоего тела, а ты остываешь. И какой-то человек думает, как он скажет тебе что-то важное. А это уже неважно.       Санька молчит, не зная, что сказать. Навряд ли он может понять в полной мере слова Поли. Может, прошлым летом, когда начался весь этот замес с кавказцами, он и чувствовал опасность, угрозу, вот только заместо своего конца узнал о дядькином.       Мысли об Алике снова неприятно прорезались в подсознании и Рябинин тряхнул головой, отгоняя наваждение подальше.       — Сань, — Поля, задумавшись, решает всё-таки спросить то, что, пускай и не полностью, но давало ей повод для волнения, — Раз уж ты заговорил о Лиле, скажи… ты уверен, что это хорошая идея?       — Ты о чём? — он на долю секунды от этих слов теряется.       Поля же не намекает на то, чтобы…?       Павленко, посмотрев ему в глаза, усмехнулась.       — Да расслабься, я, вообще-то, с Вовкой.       Санька в ответ улыбается, почувствовав облегчение. Запутанности в его жизни и так с головой хватает.       — Но… у тебя ведь есть, о ком думать ещё, — осторожно так к Жене тему сводит.       А Санька не дурак, хоть и порой идеи в его голове мелькают странные, как вот пару секунд назад. Теперь не предполагает, а констатирует:       — Вовка трепло.       — Прости, если это был секрет.       — Нет, просто…       Санька и сам не знает, что ответить. Да, он праздновал Новый год с ребятами и позвал Лилю; да, он поцеловал её; но… он по-прежнему не мог расставить у себя в голове по полочкам то, что его мучило порой.       И тема с Женькой казалась запретной.       — Не хочешь говорить — не надо, просто я вижу, что Лиля… как бы это сказать помягче-то… — Поля к Грачёвой симпатией не прониклась ещё с их разговора в школьном коридоре, когда она впервые посоветовала ей отступить и не лезть туда, куда не следует. Не прижилась рыжеволосая в их компании, и всё тут, — Не совсем надёжная, что ли. Ветреная. Да, мы все подростки сейчас, и ветер в голове он в преимуществе в этом возрасте, но почему-то мне кажется, что она вовсе не такая, какой пытается казаться для тебя.       Санька молчит.       Поля не ждёт ответа, по правде. Ей становится даже неудобно, что она с разговором этим влезла к нему, но уже ничего не отмотаешь. Зато сказала, как есть, что думает.       — Замёрзла?       — Немного, — всё-таки, на улице не май месяц, а Поля здесь с час где-то сидит, если не больше.       — Ну, тогда пойдём. А то не хватало ещё заболеть.       Они уходят, предварительно спрятав все следы их пребывания здесь. Баллончики и обычную краску Павленко забирает с собой, получается внушительных размеров потрепанная сумка, Санька удивляется и как это она дотащила всё это добро одна, но раз вызвался помочь, отлынивать нельзя. Прощаются они у Полькиного подъезда, аккурат прямо у машины Вити. Джип себе намутил, ездит весь такой заряженный, блатной, только каким путём это всё ему досталось. Вряд ли Полька знает хоть что-то, но на душе у пацана всё равно скребут кошки. А может это ещё от того разговора на крыше?       Домой пробирается тихо, чтоб шуму лишнего не наделать, тем более машина брата и так под подъездом стоит, значит, скорее всего он дома. Палиться с красками ей совсем не хочется, но и бросить их негде, замёрзнут ведь и что потом. Щелкнув замком, она замечает в прихожей Витины ботинки и Иркины сапоги, точно дома. Она сбрасывает ботинки как попало, подхватив сумку и быстро шмыгает в комнату, на неё накатывает усталость. Этот день точно её поимел, при чем в буквальном смысле этого слова. Сначала звонок тёти Маши, где она со своими новостями буквально выбила у Полины землю из-под ног, потом крыша. Надо было к Софе наведаться, у неё пересидеть, поболтать, обдумать всё, только понимает она это слишком поздно, когда в коридоре слышишься крик.       — Ёб твою налево, ты куда по помытому, Поля! Иди сюда, иначе сейчас твои засраные ботинки полетят в подъезд, живо! — Иру было ни с кем не перепутать. Павленко цокает языком, закатывая глаза. Даже переодеться не успела, а она уже воет.       — Ты чё орёшь, как полоумная?       — Глаза разуть не судьба? — Ира, руки уперев в бока, аки хозяйка-труженица, взглядом её испепеляет, — Или где живём, там и гадим?       Поле от этих слов ни горячо, ни холодно.       — Ну в тебе же яда много, всё уже здесь заплевала, и тебя это не волнует.       — Щас швабру возьмёшь, и будешь драить тут всё сама, поняла?       — Не думаю, что смогу поднять тебя. Хотя, если тебе не жаль свою шевелюру, можем попробовать. Ты же как раз её намочила вон, — Ира шла в ванную, чтоб отнести полотенце после душа и, собственно, наткнулась на картину, которая не могла понравиться, зато служила отличным поводом для нового скандала.       — Чё вы опять не поделили? — Витя в коридоре показывается с чашкой чая, косяк дверной плечом подпирает. В футболке, спортивках и тапочках домашних.       — Глянь! Я старалась, убирала, а твоя сестра бомжатник специально разводит!       — Ну уж лучше бомжатник, чем бордель по вызову… — произнесла тихо, почти под нос себе, понимая, что терпение начинает кончаться. Но Ира таки услышала и вспыхнула, а Витя, пока не стало хуже, вмешался:       — Поль, убери за собой, а?       — Да уберу я.       — Прямо сейчас!       — Угомонись уже! Истеричка…       — Ир, она не специально.       — Вить, нет, ну ты видел? Ты куда пошла?!       — Переодеться! — Поля тоже голос повышать умеет, и стрелять молнией в глазах не хуже некоторых, — Если ты в своих любых лохмотьях полы моешь, то это не значит, что все должны ходить в одном и том же!       «Достала!»       После взбучки, устроенной Ирой, она не выходит из своей комнаты до самого утра, как бы Витя не пытался вытащить её на кухню к ужину, нет и всё, заартачилась. Её даже не тронули бутерброды и чай, которые притащил ей брат. Признаться честно, она даже не ожидала от него такого. Может, стоило бы поблагодарить за проявленную заботу, но в ней так плескалась обида и злость, что пересилить себя она не смогла, не то, чтобы поговорить с Витей, а даже спасибо сказать.

***

      Утром её встретила тишина и спокойствие. Неужели она одна? Такое, в последнее время случалось крайне редко. Воодушевленная одиночеством и свободой, Поля решает не терять ни минуты, бежит сразу же в душ, потом на кухню, заваривая чай, делает бутерброды, намеренно игнорируя оставленную жареную картошку в сковородке. Конечно, от картошки она бы не отказалась, но тот факт, что ее готовила Ира отбивает ей аппетит. А вот музыка из магнитофона, что стоял на кухне не отбивала ничего. Откусив колбасы из колечка, она вытирает руки об кухонное полотенечный и выбирает кассету, которую будет слушать сегодня. Продев её через карандашик, отматывает к началу, вставляет в магнитофон и нажимает «плэй».       По кухне начинает разноситься приглушённый голосок C.C.Catch, Поля подпевает ей, доедая бутерброды с колбасой и пряча остатки еды в холодильник.       А потом танцует посреди кухни, выбросив из головы тревожащие мысли. У неё мелькает идея позвать Софу в гости, пока нет Иры, но звонок в дверь прерывает её планы. Надежда, что это сама подруга заскочила в гости, не встречает внутренней поддержки, ведь с тех самых пор, как Софа съехала от них, она ни разу не была гостьей в этом доме. Что, собственно, ещё больше заставляло Полю обижаться на Витю.       Но мысли о Мальцевой вылетают из головы, стоит, глянув в глазок, почувствовать, как перехватило дыхание. Замок щёлкнул и Поля дёрнула ручку от себя.       — Мама?..       — Вот ты где! — женщина ступает на порог, неодобрительно глядя на дочь, — И почему я должна узнавать, что ты живёшь не пойми с кем, да ещё и искать тебя по всему городу?!       — Тебе ведь тёть Маша адрес дала, это не так уж и далеко. И Витя мой брат, он не чужой.       — Не заговаривай мне зубы! Какой такой брат тебе стал родным вдруг?! Шестнадцать лет не виделись, не слышались, а тут вдруг — родня! Где он, здесь? Зови его давай сюда!       На душе как-то стало тревожно. Не думала Поля, что всё это может случиться серьёзно, взаправду. Мама ещё никогда не держала так своё слово, как в этот раз, а тут взяла и приехала. Павленко жалеет, что не сказала Вите о том, что она может приехать. Да она даже не думала, что это случиться, внимания тёткиным словам не придала, а теперь вот оно как.       — Так он это, на работе, вечером будет, — врёт первое, что пришло в голову, ведь Поля вообще ни сном ни духом, где носит брата и на какую конкретно «работу» он ездит.       — О как, на работе? И кем же работает твой этот, брат? — с издёвкой спрашивает мать, стягивая с себя шубу невесть из какого меха, Поля в них не разбиралась от слова совсем. Когда мать вручила девочке шубу, чтобы та повесила её на вешалку позади себя, не снимая сапоги, женщина прошлась по ковровой дорожке, прихорашиваясь в зеркале.       — Мам, разуйся у входа, а то Ирка опять скандал поднимет, что натоптали по помытому, — бросает девочка невзначай, а потом готова себе язык откусить за то, что ляпает, не подумав.       — Ага, вот оно что, а Ирка эта, она кто такая? Не сестра твоя часом? А что, брат есть, нужно и сестру до кучи!       Кажется, что Светлана сейчас забрызжет всё желчью и ядом. И когда это она стала такой? Поля не помнила, она ничего не помнила об их прошлой жизни, когда они жили, как семья.       — Нет, не сестра, боже упаси. Невеста, Витина.       — Ах, невеста! — Светлана усмехается, поправляя прическу, — И что, свадьбу играть будут? А потом поженятся, детей заведут, а тебя — в няньки или сразу за порог?! О чём ты только думала, Поля, когда в чужую квартиру шла!       — Это не чужая, а наша с Витей!       — Давно разбогатела так, чтоб жильё своё иметь?!       — Это от папы… наследство!       — Ах, от папы! Ещё лучше! — Света, конечно, слышала о том, что бывший муж уже почивший, но не думала, что у него хватит ума оставить Польке хоть какие-то квадратные метры после того, как он ручкой помахал и в закат свалил, едва дочке пять лет стукнуло, — И давно ты сердобольной заделалась, чтоб пускать, кого ни попадя? Брата нашла, ишь! Да ему только квартира эта нужна, а не ты, дурная!       Светлана разглагольствовала, бурно жестикулируя руками, а Поля молилась, чтоб этот ужас поскорее закончился. Но, кажется, начало было только положено, потому что Витя с Ирой появились на пороге квартиры аккурат спустя минут десять после родительницы.       Слишком не вовремя!       Картина Репина: не ждали…       — Поль, это кто? — интересуется Витя с порога, недоумевающе глядя на дамочку. А Поле кажется, что Ира сейчас в своём исполнении разразится ором, что опять прошлись по помытому, но, видимо, от накатившего удивления она сама об этом забывает.       — Я кто такая? Я — мать, а вот ты кто такой и откуда взялся?!       Витя непонимающе смотрит то на перепуганную Полю, то на дамочку, которая когда-то увела его отца из семьи, а в голове сплошной ахуй. Не так он представлял это знакомство. Точнее, он вообще его не представлял, если быть уж совсем честным.       — Мать… Ну, это понятно, что не отец, он-то умер. Это нормально. Поль, это вот «эта» твоя мама? — Витина реакция вводит в ступор всех, даже Иру, которая, казалось, готова потопать любому его слову, а вот Поля натурально ахуевает, кивая головой.       «Эта».       Да, именно она.       — Да ты, да как ты смеешь вообще, хам! Полина! Ты с кем снюхалась вообще? Тоже мне, родственничек хуев.       — Мам…       — Мадам, я бы попросил закрыть свой рот и без дела его не открывать! Снюхиваются обычно накроши подзаборные, а Полька сестра моя и я взял над ней опеку, чтобы всякие жирные, лысые пидарасы и пальца не смели не неё поднять. Теперь она в безопасности, одета, обута и накормлена, и я её обеспечиваю, ясно вам?!       Тишина повисла мертвецкая, казалось, будто даже часы застыли. На лице у Павленко выступили желваки, а у Польки застыли в глазах слёзы.       Прав. Витя во всём был прав!       — Опеку взял? — Светлана прищурилась, — А ничего, что я её мать и я решаю, где и с кем она будет жить?! Я сейчас попросту пойду в ментовку и ты у меня присядешь за то, что дочь мою тут удерживаешь! Кто тебя знает, может, ты её похитил и запугал! Ты у меня попляшешь там, «братец»!       Витя от её предположения, конечно, тоже охреневает, и смолчать не собирается, хоть на Полю взгляд мимолётный бросает, жалко ему её становится.       — Не забудьте только объяснить, по каким трассам вас носило всё это время!       Лицо Светланы побагровело. Она замахнулась, чтобы отвесить пощёчину, но Поля в этот момент вклинилась между ними, и материна рука припечатала как раз по её щеке, оставляя алый след.       — Мама!..       Витя побагровел от злости. Ира, стоявшая чуть позади своего жениха, испуганно переводила взгляд на каждого из троих участников спора.       — Не смей, слышишь? Ты не посмеешь этого сделать! — Поля смотрит на неё пристально и, в то же время, шокировано. Она ударила её. Светлана смотрит на дочь в ответ, — Если ты это сделаешь, я дам показания против тебя, я расскажу, как ты уехала и оставила меня у тёть Маши, ты вообще знаешь, что я там натерпелась и пережила?! — кажется, это был тот случай, единственный в жизни, когда она так явно шла против матери, отстаивая даже не себя, а своего брата, — Если бы не Витя, то твой хвалёный дядь Гена и дальше бы на мне свои приёмы отрабатывал! Он единственный, кто заступился за меня, пока ты была где-то там, заграницей, и если ты решишь навредить ему — имей ввиду, что ты окончательно меня потеряешь!       Нет, Поля своих слов не стеснялась — она, кажется, вообще забыла о том, где и как они все стоят, забыла даже о присутствии этой Ирки. Она смотрела на мать и желала донести до неё только одно: ей не удастся очернить в её глазах брата, и хочет Светлана или нет, но ей придётся принять тот факт, что Витя появился в жизни Поли и стал родным.

Эмоции, которых не существует Чувства, кои не упомянуты и близко Риск риском Но если всё чисто Беру на обгон свою душу Избранную во всех смыслах Ведь если нет меры То значит и нет больше смысла

      И, как показывает практика, куда роднее её самой — женщины, которая родила Полю.

***

      К вечеру всё поутихло, каждый разбрёлся по своим углам, вот только Светлана уходить никуда не собиралась. Понятное дело, Павленко был не в восторге, но выгонять её из его же дома не стал. Не зверь ведь. После происходящего Ира помалкивала, только поэтому и казалась умнее. По правде говоря, только с ней разборок ещё не хватало.       Поля держалась изо всех сил, но когда в комнате её настиг приступ сил уже никаких не осталось. Кое-как дотянулась до ингалятора, открыла окно, привалившись к откосу и застыла, глубоко дыша. В таком положении её и застала Светлана.       — Поля, а ну брысь от окна, заболеешь ещё! — грозится она, будто совсем не замечая состояния дочери. Гонит её, как котёнка. Смешная.       — Я умираю, мама, как ты не понимаешь, — на выдохе говорит девочка, уставившись на неё огромными серо-голубыми глазами. Только слепой не заметит истерику, которая буквально уже на подходе, но Светлана её будто не видит в упор.       — Что ты такое несёшь!       Светлана узрела в руках у Поли ингалятор и, забрав его, приблизилась к дочери.       — Давай, дыши, спокойно, — несколько пшиков и Поля чувствует, как дыхание нормализуется и пульс, ускорившийся из-за приступа, замедляется.       — Горе луковое, — глядя на дочь, женщина на мгновение проникается симпатией, во всяком случае, Поле так кажется, когда мать, погладив её по щеке, к себе прижимает, — Поль, я ведь приехала не просто так.       Это Полина и так знает. Мама никогда ничего просто так не делает, особенно, если это касается её.       — Зачем? — прямо спросить решает. И отчасти понимая, что боится ответ услышать.       Может, мать её с собой забрать хочет наконец-то? С одной стороны, Поля бы этого хотела, потому что соврала бы сама себе, сказав, что не скучает по ней. Тот предновогодний звонок крепко ударил по подростковым нервам. А с другой… она не могла себе представить, чтоб была без Вити, без Вовки, без Софы в конце-концов. Пока матери не было, Поля успела найти тех, кому она нужна.       Чаша весов с выбором распределялась как-то неоднозначно…       — Чтоб вылечить тебя. В Москву поехать, к врачу, он хороший, мы по связям из Швеции договорились уже. Что ты мучить себя будешь?       Поле казалось, что земля уходит из-под ног уже второй раз за пару минут. Ей же не послышалось, да? Или это уже галлюцинации. Мать приехала, потому что решила отправить её к врачу? Бред.       Бред, бред, бред!       Она была у врачей, не раз была и все ей говорили примерно одно и то же. Это не лечится, люди живут с этим кто сколько может, а кто не может — умирает. Закон джунглей, мать его.       Поля была готова к тому, что её съедят.       А теперь… Приезд мамы, Москва, врач. Нет, она точно спит или бредит.       — Я в это не верю, — она говорит честно, как есть. Толку-то? Только время и деньги потратят, а чем отличается врач из Москвы от других врачей?       — Поля, у него есть своя методика. Она новая, но она может подействовать, — Светлана же остаётся стоять на своём, твердо полагая, что так будет правильнее, — Глупо было бы отказываться от такого шанса. И потом, представь, если он тебя вылечит, то я смогу забрать тебя с собой, заграницу. Это ведь такой шанс для тебя, для твоего образования, для нас в принципе, дочь, — женщина говорит тихо, трепетно, и у Поли эти слова всю душу выворачивают. Мать за плечи её держит, а девчонка чувствует, как внутри неё всё слезами исходить начинает.       Сколько уже ей снилось, что мать вот так с ней разговаривает, забрать хочет?

Наевшись пустоты до тошноты, Мне было мало и каждый раз дабы Себя сохранить и спасти Я искала, искала, Но так трудно найти!

      А что, если сон этот таки станет реальностью? Вдруг ещё есть шанс стать им одной семьёй? Поля, конечно, про остальных не забудет, вырвется как-то, приезжать будет, но это ведь мама…       У Поли отца и так нет, а ведь хотелось хотя бы какого-то родительского тепла, семьи настоящей, в конце-концов! Что она, хуже других что ли? Не заслужила?       — Хорошо, — в итоге Поля соглашается.       И мать улыбается в ответ.       — Вот и умница. Тогда собирайся, поедем сегодня же, чтоб времени не терять даром, потом ещё с документами разбираться, виза, всё такое.       Собираются они и правда быстро, Поля на разговор с Витей дольше решается, чем на сборы. Он слушает внимательно, не перечит, не перебивает, вообще ничего не говорит, только слушает и пристально смотрит на мамашку её. Хоть бы не втянула её в авантюру какую.       — Хорошо, езжай. Если вдруг что, позвони мне сразу, я приеду, поняла! Может мне это, с тобой поехать, ну, поддержать там, я не знаю, — Павленко старший волнует, обнимает её крепко, целуя в макушку. Такой его жест её трогает до ужаса. Он ведь, ну, никогда эмоции свои так не проявлял. Сегодня сплошной день потрясений.       — Не переживай, всё нормально будет, — это говорит ему она, девочка, которой у самой сердце не на месте.       — Конечно, всё путём будет, ты ж сеструха моя, да!       Витя по голове треплет её, прижимая к себе сильнее. Боже, что же он делает, она же реально разрыдается сейчас.       — Да.       — Подожди, я сейчас, — Витя к себе в комнату уходит и возвращается через пару минут, в комнату Полькину заходит, дверь за собой закрывает, чтобы тет-а-тет поговорить.       — На, возьми, на всякий, чтобы у тебя были, мало ли, — говорит он, а потом из кармана спортивок достаёт пачку денег, перемотанных резинкой, а сверху к ней железный кастет. У Поли дар речи отнимает.       — Вить, ты чего… Я не… не, не, не, я не возьму!       — Бери, я сказал, спрячь только, чтоб не украли. И мамашке своей ни слова, а то ещё отберёт! — он деньги впихивает ей силой, снова обнимает, — Если что не так, позвони, я всю Москву на уши за тебя поставлю, поняла?       — Поняла.       — Всё, с Богом!       — Вить…       — Чё?       — Если Вовка придёт там, или Софа, ты скажи… Или… Не, ничё не говори, мало ли.       — Всё путём будет, давай, беги, а то мамашка заждалась! Поняла меня, да? — он кивает, мол, не дурак, всё понял, сделает.       Махнув рукой на прощание, Поля по лестнице вниз сбегает. Витя взглядом провожает её, пока сестра не скрывается в пролёте лестниц, а потом до неё звуки щёлкнувшего замка долетают. Через мгновение она уже дверь подъезда толкает от себя, на улице оказываясь.       — Поль, давай быстрее, машина уже приехала, — надо же, мать даже такси заказала. Только Поля не стала спрашивать, ради чего так шикует, а на заднее сидение прыгает, пока мать её на переднее садится, разъясняя водителю адрес прибытия.

***

      Волнение усиливается, стоит машине тронутся с места, но Поля пытается себя успокоить. У матери телефон звонит и она разговор вести начинает. Поначалу девчонке кажется, что ненадолго, но речи не прерываются, поэтому она решает плеер вытащить с наушниками, музыку послушать. Может, это больше поможет ей успокоиться?       Уже когда они за городом едут, по трассе мчатся, и мимо деревья с полями проносятся, Поля, глядя в окно, о Софе думает. Не успела она с подругой поговорить, совета у неё спросить, что ли. А с другой стороны, видела ведь, как та мучилась от неполадок с отцом. Поля не хочет, чтоб у них с матерью так же было, она тогда, глядя на Софу у подъезда, когда они в Воронеж мотались, это чётко поняла.       Один раз Поля уже потеряла её, когда Светлана заграницу укатила, и второго такого раза не может допустить. Судьба если и даёт шанс, то только дважды.       Поля своей судьбе решает верить, когда через пару часов они всё же добираются до московской клиники. Мать с таксистом расплачивается, а потом они вместе из машины выходят, и Светлана дочь подгоняет:       — Давай, время поджимает, у нас по записи.       — А как ты так быстро записаться смогла?       — Запись ещё неделю назад была сделана, — от этих слов ощущение странное, будто мать заранее понимала, что Поля согласится, а нет, так перед фактом поставят. Они в лифте поднимаются, и Павленко не успевает ничего ответить, как оказываются на четвёртом этаже.       Их встречает длинный коридор. Кабинеты тянутся с обеих сторон, медсёстры ходят туда-сюда, пациенты сидят в ожидании очереди. Возле одного из таких сидят и мужчина с маленькой девочкой.       Поля вспоминает, как в детстве её папа водил в поликлинику, и там был пол в квадратиках. Тогда Павленко, чтоб время скоротать, ходила по ним и восклицала, обращая внимание родителя.       — Пап, смотри, как я умею!       И папа всегда улыбался ей в ответ.       Воспоминание сжало комом в горле и девушка отчаянно заставляет себя сжать зубы. Нет, с ней явно что-то не так, слишком много вокруг сентиментальности сегодня. А, может, это потому, что вся жизнь её сейчас на кону стоит? Волнительный момент, о котором Поля раньше и подумать не могла.       Кабинет у доктора светлый, просторный, чистенький, да и мужчина-пульмонолог располагающий, улыбчивый, предлагает присесть, чай, кофе. Поле всё казалось, что он таким образом время тянет, спрашивает Светлану о чём-то, Павленко эти вопросы такими глупыми кажутся, пока они к главному не переходят, осмотр. Сначала общий, потом более детальный, дыхание её слушает, хрипы, потом была перкуссия, щупал её вертел, на рентген водил и спустя два часа готов был вынести вердикт.       — Тебе сколько лет, девонька?       — Шестнадцать, — не медля отвечает она, теребя в руках замочек от куртки.       — Запустила ты себя, малышка, запустила! И вы, Светлана, куда ж вы смотрели то? — камень полетел и в её огород, от чего женщина аж опешила.       Только бы не начала свою шарманку о том, как она тяжело заграницей трудится, лишь бы у девочки её не здоровенькой всё было.       — Да я…       Мужчина поднял руку, преподнося указательный палец к губам, давая понять ей, что слушать её оправдания не намерен.       — Понимаешь, детка, если бы тебе было лет шесть-семь, ну, может восемь, шанс на успешный исход операции был бы процентов восемьдесят. Нет, даже не так, вероятность того, что ты была бы со стопроцентным здоровьем был бы около восьмидесяти процентов. Согласись, это отличный показатель! — говорил мужчина прямо, уверенно, глядя Полине прямо в глаза.       — Но мне не шесть и даже не восемь…       Она понимала, к чему он клонит, более того, она даже была к этому готова, ведь, ей удалось прожить с мыслью о том, что её могут вылечить не более трёх часов. Не такой уж большой срок, не так ли? Но Павленко было всё равно больно, какая-то вселенская обида и несправедливость защемила в груди.       — В этом и заключается сложность, — врач говорил с предостережением, и смотрел на Полю так, будто готов был сказать, что всё это бесполезно, что бесполезно они сюда приехали и ничего уже не получится, — Методика, по которой проводится лечение, не предусматривает твоей возрастной категории, — ну, вот и всё.       Поля губы поджимает, понимая, что от правды никуда не спрячешься. На мать мельком смотрит — у той такого вселенского разочарования на лице ещё видеть не доводилось.       — Всё понятно.       — Погоди, — доктор не спешит её отпускать, — Учитывая то, что методика ещё находится в стадии разработки, мы можем рискнуть и прооперировать тебя, но я должен предупредить тебя и твою маму, что вероятность положительного исхода в таком случае составит процентов двадцать, не более. И гарантий никто не даст.       Поля кивнула. Нет, это не было ещё согласием, она понимала, что в её случае глупо было рассчитывать на чудо. Стоило смотреть правде в глаза, а не окунаться в детские мечты: её поезд ушёл, и лечения для таких, как она, не придумали.       Ну, может, кому-то повезёт другому.       — Можно мне выйти ненадолго?       — Да, конечно. Подожди в коридоре, мне нужно переговорить с твоей мамой.       Поля покинула кабинет врача, чувствуя, как всё волнение напрочь испаряется изнутри.       Спросив у первой попавшейся медсестры, где здесь туалет, она без труда добралась до помещения и включила кран с холодной водой. Умываясь, Поля смотрела на своё отражение и думала об одном: сколько ей осталось?       С одной стороны, у неё было двадцать процентов благоприятного исхода. А с другой, в случае неудачи, процент которой аж восемьдесят (а это гарантия выздоровления у обычных детей), то Поля имеет неплохой шанс не дожить и до семнадцати. При мысли, что Витя, Вовка, Санька, Илюша будут стоять на её могиле с цветами, а Алёна, узнав об этом, ляпнет что-то вроде «туда ей и дорога», девушке сделалось дурно.       Из туалета она выходила минут через десять. Петляла по коридорам ещё минуты две, понимая, что забыла дорогу и случайно промахнулась мимо нужного поворота. Увидев мать, уже стоявшую около окна и разговаривающую по телефону, Поля хотела было подойти, да так и остановилась, как вкопанная, услышав, о чём идёт речь.       — Слушай, ну, может это и к лучшему, что мы здесь, зато она мне потом не скажет, что я для неё ничего не сделала. Да, я на пару дней всего, да!       Девчонка стояла и не могла пошевелиться, будто ботинки кто приклеил, а мать всё говорила, говорила, говорила. Надо было бы подойти, но она так и не двинулась с места.       — У неё тут и так всё в шоколаде, жить есть где, этот её, брательник труситься над ней, как родной, а мне что, жалко? Да знаю я, что ты её не примешь. Ничего, не маленькая уже, не пропадёт.       Каждая фраза била ей будто под дых, выбивая из груди весь воздух.       «Труситься над ней, как родной»       «Ты её не примешь»       «Не маленькая, не пропадёт»       Голова шла кругом, воздуха в лёгких совсем не осталось, хотелось рыдать, но из левого глаза прыснула только жалкая слезинка.       — Не переживай, пожалуйста, родной, я всё улажу и прилечу к тебе, — Поля всё ещё думала, подойти или нет, чтобы сказать, что она уже здесь стоит и слышит всё, но потом попросту осознала, что не сделает и шагу к Светлане, — Мало ли, какие там она мечты себе рисует! Подумаешь, приукрасила ей, что заберу, останется здесь, как миленькая, в конце-концов, с визой и проблемы могут возникнуть, ты же сам понимаешь…       Это было последней каплей, дальше слушать не было ни желания, ни смысла. Поля развернулась и рванула к лифту, желая только, чтобы мать не оборачивалась сейчас и не видела её исчезающий силуэт.       На улицу выскакивала резко, не заботясь о встречных людях, шедших в клинику. По ступенькам вниз рванула и первую попавшуюся машину тормозила. Жёлтая, с шашечками на крыше. Таксист недоумевающе опустил стекло вниз и поинтересовался:       — Куда тебе?       Хотелось крикнуть, что куда подальше, лишь бы побыстрее отсюда ноги унести, но вместо этого Поля заставила себя соображать здраво и, подумав секунду, выпалила:       — До автостанции за сколько довезёте?       Цена, в общем-то, мало её волновала. Мысленно Поля Витю поблагодарила, что деньги ей всё-таки сунул перед отъездом, лишними не оказались, иначе она сейчас искала бы какой-то таксофон и просила у людей мелочи, чтоб дозвониться, а Вите потом пришлось бы её в чужом городе искать.       В машине Поля лбом к стеклу прислоняется. В окно смотрит, но совсем не замечает ни домов, ни деревьев, ни людей. Думает только о том разочаровании, которое затмило собой новость о неудачном лечении: мать попросту её использовать хотела, в очередной раз ноги вытереть, а ради чего? Ради квартиры, что ли?!       Да пропади пропадом и квартира эта, и тот день, когда они с отцом познакомились! Уж лучше бы она не увела его из семьи тогда — Польки бы сейчас не было, но хотя бы у Вити детство нормальное сложилось бы…

***

      На автовокзале она покупает билет на первый попавшийся автобус до Тулы, который будет отправляться через сорок минут, потом бежит к таксофону, чтобы Вите набрать, предупредить, а то мало ли что, так хоть будет знать где искать.       Гудки идут не долго, она с облегчением выдыхает, услышат на том конце провода родное: «Алё»       — Вить, это я, встреть меня, пожалуйста, через четыре часа, на вокзале.       — Поль, случилось чё? — он напрягается, она по голосу слышит, как меняется его интонация, но сама пытается изо всех сил держаться и не разрыдаться ему в трубку, чтобы он за то время пока она будет ехать домой совсем с ума не сошёл, — Малая, не молчи!       — Потом, ладно? Я приеду, поговорим.       — Поля, что там у вас, блять, случилось? — повышает голос Павленко, потому что сзади кто-то из парней бьет то ли молотком, то ли ещё чем, он ничего не слышит, уши закладывает, а она… Она просто едет домой, туда, где её всегда примут.       — Я люблю тебя, Вить.       На том конце провода афганец не успевает вставить даже слово — ему достаются лишь оборванные короткие гудки…

Наевшись пустоты до тошноты, Мне было мало и каждый раз дабы Себя сохранить и спасти Я искала, искала, Но так трудно найти…