Записки путешественницы

      Ты вернулась под утро, ближе к рассвету.       Вошла в тусклую спальню Рагнвиндра осторожно, тихо, почти бесшумно; скользнула в полумрак, как дуновение легкого ветра. Дилюк еще спал, но при каждом случайном шорохе твоей накидки, беспокойно ворочался, тяжко вздыхал и постанывал, отчего твое сердце болезненно обливалось кровью.       Второпях осмотревшись, ты надумала открыть окно, чтобы проветрить душную, полностью забитую пылью спальню. Приглашенный тобою ветер в одночасье обволок своей осенней свежестью всю комнатушку. Следом за ним, сквозь полупрозрачный тюль, прошли первые лучи солнца и играючи упали на болезненно-белое лицо мужчины, наконец прервав его смутный сон.       — Прости, что разбудила так рано, — торопливо подойдя к больному, ты легонечко погладила огненно-рыжую голову, наклонилась к исхудавшему бледному лицу Дилюка и, как бы извиняясь, оставила невесомый поцелуй на веснушчатой щеке.       — Который час? — едва приоткрыв глаза, заговорил мужчина сонным, пропитанным усталостью голосом, но, рассмотрев перед собой твое нежное личико, в одночасье оживился — ты, немного затуманенная в его глазах ярким светом, излучала ласкающую его душу теплоту.       — Уж пол пятого.       — Хм, пора подниматься на ноги, но мое тело жутко ноет от слабости.       — Вот, я принесла тебе кое-что. Выпей, пожалуйста, — ловким движением ты выудила из сумки флягу и поставила на прикроватную тумбу небольшую бутыль с целебной водой, принесенной прямиком из Собора Фавония. — Усталость скоро пройдет.       Мужчина лишь издал тяжкий вздох, беззлобно нахмурился и с хриплой строгостью забормотал:       — Ты выезжала в город ночью? Если будешь действовать так безрассудно, то сама можешь заболеть.       — Но я так переживаю за тебя! Вдруг ты совсем зачахнешь без моей заботы?       — Глупая, снова о себе не думаешь.       Рагнвиндр цокнул языком, и его покрытое россыпью блеклых веснушек лицо на мгновение исказилось в недовольстве. Однако после очередного твоего поцелуя Дилюк смягчился и, казалось, порозовел — как-никак, сердиться на твою добродушную натуру он не смел.       — Ах, и это мне говорит человек, который с детским упрямством не принимает лекарства от простуды, — звонко рассмеялась ты, и мужчина перестал ворчать. Он с виноватой улыбкой покивал головой на твои слова, а затем послушно поднес принесенную тобой флягу к обсохшим губам и испил немного целебной жидкости по твоему же настоянию.       — Спасибо, что терпишь меня.       — Я люблю, а не терплю тебя, Дилюк, — прошептала ты в ответ и, точно маленькая девочка, раскраснелась от благоговейного трепета и смущения перед возлюбленным. Стеснительно улыбнувшись, ты тихонечко опустилась на краешек постели, подле Рагнвиндра, и мужчина, весь очарованный твоей воздушностью, слегка приподнялся, потянулся к тебе за поцелуем и неловко опустил голову на твои колени.       От тебя пахло одуванчиками.       Дилюку, по правде говоря, до безумия нравился этот аромат: он напоминал ему о вашей первой встрече, когда ты, украшенная скромным венком из полевых цветов, несла в руках небольшой букет желтых головушек и изливала свои чувства в незатейливую мелодию.       Сейчас ты тоже что-то напевала, и мужчина, медленно погружающийся в дремоту, с обожанием впитывал каждое слово, медом слетавшее с твоих губ.       Где-то спустя четверть часа спальня постепенно стала наполняться размеренным сопением — Рагнвиндр, убаюканный нежной песней, в самозабвении ухватился за твою ручонку и сладко задремал на твоих ногах. Его выражение лица впервые за эти дни сделалось настолько умиротворенным, настолько по-детски невинным, что ты невольно растворилась в улыбке, а по всей твоей груди внезапно пролилось тепло.       — Приятных снов, мой лучик света.