sun b(o/u)rn/t

Примерно в двух метрах от земли Кэйа отзывает планер и жестко приземляется на каменную кладку. Хотя по ощущениям, он падает в пучину из вязкого отчаяния и гнилого отрицания. Капитан Кавалерии не хочет верить ни единому слову из отчета, который он получил десять минут назад. Рыцари перед входом на место преступления отдают ему честь, но Кэйа не обращает никакого внимания. Его можно понять: не каждый день сообщают о смерти самых известных искателей приключений. Словно не своими ногами, Капитан Кавалерии поднимается на второй этаж. Уже на лестнице чувствуется трупный запах. В Мондштадте почти плюс сорок, трупы разлагаются с поражающей скоростью. Сколько же искатели приключений пролежали здесь незамеченными?.. На втором этаже Кэйа замечает Эолу: та уже берет показания у соседей. Никто не скажет, кроме Капитана Кавалерии, но Рыцарь Морская Пена едва держится на ногах. И Кэйа знает этот животный ужас смерти слишком хорошо. Капитан похлопывает девушку по плечу в знак поддержки и старается взять себя в руки. Если он не совладает со своими эмоциями, то что будут делать все остальные? Он перешагивает порог тринадцатой квартиры, не произнося ни слова. Щека изнутри уже кровоточит от укуса: привкус железа бьет по Кэйе, и он приходит в себя. Он на работе, а значит, никаких эмоций. Квартира встречает Капитана Кавалерии спертым мертвым воздухом. Здесь словно остановилось время. Один из искателей приключений, Фред, оказывается за письменным столом. Поза неестественная: спина изогнута в форме волчьего клыка, а голова уперлась в стол. В застывших навсегда пальцах лежит перо, а под ними — лист с недописанным списком покупок. Он хотел сходить к Саре за праздничным обедом в честь именин Карла, верного согильдийца. Кэйа отворачивается. Где трое других, он просто не хочет знать. — Мы должны использовать крио консервацию, капитан Кэйа, — доносится до него сзади от Эолы. Рыцарь Морская Пена рушит тишину ударами каблуков по старым деревянным половицам. — Капитану Альбедо уже было сообщено о поступлении работы? — безэмоционально интересуется Кэйа, окончательно отходя от шока и вливаясь в рабочий процесс. — Он был извещен в то же время, что и Вы, Капитан Кэйа, — чопорно отвечает один из безликих рыцарей позади него. Кажется, он из группы Эолы. Рыцаря удостаивают лишь кивком; Кэйа уже обчищает взглядом каждый миллиметр первой комнаты. Никаких явных следов взлома не присутствует, крови тоже нигде нет. Похоже на естественную смерть, однако у всех четверых разом? Явно что-то не так. Кэйа сканирует помещение на присутствие элементальных отпечатков, но находит лишь одни двухнедельной давности, да и те принадлежат Беннету. А юного искателя приключений даже в городе еще нет. Кэйа поджимает губы и коротко отдает приказ: — Рыцари второго порядка, на вас опрос всех жителей дома. Рыцарь Морская Пена, остаешься со мной. А рыцари третьего порядка, вызвать Сайруса в мой кабинет для допроса через час. Чернильный взгляд опасно сверкает в лучах солнца; все синхронно отдают честь и разбегаются по поручениям. От трупного запаха становится тяжелее думать. Кэйа незаметно протягивает Эоле нагрудный платок. — Осмотрим сначала всех усопших, — бесцветно говорит Капитан Кавалерии, натягивая полностью закрытые перчатки. Морская Пена бесшумно следует за ним. Дверь в спальню открывается с характерным скрипом, словно нехотя показывая ее умерших хозяев. Трое лежат на своих кроватях, словно уснувшие, а на их лицах застыли маски вечного спокойствия. Кэйа никогда и ни с чем не перепутает эти выражения лиц, полные безмятежья. Он видел их каждый раз, когда старики напивались в таверне и сладко посапывали под теплым мондштадским солнышком. — Никаких свежих элементальных следов не наблюдается, — коротко рапортует Эола, сканируя все чувством стихий. — Как и следов насильственной смерти, как и следов взлома. Все то же самое, что и в гостиной, — бесстрастно подтверждает Кэйа, обходя комнату по кругу, — разве что… На этом моменте он замечает три разных кусочка от печатей похитителей сокровищ. Никакой закономерности в их расположении, словно кто-то обронил. Но так ровно отрезанные? Три разных вида? Эола устанавливает ледяную сферу над кусочками печатей. — Это вряд ли принадлежит самим искателям приключений, — медленно начинает Эола, — но и из-за этого мы не можем обвинить пока что воров. Следует дождаться экспертной оценки, а пока оставим все так. — Конечно. Приступим к крио консервации, — тихо говорит Кэйа, возвращаясь в гостиную. — Глаз бога заряжен? — Да. Крио консервация — это стандартная процедура для переноса тела в лабораторию Альбедо для вскрытия. Из-за постоянно жаркой погоды в городе сложно проводить хирургические вмешательства: многие вещества могут успеть раствориться за несколько минут. Консервацией обычно занимается Ордо Фавониус и ближайшие рыцари с крио глазом бога. А это очень энергозатратно. Однажды один из рыцарей перестарался, понизил температуру тела до минус восьмидесяти пяти и упал в обморок. Бедная Барбара, пастор церкви Ордо Фавониус, долго не могла привести его в чувство. Расчувствовавшаяся девушка так перестаралась с лекарством, что парень потом долго страдал от бессонницы в качестве побочного эффекта. Кэйа и Эола повыше натягивают перчатки: работа будет тяжелой. Их предельной температурой для транспортировки трупов становится минус шестьдесят четыре градуса. Ниже Морская Пена пока не выдержит, а Кэйа должен поддерживать баланс на протяжении всего переноса. Баланс поддерживается специальными кристаллами. Их обычно помещают в рот погибшего для более простого контакта со слизистой. Через кристаллы Капитан Кэйа подает сжатый холод, который короткое время сохраняет требуемую температуру. Рыцарь Ордо Фавониус всегда должен держать свои эмоции в узде: Морской Пене этому еще учиться и учиться у Кэйи. Она вряд ли когда-либо привыкнет к тому, как он бесстрастно вкладывает в рот покойника кристаллы. Они начинают с ног и головы: Эола осторожно кладет руки на уши искателя приключений, Кэйа — на ступни. Они входят в постепенный резонанс со смертью, холодом и отрицанием жизни. Каждый волос, каждый сантиметр кожи покрывается тонкой резной изморозью. Мелкие завитки расползаются постепенно, отвоевывая по крохотным кусочкам умершие клетки. Глаза бога слабо мерцают голубым в тусклом свете: сила расходуется медленно, но существенно. После такой заморозки Эола пролежит в лазарете с пару часов, а Кэйа будет перебиваться обезболивающей настойкой от боли в суставах. Крио консервация — это не взрыв стихии и не немедленный выход элемента, это вытягивание способностей под сухую из хозяина. «Откат» каждый получает свой, и все сугубо индивидуально, поэтому такой процедурой занимается не каждый рыцарь с крио глазом бога. — Эола?.. — тихо зовет Кэйа, проверяя температуру покойного: еще десять градусов до нужного состояния. — Эола? Девушка никак не отзывается. По вискам стекает холодный пот, глаза прикрыты, а сама Морская Пена едва стоит на ногах. Наверное, ей все же стоило снять каблуки сегодня. — Нормально, — цедит сквозь зубы рыцарь, вливая еще часть силы в консервацию: легкая волна изморози мягко и прочно ложится на кожу и въедается под одежду. Тело блестит в слабых солнечных лучах. Даже солнце сопереживает утрате таких прославленных искателей приключений. Но ни Кэйю, ни Эолу это заносчивое солнце никак не заботит, в такие моменты оно всегда прибавляет им работы. Капитан Кавалерии поднимает взгляд, попутно сканируя труп: ровно минус шестьдесят четыре. Он поджимает губы и смеряет Морскую Пену тяжелым взглядом. Впереди еще три консервации, а она уже едва держится на ногах. — Эола, у тебя десять минут на перерыв, — бросает бесцветно Кэйа, поднимаясь и уходя из комнаты. Если Капитан Кавалерии будет до конца честным с собой, он скажет, что его и самого слегка мутит и немного понизилось давление. Но он никогда в этом не признается: в конце концов, сейчас Кэйа главный, а это значит, что он не имеет права ударить в грязь лицом. Как спускается по лестнице и как выходит на улицу, Кэйа не помнит, но зато отчетливо может воспроизвести в памяти перепуганное лицо Дионы, когда он заходит в бар. Единственное, что он просит — холодный коктейль из волчьего крюка с мятой для Эолы. Диона, прекрасно знающая любовь Капитана Кавалерии к выпивке, молча выполняет заказ и даже не берет и моры с него. Она тоже знает это измученное выражение лица: кто-то погиб. Смерть не берет денег и ничего не спрашивает, Диона хорошо знакома с этими правилами. Девочка просто передает Кэйе напиток и желает сил. И силы сейчас понадобятся всем. В Мондштадте наступают тяжелые времена. *** Эола с благодарностью принимает напиток из рук Кэйи и почти залпом выпивает его. Никакой этикет и правила хорошего тона ее сейчас не волнуют. На самом деле, это ее четвертая крио консервация, и она с трудом справляется с ней, как бы ни старалась. Морская Пена рукавом дорогой рубашки вытирает сладкие от напитка губы и поднимается с пола: нужно работать дальше. За время отсутствия Кэйи Эола отдала распоряжение на передачу тела в лабораторию Альбедо. С двумя другими искателями приключений они справляются за час, Эола выдыхается полностью, а на последней консервации она едва дотягивает до конца. Кэйа вместо проверки температуры ловит упавшую в обморок девушку. Он чуть ли не силой мысли активирует кристаллы и позволяет им автоматом высасывать даже больше сил, чем требуется. Капитан Кавалерии на руках выносит Морскую Пену, кажущуюся такой хрупкой. Она безвольной куклой лежит в руках Кэйи; пульс замедляется, по венам течет промороженная глазом бога кровь. Рыцарь Ордо Фавониус несет девушку по узким улочкам, избегая любопытные взгляды зевак и прохожих. В лазарет к пастору Кэйа приходит запыхавшимся. Все-таки он и сам не железный. Он кладет девушку на ближайшую свободную кушетку и привычно без спроса хватает из ящика Барбары нужные флаконы для себя. — Спасибо, звездочка, — бесцветно, больше рефлекторно благодарит Кэйа; немного пошатываясь, он выходит из церкви через черный ход. — Капитан Кэйа!.. — но взволнованный голос ударяется о хлопнувшую дверь Собора. Единственное, в чем Капитан Кэйа заинтересован прямо сейчас — кто и почему убил искателей приключений. *** Альбедо бросает использованную маску в мусорку. День выдается исключительно тяжелым. На четырех столах за его спиной лежат мертвые искатели приключений, рядом за столом с отчетами сидит Сахароза. Ни он, ни она не спят уже третий день из-за накопившейся работы. Осмотр и вскрытие занимают почти сутки: точное заполнение журналов, анализы крови, кожных покровов и прочее-прочее. Альбедо после такого «марафона» чувствует себя высушенным гидро-слаймом, что уж говорить о его ассистентке? — Сахароза, как допишешь отчет, — Альбедо снимает халат и накидывает свой любимый плащ, — можешь быть свободна. И возьми завтра выходной. Девушка возмущенно поднимает на него уставший взгляд: — Но… — Сахароза, даже слышать ничего не хочу, — безапелляционно отрезает Капитан Исследовательской группы. — У нас впереди много работы, мне понадобится твоя помощь. Так что выспись. — Я высплюсь и приду чуток попозже, — бормочет под нос Сахароза, дописывая формальности в журнал. — Я все слышал, — устало парирует Альбедо, открывая дверь и выходя из лаборатории. — Закрой кабинет и оставь ключ, где обычно он лежит. Спасибо за работу, Сахароза. Капитан прекрасно знает, что Сахароза все равно его не послушает и придет завтра на работу, но ничего сделать не может. По крайней мере, завтра будет Тимей, а уж он приглядит за девушкой. Ему самому точно нужен перерыв на день-два, иначе никаких сил на создание и эксперименты не будет. В руках Альбедо четыре пробирки и аккуратный конверт с сургучом. Алхимик едва волочит ноги по лестнице наверх, нет сил даже отдать честь в ответ караульным рыцарям. Те не сердятся, лишь по-доброму следят за тайным стражем Мондштадта. У дверей Действующего Магистра Альбедо подвисает на пару мгновений, неуверенный, как стоит начать разговор, но все решается за него: дверь внезапно открывается нараспашку, и Альбедо почти сбивает с ног обычный рыцарь. Он резко и спешно отдает честь и ретируется в неизвестном для алхимика направлении. В кабинете Магистра наблюдается интересная картина: на коленях перед Джинн стоит Сайрус, глава гильдии, сама девушка сидит за столом и уставше держится за лоб. Чуть поодаль оказывается Лиза, на груди которой опасно блестит налитый небом глаз бога. Кэйа, полирующий свой меч, сидит на одном из диванов. Атмосфера явно не располагает к докладу о вскрытиях, поэтому Альбедо уже хочет развернуться и закрыть дверь, но его останавливают: — Капитан Альбедо, Вы как раз вовремя, — с излюбленной поддельной улыбкой чеканит Кэйа, наконец отзывая меч и убирая инструменты на место. — Я так не думаю. — Кэйа прав, Альбедо, — стараясь сохранить лицо, подтверждает Действующий Магистр, — ты принес результаты вскрытия? — Вы уверены, что мне стоит их оглашать при посторонних? — устало уточняет Принц Мела, прислоняясь к дверному косяку. Джинн не менее устало вздыхает: — Именно для Сайруса и требуется их огласить. — Как они умерли? Как они умерли? Что их убило? Что их убило? — бессвязно бормочет мужчина, лежа на полу и держась за голову. Альбедо молча перешагивает трясущегося на полу Сайруса. Прямо сейчас он абсолютно не заинтересован в успокоении людей после трех двадцатичетырёхчасовых смен, поэтому Капитан Исследовательской группы лишь осторожно ставит на стол четыре пробирки с темной жидкостью и отдает конверт Джинн. — В конверте заключения о смерти, — начинает Альбедо, проходя к маленьким ступенькам у книжных шкафов и садясь прямиком на них, — но прежде чем я начну, можно мне чашку кофе? Капитан Кэйа? Перед тем как Альбедо прикрывает на несколько секунд замылившиеся от сонливости глаза, он видит бесшумно выходящего Кэйю. Алхимика никто не трогает, он слегка теряется в объятиях дремоты и бессвязного бормотания, поэтому открывает глаза, когда над ним склоняется Кэйа с довольно большой чашкой кофе. Две ложки сахара, сто миллилитров молока и (поддельная) улыбка Капитана Кавалерии. То, что нужно, чтобы собраться с силами. Альбедо благодарно принимает чашку, делает глоток и с едва заметной улыбкой наконец осматривает всех более осмысленным и ясным взглядом. Все выжидающе смотрят на него в ответ. Особенно Луна за окнами. — На столе Магистра Джинн стоят четыре пробирки с кровью. Прежде чем я объясню, почему они тоже здесь, — еще один глоток сладкого кофе, — прочтите отчет. Джинн аккуратно вскрывает конверт канцелярским ножом и по очереди внимательно читает все четыре отчета о вскрытиях. — Везде написана одна и та же причина смерти — сердечная недостаточность, — Магистр Ордо Фавониус непонимающе переводит взгляд с документов на Альбедо. — Все верно, — кивает Капитан Исследовательской группы. — Дело в том, что это следствие, а не причина, я права? — догадывается Лиза, стоя за спиной Альбедо. — Бинго. — Почему тогда не указана настоящая причина? — вдруг слезливо возмущается Сайрус, поднимая голову. — Почему вы все скрываете? — Сайрус! — повышает голос Кэйа. Альбедо выдерживает паузу, всматриваясь в чашку. — Я не знаю, как правильно указать причину смерти, — неожиданно признается алхимик. — Для того чтобы было понятнее, вам всем нужно взглянуть на кровь из пробирок, — просит Альбедо, вставая и подходя ко столу. — Мне потребуется помощь Кэйи для демонстрации. Капитан Кавалерии становится рядом: — Что от меня требуется? — Используй глаз бога и добавь каплю льда в кровь. Кэйа сосредотачивает крио энергию на кончиках пальцев и сцеживает с них маленькую часть в протянутую пробирку. Спустя мгновение кровь искрится на глазах. Знакомая реакция. Джинн догадывается первой: — То есть в смерти всех четырех искателей приключений замешаны элементальные реакции. — Да, это мы с Сахарозой поняли, когда она по неосторожности развеяла анемо элементом кровь во время вскрытия, — признается Альбедо. — Однако, когда мы собрали кровь на анализы и получили результаты, элементальных следов, оставленных с помощью глаза бога, обнаружено не было. — Становится все интереснее и интереснее, — задумчиво произносит Кэйа, активируя чувство стихий. Он вспоминает, как вчера сканировал помещение и трупы, но никаких следов обнаружить тогда не смог, как и Эола. — Мы разобрали на частицы кровь и обнаружили интересные соединения, — продолжает Альбедо. — Это напрямую связано с попрыгуньями. В частности, с пиро попрыгуньями. Дело в их особом элементальном нектаре. Их атомы очень неоднозначно соединены между собой. Поскольку это чистый, ни с чем не смешанный элемент, он легко впитывается во что-то другое. Так случилось и с кровью искателей приключений, хотел бы я сказать, но дело обстоит куда сложнее. Альбедо прерывается на мгновение и выуживает из потайного нагрудного кармана еще одну маленькую колбу. — Вот настоящая причина смерти всех искателей приключений. Это неизвестная жидкость, берущая начало в пиро-попрыгуньях. В наших алхимических журналах зарегистрированы все известные вещества из Мондштадта и Ли Юэ, у нас более трех миллионов записей, но «это» я встречаю впервые. Колбочка ложится на стол рядом с отчетами. — На этом мой доклад завершен. Есть вопросы? Но в кабинете стоит мертвая тишина. Всем и так ясно, что четырех искателей приключений убили новым ядом. *** Кэйа заглядывает в таверну «Доля ангелов» по делу, но уже вечер, и Чарльз привычно поднимает рюмку для полуденной смерти. Рыцарь лишь задумчиво качает головой, обводит всех присутствующих взглядом и покидает таверну. Где искать Розарию сейчас, он просто не представляет. А Венец милости нужен позарез для еще одной «работы». Капитан Кавалерии поджимает губы и возвращается в здание Ордо Фавониус: нужно передать бумаги Джинн. Появились новые, но едва ли значительные детали смерти. Ни одно из показаний соседей не объясняет, как связаны яд и смерть, но все же формальности есть формальности. Но когда Кэйа без стука переступает порог кабинета Действующего Магистра, он понимает, что перед ним всего-навсего хрупкая девушка Джинн, а не глава Ордена. — Кэйа, я… Капитан Кавалерии закрывает за собой дверь на внутренний замок и молча задергивает все шторы. Он не произносит и слова, даже когда ставит на импровизированную пиро горелку чайник и разливает чуть позже чай по чашкам. И только когда он садится на стол Джинн и делает глоток чая с цветком-сахарком и мятой, Кэйа начинает: — Рассказывай, Джинн, что это за сверток у тебя на столе, почему ты в слезах под конец рабочего дня и почему я узнаю об этом только сейчас? — рыцарь выжидающе смотрит на сгорбившуюся над столом девушку и спокойно ждет объяснений. Джинн с благодарностью принимает протянутый платок и утирает слезы. Она старательно подбирает слова для рассказа, но нервы натянуты тощими пиратскими канатами, которые вот-вот порвутся. Она сейчас совсем не похожа на Магистра Ордена, даже едва ли похожа на представителя клана Гуннхильдр, что уж говорить об остальном. — Сверток принес сегодня днем Сайрус, — тихо произносит Джинн, как-то боязливо обнимая пальцами чашку с чаем. — Если совсем кратко, то он купил молчание Ордена. — Каким образом? — непонимающе уточняет Кэйа. — Он хочет, чтобы мы не оглашали результаты исследований Альбедо, — Джинн отпивает немного из чашки; горячий чай обжигает горло, словно и сам осуждает действия Магистра. — Он оставил этот сверток с морой и сказал, что если мы огласим настоящую причину, он сделает все, чтобы от Ордо Фавониус не осталось и мокрого места. На какое-то время в кабинете воцаряется полная тишина. — Кэйа, что я могла сделать?.. — шепотом, боясь, что ее услышит хоть кто-то еще, спрашивает Джинн. Девушка прячет лицо в ладонях и беззвучно плачет, кусая чуть ли не до крови губы. — Я должна защищать Мондштадт. Я должна защищать рыцарей. Но на деле… Я. Я… Кэйа мягко кладет ей руку на плечо и чуть ощутимо сжимает в поддержке. Он, к сожалению, понимает мотивы поступка Джинн. Варка, истинный Магистр Ордо Фавониус, ушел в поход всего два месяца назад, забрал одних из лучших рыцарей и всех лошадей… Оставив своего заместителя Джинн впервые на такой долгий срок без поддержки и собственной защиты, он подставил ее и город под серьезный удар. Девушка, не сталкивающаяся еще ни разу с коррупцией напрямую, не знала, как поступить. Такой итог закономерен. Но не для Кэйи, ее верного щита и меча, глаз и ушей города. Он, как рыцарь Ордо Фавониус, очень многим обязан Джинн. Капитан Кавалерии хорошо знаком с правилом и девизом старинного рода Гуннхильдр: «За Мондштадт, как и всегда!». Но только… Каково Джинн сейчас придерживаться этого девиза, если взятка — это совсем не тот путь защиты города, которому ее учили всю жизнь? — Таким образом, мы хотя бы знаем, что Сайрус точно причастен к смерти своих товарищей, — промороженным тоном произносит Кэйа. — Я тоже об этом думала, — соглашается Джинн. — Что мы будем делать? — Мы не можем ни в чем обвинить его напрямую, у нас нет никаких доказательств. Отдай тайный приказ слежки. Уверен, он и без того знает, что мы будем за ним следить. Отдай приказ не рыцарям. Ты сама знаешь, где он бывает чаще всего и в какое время, — с ухмылкой говорит Кэйа, — а пока приведи себя в порядок, Магистр. Кэйа спрыгивает со стола и поднимает увесистую пачку моры. — А это я заберу с собой. Положись на меня, Джинн, — уверенно бросает Кэйа, исчезая за дверью и оставляя девушку одну. Какое счастье, когда есть такие надежные рыцари, как Кэйа. *** Атмосфера в городе стоит совсем другая. Давящая. Беннет это чувствует в тот момент, когда подходит к воротам. Даже солнца сегодня не видно за стальным отблеском туч. Стража перед главным входом в город как будто стыдливо отводит взгляд и по-доброму, но с толикой грусти приветствует Беннета: — С возвращением в Мондштадт. И такое приветствие на его памяти впервые. Что-то случилось. Он чуть менее уверенно тащит тележку с рудой к Вагнеру. И даже этот трудоголик отрывается от работы. Кузнец оставляет инструмент на лавке и кладет свою огромную руку на плечо Беннету. Он ничего не произносит, лишь прячет угрюмый взгляд и ощутимо сжимает ладонь. И Беннет чувствует, как на его плечи наваливается неизвестный груз. — Господин Вагнер… — уже хочет спросить юный искатель приключений, как мужчина качает головой, забирает руду и обещается изготовить лучший меч для него бесплатно. Что?.. Для Беннета?.. И бесплатно?.. Что за аукцион невиданной щедрости?.. Беннет уже хочет спросить, в чем же дело, но поднимает взгляд на других горожан. Все они выжидающе уставились на него. Впервые за всю его жизнь люди так открыто на него смотрят. И в их глазах плещется отчаяние вперемешку с сочувствием. Что же успело произойти, пока его не было? Он трясет головой и неловко приподнимает уголки губ в улыбке. Очень хочется сбежать и спрятаться в доме с отцами, чтобы никто на него так не пялился. Желательно куда-нибудь под одеяло или под кровать. Беннет медленно поворачивает в сторону дома и ускоряет шаг, когда видит там стражу. Искатель приключений приветствует их кивком головы, но тут же отскакивает от входного проема: путь прегражден скрещенными мечами. — В чем дело?.. — еще более настороженно интересуется Беннет, скрещивая руки на груди. — Вам нельзя на место преступления. Все оцеплено. — Что? Какое еще место преступления? Да в чем дело? — Беннет постепенно начинает злиться. То все на него пялятся с сочувствием, то домой не пускают. Рыцари неловко переглядываются; когда один из них уже хочет открыть рот и что-то объяснить, его прерывает появившийся словно из ниоткуда Капитан Кэйа: — Беннет, — мягко начинает Кэйа, — мне очень жаль. — Кэйа! Ну наконец-то хоть кто-то объяснит, что тут происходит! Что случилось в городе? Что у нас в доме за место преступления? — взволнованно тараторит Беннет, с улыбкой разворачиваясь на Капитана Кавалерии. Кэйа в свою очередь поджимает губы. Он знал, что этот момент настанет. Он знал, что именно ему придется сообщить о гибели искателей приключений. Капитан собирает остатки своих сил и говорит: — Беннет, прими мои соболезнования. Два дня назад не стало твоих отцов. Мир прекращает свое вращение, сходит с оси и катится безвольным шаром куда-то в бездну. Все останавливается и уменьшается до одной болевой точки в центре Беннета. И она выжигает его в считанные мгновения. Он еще совсем мальчишка, едва семнадцать стукнуло. Он задыхается. В легких внезапно не хватает не то что кислорода, а просто смысла вдохнуть. Беннет делает неосознанный шаг вперед к Кэйе. — Что?.. — как-то осипше и совсем не своим голосом. Искатель приключений теряет контроль над своим телом. Теряет вообще ориентацию в пространстве. Руки и ноги не слушаются, становятся какими-то кукольными. Он падает в ноги Капитана Кавалерии, цепляя все подряд: глаз бога Кэйи, ремень, ботинки. — Нет… Нет, такого не может быть… Что?.. Кэйа, повторите, что? — бессвязно шепчет Беннет, комкая под пальцами грязь и отчаяние. Искатель приключений мертвой хваткой вцепляется в штанины Кэйи и визжит: — Что?! Вы?! сказали?! — и в этом крике собрана вся боль мондштадцев. Кэйа прикусывает до боли щеку изнутри и поднимает голову к небу: он знал, что все так и будет. Он разберется с Беннетом. Он его успокоит. Сейчас. Да, сейчас. Ему надо всего секунду, чтобы собраться. — Они погибли, Беннет, — и вгрызается в свою нижнюю губу, чтобы не завыть. Даже смерть мастера Крепуса много лет назад как-то меркнет на фоне этого поглощающего отчаяния Беннета. — Такого не может быть! — кричит забитой птицей Беннет, поднимаясь и тут же падая на колени. Весь перепачканный грязью, перебитый только накатывающим горем, он едва передвигает свои конечности в сторону дома и пытается ползти туда. Туда, к своим родным папам, которые для него в лепешку всю жизнь расшибались. Караульные рыцари лишь увереннее выставляют вперед скрещённые мечи. Но Беннету глубоко безразлично, он идет по лезвиям, ранится, но идет вперед. Искатель приключений лишь чувствует, как его грубо тащат за ноги на улицу. Лестница тычет ему в ребра ступеньками, набивая новые синяки. Их он запомнит надолго. Беннет мечется выброшенной на сушу рыбой, кричит от боли — неясно, какой, но кричит пронзительно, до глубины каждого вымороженного и истлевшего сердца. Рыцарям приходится заломить его руки за спину и уткнуть лицом в грязную каменную кладку. Кэйе рвет сердце вся эта безбожная картина. В такие моменты он хочет стать атеистом и отказаться от глаза бога: что такое архонты, если они не берегут своих детей? Капитан Кавалерии впервые за долгое время становится добровольно на колени перед Беннетом. Он и сам чувствует этот чужой неподъемный груз, который стал только в разы тяжелее. Кэйа упирается в лоб искателя приключений своим и стискивает до скрипа зубы. Несправедливо. Никто этого не заслужил. Кэйа впутывает ладонь в волосы Беннета и пальцами вяжет узлы. Это немного отрезвляет. — Поживешь в Ордене со мной, пока не пройдут похороны. Беннет кусает губы и рассыпается слезами по каменной кладке. Рыцари Ордо Фавониус уводят его в кабинет Кэйи под зорким глазом всех зевак. *** Похороны застают Мондштадт врасплох. Ни один бард почему-то не позволяет себе спеть веселую песнь. Хотя раньше для всех искателей приключений они играли самые заводные и воодушевляющие песни в дни погребения. Гибель Фреда, Карла, Ника и Джона становится для всех жителей общим горем, никто не смеет что-то крикнуть смерти в спину и рассмеяться ей как раньше. Поэтому Венти берет работу барда на себя. Он стоит в отдалении от всех на шпиле церкви, прячась между огромных колонн. Бард тянет по воздуху древнюю мелодию, известную еще во времена Декарабиана: похоронный вальс ветра. Эту песнь в Мондштадте знают только кланы Лоуренс, Гуннхильдр и Рагнвиндр. Самым почитаемым членам этих кланов раньше воспевали эту сложную в исполнении песнь, когда они покидали мир навсегда. Эту же мелодию Барбатос играл на похоронах мастера Крепуса в последний раз. Джинн, хоронившую своих дедушек в четырнадцать; Эолу, плакавшую на похоронах своей любимой тети; Дилюка, убившего своего отца, эта мелодия бьет ниже пояса. Еще одно ознаменование, что их покинули лучшие из лучших защитников города. Единственное, что успокаивает — так это то, что Барбатос обязательно присмотрит за ними, как и за другими умершими искателями приключений. Могилы за собором уже вырыты. Места для живых на небольшом кладбище едва хватает, чтобы встать. Кажется, на прощание пришел чуть ли не весь город. Помимо простых жителей, в толпе можно разглядеть рыцарей Ордо Фавониус, Магистра Джинн и Капитанов. Рядом с ними стоят несколько людей из дипломатической делегации Фатуи, чуть дальше кто-то из Ли Юэ, Фонтейна, Натлана и Сумеру. И только за монахинями, готовящихся к отпеванию, стоит мертвенно бледный Беннет. Он держит в руках небольшие букетики из одуванчиков и ветряных астр. Цветы словно льнут к юному искателю приключений в поддержке и шепчут лепестками держаться. Беннет пока держится, хотя и сам не понимает как. Все по сторонам шушукаются, что-то нашептывают друг другу. Люди стоят особняком, никто даже и не смотрит в сторону Беннета, боятся, что неудача мальчишки ляжет и на них. Кто-то среди зевак пускает слух, что во всем виноват юный искатель приключений, что это он убил четырех своих отцов, которые сжалились над ним и приютили. А чем он отплатил? Своей убийственной неудачей. Первой такую глупость слышит Джинн, за ней это улавливает Эола. Капитан Разведывательной Группы сдержанно кивает Магистру, делает элегантный шаг назад и за шкирку вытаскивает этого несчастного сплетника из толпы. Эоле нечего терять. Этот человечишка и так в ее списке на отмщение под номером восемьдесят девять, ничего страшного, если она разберется с ним вне очереди. Девушка отдает приказ рыцарям выставить его вон за пределы владений церкви и оштрафовать за клевету на двадцать тысяч моры. Она никому и никогда не позволит быть несправедливо обвиненным в чьей-то смерти. В спину Эоле прилетают проклятья и пожелание быть закопанной рядышком с искателями приключений, но рыцарь не обращает внимания. Она возвращается на место ровно к моменту, когда друг за другом под проповедь Виктории и Барбары выносят тела искателей приключений. Ветра завывают похоронную песнь в тон мелодии Венти. И картина перед всеми предстает до того леденящая, что стихает все вокруг. — Именем Анемо Архонта благословляю Вас в новый путь, Фред Вайсс, Карл Келлер, Ник Мёллендорф и Джон Ульбрихт, — уверенно и безэмоционально произносит монахиня Виктория, — да направят Вас Ветра, да проследит за Вами Барбатос. На последней фразе у Беннета дрожат губы и катятся первые слезы. Он крепче сжимает в руках цветы. Он совсем один. Больше не на кого опереться. Нет папы Фреда, который всегда был готов его выслушать. Нет папы Карла, который всегда готовил вкусную еду ему с собой в приключения. Нет папы Ника, который защищал его от городских слухов и всегда помогал во всем. Нет папы Джона, который всегда травил страшно интересные байки. Один. Что происходит дальше, Беннет не улавливает. Он видит, как Барбара читает молитву вместе с другими сестрами, но едва ли может разобрать слова. Он смотрит на то, как жители обходят его стороной и возлагают цветы на алтарь. Он наблюдает за Магистром Джинн, за Фатуи, за рыцарями, но ничего не осознает. Беннет застыл где-то между вчерашним днем и сном. Искатель приключений где-то потерян между тремя метрами у вырытых могил. Он один. В спину ему бросается ветер. Впервые за долгое время он теплый и успокаивающий. Словно его кто-то обнимает за плечи и шепчет, что неправда, что он не один. По крайней мере, с ним Ветер. Но иллюзия разбивается, когда его плеча касается Барбара. Оцепенение спадает, Беннет как будто вырывается из долгого гипноза. Он трясет головой и поворачивается к гробам. Медленными шагами, где каждый из них — пытка, он бредет в их сторону. Перед ним впервые за несколько недель предстают отцы. Измученные старостью, расцелованные временем и объятые непоколебимым духом искателей приключений. У отца Джона на лице так и застыло выражение легкой улыбки: он всегда засыпал с таким видом, а у отца Ника легкая морщинка между бровей. Все словно выглядит так, будто они и взаправду спят. Хочется растормошить их, улыбнуться самой счастливой улыбкой и позвать пить чай у Сары. И Беннет неосознанно тянется к ним. Падает на колени и упирается лбом в березовые гробы. Как это все несправедливо. Беннет не знает, сколько он витает в своих бессвязных мыслях и сидит на коленях, когда его плеча касается Кэйа. Он поднимает залитые слезами глаза, смотрит вперед и едва ли понимает, что перед ним человек, а не митачурл. — Ты должен сказать прощальные слова перед их последним солнцем, — тихо говорит Кэйа. — Перед самим погребением? — Перед последним солнцем, — стоит на своем Капитан Кавалерии, крепче стискивая на чужом плече пальцы. Кэйа не хочет произносить это нелепое слово «погребение». Оно не для этих искателей приключений. Оно преуменьшает все их заслуги, как будто запечатывает их души в земле и обнуляет их жизни. Нет, для Кэйи это — последнее солнце. Они просто больше не почувствуют на себе Ветер Мондштадта и не увидят песочный восход. Беннет поднимается. Стискивает зубы. И упрямо идет к алтарю и гробам. Полная тишина, никто не смеет и вдохнуть громче ветра. — Я был Вам сыном. Вы мне — отцами. Я разрушал Ваши жизни каждый день. Из-за меня погибали домашние животные. В доме почти не бывало цветов. Из-за моей неудачи в наш дом семь раз попадала молния. От меня отказался весь город. Все до сих пор боятся на меня смотреть, лишь бы не навлечь несчастье, — Беннет утирает рукой горячие слезы и поднимает глаза к небу, зная, что оттуда на него смотрит хотя бы один бог. — Но Вы никогда не отказывались от меня! Вы всегда были рядом и стойко переживали все несчастья, все горе вместе со мной! Вы защищали меня! — Беннет кладет руку на бешено бьющееся сердце и кричит, что есть сил: — А я не смог защитить Вас в последний момент! — Он разворачивается к гробами падает у них на колени: — Я должен был умереть вместо Вас! Тишина, разрезаемая лишь нестихающей древней песней. Кэйа коротко отдает приказ на погребение. У него больше нет сил смотреть на убитого горем Беннета. Вырывающегося мальчишку оттаскивают в толпу. И вновь вывернуты руки, ноги не касаются земли, а сердце вдребезги разбито. Он весь в клочья внутри, по рваным лоскуткам. Нет больше улыбчивого Беннета. Нет больше того, кто хочет искать приключений и сокровища Мондштадта. Церемония заканчивается без Беннета; он, обессиленный, лежит в лазарете под капельницей. Когда все заканчивается, к нему заглядывает только господин Дилюк. Беннет не обращает никакого внимания, а бывший рыцарь Ордо Фавониус лишь молча сидит на его койке. Он разделяет чужую скорбь, он всеми фибрами чувствует эту нестихающую боль. Дилюк здесь не для жалости, он здесь для поддержки. Он слишком хорошо знает чувство утраты самых дорогих людей. — Ты не один, — единственное, что произносит мужчина, покидая палату. И он имеет в виду, что он поможет выяснить, кто же на самом деле убил четырех самых почитаемых искателей приключений. Магистр Джинн уже передала все данные и отдала приказ, личная заинтересованность Дилюка в этом деле гораздо выше, чем у любого человека из Ордо Фавониус. Он готов поставить винокурню на кон, что в деле замешаны Фатуи. Не зря же они на похоронах засветились. Да и тень на шпиле собора явно неспроста мелькнула. Становится все сложнее. *** — Не может этого быть, — громко шепчет Людмила, присаживаясь на перила от ограждения, — да не может вино из одуванчиков быть виноватым в смерти искателей приключений! Девушка притворно качает головой и кривит губы в грустной улыбке. Она нарочно громко произносит свою нелепую речь, видя, как мимо идут зеваки. — Посуди сама, — настаивает Виктор, — они почти каждый день ходили в «Долю Ангелов», как и в тот раз. Кто знает, как на них мог повлиять алкоголь? День был очень жарким, вдруг их сердца и печень не справились? Людмила задумчиво поправляет маску на лице и пересаживается в тень, она прекрасно знает, как быстро разносятся слухи. — Обсуждайте свои нелепые мысли хотя бы тише. Наши граждане очень сердобольны и доверчивы, — неожиданно бросает Капитан Разведывательной Группы, Эола, обходя парочку дипломатов. — Госпожа Эола, невежливо подслушивать. Разве в клане Лоуренс этому не учат? — подначивает ее Людмила, приподнимая губы в язвительной улыбке. Рыцарь не ведет и бровью на провокацию. — А в Снежной учат только политические интриги плести? — возвращает ей девушка, наконец уходя. Рыцарь Морская Пена спешно спускается в торговую часть города, разыскивая источник неприятностей. Эоле сегодня не очень повезло заступить на службу в городе. Она гораздо больше любит бескрайние леса Мондштадта, синеву мелких озер и певчие голоса диких птиц, чем людные улицы, бесконечный треп горожан и их местами презрительные взгляды в ее сторону. К тому же, в городе слишком много мелких неприятностей. Полчаса назад Эоле пришлось снимать кота с мельницы, еще до этого она проверяла гору летных лицензий, а утро началось не с кофе у Сары, а с крика госпожи Маргариты. У нее украли сумку, стоило ей отвернуться от барной стойки на пару минут. В общем, Эола предпочтет заниматься чем угодно, кроме работы в городе. Но сегодня Капитан Кэйа просил его подменить из-за непредвиденных личных обстоятельств. А отказать она ему не может от слова совсем. «Источником» неприятностей становится таверна «Доля Ангелов». Неудивительно, конечно, рыцарям Ордо Фавониус часто приходится разнимать там сцепившихся пьянчуг, но сегодня Эола здесь не совсем по этому поводу. Рыцарю Морская Пена даже не приходится открывать дверь в таверну, за нее это делает стул, вылетевший прямиком из рук Сестры Розарии. Монахиня стоит на барной стойке с разбитой бутылкой из-под вина. На полу рекой разливается алкоголь, посетители таверны испуганно забиваются в уголки потемнее, лишь бы не попасть под горячую руку девушки. Чарльз не смеет сделать лишний вдох, боясь чужого гнева. Пока Эола оценивает ситуацию, Розария уже призывает оружие и бросает остатки от бутылки на пол. Костяным лезвием, сочащимся невероятной яростью, она давит бармену чуть ниже ключиц. — Что ты им продал, сука?! — плюется чистым гневом Венец Милости. Похожая на Мегеру из древних сказаний, девушка шипит по-змеиному и уже хочет надавить сильнее, но панически кашляющий Чарльз приводит в чувство рыцаря у входа. Эола срывается с места и вцепляется Розарии в шею. Она умело заламывает ей руку за спину и опрокидывает на барную стойку. Сестра Церкви Барбатоса кричит от боли: в снежную кожу вцепились осколки от разбитой бутылки. Эола быстро меняет положение руки и делает локтевой захват у шеи. Розария не теряется и копьем оглушает ее справа. Капитан Разведывательной Группы на мгновение перестает отличать право и лево, но хватку держит. Оружие катится в сторону только благодаря удару в живот. Розария кричит от боли, вырывается и ногой попадает не только по стеллажу с дорогим вином, но и по голове Чарльза. Мужчина падает без сознания, а вот Сестру Церкви наконец-то перетаскивают на пол. Через мгновение Эола наконец скручивает девушку и цепляет специально разработанные Альбедо элементальные путы. — Отряд рыцарей будет здесь через две минуты, никому не выходить, — командным тоном требует Эола, выводя Розарию из таверны. Ни в какую темницу девушку не посадят, об этом Эола позаботится, но штраф выплатить заставят обязательно. От Венца Милости несет вином за милю, но даже будучи пьяной она почти не растеряла свои боевые навыки. За ворота города Морская Пена вытаскивает пьяную монахиню чуть ли не насильно под любопытные взгляды рыцарей и детей. Никто никого не останавливает, а когда Эола наконец дотаскивает сопротивляющуюся монахиню до пирса, дает ей сильную пощечину и с размаху толкает ее в воду. — Не пытайся выбраться, — холодно предупреждает Эола, — у меня тоже крио глаз бога. — Стерва, — сквозь зубы цедит Розария, кашляя и выплевывая проклятья вместе с водой. Она хочет подняться и ослабшими руками цепляет деревянный пирс, но рыцарь отпихивает ее ладони носком ботинка до того элегантно, что Розарию почти тошнит. — Не выйдешь отсюда до тех пор, пока не объяснишь свое поведение, — менторским тоном объявляет Капитан Разведки. — Как по-рыцарски, — злобно сплевывает Розария, стаскивая митру вместе с ободком. — Я не Магистр Джинн и не Капитан Кэйа, чтобы прощать тебе все твои выходки, — склонившись над водой, в тон отвечает девушка. Она пресекает еще одну попытку Розарии вылезти наружу и расправляет по поверхности воды морозное покрывало, промораживая сантиметры волн вместе с Сестрой Церкви. — Я предупреждала. Лед ломается на тонкие кусочки спустя считаные мгновения, но даже после такой пытки бедная Розария задыхается не хуже прибитой на сушу рыбы. Элементальные путы пережимают кожу под высокими перчатками, Розария уверена, что синяки обязательно останутся. Это не первый раз, когда ее руки стягивают оковами, но в воде сопротивляться им становится все сложнее. Путы окольцовывают запястья и вытягивают крио элемент через кожу. На самом деле, это очень опасно и применяется в крайних случаях. Если продержать обладателя глаза бога в элементальных путах больше четырех часов, запустится необратимый процесс старения, в котором минута будет равна дню, час — месяцу, а полдня — году. Чем больше человек сопротивляется, тем хуже делает себе. У Розарии истекает уже третий час, ей стоит сдаться. — Я не требую чистосердечное признание. Я просто хочу честности. Максимум, который с тебя потребуют — это компенсация за разбитые бутылки. Чарльз будет молчать, — тихо произносит в N-ный раз Эола, протягивая монахине ладонь. Рыцарь Морская Пена не знает, что заставляет Розарию подать ей руку в ответ, не знает, какой момент для нее становится переломным. Но стыд, пронзивший Сестру Церкви, передается и Эоле. Словно монахиня и сама понимает, что в каждом сегодняшнем шаге она была не права. Она не сдается. Она признает вину. Путы Эола снимает с Розарии с последним металлическим отблеском солнца. Девушка неловко потирает саднящие запястья и опускает ноги обратно в воду. Все же так гораздо комфортнее, чем просто сидеть на ветру. — Это из-за Фатуи? — Морская Пена без спроса набрасывает свой плащ на плечи девушки. Эола садится рядом и, плевав на всякий этикет, свешивает ноги с пирса прямиком в воду. — Да. Розарии сложно не только начать разговор, но и поддержать его. Если задуматься, она никогда и никому не рассказывала, что таится в ее душе, что она чувствует и о чем думает. Монахиня не помнит, делилась ли она хоть с кем-то своим любимым блюдом. Хоть кто-то в Мондштадте знает, откуда у нее крио глаз бога? У Розарии не сердце. У нее решето вместо него. Исколотое, избитое, расшитое самыми пестрыми огнями безразличия. Она всегда держится одна, ни с кем не разговаривает без надобности. Холодная, с минусом по цельсию тишина — ее верный спутник на всю жизнь. И если бы девушке сказали раньше, что она встретит в этой морозной пустоши, на этом безжизненном плато такую же заблудшую душу, она бы не поверила. Но Эола сидит рядом с ней. И, кажется, хочет помочь. Не из жалости, а из принципа «вдвоем же проще». Битый битого везет. И впервые за всю свою жизнь Розария делает шаг навстречу: — Когда меня только привели в Мондштадт, я была ребенком-безпризорником. Никому ненужным, бесцельно бродящим туда-сюда, — она прерывается на мгновение, жадно следя за детьми в десятках метров от пирса, которые весело играют с вьющимся по ветру змеем. — Я любила сбегать из Церкви и пряталась на крышах домов. Пока однажды меня не заметил Карл. Убитый искатель приключений. Он подумал, что я не могла спуститься с крыши и полез помогать мне, — губы девушки трогает легкая улыбка, — он всегда был таким добряком. Он много меня спрашивал, как я оказалась там и почему сбежала из церкви. Но я молчала. Я была уверена, что он сдаст меня монахиням. Но он не только ничего не сказал, но и еще накормил меня. Знаешь, почему? — Почему? — Он заметил мой глаз бога, который болтался в то время у меня на шее под одеждой. Блеск заряженного артефакта было видно даже сквозь одежду. Карл сам все понял. Эола осторожно кивает на ее слова. Действия Розарии приобретают совсем другой оттенок. Оттенок мести. А это — личное. — Я сбегала из Церкви почти каждый день. И почти каждый день Карл и другие искатели приключений с улыбкой встречали меня и говорили: «Ну что, тарелочку «Расти Горы» вместо церковных постных пирогов?» Они были так добры ко мне, — голос натянут тетивой, едва ли дрожит, но Эола прекрасно слышит, как воздух пропитывается горечью утраты. — Когда Ник принес в свертке Беннета, мне было десять. Я частенько приглядывала за ним, хотя этот мальчишка вряд ли помнит об этом. А когда я стала старше, искатели приключений научили меня пить. На этом моменте Эола кладет ей ладонь на плечо и едва ощутимо сжимает. Розария стряхивает руку скорее по привычке и обжигает Эолу испуганным взглядом, наполненным слезами. Морская Пена понимает и без слов. — Я не смогла прийти на похороны. Я не смогла поддержать мелкого искателя приключений. Вместо этого я пила на Драконьем Хребте и надеялась умереть в бою, — признается Розария, вытаскивая ноги из воды и поджимая их под себя. На улице становится все холоднее. — Не знаю, что вернуло меня в Мондштадт. Первым, что я услышала, были слухи от торгашек у ворот. Фатуйские слухи, — последнюю фразу девушка выплевывает, словно это хуже яда. Пазл наконец-то складывается в общую картину. — Поэтому ты ворвалась в таверну и угрожала Чарльзу? — Да. Эола поджимает губы. Как же, черт возьми, она была права. Что именно замышляют Фатуи? — У подножья Драконьей горы, — начинает Розария, устремляя бегущий взгляд по воде, — Фатуи уже торгуют так называемой «огненной водой». Есть у меня ощущение, что все это не просто так. Какое-то время девушки сидят неподвижно. Стихают за ними и ветра Барбатоса, словно раздумывая и складывая факты между собой. Просто ли воспользовались Фатуи ситуацией или сыграли во всем происходящем одну из главных ролей? В чем смысл «топить» монополию Рагнвиндров? Как-то слишком гладко выходит. Откуда на месте преступления взялись тогда ровные части от печатей похитителей сокровищ? Они выглядели так, словно их кто-то отрезал. Словно это какой-то нелепый отвод глаз, чтобы спрятать что-то более важное. К тому же, нигде не было замечено свежих элементальных следов. Их же не могли стереть? Хотя если существует и проявление отпечатков, то наверняка есть и избавление от них. В Мондштадте пока неизвестно о таких технологиях, значит, убийцей стал кто-то из другой страны. Если мы говорим о новых изобретениях, то Фонтейн… — Капитан Лоуренс? — вопросительный тон, который никто и ни с чем не перепутает. Кэйа. Девушка поворачивает голову, уверенная, что ее будут отчитывать за неисполнение рабочих обязанностей и прочее-прочее, однако… — Капитан Лоуренс, что-то вы тянете с арестом нашей обожаемой монахини, — с усмешкой подмечает Кэйа. — У вас что, свидание? — Тишину поймай, одноглазый, — бросает Розария, пытаясь подняться с пирса. — Нетушки, — с издевкой тянет Кэйа, приобнимая девушку за плечи и утягивая за собой в сторону города, — сейчас вы пройдете со мной для дачи показаний, потом подпишете бумаги о своем аресте, сдадите отпечатки пальцев и сядете в тюрьму. Обещаю вам комфортабельную одиночную камеру на Драконьем Хребте рядом с логовом Криочурлов. Вам явно будет о чем побеседовать! Розария шепчет проклятья и плюется Кэйе в ухо о том, какой он кретин и олух, если собирается ее посадить. — Капитан Кэйа! — наконец отмирает Эола, тут же догоняя его. — Не нужно. Я уже все выяснила. Вины монахини Розарии здесь нет. Капитан Кэйа вскидывает брови и притворно удивляется. — Как же так?! Неужели это не она разнесла таверну моего горячо любимого братца?! Ай-яй-яй! Я ошибся! Что же мне делать? — Да выключи уже театр одного актера, придурок! — повышает на него голос Розария, нервно сбрасывая с плеч его руки. Кэйа внимательно следит за девушками холодным притворным взглядом и тут же оттаивает, становясь серьезным. — Эола права. Сажать тебя никто не будет, Дилюк уже подписал бумаги. Потом все объясню, а пока марш обе в мой кабинет, — цедит сквозь зубы Капитан Кавалерии, вновь цепляя путы на руки Розарии и уводя за собой девушек безопасным путем через ворота. Ночь длинная, им предстоит долгий разговор и разработка плана. *** Дни идут своим чередом. Ничего примечательного не происходит. Но у каждого жителя в Мондштадте где-то в горле застревает горькое чувство, что все они живут в затишье перед бурей. Ни алкоголь, ни песни не вымывают эту горечь. Она саднит и дерет гортань, но все так и продолжают молчать, пряча туманные взгляды где-то в крышах домов и битой кладке улиц. И только одна новость, словно пауки, расползается по закоулкам дворов, и только ленивый не обсуждает эту странную вещь: вино из одуванчиков и алкоголь Рагнвиндров больше не занимает почетное место в сердцах (и печени) мондштадтцев. На смену им приходит огненная вода из Снежной. Фатуи, как будто смеющиеся над сердобольными горожанами, носят маски и за поддельными улыбками прячут насмешки. Редкого человека можно встретить у входа в таверну. Дилюк отдает распоряжение убрать веранду и все столы на улице. Но люди кругом твердят и катают на языках, что это все влияние Снежной. За пару недель прибыль винодельни и таверны снижается вдвое. Еще через столько же — вчетверо. Пару недель — и Дилюку придется открываться только по праздникам и заниматься алкоголем только ради внешнего рынка. Сколько бы вопросов ни задавала Эмбер, помогающая с выпуском местной газеты «Звезда»*, ответ от Рагнвиндра всегда один: холодный взгляд и тяжелый вздох. Дилюку нечего сказать общественности, а оправдываться за каждый писк и вой уличных зевак он не намерен. «Раньше было лучше», «При Крепусе алкоголь никого не убивал» или «Сынок-то вино непонятно чем разводит после смерти папаши». Все это тянется за Дилюком длинной змеей, шипя в спину и обнажая клыки, стоит оглянуться. Дилюк терпит. Но насколько его хватит, он не знает. Дилюк не прячется на винодельне или в своем особняке, он стоит за барной стойкой. Никто из жителей не может предположить, какие цели он преследует, но он сам предпочтет быть в самой гуще и в самом центре хаоса. Так ведь проще выжить. В последнее время в таверну заходят только кто-то из слуг клана Лоуренс за своими заказами. Или прямо за стойкой лежит пьяный вусмерть бард в странном зеленом костюмчике. Дилюк ничего не говорит, он просто внимательно анализирует каждый день, каждого человека. Почти напротив таверны открывается ларек с говорящим названием: «Огонь изо льда». Там Фатуи торгуют своей водкой. Мондштадтцы, не привыкшие к такой крепости напитков, иногда лежат чуть ли не под порогом у входа в таверну. Дилюк всегда поджимает губы, мысленно извиняется и переступает через пьянчуг. Он помнит время, когда те сидели с веселыми улыбками на лицах в его таверне и распевали старые песни. Иногда даже он подпевал вместе с бардами и завсегдатаями. Но сейчас, благодаря переполоху из-за смерти самых известных искателей приключений и алкоголю Фатуи, все совсем иначе. Но раз в пару дней в таверну заглядывает Сайрус пообедать. Он частенько берет стейк с вином на вынос. И это дает Дилюку основание думать, что Сайрус что-то точно знает. Иначе как объяснить его «сухость» по отношению к слухам про вино? Он же прекрасно знает, что болтают на улицах про смерть его верных друзей и товарищей. По крайней мере, он должен был хотя бы побрезговать сюда заходить. Это Дилюк обсуждает с Джинн, когда они встречаются у дерева Веннессы и идут в сторону Храма Тысячи Ветров. — Капи… Эола тоже ничего странного не заметила в поведении Сайруса. Хотя с момента похорон прошло уже достаточное количество времени, — задумчиво произносит девушка, снимая резинку с волос и распуская волосы. Корни жутко болят от перенатяжения, Джинн массажными движениями проходится по всей голове и чуть слышно вздыхает от удовольствия. Дилюк следит за ней краем глаза и отмечает даже в темноте ее синяки под глазами. Он поджимает губы и думает о том, как же много она на себя берет с уходом Варки. — Прошло полтора месяца. Праздник анемоний уже не за горами, — тихо произносит Дилюк, устремляя взгляд вдаль. — Если вместо вина из одуванчиков будет огненная вода, то можно считать, что город сдан без боя Снежной. Джинн молчит. Она прекрасно понимает, о чем речь. Как Гуннхильдр и как Действующий Магистр Ордена, она должна лечь костями за родной город. Но что она может без Варки?.. Эта беззащитная, взявшая на себя чуть ли не все обязанности еще и капитанов, девушка?.. Она на мгновение останавливается. Оборачивается на одиноко стоящее вдали дерево Веннессы и глубоко вдыхает попутный ветер Барбатоса. Девушка сжимает кулаки. Джинн Гуннхильдр, действующий Магистр Ордо Фавониус, может всё. И она найдет выход без Варки. У нее есть Эола, Кэйа, Дилюк и она сама. Их четверых достаточно, чтобы остановить каких-то там тараканов из Снежной. *** Фестиваль становится как будто свежим глотком воздуха. Город опутывают и кружат в ярком танце разноцветные гирлянды из свежих цветов. Повсюду слышны искрящиеся первородным весельем песни бардов. Тут и там витают вкуснейшие ароматы самых известных мондштадтских блюд: сладкое мясо в меду с морковкой, лунный пирог, оладушки… Просто от мысли о них уже текут слюнки и хочется отдать любые деньги даже за самый маленький кусочек. Даже Вагнер, не оставляющий кузницу и ночью, выбегает на пятнадцать минут за яблочным соком и кусочком лунного пирога. Никто, кроме Сары, не знает, что такой суровый кузнец — страшный сладкоежка. Только по крошкам на его щетине можно предположить, что он ел пирог. Проходящий мимо Беннет тихонько шепчет Вагнеру, что у него на лице что-то осталось. Мужчина смущенно отряхивается и говорит, что это пепел. Да-да, конечно. Искатель приключений улыбается и тянет ничего не понимающего Рэйзора за собой. Волчонок держится за свой капюшон и, словно ребенок, вертит головой из стороны в сторону, боясь пропустить хоть что-то. Беннет на это звонко смеется и говорит, что город — не добыча, не убежит и что они обязательно все-все посмотрят! Рэйзор покрепче сжимает миниатюрную ладошку парня и все еще с легкой опаской следует за своим маленьким солнцем. — Ты хочешь что-нибудь съесть? — спрашивает Беннет после игры «прямо в яблочко». Рэйзор задумчиво наклоняет голову и уверенно говорит: — Мясо! — Какое? — Все! — Так нельзя, все остальные тогда не попробуют! — Тогда Рэйзор не хочет. Беннет ласково улыбается такой наивности Волчонка и решает взять пару блюд у Сары на свой вкус. В итоге он возвращается с курочкой и кабаньим мясом в меду. Пряное мясо тает во рту, с каждым кусочком хочется съесть все больше и больше! Рэйзор, в свою очередь, следит за тем, как правильно пользоваться вилкой и ножом. Лиза не раз говорила ему, что очень важно соблюдать все правила приличия, пока сидишь за столом с другими людьми. И Волчонок честно старается, но в неумелых руках потертое железо то и дело выскакивает из пальцев. Беннет на это глупо улыбается и через десять минут тщетных попыток встает из-за стола и подходит к Рэйзору из-за спины. — Смотри, — мягко говорит Беннет, накрывая его пальцы своими. Руки у искателя приключений грубоваты и мозолисты от тяжелой работы и нескончаемых поручений в гильдии. А еще они в мелких шрамах от ножей, кинжалов и мечей. Рэйзор знает изгиб каждого чужого шрама наизусть. Знает, сколько в них миллиметров, знает, насколько они глубоки. Он целует их каждую ночь, искренне желая утянуть всю ноющую боль из своего крохотного солнца. И сейчас, когда Беннет держит его за руки своими маленькими ладошками (по сравнению с его лапами!), Рэйзор честно заучивает и запоминает, как держать вилку и нож. Но если его попросить повторить, то он вспомнит только руки Беннета на своих лапах. Беннета это слегка веселит. Ему и самому пока все еще слегка неловко рядом с Волчонком, но что поделать? Как же ему тогда учиться и привыкать к человеческому миру? Искатель приключений вынимает вилку и нож из рук Рэйзора, меняет местами и кладет перед ним: — А теперь давай сам. И попробуй отрезать кусочек мяса! — задорно просит Беннет, с широкой улыбкой следя за Волчонком. Рэйзора охватывает легкая паника, в нем пищит загнанный маленький волк и носится туда-сюда, не зная, куда себя деть и что взять первым. В итоге он берет двумя руками вилку с ножом и держит, словно это двуручный меч. Беннет прыскает в кулак и просит сделать еще одну попытку. Волчонок панически сглатывает, смотрит на столовый приборы как на врага и старается сделать в этот раз правильнее: — Так? — спрашивает, держа вилку в левой руке, а нож — в правой. Беннет держится изо всех сил и старается не смеяться. — Да, но… — он перегибается через стол и переворачивает вилку с ножом в правильное положение, — вот так однозначно лучше. — А… — многозначительно выдает Рэйзор, чувствуя, как к щекам приливает кровь. Все же смотреть нужно было на приборы, а не на любимые исполосованные шрамами руки. Но нужно отдать должное: маленький кусочек мяса Рэйзор отрезает правильно. Правда, съедает он за раз все равно не его, а оставшийся огромный кусок мяса. — Тебе еще столькому учиться, — с улыбкой говорит ему Беннет, осторожно отрезая и себе ломтик от курицы. Когда они наконец заканчивают с обедом, наступает время торжества на главной площади. Вместе с Венти, странным бардом, и монахинями из собора Джинн открывает церемонию возложения цветов Анемо Архонту. Лоуренсы, Гуннхильдры и Рагнвиндры разливают по бокалам вино, раздавая их горожанам. Тут и там снуют дипломаты из Снежной, пытаясь привлечь внимание к огненной воде, но сегодня им дает хороший отпор вся мондштадтская знать. Стоящих на пороге своего восемнадцатилетия, ни Рэйзора, ни Беннета не интересует никакой алкоголь. Они в душе еще дети, пусть раненые и перебитые, но все равно дети. Они едят вкусное фермерское мороженое, играют в детские игры с Кли и другими детишками Мондштадта. Когда Солнце напоследок окунается в Сидровое озеро и на небо всходит Луна, они стоят у пирса в отдалении от всех. Рэйзор укутывает привычным жестом Беннета в свой плащ и крепко обнимает со спины, по-волчьи укладываясь подбородком на чужое плечо. Запах сладкого Волчьего крюка, диких трав и жареного мяса бьет в нос искателя приключений. Родной запах. Он прикрывает глаза и растворяется в ощущениях. — Спасибо, — тихо шепчет Рэйзор, оставляя короткий поцелуй в шею. Если честно, он все еще не знает, в какие места прилично целовать, а в какие — не очень. Волкам все равно, куда, главное — просто передать свою благодарность. А люди тут всякого понапридумывали… — Тебе не за что меня благодарить, Рэйзор, — так же тихо и смущенно отвечает Беннет, разворачиваясь в кольце рук. Он тянется ладошками вперед и обнимает за щечки; оглаживает любимый шрам с щемящей нежностью, соскальзывая пальцами на грудь. Там, под одеждой, бьется горячее сердце. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. И пока Беннет думает о биении сердца, Рэйзор, внимательнее всяких камер и маячков, смотрит прямо на свое солнце. Уже не страшно ослепнуть, уже хочется сгореть и стать горсткой пепла в чужих руках. Но Рэйзор не плавится, хотя даже в его рваном, еще животном движении видно, как он тянется к своей солнечной погибели. Он по-волчьи тычется своим лбом в чужой, призывая чуть-чуть приподнять голову. Беннет подчиняется, и в следующее мгновение его целуют. Переплетенные пальцы, как разбитие Луны об Солнце, как сотни тысяч осколков по сердцу. Кожа к коже даже сквозь одежду горит. Они не целуются. Они любят сквозь поцелуй. В каждом мягком движении губ, в каждом неумелом касании — плещущееся счастье, пылкая нежность и горячая любовь. Рэйзор слегка кусается. Привычка, от которой он никогда не избавится, и привычка, которую Беннет так трепетно любит. Саднящие после поцелуя губы еще какое-то время будут напоминать про касания. — Я люблю тебя. Беннет улыбается: — «Блювю» звучит лучше. Рэйзор в непонимании склоняет голову. Это же неправильно. Да, неправильно, зато по-настоящему и только для Беннета. *** Эола не умеет веселиться. Как бы она ни пыталась и что бы она ни делала, все равно она мыслями возвращается к работе. Минут через пятнадцать после официального открытия праздника девушка бросает идею отдохнуть и коротко кивает Магистру в знак возвращения к работе. Рыцарь Морская Пена вряд ли узнает, что Джинн провожает ее долгим сожалеющим взглядом. Ни она не умеет отдыхать, ни ее подчиненные. Рыцарь спускается в торговые ряды по привычке, точно так же по привычке оглядывает всех присутствующих. Барды тут и там, детишки вокруг них снуют и задорно смеются. Праздник в душах у всех. Хотя… — Капитан Лоуренс, — с поддельной улыбкой тянет Кэйа за ее спиной, — «зеленый» и «пурпурный». Оу. Эола отдает честь и идет неспешным шагом в сторону высокого здания гильдии, петляя между крохотными улочками и черными входами. Ей было достаточно двух слов, чтобы понять, куда двигаться. В Ордо Фавониус разработана целая система обозначений важных зданий с помощью цветов. Цвет — это своеобразный код на случай опасности или предельной осторожности. «Окрашивание» зданий или важных пунктов меняется раз в месяц и используется далеко не так часто. Например, сейчас зеленый — это здание гильдии, пурпурный — это статуя Анемо Архонта, а черный — казармы Ордо Фавониус. У черного входа здания гильдии искателей приключений Эола замечает Дилюка. Он прячется в тени кустов и низкорослых деревьев, заплетая гранатовые локоны в тугую косу. Морская Пена впервые видит, как Дилюк убирает волосы, но догадывается сразу, для чего, ведь сама в детстве поступала также перед тренировками с мечом. — Передай Кэйе, что он на месте. Три минуты. Никаких вопросов девушка не задает, исчезает так же быстро, как и появляется. Кроткая лазурная тень скользит по домам и кладке Мондштадта прямо в центр города. Сердце считает секунды и мгновения за нее: на площади города она оказывается через шестнадцать счетов. Эола выигрывает нужное время сбитыми коленями и испачканным дорогим костюмом. Она скользит мимо Капитана Кавалерии настолько незаметно, словно мчится совсем не к нему. В считанные мгновения она передает короткое сообщение и растворяется в толпе знатных особ своего клана, будто всегда там и была. Кэйа заканчивает разговор с кем-то из служителей церкви через минуту и двадцать секунд, а через еще тридцать он оказывается перед Дилюком, который явно устал его ждать. Закатывая глаза, он молча бросает резинку, намекая убрать волосы, и идет ко вскрытому люку. Мимо них снуют Фатуи, дипломаты из других стран и почетные гости города. Все они что-то оживленно обсуждают и глазеют по сторонам. Проскользнуть незамеченными едва ли представится возможным, но это никому и не нужно. Даже если и поползут разговоры и слухи, другие рыцари и Джинн наготове. Они протискиваются сквозь крохотный люк, ползут по тесным помещениям, попутно тихо матеря все вокруг. Им нужно забраться на чердак раньше Сайруса. Благодаря Эмбер и ее взятому у Сайруса в здании гильдии интервью, Орден отлично осведомлен, где и что в кабинете у главы гильдии и как лучше засесть в засаду. Спасибо оставленным маячкам и проворности очаровашки Эмбер. Тяжелые шаги Сайруса раздаются совсем рядом с Кэйей и Дилюком ровно в момент, когда Капитан Кавалерии подтягивает ногу и ставит ее на одну из балок. Дыхания теряются в пыли и воздухе, сердцебиения замедляются, словно по приказу. Они вслушиваются в каждый шорох, держа сверкающие глаза богов ближе к телу. Дверь широко распахивается; за тучным и, кажется, нервничающим Сайрусом входит трое фатуйцев. Всем знакомая Людмила и еще двое мужчин в масках. Девушка уже как будто привычно садится на диван и властно закидывает одну ногу на другую. Это она тут задает правила и она указывает, что и к чему. Дыхания нет, Дилюк крепче цепляется в чердачное основание. Он так и знал, что здесь замешаны Фатуи. Он так и знал, что Сайрус что-то скрывает. Он так и знал, что это Фатуи опять наводят смуту. Фатуи, как и в смерти его отца, опять виноваты. — Куда на этот раз? — сверкая оскалом, спрашивает довольной кошкой Людмила. Сайрус как будто уменьшается вдвое: из широкоплечего мужчины он превращается в подростка. Он нехотя достает из-за старых фолиантов книгу-тайник, вскрывает его и достает карту. Дилюк не видит, что именно там нарисовано и написано, но отчетливо различает очертания родного Мондштадта. Балки трещат под напором его сильных рук. Злость кипит и наливает пиро глаз бога еще более ядовитым карминовым цветом. — Заказ на Изумрудную Тень и Громогласный Рев. Восемьдесят процентов добычи, — сверяясь с какими-то записями, диктует мужчина с короткими волосами и шрамом на все лицо. Кэйа поднимает на Дилюка полный шока взгляд и задыхается в непонимании. Что?.. — Исключено. Слишком много, это заметят, — отказывает им Сайрус; его лицо темнеет прямо на глазах, мужчина словно противится всему сказанному. — Вы должны нам за прошлый месяц. После смерти своих драгоценных товарищей ты, Сайрус, должен был усвоить урок. Ты же был самым покорным из всей шестерки. «Шестерки?» — немо удивляются Кэйа и Дилюк, стараясь уложить в голове все сказанное. — «Сайрус, Карл, Фред, Ник, Джон…» — Крепус, — одними губами произносит Кэйа, и Дилюка прибивает осознание, за что на самом деле был убит его отец. Кэйа видит за доли секунды, что Дилюк хочет задушить каждую фатуйскую тварь под ними, но он хватается за его плечо, безмолвно призывая к терпению. Нужно подождать, не все еще раскрыто и ясно до конца. Дилюк борется с самим собой, душит в себе жажду крови и ответов здесь и сейчас и также молча продолжает сидеть. — До этого что-то не замечали. Ник и… как его там? — Людмила нетерпеливо щелкает пальцами, наигранно делая вид, что забыла имя, — Кперус?.. Крепус всегда находили способ скрыть недостачу. А ты что? Не можешь? Девушка встает с дивана и вплотную подходит к Сайрусу. Мужчина отводит взгляд, не в силах смотреть этой гадюке в глаза. Он изо всех сил держит себя в руках, лишь сжимая кулаки. — Хочешь сдохнуть от того же яда, что и твои друзья? Хочешь, чтобы и твои обожаемые детишки от него умерли? Или чтобы город захлебнулся окончательно в долгах? Божок-то вас всех кинул. По комнате прокатывается отвратительный смех. Троица похожа на гиен, мерзко хохочущих над своей жертвой. — Шестьдесят. Не больше, — сдает позиции Сайрус. — Нет, старикашка, восемьдесят и ни процентом меньше. И на этот раз без выкрутасов с «защитой». Фатуи медленно встают, потягиваются и хлопают Сайруса по плечу: мол, твоя вина, сам облажался. Кэйю наконец озаряет мысль: черный фатуйский рынок. Вот куда исчезают артефакты. Вот откуда у гильдии деньги. Вот почему столько людей из Снежной в Мондштадте. Неужели все погибшие искатели приключений, Крепус и Сайрус были замешаны в этом черном бизнесе на крови и костях? Ведь на каждой вылазке в руины умирает или калечится двадцать процентов группы. И чаще всего это новобранцы. Кэйа спрыгивает со свистом и приземляется вместе с призванным мечом прямо за спиной у Фатуи. — И что Мондштадт получит за восемьдесят процентов слитых вам артефактов? Пару миллионов моры? — нагло спрашивает рыцарь, фальшиво изгибая губы в холодной улыбке. Фатуи реагируют быстрее, чем можно было предположить. Мужчина со шрамом бросается к Сайрусу и приставляет к горлу выхваченный из ножен кинжал. — А какое тебе дело, Капитан Кавалерии без кавалерии? — скалится мужчина, надавливая острым концом на пульсирующую вену. Сайрус не знает, как реагировать, но единственное чувство, в котором он не сомневается — это страх. Кэйа ухмыляется. — Зато с кавалером, — грубо обрывает Дилюк, беззвучно оказываясь за спиной Людмилы и выхватывая с пояса кинжал, с поразительной точностью приставляя его к сонной артерии. Девушка задыхается и боится даже вдохнуть спокойно, она дышит часто и коротко, боясь, что каждый вздох может оказаться последним. — Не советую делать резких движений. У меня руки все еще свободны, — предупреждает Кэйа. — Именем Действующего Магистра Джинн Гуннхильдр вы отправляетесь под стражу за незаконные действия в Мондштадте, подкуп, вымогательство и убийство пятерых человек. Вы можете хранить молчание, все сказанное вами может быть использовано против вас. — Ты ничего не докажешь, — плюется другой мужчина, призывая свой меч и наставляя на Кэйю. Руки у него дрожат, он явно ни с кем не сражался даже. Капитан Кавалерии делает одно четкое движение по часовой стрелке мечом, чтобы выбить чужое оружие из рук. Дендро глаз бога мелькает под одеждами, но Кэйю это не пугает совершенно. Ему хватает еще одного шага вперед, чтобы нацепить на руки элементальные путы и обездвижить ледяным ударом под ребра. — Советую не дергаться, — с приторной улыбкой говорит Кэйа Людмиле, цепляя на ее руки обычные наручники. Дилюк отпускает девушку не сразу. У него все еще слегка шоковое состояние, но он должен быть начеку. — Сайрус, отойди от него. — Ты тупой? — спрашивает фатуец, надавливая на горло кинжалом еще сильнее. — Либо он лишается жизни, либо вы нас отпускаете. Вы все равно ничего не узнаете, все скоро умрут, вы… — Слишком много разговоров для такой пешки, — спокойно говорит Дилюк, вырубая его легким движением ладони по шее. Измученный Сайрус отшатывается, нервно кашляет и падает на колени. Все уже всё поняли. Приговор будет жесток для всех. Внизу у выхода из гильдии стоит лично Магистр Джинн, капитан Эола и отряд рыцарей. После праздника их всех ждет допрос с одной лишь разницей, что из-за фатуйцев придется дождаться еще независимых дипломатов для ведения переговоров. Но даже так праздник не отменяют, никто не вправе запретить мондштадтцам радоваться и веселиться до утра. *** — И чем все закончилось? — нетерпеливо спрашивает Розария, нежась под последними лучами солнца на крыше дома Лоуренсов. Прошло несколько дней после окончания праздника, допросы закончились всего несколько часов назад. — Сайрус посажен за незаконную торговлю артефактами и диковинами Мондштадта на черном рынке Фатуи. Пожизненно. Также приговорен к исправительным работам за сокрытие и пособничество Фатуи в убийстве четырех искателей приключений, — перечисляет Эола и загибает пальцы. — А что до Фатуи… с ними разорваны все торговые договоры, они выдворены за пределы страны. — Да, это я вижу, — с редкой улыбкой мурлычет Розария, — вон, чемоданы пакуют из «Гёте». — Магистр Джинн отправила прошение в Снежную с компенсацией всех незаконно проданных артефактов. Только что-то мне подсказывает, что это ничем не закончится. Снежная, скорее всего, выставит счет в виде моры, мол, верните потраченные финансы. — Похоже на то, — соглашается монахиня, приподнимаясь и забирая с коленей девушки миниатюрную тарелку с ананасами. Вместо нее она кладет свою голову и стягивает надоевшую митру. — Сайрус признался во всем. И в торговле, и в мошенничестве, и в сокрытии. Он взял на себя вину за события более двадцатилетнего периода. И он выглядел удивительно облегченным. Словно камень с души свалился. Розария жмет плечами. Ей нечему тут удивляться. Она прекрасно знает, что это за чувства. И она отлично понимает, что Крепус и другие искатели приключений не желали Мондштадту зла. Они точно желали ему всего самого хорошего. И они также понимали, что без пары сотен артефактов город ничего бы не потерял. Зачем они ему, если даже с призывом в Ордо Фавониус проблемы? Артефакты питаются энергией глаза бога, усиляя хозяина, но избранных богами здесь можно пересчитать по пальцам одной руки. Иными словами, искатели приключений знали, что делали. — Но почему сейчас убили четверых? — Потому что четверка хотела закончить эту двадцатилетнюю с лишним торговлю. Как сказал Сайрус, они все сошлись на том, что они вырастили достойное поколение для защиты города и его жителей. И Мондштадт не нуждается больше в поддержке Фатуи. Розария хмыкает. Справедливо. — Чем их убили в итоге? — несмело спрашивает под конец монахиня, утопая взглядом в в закате. — Никто так и не понял, что это за яд. Альбедо будет разбираться дальше. Фатуи не дали никаких комментариев, но одно ясно наверняка: они разрабатывают биологическое оружие и с этим нужно что-то делать. Неясно, что задумала Царица, но мы все знаем, что она яростно жаждет власти. И боюсь, что в скором времени мы все можем пострадать. Розария хрипло смеется. — Что смешного? — недоумевает Эола. — Да ничего. Пафос в глаз попал. Эола обиженно толкает девушку в плечо и забирает тарелку с ананасами. Ну эту монахиню. Ей еще долг Дилюку выплачивать.