Зверь

Усманову кажется, что он чего-то не понимает. Он задумчиво смотрит, как Котика по-хозяйски орудует в его квартире — снова совершенно правильно разливает кофе, режет пиццу, выкидывает в мусорное ведро обнаруженную в холодильнике засохшую хрень. — Ты точно человек? — спрашивает Котика. На что сыщик сонно помаргивает и достает потрепанный документ. Выверенные движения профессионального шлюха завораживают, напоминают нечто полузабытое из детства. Скупые взмахи рук, — дверца, чайник, жестянка, порошок в кофемашину, чашки, ложки — как будто он вырос на этой кухне. Усманов начинает слышать заунывную музыку в голове. Гипнотический, примитивный паттерн зудит над переносицей, волосы Котики шевелятся не в такт, синкопой выбивают сознание куда-то еще. Сыщик моргает все реже, глаза становятся черными провалами, в них отражается лицо его гостя, но не теперешнее, кухонно-уютное, а перепуганно-зажмуренное. И шепот: «Я никому не скажу». Котика, как почуяв опасность, рушится на шаткий табурет, тот жалобно взвизгивает, магия змеиного танца рассеивается. — Да пей же. Кружка настойчиво тычется в руки, аромат кофе размывает образ чувака в чалме и с дудочкой. Усманов некрасиво хлюпает, тянется за пиццей. — А в тебе сколько крови нагов? — спрашивает, пережевав. — Четверть. Кажется, — Котика тоже задумчиво жует, как будто забыл, зачем сюда пришел. — Но у деда есть интересные способности. Точно не нажьи. Помалкивает, старый пень, да и правильно. Ну, мне учиться точно не мешает вся эта генетическая мешанина. — Ты учишься? — от изумления у сыщика не иначе как все чакры раскрываются разом. С мозга сдергивают мутную пелену, с глаз падают очередные шоры. Он вдруг замечает, что парень не просто красив, — Альфора страхолюдин не держит — а облагорожен той самой печатью интеллекта на челе. Мимолетно думает с сожалением о странном выборе подработки. Мог бы… — На кого? — с любопытством спрашивает он. — На магпсихолога среднего звена. Могу работать на бирже труда. Или на горячей линии жилеткой. Стану утешать обиженных баб, которые не вкурили сразу, что им достался полулешачок, скажем. Сунул, вынул и бежать. А ей потом младенчик, который корни пускает в коляску, если ему еще покататься охота. Пиздец ваще. Была у нас такая соседка, плакалась моей мамаше, я слушал. — Ушедшие боги! И такое бывает? Хорошо у меня нет таких проблем. — У тебя другие, — начинает говорить Котика. Телефонный вызов от начальства, которое злобно интересуется, почему господин Усманов еще не прыгает вокруг нового места преступления своего любимого маньяка, прерывает откровения. И вот уже они несутся по темным улицам, старая «Лада» дребезжит на поворотах, Котика цепляется за ремень безопасности и говорит: тут надо свернуть, иначе крюк дать придется такой, что начальство окончательно перейдет в фазу оборотня и сожрет всех превентивно. — Откуда ты знаешь, куда? — дергает ноздрями Усманов. — Нахер я тебя с собой потащил… Ему мерещится запах крови в машине. Ему кажется, что фонарей в городе стало ровно вдвое меньше. Ему дико чуять тепло чужого тела — коленка в рваной джинсе на каждом повороте все ближе. «Я тихонько. Посмотреть охота жуть как. Как свидетелей обойдешь — могу отсосать по-быстрому», — нормальные аргументы. Усманова начинает бесить все. Та же бессмысленная возня экспертов, не тот, но дом-близнец точняк. Тот же Бориска, подскакивающий с уже вытянутыми в трубочку губами. Тихий ржач Котики становится новинкой сезона. Он скромно похрюкивает в черной тени. — Захлопнись, бессмертный, — раздраженно рычит сыщик. Ему опять ходить-болтать, отводить глаза от наспех запахнутых халатов цвета бедра испуганной нимфы и неаппетитно выпирающих из-под красоты телес всех оттенков побежалости. — Конфетка! Он назвал тебя конфетой, — шепотом заходится Котика, — я щас подохну. Ты бы видел свою рожу, ах-ха. Ну почему? Чо не Циклоп? Или Батый? — По кочану. А предательский пакетик любимых леденцов «Магический лимончик» шелестит в кармане, рука сама закидывает в рот светящийся в темноте шарик. — А! Понял. Дашь попробовать? — Дам, — он берет шлюхину руку и кладет себе на ширинку, — после. По приколу пойдешь со мной квартиры отрабатывать. Два подъезда. Котика скучнеет, измеряет взглядом щербатые стены, через раз горящие окна. Потом бодрится. — А пошли. Щас проверю одну штуку. На лекции понравилось, как различать, когда врут. Ты знаешь, что дриады прямо смотрят в глаза в этом случае? А не отводят, как люди? — Какая смена мне растет! — преувеличенно восхищается Усманов. — Идем. Я больше по запаху рулю. Не знаю в кого, но нюх, как у собаки. — Как у зверя, — бормочет Котика под нос, но сыщик поднимается по лестнице и не слышит. Или делает вид. Обогащенный нехилым опытом Котика курит потом одну за одной, судорожно дышит стылой ночью и с благодарностью принимает от Усманова леденец. Пальцы подрагивают, шарик чуть не улетает в темноту, но взрывается во рту сладко-кислым с ноткой магии, смывая вкус мантикорьего дерьма. — Блядь, они всегда так? — спрашивает он наконец. И сам не знает хочет ли слышать ответ. — Ты про кого конкретно? Котика догадывается посмотреть в лицо своему невольному наставнику в оперативно-допросном деле. Опять заебаный вкрай. Глаза не видны под набрякшими веками, губы исчезли вовсе. Нет, он представлял, что ждет его после вручения диплома. И на практике был один раз в больничке. Походу он здорово ошибался насчет обиженных и оскорбленных, и стези психолога-бессеребренника. Если только продолжать подрабатывать у Альфоры, иначе можно ноги протянуть не только в грубом, физическом смысле. — Та баба зеленокожая откровенно тащила из тебя энергию, а мужик многодетный вообще берегов не видит. При чем тут пособия? — Испуганные люди ведут себя по-всякому, кто-то из визита полиции готов выжать все, — равнодушно поясняет Усманов, — хотя мужик тот мутный, проверить бы его. И детей я не слышал, — он морщит нос. Котика открывает рот, чтобы сказать: «Ты чуть не бросился на него. Я видел клыки и угловатые скулы. Я чувствовал железные жилы, когда сжал твою руку» и закрывает его, отводит глаза. — Пошли, Усманов, я тебе обещал. — Меня зовут Тэмир. Назовешь Конфеткой — язык на шею намотаю. От безэмоционального голоса булки у Котики поджимаются сами и топорщится по хребту фантомная чешуя. В машине Котика тянется к молнии на ширинке Усманова привычным и отработанным движением послушных пальцев, но зачем-то поднимает голову и смотрит в черные, до мурашек на загривке, глаза. Как промозглая липкая сырость за решеткой стока. Как лисья нора в дремучем лесу и как водоворот на дне реки, который тащит в сомью яму, откуда точно уже не выбраться. Котика, перекинув ногу, взбирается на колени Усманову, и это жутко неудобно, потому что локоть упирается в окно, а макушка в крышу, но ему на это сейчас так же прекрасно похуй, как и Тэмиру, который пахнет сигаретами, квартирами, которые они прошерстили, несвежей рубашкой — они оба взмокли в духоте. Котика присасывается к его шее, вдыхает этот запах с удовольствием, и ему кайфово двигать бедрами в такт движениям языка во рту Усманова, потому что это не за деньги. Это — для себя. Усманов грубовато, как от него и ожидалось, лезет пальцами за ремень его джинсов, мнет ягодицы, кусает за губы, откидывает голову, во рту горько от сигарет, а в животе сладко от прилившей к члену крови. — Звезда, — сыто фыркает, закуривая после того, как Котика демонстрирует ему умение совместной дрочки. — Вроде ж другое обещал. — Это потом, — продолжая сидеть на нем и разглядывая уже нормальные, человеческие зрачки, обещает Котика. — В более комфортной обстановке. — Комфортной! Пф-ф, какие мы чистоплюи, оказывается. Со мной пойдешь за сижками или тут подождешь? Дождь, вроде. Котика предпочитает подождать, слишком уж снаружи сыро и зябко, а до магаза идти полквартала. Котика надувает пузыри из жвачки и смотрит, как по стеклу скатываются мелкие, скупые капли-дорожки, пока в желудке не сворачивается клубком ледяная гадина. Предчувствием прошибает до пяток в стоптанных кедах, Котика выскакивает под дождь и несется через дворы прямиком к магазину, угнездившемуся на углу жилого дома. Там, в полуподвале, из разбитого холодильника со стеклянными дверцами хлещут пиво и минералка, ящики с овощами раскиданы по всему убогому закутку под чьей-то квартирой — капуста в ошметки, абрикосы раздавлены в месиво, вишня смердит кислятиной и в горе картошки глазков прибавилось на несколько человеческих. Из окровавленной тушки с хрустом выдирается позвоночник, когда Котика начинает визжать от ужаса, но быстро берет себя в руки, потому что зверь в одном прыжке загоняет его в угол. — Я никому не скажу! — говорит он дрожащим, но негромким, доверительным голосом. — Никому! Никого тут нет, только я! Щиколотку на мгновение лижет кончик хвоста, а следом в его руки грудой мышц и отяжелевших костей падает тело. Котика, не устояв, валится на пол, гладит голую спину и жесткие волосы на дурной башке — интересно, где Усманов оставил шмотки?

***

— Хозяин наркотой торговал, — точно оправдываясь, говорит полковник. — Мы его пять лет искали, место жительства менял постоянно и паспорта. Ориентировки выдавали как штрафы за парковку выписывали. Видать, почуял, вот и… сорвало. Котика сидит на стуле рядом с Усмановым, который, завернувшись в побитый молью плед, хлебает чай из граненого стакана. Усманова вывели из камеры, как только приехал Амвросий, который теперь устроился напротив за столом и изучает его, как соринку на рукаве пиджака. И Котику тоже — глаза сухощавого, высокого, длинноносого старика остаются цепкими и недвижимыми, как у грифона с гравюр. Котике не по себе от его внимания, он ерзает на стуле, пока ладонь Усманова не ложится ему на коленку. — Я вам говорю, ошибка какая-то, — недовольно твердит Усманов раз в третий по счету. — Это не мог быть я. На меня морок навели, я только за сигами зашел. — И порубил там все на салат, — хмыкает Амвросий, которого выдернули ночным рейсом с конференции. — Это ты был, Тэмир. — Вы же мне лично доки заверяли, что я человек, — Усманов сжимает коленку Котики до боли, и тот шипит сквозь зубы. — Тогда, когда заверял — был человек, — спокойно отвечает Амвросий и улыбается, как обычно улыбаются только криминалисты и патологоанатомы. — Но человек — существо непостоянное. — По закону я обязан доложить, — говорит полковник. — По закону Тэмира должны поставить лицом к стене и пустить пулю в затылок, — продолжает Амвросий, поднимаясь, нависая над угрюмым Усмановым и, кажется, принюхиваясь. — Но кто станет разбрасываться ценными кадрами? У него способности — один на миллион. Скрытая сущность. Определите его в штат, а я с вашим начальством уж договорюсь, любезнейший. — Кем… определить? — невразумительно бормочет полковник. — Палачом. Если нельзя договориться с врагом, то лучше сделать его союзником. Хотите меньше «висяков» и раскрываемость почти стопроцентную? Тогда определите в штат. И этого, — Амвросий кивает Котике, — тоже. В напарники. — Я, господин, не совсем по вашей теме, — нервно хихикает Котика. — Я, вообще-то… — Из шлюх получаются хорошие жены, — мягко затыкает его Амвросий. — Подозреваю, что и напарники. Усманов, склонив голову, обнимает стакан руками и громко тянет чай. Котика, открыв рот, смотрит на Амвросия, затем на полковника, и ему кажется, что он попал в комедию положений. Альфора будет ржать, как цирковая лошадь.