Животные инстинкты

      – И зачем ты вылез из комнаты?! – смачная пощечина обожгла лицо России, мгновенно приводя того в чувство. Едва стоящий на ногах, он пошатнулся и чуть не упал: настолько сильным оказался удар. Цезарь смотрел на него сверху вниз с напускной яростью, потому что будь он совершенно спокоен – это не произвело бы нужного эффекта. Русский зашипел от боли и схватился за щеку. Весь он будто сжался в этот момент, стал меньше и тоньше, так что казалось – ударь его слегка и сломается. Однако в следующее мгновение уже Цезарю пришлось сгибаться пополам от сокрушительно удара под дых. Оба они обладали силой куда большей, чем обычные люди, и увидь их кто со стороны – это было бы слишком рискованно. Россия стоял еле-еле, колени его дрожали, будто вот-вот подломятся, а между ног обильно текло, распространяя оглушительный запах на всю комнату. Глаза лихорадочно горели и огромного усилия воли ему стоило не опуститься на четвереньки и не начать лезть на стены. Но перед ним стоял его опекун и протектор, каким русский считал Цезаря всю сознательную жизнь – и ударить в грязь лицом еще больше, чем он уже себе позволил, было нельзя. На долгие минуты в кабинете воцарилось молчание. Где-то внизу, в гостевых комнатах, спокойно видел пятый сон Америка, даже не думавший просыпаться, как он изначально планировал, с рассветом. Более того – только с рассветом ему удалось уснуть. И Цезарь был прекрасно осведомлен, кто и каким образом стал причиной бессонницы «дорогого» гостя. Слишком нервный, чтобы продолжать сохранять видимое спокойствие, протеже-протектор стал расхаживать по комнате и размышлять вслух. Хотя по мнению России его размышления больше напоминали жалобы и нытье. – И угораздило же ему прийти именно сейчас, в такой неподходящий момент! Так я даже не могу винить тебя в твоей несдержанности, ибо понимаю, в каком ты сейчас состоянии, но не думал, что даже столь толстые двери не смогут тебя сдержать! Что будет, если он обо всем догадается? Мы не можем этого допустить, тогда все рухнет, и ты уже не сможешь избежать смерти, лишь по моему незначительному мнению незаслуженной. Я не могу позволить тебе умереть – а значит не могу позволить США прознать о нашем предприятии. И когда уже все было окончено успешно, когда весь мир поверил в мою маленькую ложь, когда, приложив немалые усилия, мне удалось одурачить все это «мировое» правительство, которое на самом деле только думает, что имеет реальную власть, – именно теперь нужно было поставить все под удар! И Украина постарался, и ты отчасти виноват – но все-таки, как бы я ни злословил, большая доля вины лежит на мне самом. Нужно было увезти тебя из особняка, как только мне позвонил Украина с сообщением об Америке. Но нет, я решил, что смогу держать ситуацию под контролем… – Не уразумею, учитель, отчего Вы так обеспокоены. – вдруг перебил его Россия, хрипящий и содрогающийся после очередного внутреннего приступа. На полу под его ногами уже образовалась приличная лужица, но он продолжал стоять, чуть согнувшись, и взгляд его был взглядом убийцы, жаждущего не секса, а крови. Даже в таком плачевном состоянии, когда все омеги стонут, заламывают брови и трутся телом обо все в радиусе пары метров, умоляя любого из присутствующих запихнуть в них что-нибудь потолще карандаша, Россия сейчас не был похож на омежку в течке. Цезарь сказал бы, что он походит скорее на человека, страдающего от невыносимой боли в животе. – Он ничего не понял. Даю голову на отсечение, что я сумел убаюкать его феромонами настолько, чтобы тот принял всю нашу небольшую возню за реалистичный сон – и ничего более. Вот увидите. Прежде чем ударяться в панику, не разумнее ли было бы сначала узнать обстановку на самом деле? Вам же на руку, что США не уехал – пригласите его на завтрак и осторожно выведайте, что он помнит о прошлой ночи. Если бы он стал о чем-то догадываться – Вы бы тут же это поняли. На лице Цезаря было написано, что он все еще сомневается, но уже гораздо более спокоен. Кто тут из них двухсотлетний «мессия», – хмыкнул про себя русский, оценивающе оглядывая себя и его. Даже бывший вождь, не способный нормально думать и принимать решения из-за течки, в этой ситуации оказался куда уравновешенней и говорил куда более умные вещи, чем его опекун. Уже выходя из своего кабинета, Цезарь обернулся в дверях и не удержался, чтобы не сымитировать грозное шипение в сторону своего пасынка: – Сейчас же иди в свою комнату и не высовывайся оттуда, пока я не разрешу. Приставлю к тебе охрану. И в коридоре подал знак парочке сторожащим вход работникам, чтобы те сопроводили «молодого господина» до его покоев. – Бе-бе-бе. – вдогонку показал ему язык Россия. **** Сказать, что США был удивлен тому, что подавали на завтрак в этом доме – значит не сказать ничего. Ни кусочка мяса – только овощи, фрукты, ягоды и орехи. Все это и плюс молоко имело обычный, но в то же время незнакомый Америке вкус: словно что-то… свежее? Гораздо позже он узнал, что вся еда, которую употреблял Кесарь Виссарионович, была выращена на его собственных фермах либо там и теми, кому он доверял. Другими словами, все было и правда свежим, только с грядки вне зависимости от времени года, а не так, как обычно любили рекламировать «обывательские» продукты. К тому же, что опять выяснилось впоследствии, у хозяина дома был очень строгий рацион – да и распорядок дня тоже, разве что Россия вечно его нарушал, когда приезжал с визитом. На удивление, привыкшему к фастфуду Америке завтрак понравился очень даже. Он словно почувствовал себя лучше, легким и без обычно роящихся в голове суетливых мыслей, без чувства тяжести на душе и тревоги несмотря на все вещи, происходящие вокруг в реальности. Даже странный, пугающе реалистичный сон сам собой позабылся, так что США даже растерялся, услышав вдруг адресованный ему вопрос спустя почти час неспешной трапезы, когда подали чай. – Как Вам спалось, мой друг? Все ли было хорошо? Работники не шумели под дверьми? Цезарь выглядел спокойным и интересующимся так, к слову, из правил приличия. США чуть улыбнулся, еще слегка рассеянный. – Все замечательно, – звонко и искренне заверил Америка, но вдруг запнулся, все же припомнив некоторые обстоятельства прошедшей ночи. – Ну, мм, разве что, наверное, не мог долго уснуть из-за непривычной обстановки. Против воли лицо его порозовело, и это не укрылось от внимательного взгляда Цезаря. Хозяин дома прищурился. Немного помолчал, но все же спросил, все так же, словно между делом. – Настолько непривычной? Что-то смутило Вас в убранстве моего дома? Америка захлопал глазами, не совсем понимая, чего тот хочет добиться. – Нет, ни в коем случае. – он отвел взгляд к окну, все еще сконфуженный осознанием, что именно ему приснилось. – У Вас потрясающий дом. На этом повисла несколько неловкая тишина, и в дальнейшем они не возвращались к этому вопросу. – Он не выглядел так, словно что-то заподозрил. – нервно сжимая в пальцах сигару, протянул Цезарь, стоя лицом к панорамному окну. Выдохнул дым, заметно успокаиваясь с каждой затяжкой. – Скорее передо мной сидел весьма всем довольный рассеянный ребенок. В другом углу комнаты прыснул Россия. Он сидел в глубоком кресле, весь с ног до головы укутанный в светлый плед, издалека напоминающий простыню или тогу. – Поеба… – начал было тот голосом, полным ехидства, но быстро замолк и поправился, столкнувшись с осуждающим взглядом опекуна. На мат и любое сквернословие в этом доме было табу, ибо «мысли и слова материальны; не засоряй пространство в моем храме негативной энергией». – Кхм, «хорошо провел время» ночкой – вот и радуется. Еще бы ему не быть довольным. Не удержавшись, Цезарь хмыкнул тоже. Все эти звериные страсти были далеки от его понимания – и слава всевышнему. – Будем надеяться, что он и дальше не разувериться в мысли, что то был всего лишь сон. **** Конечно же, воспоминания о том «сне» вскоре после блаженного спокойствия в доме Кесаря снова нахлынули на него, стоило переступить порог родного дома. США мучила совесть и сомнения в своем психическом здоровье, но прежде чем идти к личному психотерапевту, он как обычно решил поделиться наболевшим с лучшей подругой. Да, открывать такое другому человеку – не специалисту было страшно и не особо приятно, но Япония к его облегчению не обладала тем уровнем острого ума, позволившим бы ей свысока судить других и тем более примешивать внезапные странные сны Америки к «проявлением бессознательных желаний». США терпеть не мог дедушку Фрейда с его тупой самоуверенностью, с которой он копался в чужом грязном белье. Американцу легче было думать, что тот сам был скрытым больным извращенцем – вот и присваивал другим свои же пороки почем зря. Не все люди думают так же, как ты, старый маразматик. – Что? – США на мгновение отвел взгляд, не выдержав давления шокированной подруги. Но как он и предполагал и надеялся, та лишь залилась глупым девчачьим хихиканьем и тут же принялась отпускать безобидные шуточки на тему его сна, а потом и вовсе со всей серьезностью достала сонник и стала размышлять, к чему бы этот бред мог присниться ее другу. За это он ее и обожал. С ней можно было не бояться говорить о всяких постыдных вещах, потому что Япония, казалось, вообще не понимала смысла слова «осуждать». – …И какой он был? – с горящими глазами мучила его японка до двух ночи, только ей известно зачем допытываясь до подробностей, словно они обсуждали не картинку спящего мозга, а реальные события из личной жизни френда. – В смысле, я видела, как выглядит этот монстр, но ты описываешь его совсем по-другому, это так… потрясающе! Что такого «потрясающего» Япония нашла в его бессознательных фантазиях, США было никогда не понять. «Женская логика» – любил в такие моменты говорить он и этим решать вопрос. – Омегой, – в который раз со вздохом повторял Америка. – Обычным... смазливым… омегой... Перед глазами сам собой вставал образ. Нет, это было что-то… большее. Не просто омежка-шлюшка с картинки массмедиа. Настоящим – захотелось вдруг сказать ему. Россия был по-странному настоящим. По крайней мере, впечатление США о нем в тот момент было таким. Но все знают, что оно часто обманчиво, и вот сейчас он даже не мог бы сказать, с чего именно решил так. Просто показалось. Визг с той стороны экрана вывел его из ступора. Отчего-то Япония казалась уж слишком счастливой. Америка всерьез забеспокоился о ее странном поведении. – Хей, подружка, с тобой все в порядке? – осторожно протянул он. Япония продолжала прыгать по своей пастельно-розовой комнате в Токио и пищать от незнамо откуда взявшейся радости. – Не обращай внимания. – пытаясь отдышаться и снова присаживаясь в компьютерное кресло за столом, где стоял ноутбук, отмахнулась она. – Это мой любимый троп. Страшное сильное чудовище, на самом деле оказывающееся маленьким нежным омегой, который все эти годы скрывал от мира свою настоящую суть. И тут появляется кто-то, кто «случайно» раскрывает его секретик. Обожаю! Америка тогда так и не нашелся, что на это ответить. Но отчего-то слова подруги крепко засели в его голове. И не выходили оттуда всю последующую ночь, а потом день, и еще один… Пока не превратились в навязчивую идею, от которой американец честно отмахивался, как мог. Япония, чтоб тебя. Ты должна быть маленькой милой дурочкой, а не видеть то, чего так упорно пытается, но никак не может увидеть США с его красным дипломом в юриспруденции. **** – Помоги мне… помоги-и-и… – стонал русский, крутясь вокруг невозмутимого Цезаря, у которого, однако, вот-вот должен был задергаться глаз. – Ты отобрал единственного альфу, способного меня возбудить, теперь ты обязан придумать ему какую-нибудь замену! Кесарь не удержался и резко развернулся к нему на каблуках, стреляя яростным взглядом. Неслыханная наглость! Что этот ребенок ему предлагает? «Я спас тебя от верной смерти, всю жизнь терплю твои инфантильные выходки, и ты еще смеешь требовать от меня чего-то! Смеешь предлагать… что?!» У того все еще продолжалась течка, и к сожалению названной няньки успокоился после известной ночи Россия ненадолго – всего на два дня, а потом будто с цепи сорвался, и его приступы приняли более ожесточенный характер. Теперь запереть его в комнате было невозможно – а потому, чтобы не сбежал еще и из дома, Кесарь приказал рабочим хорошенько запереть все выходы и лазы. Теперь окружающая их многокилометровая тайга казалась огромным преимуществом, ибо даже с больной головой русский мог-таки понять, что одному ему в лесу не выжить, пока он доберется до цивилизации. – Еще одно слово – и я прикажу поставить железную дверь в твою комнату, запру тебя там и заварю ее снаружи, а еду буду приносить через маленькое окошечко, – пообещал Цезарь, наступая. – Мм… – прищурился Россия, то ли оскорбленный, то ли удовлетворенный. И резко отвернулся, бросив неожиданное, – А папа бы мне помог. «Царь» замер посреди комнаты, как вкопанный. Он не ослышался? Как СССР мог помочь своему сыну в течке? Чего такого он не знает об их взаимоотношениях?.. Прочитав шок на его лице, Россия закатил глаза и отмахнулся, но от Цезаря не ускользнула тонкая кривая усмешка пасынка. – Не понял. – приняв невозмутимый вид, все же потребовал разъяснений Кесарь. Россия упорно молчал и чуть заметно улыбался. К его собственному удивлению, нянька не на шутку взволновался. Возникший вопрос мгновенно стал приоритетным, и если он сейчас не получит внятного объяснения – кто-то из них двоих пострадает, пусть даже косвенно и формально. – Россия. – с нажимом сквозь зубы процедил Цезарь. Вопреки всему, русский не уходил, а продолжал стоять, отвернувшись и сложив руки на груди. – Россия! – Да, да, черт возьми! – вскричал омега так же внезапно, как и замолчал. Только сейчас мужчина заметил, что тот подрагивает всем телом, а глаза напротив стали чуть влажными. – Да, мы спали! Теперь ты доволен? Признание словно выбило у Кесаря воздух из легких. На долгие мгновения в зале повисла гробовая тишина. Он никогда ни о чем таком не догадывался, даже мысли бы не возникло, что они могли… И теперь человек, который знал Россию с пеленок, – да что там, можно сказать, он и отца его знал с пеленок и провел у того на службе до самой смерти протектора – сейчас вдруг он понял, что вопреки всему не контролировал ситуацию до конца. Никогда. И, более того – не являлся единственным, кто хранил секреты в этой семье. – Только… – наконец подал охрипший голос Цезарь, чтобы окончательно прояснить для себя ситуацию. – Только во время течек? Молчание России заставляло непонятную тяжесть в его груди нарастать тем больше, чем дольше оно сохранялось. – Не только. – наконец едва слышно прошептал русский. … – Ad hoste maligno libera nos, Domine, – так же шепотом спустя долгую паузу произнес Цезарь, уставившись перед собой пустым взглядом.