Белая Ночь

Сережа ощутил краем ладони горячий, мягкий рот Игоря, когда его голова оказалась прямо у него на коленях, и едва удержался от того, чтобы его поцеловать. Поймал себя на том, что уже склоняется к его лицу, не думая не о чем больше. Даже о том, что его руки по локоть в крови. - Нет, так нельзя. – отстранился Сергей, не то беззвучно шепнув это одними губами, так и не коснувшимися губ, к которым его тянуло с непреодолимой силой, не то подумав об этом про себя. В ту же минуту окружающий мир напомнил о себе чем-то липким на второй его ладони. Чем другим, если не кровью из разбитого затылка находящегося без сознания, ставшего ему отчаянно дорогим человека, это могло быть. Кровью из его головы, бережно покоящейся на его левой руке. Не ведавшей, что раньше творила правая. Сережа машинально и будто во сне, самом немыслимом и дурном кошмаре из всех возможных, глянул на густо выпачканную алым руку. Все кругом было залито красным. В этом кровавом свете затопившем его мир от и до, оказалось, что кровь Игоря на его ладони ему всего лишь показалась, в самое первое кошмарное мгновение. Миг спустя веки Игоря дрогнули и еще через пару длившихся вечность секунд в светло-синюю глубину глаз Сережи заглянули его глаза, до самого дна души. Время остановилось. Мир замер. Никто из них не дышал. На вопрос – это когда ж такое было, Игорь бы мог ответить сразу, не задумываясь о том, когда же все-таки такое могло произойти, потому как этого не было и быть не могло. Но все его чувства буквально кричали обратное. Что он уже целовал Сережу Разумовского, считай только что. При всем том, что небывальщина это несусветная, от которой голова шла кругом. Или это от бутылки шампанского? Ударившей в голову не так, как желательно любому, не считая трезвенников-язвенников. Сергей ощутил движение руки пришедшего в себя Игоря, и улыбнулся ему с тихой нежностью, просто от нахлынувшей на него неимоверной радости из-за того, что тот в порядке, и не думая о том, чем это ему грозит. Если он чему-то и удивился менее минуты спустя, так только, что нисколько не удивлен тому, что, вместо того, чтобы валить его мордой в пол и арестовывать, майор Гром обнял его одной рукой за шею, насколько дотянулся, а другой прихватил за отворот халата и медленно потянул его к себе, сам одновременно приподнимаясь к нему навстречу. И поцелуй, о котором Сережа с недавнего времени мечтал как не о чем и никогда, оказался прекрасней любых его грез. Первый поцелуй – ощущаемый еще более сладким и упоительным вторым, когда отступают любые тревоги и сомнения, и отдаешься ему уже весь целиком. Все это, конечно, было как-то странно, о чем никто из них не стал задумываться всерьез. Другое, происходящее между ними здесь и сейчас, вытеснило прочь все, что было до, а все вероятное потом сосредоточилось в единственной точке – прямо в это мгновение. - Ты и спишь здесь? – с уже малость сбившимся дыханием спросил через некоторое время Игорь, напоминая Сергею об их разговоре. Не очень-то тонким вышел намек, ну и хрен. - Бывает. – намекнул в свою очередь Разумовский, что у него нет никакого желания терять время на то, чтобы тащиться в спальню. Уже полуодетые, хотя сильней напрашивалось слово – полураздетые, они с грехом пополам добрались до дивана, в чем им особенно мешал Сережин роскошный халат, никак не желавший расставаться со своим хозяином и путавшийся в ногах у обоих. В результате чего на не предназначенный для такого диванчик Игорь с Сережей повалились значительно меньше, чем друг на друга, к веселому, нисколько не смущенному смеху обоих, как возможно лишь между самыми близкими людьми. Лаская Сережу, Игорь все больше утверждался в догадке о том, про что ему так страшно не хотелось думать, и из-за чего он стал с ним еще насколько только мог ласковее, благодарный до слез на защемившей душе за то, как тот безбоязненно открывается перед ним. Обычное рукопожатие могло вогнать Сергея в ступор, пусть недолгий и почти незаметный со стороны, заминка перед физическим соприкосновением любого рода шла за ним по жизни, как черная тень. Сейчас вдруг незаметно исчезнувшая, как будто ее никогда не было. Полностью вверившийся рукам Игоря, Сережа откровенно млел от его действий, отчего все круче заводился тот сам. Смутно припоминающий, как буквально только что со всей силы приложил со звериной яростью сопротивляющегося Разумовского об пол пожарным шлангом (что за бред такой, вот такого не было абсолютно точно), теперь же тот по своей воле лег перед ним на живот, чуть разведя ноги в стороны. В его случае никакими словами о доверии нельзя было сказать большего. Сережа не раз слышал это избитое выражение – таять от удовольствия, думал, что знает, как это, познав же на самом деле только сейчас. Лишь раз что-то неизгладимо внутреннее заставило его воспротивиться происходящему, как хрустнет посреди глухой ночи в темном безлюдном лесу сухая ветка, словно с треском ломаемая живая человеческая кость, и окатывает ледяным панический ужас. Он попытался отстраниться всего раз, стоило Игорю плавно потянуть его наверх, со всей робкой осторожностью подталкивая встать на четвереньки, и ласково целуя вдоль острого позвоночника все ниже, добраться до его ягодиц, между которыми тут же скользнул его язык. Но Сергей позволил и это, тихо вздохнув и еще ниже опуская голову, что прозвучало скорей тщательно утаеваемым и прорвавшимся всхлипом. Увлажнив его, расслабив колечко мышц так же, как Сережа наконец полностью расслабился и отпустил себя, Игорь уложил его обратно на живот, одновременно опускаясь на него сам. Обнял, укрыл, заслонил собой, обхватил через грудь обеими руками, не давя собой нисколько, перенеся вес на крепкие локти, и постепенно, давая достаточно времени, чтоб привыкнуть, заполнил собой. Начал неторопливо работать бедрами, постепенно наращивая приятный для Сережи темп, бережно ища тот угол, под которым наслаждение должно стать особенно острым. В какой-то момент Сереже стало настолько ослепительно приятно, что у него непроизвольно вскинулась голова и вырвался громкий стон. При этом его посетило дежа вю о том, чего никогда не было в помине – как он вскинулся так же, получив пожарным шлангом по хребту, о чем Фрейд наверняка бы рассказал много чего интересного. Воспоминание пришло ниоткуда и ушло в никуда, где такому самое место. Особенно когда так хорошо, так… так… Слов, мыслей, воспоминаний, ничего больше не было. Не в прошлом, не в будущем, кроме них с Игорем сейчас. После, лежа в объятиях друг друга, переживая послевкусием остаточную сладость совершенно сокрушительного по силе оргазма, понемногу приходя в себя, чуть ласкаясь друг к дружке в изнеможении, Сережа понял, что он сейчас услышит за миг до того, как Игорь понял, что не может этого не сказать. - Будешь… - Бросил. Не особо весело усмехнулись оба. - Ты как про сигареты спросил. - А ты точно про сиги ответил. Я б, кстати, не отказался. - У меня где-то тут есть древняя заначка, вспомнить бы где. Так ты куришь? - Бросил. - Представь себе, и я. Они снова рассмеялись, на этот раз легко и свободно. Обняли друг друга еще крепче. А потом снова стали целоваться, все жарче и неистовей. Покурить вот так вот, вдвоем, как закадычные друзья, было бы отлично. Но разве мог сравниться этот кайф, с тем, который они могли снова пережить вместе. Что и сделали. С точностью не сказать сколько раз. До тех пор, пока не заснули щекой к щеке так и не разомкнув переплетенных навечно объятий. *** Проснувшийся Игорь, абсолютно счастливо улыбнулся невесть чему, как не улыбался с самого детства. Улыбку не смогли смахнуть с его губ даже белые перышки на полу у кровати, танцующие воздушно-июньским пухом с тополей в сквозняке от полуоткрытой форточки. Ну вот, подушка, значит, порвалась, и десяти лет не прослужила, новую теперь иди покупай. *** Санитар, оказавшийся утром у палаты Сергея Разумовского первым, заорал от ужаса, хотя потом не мог с точностью сказать, что именно его напугало настолько сильно. Не перья ведь, померещившиеся ему в первый момент. Груда безжизненных черных перьев у забранного железной решеткой маленького окна.