Тайна аристократов

      Он никогда не преследовал цель вспомнить своё далёкое прошлое в настоящем. Никогда не пытался заставить себя снова довериться кому-то из людей. Только не этим животным и посмешищам, которых устраивает разве что собственное эго.       Он любил природу. Любил флору и фауну всей душой и сердцем. Это не зависело от того к какой природной зоне они принадлежали. Любая была особенной, прекрасной, в какой-то мере чистой и наивной, но в то же время мудрой и понимающей. Природа была многогранной. Она лучше этноса.       Клауд не желает доверяться людям, которые того не заслуживают. Он не доверится ни к защитникам чести, ни к злодеям, нарушителям покоя. Он не доверится ни одной из сторон и себя не причислит ни к одной из них.       Вор — это не хобби, это способ выживания. Он бы с удовольствием ушёл в глушь, забылся в песках пустыни, потерялся в рощах лесов, скрылся в глубинах пещер от жадных глаз людского (и не только) порока. Он сам в нём погряз, заманенный лихими речами о чести, о романтике данной жизни, о её безопасности.       Будучи в отчаянии он прислушался к единственному лучику света в царстве мрака. И это было опрометчивое решение. Теперь он не может выбраться из этой ловушки.       Тем более, когда оковы прошлого не спали полностью. Они всё ещё тяжёлым грузом плетутся вслед за парнем. Лишь немного ослаб ошейник, сжимающий горло, перекрывающий раньше доступ к кислороду, лишающий элементарной капли свободы.       Пальцы теребили подвеску с фотографией семьи. Дворянство было у него в крови, как бы прискорбно то ни звучало для него. Осанка, внешность, часть привычек и повадок, от которых просто так не избавиться, знания… Многое в нем говорило само за себя.       Однако, то кем он являлся его не устраивало абсолютно.       Ему не нравились напыщенные индюки, роскошные мероприятия, лживые лица людей. Добрые, честные и светлые на самом деле хранили в себе гной.       Гнойные, злые и лживые хранили в себе крохи раскаяния, но по сути топили сами себя в болоте из грехов.       А Клауд ужасался всему этому.       С самого детства ужасался, зажимая рот, дабы не закричать, всему тому, что творилось в населенном множеством рас мире.       — Сестра, куда ты собираешься? — пальцы теребили край коротких шортиков на подтяжках для мальчиков. Ноги свисали со стола, на котором уселся непоседа холодного поместья. Пустые коридоры, пугающие портреты предков в главном зале, вечные сквозняки, а ещё оглушительная тишина. Даже мышей не было слышно.       Тем временем старшая Богемия, закусив нижнюю губу, усердно собирала открытый чемодан. Носясь по собственной комнате, она искала одежду, нужные ей книги, дневник, принадлежности для письма, а ещё паралельно аккуратно укладывала какие-то документы, в которые строго настрого запретила заглядывать.       Клауд не решился тогда испытать судьбу, а потому сейчас он, терзаемый любопытством, старался подавить порыв взглянуть в уже другие записи, которые лежали в открытом конверте на противоположном столе.       Сестра Лили, что-то бормоча себе под нос, не ответила брату, лишь хмуро окинула взглядом комнату и вздохнула, закрывая чемодан. Последний с нежеланием защелкнулся под напором девицы, а после оказался у той в руке. Девушка быстро чмокнула в нос брата, растрепала идеальную прическу на голове, быстро попрощалась, словно куда-то опаздывала, что на самом деле было не правдой, схватила ещё один собранный чемодан и вышла из собственной опочивальни, скрываясь в длинном пустом коридоре.       Шаги становились всё тише и тише, а мальчик косился на письмо всё больше и больше. Вскоре желание победило и с приглушённым чувством вины, застрявшим в горле маленьким комом, Клауд заглянул в письмо. Витиеватым подчерком выведены первые строчки, обращённые получателю.       Уважительный тон сначала почему-то сбил с толку и с мысли о цели, которую преследовал Клауд, заглядывая в письмо.       Но вскоре оно заставило недоуменно вскинуть брови: «Настала Ваша очередь. Приходите в то место, о котором оговаривалось ранее в переписке».       И ничего страшного не случилось.       Клауд пожал плечами, кладя на место письмо. И вовремя. Неожиданно вернулась сестра.       Она окинула ошалевшим взором собственную комнату, а после с облегчением вздохнула, замечая оставленные бумаги на столе. Нервная, дерганная, уставшая, замученная, она отличалась от себя прежней. Раньше Лили была в меру строгой, спокойной, с чувством юмора, но при всём при этом она была крайне элегантной.       Однако что-то сломалось, когда пришло первое письмо. Это произошло где-то месяц назад. Сестра после того, как прочитала сообщение неожиданно изменилась.       Тепло, которым она одаривала своего младшего брата, неожиданно превратилось в лютый холод. Тот был таким же, как и во всём доме. Пробирающий до костей, отталкивающий, чуждый. Совсем иное отношение больно укололо Клауда, но на все наводящие вопросы сестра отвечала уклончиво, чем опечаливала ещё больше.       — Лили? — окликнул Клауд, смотря, как сестра, забрав нужную вещь, повернулась, чтобы куда-то уехать. Однако голос братца заставил её нехотя затормозить. — Ты… Надолго ты уезжаешь?       Брюнетка с осунувшимся лицом не оглянулась, когда сухо ответила: «Да».       И ушла, оставив после себя зияющую дыру в груди.       В поместье было холодно и плохо. На сердце ещё хуже. Обида, горечь расставания, печаль и грусть осели на душе тонким слоем, а ледяные глаза Лили, ранее такие обжигающе теплые, застыли в памяти неественно ледяными и отчего-то неживыми, как у фарфоровой куклы.       Тяжело выдохнув, Клауд постарался посильнее укутаться в верблюжью шкуру. Она должна греть. От чего же не спасает от низких температур ночи в пустыне?       Или это ему просто так кажется? Может, низкую температуру снова вспомнило тело. Не стоило доставать кулон? Не стоило снова весить себе на грудь? Не стоило носить под шарфом?       Да, не стоило.       Но снимать не хочется. Пока нет желания ещё больше замерзать.       — Роза? — постучал в белую дверь парень. Уже третий день он никак не может услышать разрешения на то, чтобы войти. Однако, он не терпелив, так что ожидать его посещения стоило. Рано или поздно, но всё же зашёл бы.       Заглянув в комнату к сестре, Клауд отметил, что в помещении на удивление темно. Шторы не раскрыты, что было непривычно для его сестрёнки. Она всегда любила много света, словно цветок, который без него просто завянет. Иссохнет.       Плутая глазами по комнате, находящейся в потёмках, шатен отметил, что на столике в углу что-то лежало. Кажется вскрытый конверт. Но не успел паренёк приглядеться к содержимому, как услышал шорох.        Резко повернув голову, Клауд удивлённо уставился на заплаканное лицо, которое было повёрнуто к нему. Опухшие веки, раскрасневшиеся щеки, нос и губы, спутанные ранее роскошные шатенистые локоны.       Минута привычной тишины сменилась громогласным восклицанием: «Роза?!»       Девушка ещё некоторое время, широко распахнув глаза, сидела, не моргая, прежде чем залиться ещё одной порцией слёз. Горькие, солёные, какие-то… Надрывные. Такими же были и гортанные хрипы. Надрывные завывания, сменились тихим шёпотом.       Она снова уткнулась в собственные колени, прижимая те к груди, зарываясь в них лицом. Так отчаянно, что шатен невольно снова ослабил хватку и впустил в тело холод поместья.       В груди что-то оборвалось, когда Клауд видел собственную сестру… Такой. Где та веселая девчонка, которая никогда не упускала возможности подколоть, разыграть, пошутить или повеселиться? Где та уверенная девушка? Что случилось с прекрасным цветком их ледяного царства?       — Что случилось?! — бросившись в ноги к сестре, Клауд откровенно запаниковал. — Что-то болит?! Тебя кто-то обидел?! Почему ты плачешь?       Зачастил младший Богемия. Вопрос за вопросом. Слово за словом. Речь сливалась в монотонную молитву, посвященную просьбе о том, чтобы сестра объяснила, рассказала, посвятила его в свою проблему. Так же, как она делала раньше. Так же, как делал Клауд, когда ему было плохо.       Она открыла рот, желая что-то сказать. Но прошло уже две минуты, а Роза всё молчит, загнанно дышит и смотрит куда-то… Сквозь него?       Она не ответила и спустя десять минут, когда шатен уже обнимал её, но потом сердце сестрёнки забилось быстрее, дыхание снова сбилось, зрачки расширились, а губы разомкнулись, когда она, зажмурившись, завопила. Истошно. Надрывно. Душераздирающе.       Клауд отпрянул тут же. И изначально даже не по собственному желанию. Его оттолкнули, вырвавшись из объятий.       Роза вопила, словно её расчленяли. Словно потихоньку нож проходился остриём по коже у основания руки, словно медленно погружался в её плоть, словно медленно отрезал её конечность, рвал сухожилия, ломал кость в сопровождении мерзкого хлюпанья, крика боли и ужаса сестры, сопротивления беспомощного тела под ним.       Наваждение спало, когда Клауд, загнанно дыша, выбежал из опочивальни сестры, захлопывая дверь за собой. Служанки сбежались быстро. Что-то сказав им, шатен быстро ушёл.       Что только что произошло?       Спустя неделю Роза куда-то уехала и не вернулась.       Клауд проснулся в холодном поту с вскриком полным ужаса. Рядом сидел встревоженный Декстер. Потихоньку светало, а медальон неприятно холодил кожу на груди.       Чёртово прошлое…