По ту сторону солнца

Вся имеющаяся в распоряжении выдержка пришлась на диалог и последующее «выбивание» привилегий и независимости. Но было четко понятно, что подобная схема не продержится долго. Абсолютно грубая и прямая, без единой подноготной и хоть какой-то «подушки безопасности». Приходилось наступать на горло собственной педантичности и привередливости — это как стрелять с половиной барабана и закрытыми глазами. Пусть так. Но такой выпад дал главный толчок к дальнейшим действиям. У меня наконец были развязаны руки. Глотку неожиданно сковала режущая судорога — сквозь хриплый кашель просочились новые сгустки крови. Легкие нещадно кололо. Каждый вздох напоминал огненную бурю и отдавал свежими разводами красного на ладонях. Чудо если уцелело хотя бы пара рёбер. Во рту, уже ставший привычным, привкус железа. Язык поддевает шатающийся зуб под корнем и легким движением вырывает — тот и так еле держался. Боль пришедшая как раз на поврежденный нерв, не сильно мешала. От того количества урона, что пришлись на сегодняшнюю ночь, уже не так четко разделались и воспринимались новые вспышки ноющего прострела. Вообще, выдалась прекрасная возможность порассуждать об истинном проявлении боли, потому как в подобном плачевном состоянии я нахожусь первый раз. Алая пелена будто специально ухудшало обзор и так уже поплывших глаз. Но даже, бредя по ещё безлюдному спальному району, они старательно пытались найти хоть один тёмный и укромный уголок. Ночную черноту постепенно стала разбавлять новоявленная полоса зари. Сейчас, перспектива шествовать под палящим солнцем, на глазах у только проснувшегося офисного планктона, мне совсем не устраивала. Наконец, приметив более-менее ладное место, я посеменила туда. Ноги словно свинцом налитые, медленно переплетаясь вели к хоть какому-то привалу для передышки. Удобства не добавляла и сломанная правая голень. Прислонившись к холодному бетону, голову сначала пронзило разрядом и ноющем раздражением, затем блаженной и спасительной прохладой. Весь череп был усыпан наливавшимися гематомами, где-то горели корни выдранных волос, откуда-то с макушки прослеживалась корочка запекшейся крови. Странно было, что я вообще оставалась в сознании, не то что самостоятельно передвигалась. Перекатывая зуб языком я скоро выплюнула его со скопившейся во рту слюной и кровью. Сквозь губы просочился усталый вздох. Находясь в долгожданном коконе спокойствия и покоя, я сладко прикрыла глаза. На веке неприятно стянуло кожа, то было полностью красным. Непослушными пальцами я кое-как смогла набрать бессвязный набор букв и с последними силами нажала опухшим пальцем на кнопку «отправить». Оставалось дожидаться, когда за мной приедут. Помогая себе дрожащими и ослабевшими руками, я смогла уместить себя на асфальте, предварительно проехавшись туловищем по каменной крошке. Но сейчас, даже понимая в насколько жалком положении нахожусь и как немощно выгляжу, я не препятствовала накатившей волне усталости. Последнее что задержалось перед глазами — шаткая картина сумеречного неба над Токио.

***

По каменному тротуару весело отбивали подошву уже давно потрепанные кеды. Обувь трепетно любимая и обожаемая всей душой. И плевать, что надоедливая Горгона в очках, снова будет надрывать горло. Ни в первый, и ни в последний раз. Она лишь лениво закатит глаза, и под гневные комментарии пойдёт на уроки. Сэнджу в принципе никогда не считала школьную форму делом важным. С начальных классов уперто пресекала любые попытки нацепить на неё платье с кружевами, да босоножки с каблучком. Туфли неудобные и открытые — с ними толком и не побегаешь, в песке зароются или того гляди спадут. Ей всегда в пору было с мальчишками в догонялки и жмурки играть, с палками по улицам мотаться и лягушек ими вылавливать. Пусть скажут спасибо, что она в юбке ходит. Покрепче ухватывает сумку перекинутую через плечо, да так, что локоть у виска закидывает. По спине аляпистый брелок с каким-то мультиком бьет. В глазах бирюза задорно искриться, в лучах солнца словно драгоценные камни переливаются. На лице широкая ухмылка, а взгляд озорными смешинками отдаёт. Неожиданно, на периферии зрения, она улавливает то, что заставляет аккуратные линии бровей нахмуриться. Недолго раздумывая девушка решительно сворачивает с назначенного маршрута мысленно посылая школу куда подальше. Ещё успеется. Там, в тени между зданиями Акаши различает знакомые, но не такие приятные глазу фигуры. Группа старшеклассников из её школы, на пару с их более старшими «братьями». У многих в зубах смрадно дымящая сигарета, а на губах шакальи оскалы, у некоторых от переизбытка чувств даже дёсны прослеживаются. Гопота местного разлива глумливо подглядывают на замершего у подножья стены человека. Сенджу ближе подходит и глаза её всё больше и больше округляются. Затем шок сменяется праведным гневом. Парень, что камедным изваянием сидел на земле — весь избитый, до страшного изувеченный. Где-то клочьями висела одежда, на целых участках виднелись ляпки из грязи и пыли — будто того как половую тряпку использовали, а после ещё со склона горы в самые гущи леса пустили. На оголенной коже фиолетовым наливались ушибы и гематомы: руки, немощные и тонки — все в царапинах и ссадинах; на пальцах обтянутыми чёрными перчатками на месте дыр кровоточила содранная в мясо кожа. Хуже всего выглядело лицо. Пусть то и закрывали волосы в виде липких сосулек, но даже так, аквамариновые глаза стрельнули по разбитой брови с толстой коркой крови, заплывшим под сливовым фингалом глазом и осунувшемуся лицу постного, нездорового оттенка. Да и в целом, впечатление побитый создавал очень сильное. Сопоставив все имеющиеся в распоряжении факты, Акаши показательно встала напротив скалившихся янки, попутно загораживая избитого парня. Глаза ее полыхали решимостью отправить бешеных шакалов на койку в ближайший травмпункт. Кулаки предвкушающие сжались, а костяшки в нетерпении захрустели. Она даже не стала вслушиваться в очередной шквал грязи из искажённых в самодовольстве улыбок — от картины их кривых рож её уже воротило — да и зачем? С этими парнями оне не понаслышке знакома, не один раз их в нокауты отправляла и потому прекрасно знала на что они способны. А била Сенджу хорошо — хлёстко, с разворота и прямо в челюсть — устала считать сколько зубов уже повыбивала. Движения всегда складные и отработанные — на личном опыте, никогда боевому искусству не училась, взросление в мальчишеском обществе и больно саднящие фингалы заставляли. Все по старой, кулаками и костями вызубренной схеме — если что, то от природы она было очень гибкой — спонтанные удары исподтишка ей не грозили. Акаши можно было назвать гением в среде самоучек. Врожденное чувство боя и миниатюрность тела причудливо резонировали и ноющими переломами отзывались. Она не могла назвать себя человеком с комплексом спасателя или обостренным чувством справедливости, но с раннего детства усвоила одно простое правило. Для себя лично. Слабых нужно защищать. А большего секрета и не было. Сенджу сильная, да такая, что её все мальчишки на районе стороной обходят, даже особо борзые свои сломанные носы опускают. Она сильная — это неоспоримое доказательство выбито желтым и синим отливом на всех её обидчиках. С какого момента это произошло она и сама не знала, просто в одно мгновение ей понравилось быть тем, за кем могут спрятаться. Никакого вреда ей это никогда не приносило. Максимум — отметина на скуле от смазанного, по невнимательности пропущенного удара. Помогать было не страшно, да она и не боялась никогда. И потому самым настоящим потрясением влетает прямо в переносицу тяжелы кулак, да такой силы, что она начинает сразу пошатываться, как осенний лист колыхаться. Из носа фонтаном кровь хлещет, она до сих пор в полном ауте стоит — осознать не может и отуплено моргает. А после новый замах, она чудом уворачивается, впервые так нелепо ногами петляя. Над ней огромной скалой нависают, девушка и сделать ничего не может. Сначала один замах до цели не доходит, и это до скрежета зубов раздражает, мысли пеленой накатывающей ярости застилает. А избивать её все продолжают. Под улюлюкание побитых подпивал, злость разрастается сильнее и стремительнее, от этого её слепые выпады на голых инстинктах только глупее становиться. Слишком крупный. Слишком быстрый. Слишком верткий. Слишком умелый. Слишком сильный. Это не рядовой вышибала или шкаф, не забитый болванчик — это настоящий противник, со своей техникой, годами отточенными навыками и холодной головой. Но смотрит она в его глаза, упрямо и нагло всматривается и видит лишь насмешку с отчетливой тенью высокомерия. Осознание полной беспомощности прошибает и сбивает с ног не хуже гранатомета. Свирепо и безжалостно. Неверие сменяется слепотой яростью, подкатывающий к горлу комок страха она силой назад заталкивает и в упор на противника таращится своими горящими глазами. Бирюза безумно и решительно до невозможного горит. В ней настоящая магма струиться, по венам бушующим потоком разливается. От усталости начинают подкашиваться ноги. Она сама ели стоит, с трудом кулак заносит, а бросить человека позади не может. Уж точно гораздо больше переломов и сотрясения, она страшиться отступиться от своих принципов. Тело все сжалось в один большой ком напряжения и натянутых струной мышц: коснись и отдача в один миг к могиле сведёт. — Достаточно. Сенджу и сама не знает почему одно слово смогло в один миг разрушить всю ту скопившуюся злобу и бешенство. Живое удивление ярко отзывается в мимике, и спустя мгновение, окончательно осознав источник голоса, она поторопилась обернуться. Там, у стены, не изменив своего положения восседал ( почему-то другого слова на языке не возникло) парень, что ранее должен был находиться в отключке. Голова его слегка опущена, сквозь синяки от недосыпа и линию бровей можно было различить единственно уцелевший глаз. Повязка на лбу отсутствовала, а потому грязные пряди удачно заслоняли опухший фингал. От тени, что мраком падала тому на лицо и от всех багровых следов — создавалось крайне неоднозначное, даже пугающее впечатление. — Ты хорошо постаралась. — на израненных губах выступаю крошечные капли крови; уголки губ исказились в невесомой и фантомом улыбке. Акаши смахивает дурное впечатление взмахом пышных ресниц и теперь понимает — смотрят на неё с легкой смешинкой и долей покровительственного одобрения. Так обычно делают взрослые, когда наблюдают за неказистыми детскими поступками. От спокойствия в хриплой трели голоса окружающие находиться в ступоре. Тупо ахуевают и глазищами своими очнувшегося незнакомца обмазывают. Те его и пальцем не тронули, кто и что расположилось под холодным бетоном они понятия не имели. Спутали с бездомным или алкашом каким, хотели на потеху припугнуто чутка и денег при возможности стрясти — в школу они, понятное дело, особо не торопились. И вряд ли кто-нибудь заметил трясущихся коленей, шаткое положение ног, что пойду сейчас — и он словно карточный домик повалится. — Думаешь у вас теперь шансов прибавилось? — от главаря доносится пренебрежительное, с толикой надменности обращение. Тот стоит напротив уже порядком потрепанной девушки и лишь показательно мнёт шею — Избитая сучка или полудохлый дрыщ, мне поебать кто из вас первым поляжет. Со стороны мелких подпевал звучит одобрение и задорные вскрики. Акаши с сомнением и злобой оглядывается вокруг себя и понимает — они в полной заднице. Но ещё она и понимает, что от пробуждения её нового знакомого, меньше ответсвенности она чувствовать не стала. Она увидела искреннюю благодарность за оказанную помощь и уже этого ей достаточно чтобы кровь вновь адреналином забурлила. Тело встрепенулось, а мышцы вновь закололо. Подворачивая одну ногу к ней подходит покалеченный незнакомец. По напряжённому плечу скользнула чужая рука. Сенджу внимательно вглядываешься в спокойное лицо с права — ни единого проявления паники или настороженности. Выражение лица расслабленное и какое-то умиротворенное, не будь оно так красочно отделано — можно было подумать, что они и не в эпицентре скопления зубоскалящих гопников. В ответ на девушку даже не смотрят, взгляд флегматично проходится по ожидающему их маргиналу. Оный лениво и незаинтересовано стоит, на них украдкой взгляд полный самодовольства пускает. Акаши улавливает движение чужих пальцев и немо вскидывает брови — парень уже выходит вперёд, её собой загораживает и всеми возможными суставами в кистях вертит. О стены бьется неприятный хруст суставов. Дальнейшее происходит словно в замедленной съёмке. Сейджу во все глаза на происходящее смотрит и молча ахуевает. — Если честно, то я не особо уверен в том, что собираюсь делать. — звучит открыто и простодушно до такой степени, что у кого-то зубы сводит. На хулигана сморят по-обезоруживающему честно и правдиво. — Ха?… — он пялиться недоуменно и как-то с опозданием реагирует на адресованные ему слова. — Понимаешь, я ведь всегда использую ноги, да и предпочитаю уворачиваться — плечи показательно поднимаются, а глаза от досады прикрываются Не особо понимающий смысла этого разговора, янки с претензией и наездом выдаёт: — И почему же? На саднящем лице, что до этого источало глупую беззаботность и беспечность, расползлась глумливая ухмылка. Не до конца сообразив, что вообще произошло, он камнем падает на голый асфальт. На залитой кровью переносице отчётливо отпечатался след единственного удара. — Я боюсь, что могу не сдержаться.