Жить для Dethklok

С кухни потянуло дымным запахом кофе — разумеется, того самого, «чернее чёрной черноты бесконечности», чернее царившей за окном ночи. Одна чашка — и мониторить сайт можно будет до самого утра. Именно в чашке кофе, крепкого, как яд, Эдгар нуждался сейчас больше всего. Эрик, колдовавший с кофеваркой, считал этот кофе слишком жгучим, но сколько бы не разбавлял его молоком — Эдгар посмеивался, мол, это кощунство над мерчем их любимых Dethklok — напиток оставался обжигающе-горьким. Не то что бы братья сознательно давились невкусным кофе, лишь бы доказать свою привязанность к обожаемой группе. Просто другого кофе в их мире победившего метала не продавали. Кликая по свежим уведомлениям, Эдгар краем уха слышал шипение кофейной пенки и суетливую возню Эрика — как всегда, не уследил за бурным нравом напитка. Запах сбежавшего кофе напоминал скорее что-то горелое — Эрик, вытирая плиту, наверняка ругался нехорошими словами. Естественно, под нос — Эрик картавил, и в его исполнении грязные ругательства звучали смешно и жалко, словно их произносил маленький ребёнок. И всё-таки, в запахе кофе, пусть и сбежавшего, Эдгару на мгновение почудилось даже что-то уютное. Но он тут же недовольно тряхнул скрученной в две косички бородкой. Уют — это не метально. А они всё-таки металлисты, пусть даже и совсем на них не похожи. Однако на то, что Эрик приносил ему кофе, Эдгар никогда не обижался, хоть этот заботливый жест и был совсем не метальным. Эдгар и сам мог бы варить кофе, но после той катастрофы Эрик не давал ему ничего делать самому. Стараясь не картавить, Эрик твёрдо заявил, что отныне возьмёт на себя все домашние дела — а Эдгар пусть спокойно занимается их сайтом. К тому же, подписчиков у них становилось с каждым днём всё больше. Не только они хотели умереть за Dethklok. Эдгар не видел и не слышал, как появилась долговязая фигура брата в дверном проёме — в комнате было совершенно темно, только светился красноватым экран компьютера — но услышал звяканье опустившейся на стол чашки и обернулся. Эрик застенчиво улыбнулся, присаживаясь на стул рядом, и покосился на открытую вкладку с их сайтом. Свет от экрана на мгновение вспыхнул в потёртых стеклах его очков, и Эдгару показалось, будто серовато-безразличные глаза брата под тонкими бровями зажглись любопытным огоньком. — Спасибо, — глухо ответил он и пригубил дымящийся напиток. На вкус кофе был просто отвратительным — кислым, как и всякий, расфасованный в Скандинавии, и таким горьким, что язык Эдгара ненадолго онемел, словно его безжизненно свисающие с сиденья ноги. В чашке Эрика молока было больше, чем кофе, а уж сколько сахара он туда клал, Эдгар никогда не спрашивал — не хотел завидовать. Всё равно эффект от кофе ему нравился больше, чем вкус — глаза, уже начавшие слипаться за тяжёлыми очками, тут же раскрылись, и Эдгар с новой силой застучал по клавишам. — Dethklok сегодня выступали в Сиднее, — тоном человека, который возвращается к оборванной мысли, заговорил Эрик вполголоса и обхватил тонкими пальцами свою чашку, — я репортаж смотрел, пока готовил. Они, блин, опять коробку со сценой свалили прямо в толпу! — воскликнул он и тонко захихикал. — Представляешь, в прямом эфире журналисту полголовы снесло, вся камера в кровище, а оператор продолжает снимать! — Да уж, концерт был просто отвал башки, — сдержанно пошутил Эдгар. — У клокатира-наводчика явно глаза не из того места. Это уже который раз, когда они мимо сцены приземлились? — Хотел бы я оказаться на месте клокатира, — вздохнул Эрик так тихо, что картавое «р» и вовсе исчезло из слов. — Хоть бы краем глаза поглядеть на Dethklok… Убедиться, что мы хотим умереть не за голограммы… Слишком уж они прекрасны, чтобы быть настоящими. Он прикусил тонкие бледные губы и уткнулся потухшим взглядом в свою чашку, а Эдгар нахмурился, открывая вкладку с донатами. Много лет этот вопрос оставался без ответа — несмотря на то, что Dethklok выезжали в турне куда чаще других групп, братья ни разу не видели кумиров вживую. Во-первых, стоили билеты страшно дорого — несмотря на всю популярность сайта, братья не смогли бы достать таких денег и уехать из своего забытого Сатаной Сандаски, штат Огайо, в другой город на концерт. А во-вторых… Эдгар вспомнил про свои парализованные ноги и нахмурился ещё сильнее. Он не призывал никого сводить счёты с жизнью ради Dethklok — слоган сайта был скорее идеалистическим. Но не все подписчики и не все фанаты это понимали. Люди бросались с крыш, узнав, что новый альбом не выйдет в ближайшем году — а Эдгар с Эриком не могли позволить себе роскоши так щедро разбрасываться своими жизнями. Всё-таки, у них был сайт, который Эрик самодовольно называл филиалом Мордхауса — их детище, их главное творение, ради которого они и жили. Фанаты могли найти свежие новости и на других площадках, даже в телевизоре, но братья любовно приводили в порядок новостные сводки, раскладывали фотографии по альбомам и песни по плейлистам — в первую очередь, для своего же удобства. Ведь только они любили Dethklok больше всего на свете. Только музыка Dethklok вселяла в их жалкие жизни какой-то смысл. Давала пищу для разговоров. Силы подниматься по утрам. Желание улыбаться своему отражению в зеркале. Не будь в их жизни Dethklok, Эрик бы не нашёл тогда сил вытащить брата из горящей машины. Если бы у них взяли интервью, братья бы честно признались, что панически боятся умирать — хоть и утверждали на сайте совершенно противоположное. Ведь если бы они умерли, то никогда бы не услышали новых песен Dethklok, не узнали бы новостей об очередной кровавой бойне на концерте, не увидели бы смешных фотографий кумиров — всего того, что составляло единственный повод жить. А на концерте Dethklok их со стопроцентной вероятностью ждала смерть. Братья смеялись над неловкостью клокатиров, неумело организованными концертами, зрителями, которые как будто нарочно вставали под падающие декорации — но внутри у них всё холодело. Даже давно потерявшие всякую чувствительность ноги Эдгара трусливо поджимались. Впрочем, куда хуже, чем умереть, было бы остаться без руки или ноги. По телевизору часто показывали счастливых фанатов, которые тыкали в камеру обрубленные конечности, обожжённые лица или сшитые на живую нитку тела — вечные напоминания о лучшем концерте в их жизни. Эдгар и представить не мог, что будет делать, если такое воспоминание останется у него, или, ещё хуже, у Эрика. Эрик любопытно склонился к его плечу, щекоча голые руки брата длинными, спадавшими до локтей волосами — от вечно сальных каштановых прядей снова пахло каким-то кислым одеколоном — и Эдгар произнёс сквозь зубы: — У меня есть для тебя хорошие новости. Эрик сдвинул очки на кончик длинного носа и неверяще приподнял брови, наклоняясь к экрану. Денег, которых перечислили им подписчики за заботливую организацию сайта, с лихвой хватило бы на два билета в сам Мордхаус — на ежегодный фан-день. — Надо купить, пока не разобрали все, — прошептал Эрик одними губами. — Мы не можем это пропустить, — подхватил Эдгар. — Мы обязаны увидеть Dethklok вживую и сами остаться в живых. Эдгар не раз вспоминал этот разговор, сидя на холодных камнях в подземной тюрьме Мордхауса перед тем, что осталось от Эрика,. Так ярко, словно это было вчера, помнил, каким неземным светом озарилось невзрачное лицо Эрика от этих слов, и как радостно Эрик пискнул, обвивая длинными костлявыми руками его шею. В тот момент они были счастливы — и совсем забыли о том, что фан-день никогда не обходился без жертв. Как и любое мероприятие, где появлялись Dethklok — от показа мод до тусовки в третьесортном баре. Как всадники Апокалипсиса, они несли за собой хаос и разрушение, но братья, ослеплённые любовью, считали это чуть ли не знаком свыше — ведь своим творчеством Dethklok зачищали мир от погрязшего в пороках человечества. Но теперь, протыкая иголкой мёртвую плоть, Эдгар с горечью понимал, что Dethklok сами погрязли в пороке — раз и бровью не повели, отдав приказ своим клокатирам убить того, кого он любил больше всего на свете. Больше, чем Dethklok. Больше собственной жизни. Эрик был младше, и долгое время Эдгар сам возился с ним, с радостью прививая брату то, что любил сам. Эрик походил на него внешне, и Эдгар, с первой минуты, как увидел брата, проникнувшийся к нему какой-то необъяснимой нежностью, надеялся, что и вкусы у них окажутся похожими. В отличие от иных братьев, они никогда не враждовали — музыка Dethklok сблизила их раньше, чем какие-то там родственные чувства. Эрику было три, когда Эдгар дал ему послушать Dethklok — и, увидев, как брат, сжавшись под шквалом воинственно-чарующих звуков, изумлённо приоткрыл рот, в котором не хватало двух зубов, понял, что с этим человеком точно можно водиться. Ведь ни с кем, кроме брата, Эдгар не мог обсудить клокочущие в душе впечатления — его просто не слушали. А послушный, тихий Эрик внимал ему, раскрыв рот. А потом, когда научился складывать слова в предложения, и сам начал делиться своим мнением. Иногда даже подавал старшему брату интересные идеи — несмотря на то, что лицом сайта был Эдгар, идея привести всё, что связано с Dethklok, в порядок, принадлежала Эрику. Иронично — бардак на собственном письменном столе Эрик так и не разгрёб. Они даже и не надеялись, что сайт станет таким популярным — и когда количество подписчиков перевалило за миллион, возгордились так, словно были не двумя задротами-программистами, на которых даже самая некрасивая девушка смотрела не иначе, как с отвращением, а мировыми знаменитостями — не хуже Dethklok. Но теперь Эдгар горько жалел, что послушался брата. Не создай они этот сайт, может быть, всё было бы хорошо. Не будь в их жизни Dethklok, они бы враждовали и цапались бы из-за каждой мелочи, как обычные братья. И тогда Эдгар сгорел бы вместе с взорвавшейся на дороге машиной. Эдгар глухо рыдал, покрывая заново сшитое лицо брата поцелуями. Нет, если бы не Dethklok, он остался бы в аду одиночества. Общий интерес породил чувство, которого замкнутый и хладнокровный Эдгар никогда не ожидал от себя — он привязался. Из молчаливого слушателя, который всегда был рядом, Эрик превратился в интересного собеседника, которого Эдгар ни за что не хотел бы лишиться. Ведь тогда ему было бы не с кем делиться своими переживаниями по поводу очередного уничтоженного альбома. И ради того, чтобы сохранить драгоценное внимание брата, Эдгар делал для него всё — пока в их машине не загорелся двигатель. Тогда, в больнице, постаревший на десять лет Эрик закусил до крови губы, узнав, что брат больше никогда не сможет ходить. Но даже так его губы тряслись и дрожали, а глаза за толстыми стёклами угрожающе наливались солёной влагой. А Эдгар меньше всего хотел, чтобы его жалели — он и так всё время лежал с закрытыми глазами, лишь бы не видеть бесполезного тела. Вместо того, чтобы обсудить, как им теперь жить дальше, Эдгар попросил включить Dethklok. Они всегда слушали Dethklok — с особенным удовольствием, когда было плохо. Как ни странно, самая тяжелая музыка в мире расслабляла, вселяла уверенность жить дальше — услышав пробирающий до костей голос Эксплоужена, Эдгар вздохнул с облегчением. Что-нибудь они придумают. Не позволят себе сдаться просто так. Музыка Dethklok выручала их не раз. Когда над ними, безнадежными очкариками, издевались одноклассники в школе, Эдгар и Эрик лишь крепче вгоняли в уши наушники. Когда очередная девушка с презрением оглядывала их — тощего прыщавого Эрика и толстого Эдгара — братья безразлично пожимали плечами и включали что-нибудь погромче и потяжелее. Когда их родители навечно успокоились в земле, они снова включили Dethklok — чтобы не плакать. Прыщи у Эрика так и не прошли — крем от этой несолидной напасти, который так настойчиво рекламировал сам Сквизгаар Сквигельф, не давал никакого эффекта. Да и диета Мёрдерфейса, на которой честно пытался сидеть Эдгар, тоже. Собирая из расползающихся ошмётков плоти лицо Эрика, Эдгар то и дело протирал очки — слёзы застилали глаза, и так едва различавшие в полумраке очертания каменного мешка. Будь у него ноги, Эдгар ходил бы кругами по темнице, проклиная себя — но кресло с колёсами отобрал у него тюремщик-клокатир. То самое кресло, на котором осталась запись эксклюзивной песни. Которое они конструировали вдвоем с Эриком, не доверяя врачам. Если бы он только знал… Разве им мало было сайта? Нет, им понадобилось шантажировать любимую группу, требовать у них компенсацию за положительный отзыв, словно последним мошенникам. Где были его глаза, когда он купился на предложение этого прощелыги-менеджера? Ослепли от роскоши Мордхауса — отвечали тускло белеющие за очками глаза Эрика. От адреналина ты просто не соображал, братец. И тебе ещё повезло, что клокатир не убил тебя первым — когда ты потребовал провести нас к Dethklok. А я? Что я мог возразить? Как бы ты ни любил меня, я всегда был на втором плане. Сопровождающим. Соадмином. Мёртвые полузакрытые глаза Эрика смотрели с укором, но Эдгар не мог отвернуться — и, шумно выдохнув, надел очки на криво пришитый длинный нос. Пусть Эрик видит, что он раскаялся. Эдгар не мог простить себе, что взял им обоим билеты в Мордхаус. Лучше бы они никуда не поехали. Могли бы сейчас пить кофе и обсуждать свежие новости, вдвоём, как всегда — Эдгар и то, что осталось от Эрика. Верхняя половина лица. Нижняя осталась там, в другом конце каменного коридора — где менеджер, этот затянутый в костюм робот, подсказал им ползти змеёй. Эрик не догадался, что это значит — доля секунды решила за него. А Эдгар, петляя по коридору под выстрелами снайпера, думал не о деньгах, которые обещал менеджер — больше всего он хотел жить. И сохранить ещё тёплые останки, дрожавшие на приборной панели его кресла. Обхватив голову руками, Эдгар раскачивался на холодном полу и смаргивал слёзы, не сводя взгляда с кое-как сшитых вместе лоскутов плоти, которые он называл своим братом. Лучше бы он оказался на месте Эрика. Лучше бы винтовка клокатира-снайпера отстрелила голову ему. Только бы не видеть, как светлая, умная голова твоего брата разлетается на куски. Как мозг, придумавший идею с сайтом, забрызгивает кирпичные стены розовыми потеками. Как растерянно дёргается между редкими зубами язык, словно торчащий прямо из горла. Эдгар зажмуривал глаза, сжимал до боли виски, но из памяти всё равно не уходил этот трепещущий синий язык, как будто пытавшийся что-то сказать. Он не думал, что запомнит брата таким. Эрик приходил к нему в кошмарах — щупал языком затхлый воздух, клацал болтавшейся на единственной связке нижней челюстью. Но Эдгар, как бы ни пытался вслушаться, слышал только бульканье крови у него в горле. Что Эрик хотел сказать? Предостеречь? Да поздно он спохватился. Проститься? Эдгар со вздохом переводил помутневший взгляд на Эрика. Выпросить нитку и иголки было несложно — клокатир оказался не настолько жестоким, чтобы лишать единственного заключённого единственной радости. Ведь от Эрика у Эдгара не осталось ничего, кроме нескольких обрывков кожи. А его тело наверняка скормили волкам — тем самым, что бродили под стенами Морхауса. Сайт остался заброшенным где-то на просторах Интернета и зарастал бурьяном — а подписчики и не думали беспокоиться. А ведь когда-то на сайте у них была власть — братья считали себя могущественными, жрецами. Посредниками между Dethklok и простыми фанатами. Только сейчас Эдгар понял, что подписчикам было плевать на них и их общее дело. Ведь в сети они были не живыми людьми, а фотографией в профиле. Эдгар хорошо помнил, как заглаживал ретушью прыщи Эрика на этой фотографии — хоть где-то они должны были выглядеть хорошо. В реальной жизни люди брезгливо отворачивались, завидев их — особенно после той катастрофы. Но они тоже заслуживали счастья — хотя бы на те две минуты и сорок две секунды, что Нэйтан выкрикивал им в лицо, сидящим в первом ряду, слово «ненависть». Пытаясь заглянуть в глаза Эрика, которые никогда больше не открылись бы, Эдгар вспомнил презрительные взгляды тех, на кого всю жизнь только молился. Для Dethklok они и вовсе были никчёмными букашками. Обычными высерками, как сказал бы Сквизгаар. Да уж, а они-то сами полубоги. Эдгар не раз думал, как отберёт винтовку у клокатира-охранника, проползёт в святая святых — ту комнату с джакузи — и убьёт их всех. И в первую очередь — менеджера, этого робота с железным сердцем, который отдал этот ужасный приказ. Если бы это только помогло ему вернуть брата… Эрик грустно смотрел из-под полуприкрытых век. Серые радужки раскатились в разные стороны. Эдгар хотел обнять его, погладить по волосам и сказать, что когда-нибудь они обязательно выйдут отсюда и снова увидят ясное небо, но мог только гладить холодную кожу и поправлять криво надетые очки на угреватом носу. Теперь Эрик всегда молчал — и Эдгар с ужасом чувствовал, что забывает его голос. Тонкий, неуверенный голос, который на первый взгляд казался совсем детским — «р» и «л» Эрик за всю жизнь так и не научился выговаривать. Эрик больше не отвечал на прикосновения — а раньше сам ластился первым. Ощущение тонких рук на плечах Эдгар ещё не забыл. Иногда он снимал очки — и тогда ему начинало казаться, будто Эрик всё ещё здесь, рядом. Даже ненадолго ощущал запах дешёвого дезодоранта и пота, намертво въевшийся в застиранную серую футболку. Но слабый аромат крема, от которого покрытые синюшными нарывами щёки Эрика жирно блестели, уже выветривался из памяти. Как и мягкость длинных волос под пальцами — отращивать «металлические» хаеры братья начали вместе. Борода у Эрика не росла, зато волосы очень скоро достигли локтей. Эдгару всегда нравилось их поглаживать, пусть этот жест и был слишком ласковым даже для братской привязанности. И совсем не метальным. Но меньше всего Эдгар хотел думать о метале. Наоборот — с каждым процарапанным на каменной стене днём он находил всё больше поводов ненавидеть Dethklok. Группу, отнявшую у него брата. Потом он сбился со счёта, сколько дней провёл здесь, разговаривая с останками Эрика. Но когда однажды дверь темницы распахнулась с железным лязгом, и клокатир твёрдой рукой втолкнул в камеру второго пленника, это стало совсем неважно. Ведь перед Эдгаром, пугливо прижимаясь к стене, сидел Эрик. Маленький, с короткими светлыми волосами — но это был Эрик, о котором Эдгар думал денно и нощно, не позволяя себе умереть. Он был без очков и потому растерянно оглядывался, не узнавая Эдгара, который протягивал к нему, вновь обретённому, руки. — Наконец-то ты пришёл, братец, — произнёс Эдгар дрожащим голосом, цепляя дужки пришитых к маске очков за уши испуганно притихшего, истаявшего от лишений до неузнаваемости, но всё ещё нежно любимого Эрика, и отстранился — вытереть выступившие за очками слёзы. Мёртвые глаза Эрика смотрели с лица кого-то чужого, но Эдгар больше не чувствовал себя одиноким.