Освещение

      Когда Алан бежал по темному лесу, не зная куда повернуть чтобы увидеть теплые огоньки деревни, он думал только об одном. Острые ветки царапали кожу и цепляли за собой одежду, и Алан начинал чувствовать тянущую вниз тресину-безысходность лучше чем когда либо. Он потерялся! Слышишь, луна, потерялся! Где же ты, когда так нужна?! Зачем тебе все эти поклонения, если ты не готова дарить в ответ свой спасительный блеск! Деревья смешиваются в одну зелено-черную кашу, а в глазах бы потемнело, если бы не было и так темно. Ногам больно от того что они вынуждены прорываться через кусты и грязь, даже его знаменитая волчья выносливость сдала где то пол часа назад. В голове безумно воют мигрени, пытаясь перекричать мысли.       И когда он перестает молить луну прийти к нему, подарить спасение, когда падает на колени, переставая кричать и пытаться бежать к своей семье, к братьям и сестрам, к детям и родителям, когда отказывается от своего будущего, от света солнца и вкусной еды, когда теряет веру в их луну… Только тогда приходит оно. Алан завороженно поднимает взгляд к небу, наблюдая там величественное сияние луны, заставляющее блики в его уставших глазах переливаться и сверкать, чуть ли не отпуская слезы благодарности. Эта луна была другой, Алан сразу понял и осознал различие. Родная луна была мягкой и теплой в своем свете. Она была игривой и словно бы разговорчивой, принимая на себя все обожающие взгляды. Эта луна была колкой и отстраненной, делающей одолжение. Ее свет был тускл, его было мало и он не спешил спускаться вниз, чтобы осветить лицо и одежду несчастного. Она была молчалива. Она была холодна. Волчье чутье кричало ему чтобы он бежал и не оглядывался, пока еще, возможно, не поздно, но ему было все равно. Может быть это было влияние новой луны, подчиняющая себе всесильная воля. он и не старался сопротивляться благоговеянному ощущению покорства новой луне. В чем смысл сопротивления, если родная луна его покинула, не захотела спасти, а эта возникла так внезапно и до сих пор остается здесь, пока он смотрит на нее. У родной луны так много душ, готовых отдаться ей целиком и полностью, даже целые свои жизни, он ей не нужен. А эта луна светит только для него, для Алана. Сейчас она его луна. И ей наверное никто не отдает свою душу добровольно. Приходится забирать? А стала бы их луна забирать души, если бы никто не делал ей подношений? Алану все равно, он отдаст этой луне свою. И пусть даже он будет самый ужасный на свете грешник, пусть заслужит мучительную смерть. Со скрипом веток Алан тяжело поднимается на ноги, и его луна поднимается вместе с ним.       Теперь Алан шагает спокойно. Луна ведет его. Он не задыхается, не колется о ветки и даже ноги его идут ровно, не заворачиваясь. Он не смотрит по сторонам. Смотрит только на луну. Буквально пилит ее взглядом в немой задумчивости. Алан понимает что, вероятно, сходит с ума. Не понарошку — по настоящему! Понимает, как глубоко его затягивает этот блеск. Это его не пугает. Он не думает как вернется домой и осознает ужас пережитого, расскажет всем про вмешательство в свой разум после отрезвления, потому что не вернется. Он уже принял свой исход и следует за ним покорно, вглядываясь в белый круг над головой. В писаниях это описывалось по другому. Страшно, ужасно, резко. А ему спокойно. Алан эту луну жалеет, он ею любуется. Разве так она плоха? Она же ведь красива, думает он. Глядя на тонкие перекаты на вид гладкой поверхности, создающей впечатление далекой дали, он знает что на самом деле она близка к нему. Описания таких лун в общих книжках были очень расплывчаты, но даже так было понятно что никто не хотел оставаться с ней с самого первого мгновения после осознания, что она не настоящая. Лже-луна притягивала к себе грешные души и вытягивала из них оставшуюся энергию. Может быть Алан еще жив, потому что сам идет за ней. Может это она сжалилась над ним.       Внезапно Алан осознает, что не видит впереди луны. Она остановилась, а он в раздумьях ушел дальше. Сердце замирает у него в груди, когда он слышит шелковый голос, шелестящий будто бы это ветер играет с листвой деревьев. — Ты же уже понял, что это не настоящая луна. Первые слова он разбирает с трудом — человеческий мозг никогда не слышал таких частот ранее. Никто не знал что это существо умеет говорить. Ему требуется несколько минут нервного напряжения чтобы обернуться. Белое лицо ожидает его взгляд за спиной.       Алан повержен. Он абсолютно не знает что ему с собой такое сделать, чтобы перестать пялиться так откровенно. Он, если честно, в своем небольшом замешательстве ожидал увидеть искаженную искореженную рожицу из рисунков на страницах с малочисленными записями о Луне. Это лицо… Оно буквально светится в темноте леса. Ну конечно, а что он ожидал увидеть, это же луна. Оно такое манящее для него. Алан знал, что должен чувствовать иррациональное притяжение рядом с ложной Луной, он только не ожидал, что это будет такое светлое приятное чувство. Он завороженно смотрит в прикрытые темные глаза, запрокидывая голову вверх, запоздало замечая что в них появляется нотка нетерпения. Помимо того что там уже была львиная доля замешательства, помешанного с ожиданием хоть какой либо реакции.       Луне, конечно, не пристало разбираться в глупых людях, он их только убивать мог. Тем не менее, такое ему еще не попадалось. Это даже немного возмущает, что зверь напротив не бежит, не дрожит и даже не пугается, а просто пялится луне прямо в глаза. Ну что за нахальство. — Я просто подумал, что ты очень красивая луна… Это уже совершенно выходит за рамки! Луна не то чтобы слишком часто давал людям второй шанс, а этот даже не спешит им воспользоваться. Он совсем не понимает его. Люди обычно в страхе бегут даже тогда, когда он не пытается их напугать или вторгнуться в чертоги разума, чтобы словно бы на поводке притянуть к себе за веревку, сплетенную из их же грехов. Луна привык чувствовать себя возвышенно над людьми, а этот экземпляр смог не только заинтересовать его до разговора, но и вверг в замешательство своими выходками. Интересный. — И мне хотелось увидеть, куда ты меня ведешь. — Алан пристыженно опускает глаза вниз, как нашкодивший щенок. Когда то он действительно таким был. Счастливым ребенком, для которого все другие луны помимо своей, родной, были лишь мамиными запугиваниями, чтобы в лес не убегал. Почему он вообще стыдится? Это не то чтобы плохое чувство, просто ему оно казалось здесь совершенно неуместным. И он осторожно поднимает глаза, почти по слогам, очень тихо проговаривая следующую фразу — Не то чтобы у меня был другой выбор, понимаешь ли.       Луна лишь неожиданно и криво усмехается ему в ответ, чуть дергая кончиком рта. Алан считает себя окончательно безумным, когда на его лицо ложится такая же кривая улыбка, а глаза в заворожении подняты вверх на этот жест. Он с ужасом понимает, что продолжает любоваться. Это существо должно его убить. И оно убило бы возможно, не будь Алан сумасшедшим. Если он действительно первый — значит, что он избранный? Луна тут же усмехается уже шире, прочитав этот вопрос у него в глазах. А может и прямо из головы украл, кто его знает. И тут же его глаза округляются. — Может быть, ты станешь моей луной? Боже. Что он говорит. Это же безумие! Пришло время упасть на колени и молить о пощаде, а он настолько разучился думать, что даже не успевает остановить слова до того как они успевают вылететь изо рта! Он уже попрощался с жизнью, но это не значит, что можно отпускать эфемерное помилование раз за разом, когда оно, кажется, так и маячит на горизонте благосклонным настроением палача. Это точно влияние ложной луны. Оно разжижжает мозг со скоростью света, так думается Алану. Надо срочно бежать, но спокойные прикрытые глаза обволакивают своей поглощающей силой. Алан уже готов отдать свой разум на растерзание этому монстру. Он же волк. Он совершенно не в состоянии устоять перед своей луной. Все правильно, так и должно быть. — Стать твой луной? — Луна совершенно теряется в потоке мыслей у Алана в голове, перестает понимать того окончательно. До этого глубинное понимание ощущений людей на базовом уровне присутствовало у него всегда, хоть он и не мог осознать в полной мере людские эмоции. Ему это было не нужно, достаточно было четкого понимания страха и сожалений. Что то другое на их месте увидеть было совершенно неожиданно и в какой то степени неприятно. Но с другой стороны, Луна живет уже так давно. Изменения в быте долгожителей ощущаются ярче всего, думает он. — А ты нагл, зверь.       Алан закрывает лицо руками, не поднимает его больше к небу, держит взгляд прикованным к земле. Что заставило его сказать это? Он ведь даже не думал о таком. Он думал о том, какие красивые у луны глаза, сколько тайн скрыто в их непроглядной темноте. Думал, что хотел бы прикоснуться к его коже, чтобы хотя бы представление иметь, из чего луна сделана и не откусит ли ему руку за подобное. А может и не только руку. Подумал ли он, что предательство родной луны это действительно серьезное преступление? В горячечной лихорадке принятия своей кончины это не считается, а вот сейчас, когда спасительный свет привел его разум в какой-никакой порядок, он полностью ощущает последствия того, что он так и не подумал о том, что будет делать если все-таки выживет. А ложная Луна похоже и вовсе его убивать не спешит, подтверждая волнения.       Луна, вопреки всем мысленным бурям и штормам Алана, отнимает его руки от лица в наклоне почти в половину своего минимального роста. Все намеки на улыбку пропали с его лица, а глаза широко раскрыты в небольшом расстоянии от глаз зверя. Сам зверь от этого факта, кажется, совершенно потерял дыхание. Непонятный. — Может быть, я стану твоей луной. Неотрывно они смотрят в глаза друг друга несколько мгновений. Потом Алан моргает, и остается совершенно один на опушке леса, а на том месте, что своей темнотой заслоняла Луна, остается тропинка, в конце которой проглядывались слабые огни его деревни.