Трое под ёлкой

С той прогулки по парку вся жизнь Чимина переворачивается. Неожиданно для себя самого он на всей скорости врезается в романтическую дружбу. Причём не с одним, хотя и такое для Чимина — редкость, а сразу с двумя альфами. Они переписываются постоянно. Особенно с Чонгуком, который переправляет Чимину весь интернет: каждая смешная картинка или милое видео с котиками тут же оказывается в их переписке. И так по тридцать раз на дню. Юнги пишет реже и всегда по делу. «Ты поел?», «Выспался?», «Сегодня по прогнозу снег, надень шапку». Альфа старательно причиняет Чимину добро, придушивает своей заботой до чувства лёгкого головокружения. Будь он один, Чимин бы взвыл уже, но Чонгук разбавляет тотальный контроль хёна своим бесконечным флиртом. То красивым назовёт, то попросит прислать фото, где Чимин улыбается. А иногда совершенно немилосердно прямо среди ночи пишет, что думает о нём. Чимин в долгу не остаётся, проявляет участие, как может, хоть и очень боится перестараться. Ему делали замечания в излишней навязчивости и любвеобильности, поэтому каждый свой шаг омега продумывает по сотни раз. Между тем, что Юнги, что Чонгук любому проявлению ответной симпатии со стороны омеги радуются как самому желанному подарку. В первые дни декабря Чонгук заболевает, остаётся дома с тяжёлой ангиной на неделю. Чимин развлекает его милыми видео из сети и впервые нарушает самим же прочерченные границы: просит Юнги отвезти его домой после работы и передаёт с ним бульон для Чонгука, который его папа всегда варил, когда Чимин болел. От альфы приходит гора сообщений с благодарностями, восклицательными знаками и смайликами. А потом одно, без знаков и картинок, прямо от сердца: «Ты даже не представляешь, как много это для меня значит». Ещё через пару дней нагрузка Юнги переваливает за все мыслимые пределы. Работая за двоих, он в офисе даже ночует. Однажды вечером, когда большинство коллег расходятся по домам, Чимин дожидается, чтобы в коридоре стало пусто, и идёт в кабинет альфы. Тот сидит, вперив взгляд в монитор, и вошедшего не замечает. Чимин зовёт его по имени, Юнги вздрагивает, смотрит удивлённо и поднимается с места: — Не ожидал тебя увидеть. Почему ты всё ещё здесь? Отвезти домой? Ты ел? Пойдём, я куплю тебе вкусненького. Заботливый до самоотречения хён вызывает у Чимина улыбку. Омега подходит ближе, давит на плечо, чтобы Юнги сел. — Не надо меня кормить. И везти не надо, такси вызову. Я к тебе пришёл, проведать. И вообще, ты сам-то обедал? Юнги глазами хлопает и смотрит пусто, будто языка не понимает. И как это Чимину раньше не приходило в голову: хён приглядывает за всеми, а кто приглядывает за хёном? — Нет. Омега несильно шлёпает Юнги по плечу, называет сумасшедшим трудоголиком и молча уходит. Через двадцать минут возвращается с целым пакетом курочки в панировке, которую готовят в круглосуточном ресторане на первом этаже соседнего здания. Едят вместе, почти не говорят, чтобы Юнги немного отдохнул после тысячи писем и созвонов за день. Прощаясь, Чимин подходит близко и несколько раз ведёт пальцами по волосам альфы. Тот замирает. — Не изводи себя. Ты нам здоровым нужен, — говорит Чимин и не успевает отойти, когда его ладонь перехватывают длинные прохладные пальцы. Юнги коротко целует в костяшки и шепчет: «Спасибо». Уже лёжа в кровати, Чимин получает сообщение. Обычно послания хёна короткие, больше похожи на сообщения родителя. Но не в этот раз. Текст длинный, льющийся как вода, как музыка. Юнги пишет о его запахе. О том, какой он сладкий и дурманящий, о том, как сожалеет, что не попросил Чимина задержаться подольше и не смог вдохнуть его аромат глубже. О том, что никакой воздух ему не нужен, пусть хоть весь заберут, лишь бы запах Чимина остался, чтобы он, Юнги, только им и дышал. Омега постоянно касается себя, когда читает переписку с Чонгуком. Видео с котиками таких эмоций не вызывают, конечно, а вот все эти комплименты, нежности и «малыш, я так хочу тебя увидеть» действуют лучше любого афродизиака. Но они ни в какое сравнение не идут с одним-единственным, таким чувственным сообщением от Юнги. Чимину даже фантазировать не нужно — он читает текст, быстро водя рукой по члену, а потом начинает читать заново и бурно кончает на словах: «И почему только я не удержал твою руку? Почему не умолял, чтобы ты остался хоть на минуту? Ты словно прямиком из моих снов. Надышаться тобой не могу и не могу насмотреться». Мечты о двух альфах стали для Чимина нормой. Он и прежде мастурбировал часто, почти каждую ночь, нуждаясь в прикосновениях — пусть и своих. Но после прогулки в парке тактильный голод усилился в разы. Он грезит ими. Воображает то Чонгука, наваливающегося на него со спины всей своей недюжинной массой, сминающего большими руками как мягкую игрушку; то Юнги и как по его бледной коже текут капли пота, пока он берёт его глубоко, непрерывно глядя в глаза. И совсем редко во влажном полуночном угаре, когда сознание отходит в сторону, уступая место самым безумным, самым сокровенным желаниям, он видит их обоих. Представляет касания четырёх рук, взгляды затуманенные и тяжёлые; представляет, как они вдвоём ставят его в откровенные позы, как ласкают и проникают нежно, как хвалят, называя самым лучшим омегой, что у них был. Наутро Чимин сам на себя в зеркало смотреть не может и краснеет, вспоминая горячие образы. И даже на секунду не позволяет себе задуматься о том, что всё это ему доступно — только попроси, ведь альфы так очевидно его хотят. А он? Он всё надеется, что чувства к одному перевесят чувства к другому. Что однажды он проснётся, понимая, что любит Юнги сильнее, чем Чонгука, или Чонгука сильнее, чем Юнги. И тогда всё станет кристально ясно — он выберет одного из них, а у другого попросит прощения. Но эти двое идут как лучшие скакуны на ипподроме — ноздря в ноздрю, вынуждая Чимина любить их одинаково, поровну. И что делать с этим, омега не приложит ума.

***

В середине декабря полностью обновлённая компания выпускает новую линейку декоративной косметики и за неделю бьёт все мыслимые показатели продаж. До прихода альф такой выручки и за полгода было не добиться. Мин Юнги и Чон Чонгук починили бизнес, нашли новых сотрудников, расписали план развития на следующий год. На этом их работа заканчивается. А Чимин всё чаще задумывается, что будет делать, когда перестанет видеть их каждый день. От грусти отвлекает лишь предчувствие праздничного сезона. Папа Чимина учился за границей, поэтому праздновать Рождество и Новый год в конце декабря для омеги было привычным и, возможно, самым любимым делом. Он обожал дарить подарки и наряжать ёлку. В детстве так ждал прихода Санты, что все вечера проводил у сверкающего лампочками и игрушками рождественского дерева и даже спал под ним. Но и сейчас, будучи взрослым, Чимин от вида ёлки в разноцветных огнях словно впадает в транс, сидит и любуется часами напролёт. В предпоследний день месяца на пороге их с Тэмином кабинета — Сонхёка альфы всё же уволили — появляется Юнги. — Мы хотим 31 декабря собраться с несколькими сотрудниками. Отпраздновать, наградить себя и вас за хорошую работу. Поедем в мой загородный дом. Вы с нами? — и на Чимина смотрит. — Конечно, — отвечает за него Тэмин. — Какой у нас план? — Собственно, никакого, — пожимает плечами Юнги. — Много еды, много соджу. От нас подарки, от вас танцы. Салют можем запустить, если хотите. Только ёлки не будет, хлопот с ней не оберёшься. — Не будет ёлки? — расстроенно пищит Чимин, сам ощущая, как брови становятся домиком. Омега не собирался подавать голос. Он прилюдно ни с Юнги, ни с Чонгуком почти не общается, чтобы не вызвать подозрений. И то ли он так хорошо маскируется, то ли Юнги неспроста каждый раз подходит к посту охраны, когда они уходят все втроём, но Чимин за всё это время ни разу не слышит перешёптываний за спиной. Интересно, что никаких шоколадок в руках у Юнги омега не замечает. Наверно, есть иные способы повлиять на охранников, когда ты взрослый альфа с правом увольнять всех, кого заблагорассудится. — Как я сказал? Ёлки не будет? — переспрашивает Юнги. — Это я ошибся. Ёлка будет, конечно. И ещё не выйдя из кабинета, начинает кому-то звонить. А через пару секунд заглядывает снова. — Чимин, а какая у нас будет ёлка? Омега решает, что раз уж начал капризничать, то нечего мелочиться. — Большая-большая. — Большая-большая, — повторяет Юнги в трубку и скрывается в коридоре. Его голос прорывается сквозь звук шагов, доносится еле слышно: «Откуда мне знать, из какой жопы её достать, Чонгук? Найди где-нибудь. Он хочет ёлку». Тэмин откидывается на спинку кресла и гогочет во весь голос. Долго не может успокоиться, а потом смотрит на Чимина с прищуром и бровями играет. — Ой, заткнись! — говорит Чимин, хотя Тэмин вообще-то молчал. — Это ничего не значит. — Естественно, не значит. Но почему у меня странное чувство, что всё это мероприятие затевается только ради тебя?

***

31 декабря с самого утра идёт снег, чему двенадцать из тринадцати пассажиров микроавтобуса, что едет в сторону дома Юнги, несказанно рады. Новый год, лес, снежок — чудесно! Тэмину на снег плевать, он всю дорогу глаз не сводит с Ким Чонина, молодого ассистента в отделе продаж. Новый год, алкоголь, потенциальный секс с красавчиком — у каждого, знаете ли, свои чудеса. Когда подъезжают к загородному дому, Чимин начинает понимать, почему Чонгук хотел, чтобы хён переписал на него своё имущество. Оказывается, то, что Юнги называет домом — это не дом, а целый коттеджный ансамбль: три небольших одноэтажных здания ближе к улице и основательный деревянный дом в два этажа прямо у леса. Глядя на всё это через кованую ограду, Чимин, кажется, первый раз задумывается о том, насколько Юнги на самом деле богат. Ещё в пути все они договариваются, что не будут позориться перед «консультантами» и не напьются, как в прошлый раз. Они не слишком-то хорошо помнят, что было на их последних новогодних посиделках, но закончился праздник в полиции. Спустя час с начала вечеринки становится ясно, что всё точно будет как в тот злосчастный прошлый раз. Если не хуже. Пить начинают почти с порога. Соджу льётся рекой, музыка норовит выбить перепонки, а когда выясняется, что подарок от альф — увесистая такая премия каждому присутствующему, народ на радостях совсем слетает с катушек. Чимин помалкивает и держится особняком. То и дело уходит из столовой, где накрыт большой стол, в гостиную и замирает при взгляде на ёлку под потолок, украшенную гирляндами, лентами, стеклянными шариками, звёздочками и ангелами. Омега практически не пьёт. Ещё дома решил, что так будет разумнее, а приехав, понял, что был прав. Во-первых, альфы выглядят так, что слюни текут. Оба в чёрном: Чонгук в пуловере с контурами серебристых звёзд и в плотных штанах, Юнги в чёрных джинсах, футболке и клетчатой рубашке. Вроде и ничего особенного, но так заманчиво видеть их в домашней обстановке, в простой одежде и босиком. Они кажутся такими близкими, родными и от этого словно ещё более сексуальными. Во-вторых, пока компания гуляет, Чимина осторожно за локоть тянет Чонгук. Ведёт в укромное местечко под лестницей на второй этаж и дарит изящный серебряный браслет с россыпью изумрудов — как раз под цвет зелёного пушистого свитера, в котором приехал омега. У Чимина сердце заходится, когда он достаёт из кармана подарок Чонгуку — широкий браслет из чернёного серебра в форме дракона с глазами-изумрудами. Чонгук выглядит так, как будто вот-вот заплачет, не удерживается и сжимает омегу в объятьях, слегка приподнимая от пола. В-третьих, с Юнги обмен подарками выходит не менее поразительным. Под общий шум Чимин незаметно убегает в домик, где они разместились с Тэмином и Чонином — последнего Тэмин туда практически за шиворот притащил — и возвращается со свёртком. Юнги недавно потерял свой кашемировый шарф, Чимин купил ему новый. Перехватывает альфу на кухне и вручает. А в ответ получает большой бежевый свитер и...тоже шарф. — Ты же мёрзнешь всё время, — объясняет Юнги. Чимин не понимает, как такое возможно. Всего несколько недель прошло, а они знают друг друга так хорошо. Так слышат, так чувствуют. Все трое — словно уже одна семья. Омега боится, что вот-вот сорвётся и просто кинется к этим двоим. Потому не пьёт и, когда к восьми вечера почти все напиваются в стельку и расползаются по домикам, уходит одним из первых. Его очень тихо просят остаться, но он только глаза опускает и почти убегает, проявляя худшую из разновидностей трусости — страх самого себя. Расслабленные алкоголем Тэмин и Чонин начинаются целоваться прямо перед Чимином почти сразу после возвращения в общий домик. У Пака нет предубеждений перед омегами, которые сами предпочитают омег, но есть упрямое нежелание лицезреть, как кто-то пихает язык в рот его хорошему другу. Чимин одевается, опрометчиво не берет с собой перчатки и выходит на улицу. Во дворе красиво как на открытке. Уже стемнело, крупные снежинки сыплются с небес, переливаются миллионами искорок в жёлтом свете фонарей. Звёздный водопад прямо у Чимина над головой. Покатые крыши домов припорошило, сугробы укрывают клумбы и кустарники пышными белыми шапками. Под ногами хрустит, на губах холодит и тает немедленно, а на ресницах снежинки задерживаются на секунду, цепляются и путаются. Прекрасно. Волшебно. А ещё холодно и мокро! Чимин пожалел и о перчатках, оставленных в домике, и что волосы не собрал под шапку — чёлка и пряди у шеи уже хоть отжимай. И одежда для прогулок неподходящая: снег собирается на штанинах широких синих джинс и засыпается прямиком в ботинки. Из окон большого дома льётся приглушенный свет, шторы прячут комнату, но свечение ёлки не утаишь — его видно со двора. Там тепло, там его точно ждут и будут рады, но Чимин боится и идёт в противоположную сторону. Подсчитывает, сколько времени потребуется Тэмину с Чонином. Они пьяны — это для Чимина плюс. Но они, похоже, давно друг друга хотели — это минус. Сколько ему ещё ходить между домиками, медленно превращаясь в снеговика? Полчаса? Час? Два? — Чимин-и? Голос со спины как знак, как неотвратимость, как судьба собственной персоной. Чонгук зовёт его по имени, а Чимину слышится: «Никуда ты не денешься». Он сделал всё: сбежал, не подходил к дому, старался держаться подальше. Но каким-то немыслимым образом Чонгук его нашёл. Или он сам пришёл в руки к альфе, просто потому что так должно было быть. Чимин оборачивается. Чонгук стоит в расстегнутой куртке, шапку засыпало снегом, щёки румяные, в руке большой совок для уборки снега. — Ты чего, гуляешь? — спрашивает Чонгук и тут же оказывается рядом. Смахивает снег с шапки Чимина, замечает покрасневшие от холода руки, берёт в свои и греет дыханием. — Или тебя из домика прогнали? Я на жареную курочку так не смотрю, как эти двое друг на друга смотрели за столом. У них роман, что ли? — Теперь, видимо, да, — отвечает омега, подтаивая как снежинка от того, какие у Чонгука руки горячие. — А ты почему на улице? — Меня Юнги послал машины в гараж поставить. В темноту, в холод, в снег. Не хён, а злая мачеха из сказки. Чонгук бросает своё занятие и, не отпуская ладони Чимина, ведёт его к большому дому. Омега не задаёт вопросов, следует за альфой. Он слишком замёрз, чтобы спорить; он слишком устал, чтобы убегать. А ещё он очень сильно хочет посмотреть на ёлку. — Хён! — кричит Чонгук, подходя к дому. — Ничего не знаю, Чонгук, машины должны быть в гараже! Голос Юнги слышится из-за угла, с террасы у входа. Судя по звукам, он вытряхивает скатерть. Гости ведь на то и гости, чтобы насвинячить на хозяйский текстиль. — У меня уважительная причина, — снова кричит Чонгук, а потом шепчет Чимину. — Видишь? Настоящая злая мачеха! — И что за причина? Белка украла совок? А, нет, это было в прошлый раз. Какой грызун-рецидивист напал на тебя сегодня? Шиншилла? — Я ангела в снегу нашёл, — и улыбается, глядя на Чимина. А у того перед глазами сверкающие круги от снега, что тает на ресницах. Ну и, возможно, от лучезарной улыбки Чонгука. — Игрушка? — не понимает Юнги. — Нет, не игрушка. Но красивый как кукла. Они с Чонгуком появляются из-за угла. Юнги меняется в лице дважды: на его губах появляется счастливая улыбка, но уже через мгновение между бровями пролегает глубокая складка и губы сжимаются в нить. — Почему ты на улице? Снег кругом. У тебя ноги наверняка промок... Чимин вбегает по трем ступенькам на террасу, хватает Юнги за руку и быстро говорит: — Хён, высуши мне волосы. Он давно просёк, как надо общаться с Юнги. Если тот недоволен, будет брюзжать и отчитывать целый час. Но если не дать ему разворчаться и быстренько попросить помочь, подсказать, позаботиться, он легко отвлечётся и забудет, что вообще намеревался бурчать по-стариковски, в чём, если честно, хёну равных нет. — Пойдём, — тянет Чимина в дом, бросая Чонгуку через плечо, — а ты иди машины убери. Сейчас всё снегом завалит и подморозит ещё. — Нет, — отзывается Чонгук и как-то так смотрит на Юнги, что тот больше не настаивает. Его усаживают в центре большого дивана в гостиной, накрывают плечи пледом. Прямо напротив — камин, а чуть правее — высоченная ёлка. Чимину так хочется усесться рядом с ней, там, куда обычно кладут подарки, но неудобно попросить. Юнги садится рядом, большим махровым полотенцем сушит волосы: бережно сжимает, ерошит. Омега изо всех сил старается не замурчать. — Ты ничего не пил за столом. Почему? — спрашивает Чонгук, стоя позади дивана и опираясь локтями на спинку. — Я не особо люблю соджу, — признаётся Чимин. — Мне больше нравится белое вино. — А чего ты раньше-то не сказал? — удивляется Чонгук, уходит ненадолго, возвращается с бутылкой и тремя бокалами. Юнги на краю дивана справа от Чимина. Чонгук — на таком же расстоянии, но слева и на полу; сидит на меховом коврике, опираясь спиной о диван. Пьют не спеша, посмеиваются над коллегами, которые даже до полуночи не дотянули. Чонгук предлагает запустить салют прямо во дворе, чтобы всю эту пьяную братию разбудить канонадой. Юнги рекомендует сделать это утром, чтобы от громких звуков им было по-настоящему больно. Чимин только хихикает. Он словно утопает в большом диване, в свете огней, в треске поленьев, в сладком вине, в нежных взглядах. Ему так хорошо, так тепло, что даже плед скидывает с плеч. — Спасибо, — вырывается вдруг. — За что? — спрашивает Юнги. — За ёлку. За подарки. Не знаю... за всё. Альфы переглядываются. — Вот, выпей ещё, — улыбаясь говорит Чонгук, осторожно забирает бокал из рук Чимина и тянется за бутылкой. — Нет, хватит, — Юнги звучит строго. — Ему так будет легче, — еле слышно сквозь зубы спорит Чонгук. Тепло, разлитое по венам, тут же сменяется ознобом. — НАМ так будет легче. А это неправильно. Он должен всё осознавать. Это они. Они — Чонгук и Юнги. Но почему-то Чимин пугается. От страха коротко бьёт дрожью по бёдрам. Он сжимает губы и смотрит в пол. О нём говорят в третьем лице, что-то за него решают. Чимина пронизывает липкая, парализующая мысль, что он, возможно, оказался в опасности. Двое альф, сильных и нетрезвых, и дом у самого леса, и Чонгук запер дверь. Чимин сам слышит, как меняется его запах, видит, как нервно подрагивают пальцы. Альфы чувствуют, реагируют. — Не волнуйся, тебя никто не обидит, — быстро говорит Чонгук. Боковым зрением Чимин видит, что его взгляд всё такой же — тёплый и немного плутовской. Огоньки на ёлке отражаются в глазах, словно кто-то не затушил костёр и тот проснулся среди ночи, рассыпая искры по парной летней тьме. — Мы хотим поговорить, — перехватывает Юнги. Он звучит мягко, и Чимин поднимает глаза. А в них тоже огоньки, но совсем другие: будто на чёрном дне ледяного океана сверкают драгоценные камни. — О чём? — сам не узнаёт своего голоса — уж слишком тихий и робкий. Юнги придвигается совсем немного и заглядывает в глаза. — Для тебя ведь не тайна, как мы к тебе относимся, правда? — вкрадчиво говорит он, а в ответ на удивлённый взгляд Чимина поясняет. — Ты нам нравишься, Чимин. Нам обоим. Мы хотим попросить тебя стать нашим омегой. Чимина как будто огромной иглой протыкает сквозь лёгкие. В груди сворачивается в жгуты, глаза горят — так сильно хочется расплакаться. Ожесточённо жмёт пальцы друг к другу и дёргает заусенцы у ногтей. Он же знал, знал, что они предложат. Но до последнего надеялся, что попросят выбрать одного из них. Ан нет, «нашим омегой». Альфы видят его именно так, как он и боялся. Видят «непонятно кем». — Вы меня выбрали, потому что я на шлюху похож, да? — спрашивает горько, не даёт альфам сказать и сам продолжает. — Я только выгляжу так. На самом деле я не такой, — прозвучало бы твёрдо, если бы не этот предательский всхлип в конце. Чимин поднимается резко и уже делает шаг, но Юнги хватает его двумя пальцами за край свитера. Только за ткань, не касаясь тела. — Стой-стой, что ты говоришь? — спрашивает в недоумении. — С чего ты решил, что выглядишь как шлюха? После нескольких секунд молчания и яростного покусывания нижней губы Чимин отвечает: — Мне так сказали. Всё замирает. И огонь в камине, и снежинки за окном, и даже воздух вокруг. Его слова пролетают по большой комнате, отбиваются от оконных стёкол и падают на пол с грохотом. А ведь он их почти шептал. — Альфы? — тихо, но грозно спрашивает Чонгук. Чимин кивает и вжимает голову в плечи, когда слева раздаётся короткий злой рык, на секунду мелькают в тусклом свете клыки. Инстинкты диктуют омеге подчиниться сердитому альфе, Чимин почти не дышит. — Знаешь, где они живут? — Да. То есть, нет. Зачем это? — шепчет сбивчиво, всё так же не поднимая головы. — Да так, — отвечает альфа совершенно обыденно и пожимает плечами, — съезжу убью их нахер. Время отмирает. Снег сыплется, поленья в камине трещат, Чимин смеётся на выдохе. Оборачивается на Юнги — он улыбается и кивает, мол, да-да, точно убьёт. А потом тянет Чимина потихоньку за свитер обратно к дивану. — Это бред, это не так, — увещевает альфа и придвигается ещё немного ближе. — Ты совсем не похож на шлюху. Более того, ты как будто вообще не до конца осознаёшь, насколько привлекателен. Мы не выбрали тебя, Чимин, мы влюбились в тебя, — Юнги делает паузу, словно подбирая слова. — Знаешь, много лет назад, когда мы с Гуком стали общаться, ссорились люто, просто как звери. Даже дрались пару раз. Чимин глядит на Чонгука, тот одними губами говорит: «Я победил» и указывает на себя пальцем. У Юнги задирается вверх левая бровь, он тоже безмолвно, но отчётливо отвечает губами: «Не пизди». — Так вот, — прочищая горло, продолжает Юнги, — мы грызлись, а потом поняли, что кидаемся друг на друга, потому что чертовски похожи. Со стороны незаметно, но иногда нам кажется, что у нас на двоих даже мозг один, только у Чонгука правая часть, а у меня левая. И для бизнеса — это большой плюс. А вот для личной жизни... Юнги замолкает, вглядываясь в Чимина, как будто надеется, что тот сам поймёт. Но Чимин не понимает. — Мы похожи и поэтому нам нравятся одни и те же омеги. Милые, умные, добрые, — перечисляет с паузами и ухмыляется лукаво, — хрупкие, светловолосые... Чимин старается сдержать улыбку, но не может. Альфа рядом с ним тоже улыбается поначалу. — С нежным взглядом, очаровательной улыбкой, маленькими ручками, — продолжает Юнги. Взгляд тяжелеет, движется по телу Чимина. — Чувственными губами... роскошными бёдрами... такие красивые, — заканчивает, выдыхая рывками и на пару секунд прикрывая глаза. — И чертовски сексуальные, — добавляет Чонгук, который всё это время молча наблюдал. Только теперь Чимин замечает, как вздымается его грудь. Альфы возбуждены, уже возбуждены. Он же даже ничего не сделал. — И чертовски сексуальные, — соглашается Юнги, не отводя от Чимина глаз — пронизывающих, сверлящих. Чимин сам себе не верит, что вообще размышляет об этом. Но он размышляет. Двое альф так очевидно хотят его — как с этим справиться? Тошнотворная тревога заполняет. Все ролики, что он видел, сливаются в один огромный видеоряд, где вместо альф — Чонгук и Юнги, а вместо затраханного, растянутого и заполненного спермой до краёв как использованный презерватив омеги — он, Чимин. Мерзко, аж мутит. Он бы остановил, он бы не позволил даже говорить с ним о таком, если бы только не это чувство, когда они рядом. Такое приятное, ненавязчивое внимание, так бережно подобранные слова и то, как ему весело, когда эти двое цапаются. А потом смотрят на него заискивающе и нежно. И всё, что пожелает, ему — и праздник, и подарки, и ёлку под потолок. Альфы угодливые, альфы влюблённые. — Почему сразу двое? — Чимин снова смотрит в пол, заправляя пряди на ухо. Они не выпадали, но надо же куда-то деть руки, что не перестают трястись. — Почему нельзя выбрать одного? — А кого бы ты хотел? — тут же любопытствует Чонгук. — Гук, — осекает Юнги. — Извини, Чимин, но мы так не можем. У нас бы всё так хорошо не шло, если бы мы не были хваткими. Ни один из нас своего не упустит, а прямо сейчас и Чонгук, и я очень хотим сделать тебя своим. Чимин ощущает тепло внизу живота, микродвижение в белье за ширинкой. Он садится ровнее. Альфы не могли не заметить, как возбуждение прокатилось по нему слабой волной, но виду не подают. — Если ты предпочтёшь кого-то одного, другой не отступится, — объясняет Юнги. — Захочешь ты быть с Чонгуком, я выберу подходящий момент, украду тебя и увезу на Фиджи. Ты был на Фиджи? Там потрясающе. Увезу и буду денно и нощно, всеми частями тела убеждать, чтобы ты передумал. Резко захотелось на Фиджи, но Чимин гонит эти мысли. — Да, но я знаю, куда он тебя повезёт, — уверенно парирует Чонгук. — Приплыву, заберу, удовлетворю и ты сам захочешь ко мне вернуться. — И так будет до тех пор, пока один из нас другого не прикончит. Ну или ты не прибьёшь обоих, лишь бы перестали тебя воровать и увозить чёрт знает куда, — усмехаясь, говорит Юнги. — Мы уступить друг другу не сможем, только потеряем всё: и общее дело, и дружбу, и тебя. А вот быть вместе, давать тебе вдвое больше, чем все альфы, что были прежде... Юнги останавливается на полуслове, вопросительно глядя на Чимина. А тот трёт ладошками колени, не может унять колотящееся сердце. Спрашивает несмело: — Если откажусь, вы... вы меня отпустите? Юнги выдыхает то ли разочарованно, то ли грустно и отводит глаза. Чимин глядит на Чонгука, он качает головой, взгляд бегает по полу. Обиделись они, что ли, думает Чимин. С чего им обижаться? — Высокого же ты о нас мнения, — усмехается Чонгук. — Тебя никто и не удерживает, чтобы отпускать. Чимин, посмотри на нас. Мы тебя сильнее раз в десять. Если бы хотели просто секса, ты бы опомниться не успел, как мы бы тебя нагнули. Будь мы уродами, уже бы по-уродски себя вели. А мы, как видишь, сидим, поджав хвосты и уши, ждём, что ты скажешь. Надеемся, что согласишься, — очень тихо договаривает и опускает голову. И в ту редкую секунду, когда ни один из них не смотрит на него, Чимин успевает посмотреть на обоих. Посмотреть и поразиться. Они и правда значительно сильнее. У Юнги плечи широкие, руки жилистые. А Чонгук — тот вовсе бизону одним мизинцем шею свернёт. Но вот они, сидят смиренно и не двигаются подобно двум послушным псам. Ждут, что он даст команду, что скажет: «Служить», и они, довольные, бросятся дарить ему всё своё тепло. Вдвое больше тепла, чем Чимину дарили другие. Ему так нестерпимо хочется узнать, каково это — быть в объятьях каждого из них. Но мысль о двоих сразу — рядом и внутри — по-прежнему пугает. — Если я... если соглашусь... как это будет? Что вы будете... то есть... что мы будем делать? Альфы вновь смотрят на него, встрепенувшись за секунду. Точно обрадовавшиеся псы они тянутся в сторону Чимина, но ближе не придвигаются. Их запахи становятся терпче. Чимин ощущает, как первые капли смазки увлажняют вход. Ничего ещё не было, а он уже потёк. Всегда ли так с двумя альфами или эти двое будоражат что-то внутри Чимина, что-то под кожей и между туго сжатых бёдер? — Новый год же, — ласково говорит Юнги, — будем желания твои исполнять. Чимин улыбается, но выдыхает судорожно. Обхватывает себя руками и трёт, хотя ему не холодно. Ему очень-очень жарко. Сминает пушистую ткань в кулаке и, слегка наклоняясь к Юнги, доверительно шепчет: — Всё, что я видел... когда трое... это было просто ужасно. — Ужасно? — переспрашивает Юнги также тихо. — Ты же, наверное, о порно говоришь, да? Сам чувствуя, что неистово краснеет, Чимин кивает. — Чимин, милый, мы ведь не в порнофильме, — уговаривает Юнги. Тянется раскрытой ладонью. Омега нерешительно кладёт в неё кончики пальцев. Альфа разворачивает его руку, касается губами костяшек и всё смотрит, смотрит. Чимин уже не может понять, где огоньки сверкают ярче: на ёлке или в этой тягучей смолистой тьме его глаз, но оторваться от них, как прервать сеанс гипноза, невозможно. Чувствует, как колени обмякают, смазки становится больше. Слева еле слышно порыкивает Чонгук. Он ближе к ногам, наверняка явственнее, чем Юнги, чует, как Чимин течёт. Но не двигается и не говорит. А Чимин никак не может на него взглянуть. Пока он смотрит только на Юнги, всё это еще допустимо. Всё это ещё о нём и об одном альфе, что гладит большим пальцем самый центр его ладони и этим невинным движением пускает дрожь по плечам. Но если Чимин взглянет на Чонгука, всё станет реальным. Он и двое альф — это станет реальным. — У тебя хоть раз был секс точь-в-точь как в порно? — спрашивает Юнги. Когда Чимин отрицательно мотает головой, продолжает: — Так почему с нами он должен быть таким? Об этом Чимин почему-то не задумывался. И правда, хоть один альфа, хоть двое, жизнь — это не порно. — Мы не обязаны делать ничего экстремального. Вообще ничего не обязаны делать, — продолжает Юнги, поднимаясь кончиками пальцев по запястью, где свитер задрался чуть выше, поглаживает, приятно щекочет. — Мы могли бы провести время вместе. Посидеть рядом, посмотреть на ёлку. Или ты мог бы остаться на ночь и спать между нами, а мы бы тебя согревали, — Юнги придвигается всё ближе, Чимин уже ощущает его дыхание на своей щеке и дрожь усиливается. — Или мы могли бы приласкать тебя. Сделать тебе приятно, сделать то, что ты хочешь, — хрипло шепчет альфа, слегка сжимая запястье. — Только то, что ты хочешь. Всё что угодно. Губы Чимина распахиваются непроизвольно. Он тяжело дышит и ёрзает от дискомфорта между ягодиц. Тело просит, нет, требует от него броситься к альфе на шею и умолять сделать с ним это «всё что угодно», чем бы оно ни было. Но разум останавливает Чимина, разум не позволяет отдаться инстинктам, отдаться жаждущим альфам. Он глядит на Юнги в ответ и даже не замечает, как снова и снова облизывает губы. Альфа смотрит на них в упор, не моргая, а потом шепчет ещё тише: — Можно коснуться твоих губ? — Да, — выдыхает Чимин до того, как разум успеет отказаться. Юнги тут же прижимается к его рту, задерживаясь на пару секунд, но глубже не проникает. Отстраняется и снова оставляет след на губах, не поцелуй даже, а чуть затянувшийся очень чувственный чмок. Один, второй, третий — Юнги вжимает свои губы в его, обхватив ладонями лицо. Водит пальцами по скулам, растирает подушечками мочки. Чимин цепляется за плечи альфы, слегка расставляет ноги. Ему так хочется, чтобы Юнги опустил руку и погладил его по внутренней стороне бедра, сжал ладонью пах. Не желая того, он трётся о диван и издаёт первый сдавленный стон прямо в губы альфы. От вибрации Юнги коротко мычит и отстраняется всего на несколько сантиметров. Омега не понимает, почему его рот, который с таким желанием целовали только что, вдруг отпустили. Открывает глаза и видит затуманенный взгляд Юнги на своих губах. — Ммм, — тихо-тихо просяще тянет Чимин и хочет приблизиться к альфе, но тот кладёт палец поперёк его губ. — Ты ведь только мне разрешил, — напоминает Юнги. Не смотреть на Чонгука больше невозможно. Подпустить к себе Юнги было не трудно — альфа так сильно нравится Чимину. Но вот слева сидит ещё один. Горячий и желанный не меньше. А Чимин всё боится обернуться. Собирается с силами, делает два глубоких вдоха и поворачивает голову. Чонгук сидит в той же позе, с руками на согнутых коленях, только пальцы сцеплены в замок и белеют от напряжения. Смотрит в сторону, толкает язык в щеку, хмурится. Грустный, оставленный, сейчас особенно сильно напоминает щенка, что тоскует без ласки хозяина. Такой красивый, думает Чимин, и зовёт в полголоса: — Чонгук. Альфа поднимает глаза, оглядывает Чимина с ног до головы, задерживает взгляд на губах. Они наверняка уже алые и опухшие. Омега не справляется с речью, не понимает, как позвать. Как вообще подзывать второго альфу, когда первый неустанно гладит по лицу и шее и легонько толкается носом куда-то ближе к ключицам, чтобы поглубже вдохнуть аромат? Чимин вытягивает левую руку вперёд. Чонгук опирается на диван, поднимается и становится коленями на пол. Придвигается ближе к ногам Чимина, берёт протянутую ладонь и переплетает их пальцы. Смотрит в глаза, улыбается так счастливо, а затем быстро-быстро покрывает коротким поцелуями кисть, потирает большим пальцем тонкую фарфоровую кожу. Заворожённый тем, что делает альфа у его колен, Чимин не успевает понять, что происходит, когда Юнги поворачивает его лицо к себе за подбородок и утягивает в поцелуй. Теперь он целует иначе — глубоко, напористо. Проходит кончиком языка по внутренней стороне нижней губы, вылизывает, покусывает нежно. Чимин распутно стонет в поцелуй, хватает альфу за шею, запускает пальцы в волосы. Вдруг сквозь джинсы на бёдрах ощущает тепло. Отрывается от страстного рта, опускает взгляд и тут же громко мычит, закусывая губу. На его ногах лежат сразу две ладони: обе большие, обе горячие. Ладонь Чонгука на левом бедре, ладонь Юнги — на правом. И от этой картины Чимина ведёт, он прикрывает глаза, отчего огоньки на ёлке сливаются в одно свечение. Ноги сами разъезжаются в стороны. Альфы принимают приглашение — одновременно ведут ладонями к внутренней части бёдер, аккурат туда, где Чимину хочется ощутить прикосновения. Он разводит ноги шире и слышит утробный рокот с обеих сторон. Альфы довольны, от податливости омеги возбуждаются сильнее. А Чимин, не в силах больше сдерживать импульсы, откидывается на спинку дивана, протяжно стонет, изгибается всем телом. — Какой хороший, какой чувствительный омега, — шепчет Юнги. От похвалы и дыхания прямо на ушко Чимина выгибает пуще прежнего. Колени уже расставлены так широко, что левым он упирается в бок Чонгука. Тот оставляет его ладонь, левой рукой продолжает гладить и слегка сжимать, а правой ведёт вверх: от колена по бедру, боку, груди, докуда достают его длинные пальцы. Альфы гладят, смотрят вожделенно. Юнги зацеловывает шею Чимина, словно боится оставить не обласканным хоть один миллиметр кожи, хоть одну клеточку. А Чонгук опускается ниже, садится на пятки, вынимает ступню Чимина из тапка и целует косточку на щиколотке и каждый пальчик, попеременно засасывая их в рот. Касается языком подушечки под большим пальцем. Чимин хихикает. — Щекотно? — улыбаясь, спрашивает Чонгук. Чимин кивает. — А здесь? Здесь приятно? — допытывается альфа и осыпает поцелуями подъём, движется губами выше, как только позволяют джинсы. Да, там приятно. Всё это до сумасшествия приятно, и Чимин течёт зверски, течёт сразу для обоих альф будто в два раза больше. Ему кажется, что джинсы промокли насквозь, как и обивка дивана, и сам диван, и пол под ним, и земля под полом, и кроты, что живут под землёй. Чимин на секунду представляет, как устраивает потоп своей смазкой в кротовьей норе, но его тут же вытягивают из мыслей. Юнги впивается в губы сильнее и всем корпусом влечёт Чимина к себе, отнимая от спинки дивана. Хватает за свитер, сжимает и тянет. — Сниму? — спрашивает глухо. Омега на секунду мнётся, сомневается. Юнги еле касается щеки. — Я не стану, если не хочешь. Чимин, одно твоё слово, и мы всё прекратим. Чонгук замирает, задерживая губы на ноге. Юнги тоже ждёт. А Чимин только и может, что признать полную капитуляцию. Не хочет он, чтобы они прекращали. Желательно вообще никогда. Сдаётся и поднимает руки над головой. Чонгук улыбается, у Юнги взгляд совсем чернеет. Он стягивает свитер и удивлённо смотрит на открытую изящную грудь, узкие плечики и впалый живот. Смотрит и дышит чаще. — Прямо на голое тело его носишь? — спрашивает об очевидном. — Он мягкий, — тихо отвечает Чимин. Юнги проводит рукой от живота вверх по рёбрам, к груди и обратно к животу. — Как и ты. Такой мягкий, — выдыхает Юнги и обхватывает губами сосок, заставляя Чимина громко застонать и всхлипнуть, когда слегка прикусывает бусинку. — Не везде, — говорит Чонгук. Чимин не заметил, когда тот оказался между его широко расставленных ног. Чонгук пьяным взглядом смотрит, как Юнги целует, осторожно пощипывает соски, на что Чимин то громко стонет, то жалобно скулит. Омега твёрдый, мокрый, нуждающийся в альфе, и Чонгук выглядит так, будто от одной этой мысли голову теряет безвозвратно. — Малыш... можно? — тяжело сглатывает и кладёт ладонь на бугорок в паху омеги. Мышцы внизу живота и ягодицах сокращаются так резко, что Чимина подкидывает. От очередной волны калёного возбуждения пульсирует нижняя губа и даже крепко вжатые в неё зубы не помогают унять дрожь. Чонгук глядит исподлобья и как будто тоже дрожит, но не торопит с ответом, лишь сильнее смыкает пальцы на ляжке Чимина. Юнги усугубляет — целуя грудь, поворачивает голову, высовывает язык и лижет сосок, смотря прямо в глаза, словно показывает: «Вот так приятно будет твоему члену, только согласись». Чимин обезоружен, бессилен. Кивает несколько раз, и Чонгук сразу же хватает крепче, коротким рывком тянет на себя. Чимин почти лежит поперёк дивана, упираясь головой в спинку. Неудобно, и Юнги это замечает — отрывается от его груди, усаживается на пятки, берёт Чимина за плечи и укладывает спиной себе на грудь. Щекочет затылок дыханием, отправляя мурашки догонять друг друга по всему телу, ведёт руками по рёбрам к соскам и мягко массирует. Реальность идёт пунктиром, Чимин проваливается в зазеркалье через вдох. Точно в дурмане смотрит вниз и обнаруживает, что Чонгук уже стянул с него джинсы. Омега в одном белье, на котором спереди бесстыдно красуется большое мокрое пятно. Чонгук смотрит жадно, приподнимает резинку трусов и медленно стягивает. Все трое выдыхают громко. Альфы говорят в унисон: — Какой красивый. Чимин хнычет, жмурится. Если надавит на губу ещё сильнее, разгрызёт напополам. А когда чувствует, как напряжённый горячий язык проходится под головкой, отпускает губу, раскрывает рот и с громким «Аа-ах» на выдохе обрушивает голову на плечо Юнги. Не сразу слышит, как Чонгук мычит от удовольствия, не осознаёт, как глубоко он принимает его в себя. Чонгук расточителен на ласку, словно хочет дать Чимину сразу всё, на что только способен его рот. Заглатывает глубоко, втягивает щёки, создавая будоражащий вакуум, а когда выпускает изо рта, быстро дрочит и дразнящими движениями языка проходится по головке. Чимин даже смотреть на него не может — закрывает ладошкой глаза, а другой хватается за руку Юнги, как за единственную опору. Омега дышит часто через рот, в горле пересыхает, лёгкие загораются. Всё окутано пламенем и Чимин сверкает в его языках ярче, чем ёлка в лампочках. Это место — не то, чем кажется. Он полностью обнажён, маленький белокурый ангел в руках двух демонов, облачённых в чёрное, что пытают его удовольствием. И какой же это камин, когда это ворота прямиком в преисподнюю? Демоны затягивают его в адское горнило, где от марева страсти больно щиплет глаза, но он не хочет сопротивляться. Ангел хочет гореть. — Хорошо? — шепчет на ухо Юнги. — Ммм, — Чимин поскуливает и кивает. — Открой глазки, посмотри на Чонгука. Подари ему свой прелестный взгляд, он ведь старается для тебя. Омега слушается, не без труда размыкает веки, которые будто запеклись в этой дьявольской жаровне. И от вида Чонгука, который языком ведёт по его члену от основания вверх и томно смотрит в глаза, из него вырывается короткий звонкий крик. Чонгук улыбается, облизывается, выглядит очень довольным. Юнги получил от омеги так много стонов, но крик, первый крик — принадлежит ему. — Нашему омеге нравится? — с усмешкой спрашивает Юнги. Поворачивает голову Чимина к себе и мокро целует в щёку. Альфа говорит медленно, делая паузы между словами, понимая, что омега в его руках уже почти не соображает. — Это ещё Чонгук в раж не вошёл. Говорят, у него очень умелый рот. Хочешь проверить? — и не ждёт ответа. — Гук, покажи, что можешь. И Гук показывает: вбирает небольшой член омеги до основания, так что головка упирается в горло, и, не отводя от Чимина глаз, громко сглатывает. — А-а-ах! Омега снова кричит, больно дерёт сухую глотку. Чонгук поднимается с его члена, дышит часто, смотрит из-под полузакрытых век. — Ещё? — Да, пожалуйста, ещё, — молит Чимин и чувствует, как Юнги крепче вдавливает его в свою грудь. Хён любит слышать мольбы. Чонгук делает так снова и снова, вырывая из Чимина крики и тихие просьбы. Пространство сворачивается вокруг омеги — он ощущает лишь жар от пальцев Юнги на своей груди, шее, губах и влажность рта Чонгука. А больше нет ничего — глухая пустота. Только где-то в самом краешке глаза, между опущенных ресничек, он различает движение. Как будто Юнги кивает Чонгуку вопросительно, а тот, в очередной раз выпустив Чимина изо рта, качает головой, соглашаясь. В абсолютном ничто вопрос шёпотом звучит оглушительно: — Хочешь, Чонгук полижет тебе попку? Чимин вдруг остро чувствует градус невозможности происходящего и он, чёрт возьми, зашкаливает. Один альфа будет вылизывать его на глазах у другого. Мысль действует отрезвляюще, Чимин отрицательно мотает головой. — Почему? — спрашивает Юнги. — Соглашайся, котёнок, будет хорошо. — Альфа, не дави на него, — голос Чонгука хриплый, жёсткий. — Лучше похвали Чимина. Он такой умница, — договаривает с улыбкой и снова обхватывает губами член омеги. Юнги приподнимается, вынуждая Чимина сесть ровнее, и обнимает его за плечи. Мягко водит кончиком носа по щеке. — Прости, я увлёкся, — извиняется, оставляя короткие поцелуи на виске, щеке и в краешке губ. — Ты такой обольстительный, манящий. Самый лучший омега. Если бы ты знал, как сильно нас заводишь. Три месяца в агонии — лишь бы поймать твой взгляд, заставить улыбнуться. С ума нас свёл. И сейчас сводишь. Альфа говорит, какой он прекрасный, особенный, желанный, а Чимин от каждого слова вздрагивает крупно и становится ещё влажнее. И зачем он вообще отказал, когда так сильно хочет ощутить альфу между ягодиц? Пусть бы Чонгук хоть до донышка его выпил, Чимину не жалко — смазки так много, что уже неприятно сидеть. Щёки пунцовеют, голова кружится, а Юнги не перестаёт. — Пожалуйста, не прячься от нас. Отпусти своего омегу. С нами можно. С нами можно всё, — и прямо на ушко, — альфы тебя любят, альфы о тебе позаботятся. Огни гаснут, системы отказывают. Возбуждение приходит не волнами — девятым валом, чёртовым цунами. Он вдыхает громко с болезненным скрипом, как при бронхите, а выдохнуть не может совсем. В нём словно что-то растёт, вот-вот пробьётся наружу чередой плаксивых всхлипов. Он движется неосознанно, а когда распахивает глаза, видит, как сам толкается глубоко в рот Чонгука. Останавливается, всем телом подаётся назад и покидает горячий рот, оставаясь в объятьях Юнги. — Не переставай, — хрипит Чонгук и кладёт ладони Чимина себе на голову, — если нравится, давай ещё. Давай ещё, Чимин. — Нет, я... хочу... Чимина бьёт как в конвульсиях, он не знает, как теперь это вслух произнести. Кутается в объятья Юнги в надежде, что он поймёт без слов, и тот не подводит: — Всё же хочешь, чтобы Чонгук тебя вылизал? — Хочу, — выдыхает омега и упирается лбом в сильное плечо. Чонгук отстраняется, одной рукой стаскивает с себя пуловер и остаётся в чёрной майке. Чимин впервые видит его руки целиком без одежды — мощные, увитые крупными венами. Одна расписана чернилами до самого плеча, на другой сверкает подарок Чимина — браслет с головой дракона. Альфа притягивает ближе, укладывая Чимина головой на колени Юнги. Тот гладит по волосам и шее, а Чонгук поднимает согнутые ноги омеги и, перехватывая за бёдра, ставит обе ступни на свои плечи — такие огромные, что ножки Чимина на них смотрятся детскими. Чимин распахнут, совершенно уязвим, но альфа не выглядит опасным. Он смотрит между ног омеги со смесью ненасытности и восторга во взгляде и бросается во влажный жар, громко припечатываясь губами ко входу. Целует, посасывает, высовывает язык на всю длину и лакает Чимина как мучимый жаждой зверь. Их стоны сливаются в один. Омега вскрикивает от каждого проникновения. Окончательно проваливается в пламенеющую тьму и лишь изредка возвращается, приоткрывая глаза, чтобы посмотреть, как рябью идёт потолок, и выдохнуть «Ещ-щё». — Вкусный, — то ли спрашивает, то ли утверждает Юнги. Чонгук тянет руку вдоль тела Чимина, берёт его ладонь и влечёт к себе. Отстраняется от влажной узости, опускает пальцы омеги и проводит его собственной рукой между ягодиц. На пальцах собирается так много вязкой смазки, что она долго тянется ниточками, когда альфа отводит руку и передаёт её Юнги. Тот хватает Чимина за запястье и погружает в рот сразу три пальца. Закрывает глаза, алчно слизывает, смакует: — Ммм, безумно сладкий. Опора под головой Чимина вздрагивает. Альфа наклоняется к его лицу, заставляет открыть глаза. — Тоже хочу, — говорит Юнги и Чимин кивает, сам не зная, на что соглашается. Альфы действуют в тандеме идеально. Чимин не успевает сообразить, как его переворачивают, ставят на колени лицом к спинке дивана и осторожно укладывают щекой на подголовник. Сильные руки проходят по обнажённой спине, вырывая всхлипы, пуская холодок вдоль позвоночника. На поясницу надавливают, вынуждая прогнуться сильнее. Смазка ощутимо стекает по ногам, её немедленно слизывают. Большие ладони гладят ягодицы, разводят в стороны. Наэлектризованный голос Юнги звучит откуда-то сбоку: — Какая крохотная дырочка. Давление сильнее — его гладят пальцами. Перебирают подушечками вокруг входа и проталкивают внутрь. Совсем немного, но Чимин громко охает и стонет долго, непроизвольно водя бёдрами из стороны в сторону — от удовольствия виляет хвостом, которого нет. Палец двигается медленно, заставляя омегу мучительно хныкать. Горячие губы оставляют влажные поцелуи на мошонке, поднимаются выше. Чимин чувствует в себе напряжённый язык, который толкается то быстрее, то медленнее с небольшими паузами. А потом снова пальцы и снова поцелуи по члену, промежности, ягодицам. Омега не понимает, кто и что именно делает, только по неравномерному скрипу дивана догадывается, что в него попеременно языками и пальцами входят двое альф. Шипят, порыкивают. Горячий туман вокруг Чимина густеет. Ему кажется, что это предел, что приятнее, горячее, запретнее быть просто не может. И понимает, что ошибался, когда ягодицы раздвигают шире, и он чувствует, как по колечку мышц и вокруг него движутся сразу два языка. — А-ах... Ммм... — скулёж выходит жалобным, надтреснутым. Это уже слишком, просто на голову больше, чем он готов принять. Чимин точно умрёт прямо на этом диване. Его тело не выдержит, выкипит от жара, испарится. Он хнычет и подаётся бедрами вперёд, стараясь вырваться из рук альф. Движение справа, и Чимин видит Юнги рядом с собой. Он уже без рубашки, но ещё в чёрной футболке. Заглядывает в глаза и видит, конечно, насколько омега разбит. Юнги страшно возбуждён — от его запаха в носу щекочет, смазка вытекает из непроизвольно сжимающегося входа. Чонгук сзади выдыхает с довольным урчанием, сильнее давит на ягодицы пальцами и шепчет прямо в промежность, прерываясь на поцелуи: — Никогда не видел такую мокрую попку. Как же ты течёшь для нас, малыш. Так сильно просишь альфу. Чимин издает страдальческий звук. Опускает взгляд и кусает истерзанную нижнюю губу, которая эту ночь, наверно, не переживёт. Юнги снова без слов понимает, в чём дело. — Чонгук, у нас омега смущается. Исправь это, — командует и целует Чимина в лоб. Рокировка следует незамедлительно. Пара движений, и Чонгук лежит спиной на диване, Чимин стоит коленями на его бедрах, локтями вжимаясь в огромную грудь. Их лица в нескольких сантиметрах друг от друга. Чонгук смотрит бархатно и дышит часто, отчего Чимин движется на вздымающейся груди вверх-вниз, как на волнах. Альфа запускает пальцы в его волосы. — Привет, — тихонько шепчет Чонгук, улыбаясь, и первый раз целует Чимина в губы. Его поцелуи совсем не такие, как у Юнги — нежные, тягучие. Он движется во рту омеги медленно, ласково водит большими пальцами по пышущим жаром щекам. Юнги — закалённый металл, его касания оставляют ледяные ожоги. Чонгук — тёплое море, его зной мягкий, любовный. Чимин не может не улыбаться в поцелуй от поднимающегося в груди чувства, но все ещё смущается, чувствуя свой вкус на губах альфы. Он и правда сладкий. Чонгук не прерывается ни на секунду. Отрываясь от рта омеги, проходит губами по всему лицу, вылизывает шею. Альфа так долго ждал, а теперь дорвался и не может остановиться: водит руками по кукольным плечам, узкой талии, вжимает омегу в себя животом и напряжённым членом. Юнги сзади нетерпеливо фыркает. Чонгук продолжает целовать, спускается руками ниже по спине, раздвигает ягодицы Чимина. Юнги припадает ко входу, начиная прицельно, методично трахать омегу языком, а Чонгук в это время почти в том же ритме движется во рту. Чимин переходит со стонов на крики и обратно. Задыхается в поцелуе, отрывается от чувственных губ. Что-то перещёлкивает в голове — Чимину срочно нужно ощутить тело Чонгука под своим языком. — Сними, сними! — нетерпеливо требует дрожащим голосом и тянет майку альфы вверх. Чонгук удивлённо улыбается и будто даже теряется на секунду. А потом отрывается корпусом от дивана и позволяет омеге трясущимися пальцами стащить с себя майку. От вида нагого мускулистого тела у Чимина расширяются глаза. Он знал, что Чонгук большой, но не ожидал, что это будет настолько красиво. Хочется вылизать всю его грудь, и Чимин бросается воспалёнными губами к соску альфы. Хватает неаккуратно, втягивает в рот слишком резко, наверняка делая больно, но Чонгук реагирует неожиданно — выгибается, вжимается затылком в диван, издаёт протяжный грудной стон. И Чимин сразу же сзади слышит ещё один — Юнги реагирует на усилившееся возбуждение омеги, восторженно встречает языком новые порции смазки, а потом входит пальцами и давит на простату. И на этом всё, Чимин окончательно теряет связь с реальностью. Ему невообразимо, ему запредельно. Тремор во всём теле такой сильный, что его раскачивает из стороны в сторону. Комната кренится, и он вот-вот свалится с Чонгука прямиком в небытие. Но альфа не позволяет даже пошатнуться — хватает за шею сзади, сжимает и смыкает зубы на горле. Не прокусывает, только давит, но это то, что нужно Чимину. Омега чувствует силу, уверенность прикосновений и стабилизируется. Он больше не падает, он здесь и остро ощущает каждое касание четырёх горячих рук. Это так странно — он словно просыпается. Как будто его истинная, чувственная натура дремлет где-то в глубине, но альфы знают о ней и своими искусными пальцами, губами, языками вытягивают её наружу. И теперь у Чимина из каждой поры распускаются цветы. Прогибается в спине сильнее, закидывает голову назад и выдыхает куда-то в потолок: «Альфа-а...». — Альфы здесь, альфы рядом с тобой, — отзывается Чонгук. Держит лицо Чимина в руках, тянет к себе, касается губами бровей и сомкнутых век. — Давай ты кончишь для нас? Чимин приоткрывает глаза и видит вопросительный взгляд. Чонгук безмолвно обращается к нему, просит сказать, что омега хочет, что ему нужно, чтобы разлететься на части в их руках. Чимина хватает только на то, чтобы проскулить: «Сильнее» и упасть Чонгуку на грудь. Омега сам не может объяснить, чего хочет. Ему нужна сила, вся сила альф, обращённая к нему, воздействующая на него. Под ней он тает, под ней он чувствует себя собой. Каким-то чудом Чонгук понимает — сдавливает шею сильнее, зубами впивается чуть ниже челюсти и рычит. От рокота прямо около уха Чимин млеет и заходится в стонах. Юнги не нуждается в особом приглашении: вытаскивает из омеги пальцы, приподнимает его бёдра, отрывая от живота Чонгука, и двумя руками резко шлёпает по ягодицам. Чимин слышит свой крик как будто издалека. Юнги не перестаёт — отвешивает шлепки в чётком ритме, с коротким промежутками на поцелуи горящей от лёгкой боли кожи. Ещё один шлепок, ещё укус в шею, звериное рычание и Чимин, совершенно ошеломлённый, кричит непомерно громко. Ни пальцев внутри, ни трения по члену, но омега наполняется болезненным напряжением внизу живота и взрывается словно всей кожей, каждой косточкой, каждой каплей себя. — Д-да-аа... альфы, да! — выкрикивает, выплёскивается на живот Чонгука и падает бёдрами вниз, уходя от очередного шлепка. Альфы замирают. Через несколько секунд Чонгук отпускает шею Чимина из крепкого захвата. Татуированные пальцы убирают мокрые волосы с лица омеги, осторожно поднимают подбородок. Чимин с титаническим трудом разлепляет веки и видит шок на лице напротив. — Ты кончил? — неверяще спрашивает Чонгук, хотя его живот очень недвусмысленно залит спермой. Чимин кивает и смущённо опускает глаза. — Как? Мы же ничего не... — начинает Чонгук, а потом выдыхает с улыбкой и смотрит в глаза в восхищении, — блять, Чимин, ты — мечта! Чонгук крепко обнимает и обеими руками размашисто гладит по покрытой испариной спине. Ещё одна тёплая ладонь поглаживает саднящие от шлепков ягодицы. — У тебя так уже бывало? — звучит голос Юнги. — Угу, — кивает Чимин. Говорить совершенно невозможно, он почти засыпает на руках Чонгука. — С альфой? — уточняет Юнги. — Нет, я... я был один. Тот момент в душе много лет назад он не забудет никогда. Стоял на четвереньках под горячими струями, представляя, что им овладел огромный рычащий альфа; что это он, а не поток воды, давил на него сверху. Чимин хлестал сам себя по ягодицам и неожиданно бурно кончил без какой-либо ещё стимуляции. Как ни пытался, повторить не получалось. До сегодняшнего дня. Чонгук берёт его лицо в ладони и заглядывает в глаза: — То есть мы первые, кому ты подарил такой оргазм? Чимин не знает, что ответить. Он никогда не думал, что его оргазмы — для кого-то подарки. Но кивает, ведь они правда первые, кто это видел. — Спасибо, малыш, — шепчет Чонгук и целует в губы трепетно. — Спасибо, — слышит Чимин в затылок и получает поцелуй куда-то в мокрые пряди у основания черепа. Обмякший, безвольный как тряпичная кукла, омега лежит на Чонгуке с закрытыми глазами, всё ещё сбивчиво дышит тому в шею. Юнги встаёт с дивана, через несколько секунд возвращается, тянет Чимина за плечо, чтобы он лёг на бок. Приподнимает голову омеги и вливает в расслабленный рот прохладную воду. Чимин глотает отчаянно под заботливое: «Не спеши» от обоих альф. Ему казалось, что готов выпить океан, но хватает пары больших глотков. Юнги отдаёт бутылку Чонгуку и он, не поднимаясь, выхлёбывает всю. Юнги кряхтит недовольно. — Надо диван разложить, мы так втроём не уляжемся, — говорит и уходит на кухню. Чимин лепечет тихо-тихо и, видимо, совсем неразборчиво, потому что Чонгук переспрашивает: «Чего?» Он улыбается открыто и прислоняется к лицу омеги вплотную. Глаза полны любопытства, как будто они с Чимином только и ждали, когда хён отвернётся, и намерены учинить заговор. — Не хочу на диване, — повторяет громче. — А где хочешь? — Под ёлкой, — признаётся омега и сам чувствует, как губы надуваются капризно. Чонгук тихо смеётся, умиляется, целует кончик носа. Юнги появляется в дверном проёме между гостиной и кухней. Опирается на дверной косяк и смотрит на эти нежности с улыбкой. — Хён, у нас ситуация, — говорит Чонгук серьёзно. — Светлейший принц всех омег не хочет презренных диванов, желает под ёлкой возлежать. Посмеем ослушаться? Чимин хихикает альфе в плечо. — Даже мысли об ослушании допустить нельзя, — отвечает Юнги по пути к лестнице на второй этаж, — валяйтесь, хён всё сделает. Комната погружается в тишину, Чимин — в полусон. Мысли не задерживаются в голове, выскальзывают, разъезжаются, как на льду. Дрожь удовольствия всё ещё пробивает кончики пальцев, но тревога подкрадывается к сердцу. Ему кажется, что всё это — видение, и он вот-вот проснётся в своей квартире, в холодной постели совсем один. Жар тела альфы утягивает подальше от тяжких размышлений. Чонгук нежит: кончиками пальцев водит по щекам, шее, плечам; берёт маленькую ладонь, что покоится у него на груди, и касается губами. — Чимин? — зовёт несмело, словно боясь нарушить блаженную отрешённость омеги. — Мм? — Юнги говорил от нас обоих, но я хочу, чтобы ты и от меня это услышал. Чимин открывает глаза и видит, как Чонгук сжимает губы и часто моргает. Никогда бы омега не подумал, что застанет разговорчивого альфу за мучительно сложным выбором слов. Но Чонгук быстро справляется. — Ты нам очень дорог. Не знаю, как так вышло, мы же не так давно друг друга знаем. Но хён не обманул, когда сказал, что альфы любят и позаботятся о тебе. Мы правда позаботимся, если разрешишь. Я не только о сексе, а вообще, — заканчивает Чонгук и целует несколько раз в запястье. Тепло расползается внутри грудной клетки. От слов и ласковости Чонгука хочется пищать, вжиматься в надежное плечо ещё сильнее. — Не понимаю, как ты кончил? — ни с того ни с сего спрашивает альфа. — Как такое вообще возможно? Юнги тебя шлёпал, я кусал — и всё? — Нуу... — тянет Чимин и кокетливо убирает волосы за ухо, — ты так рычал... — Как я рычал? — Чонгук смотрит с прищуром, улыбается соблазнительно, из-за чего у омеги щёки вспыхивают с новой силой. — Ну та-ак... Чимин жеманничает — не одному же Чонгуку заигрывать! Но альфа сносит всю игру омеги как соломенный домик ураганом, когда приподнимает верхнюю губу, показывает идеально белые клыки и издаёт короткий рык прямо у самых губ. Дрожь пробегает по позвоночнику и отдаётся во всём теле, Чимин трясётся и покрывается мурашками. Чонгук целует горячо, проталкивая язык глубже в рот, и второй ряд мурашек ложится поверх первого. От вылизывания ртов друг друга их отвлекает Юнги. Альфу почти не видно под ворохом одеял и подушек. Он раскладывает их прямо у ёлки, как можно ближе к веткам. Постель получается небольшой, но уютной — в подушках разных цветов, мягких валиках и покрывалах, сотканных из лоскутков. — Нам места хватит? — спрашивает Чонгук. — Если ты свою тушку перекачанную уложишь не на спину, а на бок, то да, хватит, — отвечает Юнги, уходя на кухню. — Поднимайтесь уже! Чонгук встаёт, подхватывая омегу под ягодицами и удерживая весь его вес одной рукой. Чимину остаётся лишь схватиться крепче за шею и обхватить альфу ногами поперёк живота. Омега смотрит вниз за тем, как от напряжения у Чонгука выступают кубики пресса, и облизывается. — Нравится моя тушка перекачанная? — спрашивает и бровями играет. Чимин быстро-быстро кивает и снова хихикает, пряча лицо в изгибе шеи Чонгука. Его бережно укладывают на покрывала и подушки. Юнги возвращается с кухни с маленьким тазиком воды и полотенцем, становится на колени возле совершенно обнажённого Чимина и протирает влажной тканью от лба до пяточек. Омега довольно мурчит, заставляя альф улыбаться так согревающе, что никакой камин не нужен — от одних улыбок тепло как летом. Чонгук не без труда находит свою майку где-то за диваном, окунает краешек в воду и подходит к окну, протирая живот. — Снег кончился. Узоры на окнах, вы видели? Чимин садится и смотрит на кружево оконного стекла, пока Юнги накидывает на его голые плечи свою рубашку — омега мог бы завернуться в нее дважды. — Похоже, мороз крепчает, — продолжает Чонгук и добавляет после паузы, — а у нас машины на улице. Альфы переглядываются, будто ведут беззвучную беседу. Чонгук качает головой, тяжело вздыхает и подходит к постели у ёлки. — Поставлю в гараж, скоро вернусь, — говорит Чимину и целует в лоб, — не скучай. Он надевает куртку на голое тело и уходит, запуская в дом прохладу из неотапливаемой прихожей. Морозный сквозняк стелется по полу, Чимин кутается в клетчатую фланель. По ногам бежит холодок. Юнги забирает его горячими пальцами: трёт озябшие бедра и икры. Поднимает глаза, внимательно смотрит на губы, недовольно хмыкает и уходит. Возвращается с мазью, одним пальцем покрывает нижнюю губу Чимина. — Живого места не оставил, — отчитывает Юнги и смотрит в глаза строго. — Хочешь кусаться, кусай нас с Чонгуком. Себя не калечь. Двор засыпало снегом, лютый мороз рисует листья невиданных растений на оконных стёклах, а у Чимина на сердце проталины. Еще час назад всё это казалось невозможным. Он и двое альф — где это видано? А сейчас он даже не сердится на Чонгука, что, как маленького, попросил не скучать. Потому что, если честно, он, как маленький, уже тоскует. Тянется к сверкающему золотом шарику на нижней ветке и толкает его пальцем. Шар раскачивается, крутится вокруг своей оси, ослепляя бликами. — Настоящий котёнок, — усмехается Юнги и приказывает притворно сурово, — на ёлку не забираться, когти о ствол не драть. Гирлянду не грызть! Альфа наводит порядок. Уносит тазик с водой, вино и бокалы, что-то на кухне моет. Возвращается вновь, собирает разбросанную одежду, ставит на место сдвинутый диван и снова уходит. Омега в растерянности. Смотрит то на Юнги, то в окно, то на собственные руки. Обласканное тело кажется чужим, словно оно теперь принадлежит альфам, а не ему. Трет плечи, рисуя в голове образы последних часов. Вот он — трусливо убегает из этого дома. Вот он же, но уже позволяет Чонгуку вести себя за руку по заснеженному двору и не противиться ни секунды. И снова он, но уже на диване, раскрытый, жаждущий, исступлённый. Как всё это вообще возможно? Беспокойно кутается в собственные руки. Юнги замечает, подходит ближе и накрывает ноги Чимина стёганым одеялом. Омега улыбается, жмётся застенчиво. А когда Юнги делает шаг от него, цепляется за край футболки и тянет на себя. Альфа садится на корточки. Чимин спрашивает тихонько, запинаясь: — Хён, что мне... кхм... что я теперь... должен сделать? — В смысле? — Вы... ну..., — почти одними губами, — вы не кончили. Всё время лаваподобных ласк на диване Чимин успешно справлялся с тем, чтобы не замечать двух колом стоявших членов. Ну как не замечать? Просто игнорировать тот факт, что они упирались ему то в спину, но в бок, то в живот. Тела альф непрозрачно намекали, что тоже жаждут внимания. В конце концов, не могло же всё это быть безвозмездным. Вот только Чимин по-прежнему не понимает, как быть дальше. Как ублажить двух страстных альф, которые хотят его так сильно, но почему-то ничего не требуют? — И что? — невозмутимо спрашивает Юнги. — Но вам же плохо, — растерянно шепчет омега, закусывает нижнюю губу, а потом сталкивается с недовольным взглядом альфы и резко размыкает зубы. — Чимин, нам давно плохо, но это не значит, что ты должен что-то делать. Я же говорил, мы три месяца тебя хотим, с самого первого дня. И ничего, как видишь, живы-здоровы, — убеждает Юнги, но вдруг делает паузу, задумывается. — Правда, один раз я за Чонгука испугался. Думал, он рассудком помутился. В свой день рождения, помнишь, ты пришёл в узких белых джинсах? Не замечал у Гука такого фетиша раньше, но ему эти твои джинсы как будто доступ кислорода к мозгу перекрыли. Сидел минут десять, стучал лбом об стол, а потом как зарычит: «Я сейчас возьму его прямо посреди кабинета. Стяну эти чёртовы джинсы, наклоню и возьму, а дальше пусть хоть голову мне откусит — плевать!» Обычно терпеливый, а тут чуть не сорвался, — альфа чмокает Чимина в переносицу. — Для тебя всё это ново, а мы уже привыкли. Так что ложись под ёлку, как хотел, ни о чём не думай и отдыхай. А я пойду стирку поставлю. Твой свитер же вручную надо... Омега не позволяет договорить: бросается на шею и впивается в губы Юнги так пылко, как только может. Всё было бы иначе, будь альфы настойчивее. Если бы намекали, что за услугой от них должна последовать услуга от него; если бы вынуждали прикасаться к себе; если бы допустили хоть один замасленный взгляд, Чимин бы сбежал. Сам не знает как, но он бы не смог ни секунды больше оставаться в этом доме, а за ошибку, за эту сладкую вольность — заживо бы себя сожрал. Но альфы терпят, не торопят. Чимин видит по глазам Юнги, что какой бы срок он ни назвал — тот будет ждать. Хоть день, хоть год, хоть тысячу лет. И Чонгук так же. Будут желать до боли, но звука не проронят, лишь продолжат баловать и в ласке купать. Этого Чимин искал, этого хотел. Не выбирать между нежностью и сумасшедшей страстью, а получать всё сразу. И отдавать сполна, но не потому, что должен, а потому что хочется. Он и отдаёт — присасывается к Юнги снова и снова, стирая мазь со своих губ. Да и чёрт с ней. Омеге разрешили кусаться, он пользуется этим бессовестно: прихватывает мягкие губы альфы зубами, оттягивает и выпускает, а потом лижет укусы. Юнги не перехватывает инициативу, улыбается в поцелуй и позволяет Чимину упиваться моментом, своей похотью и внезапной смелостью. Чимин отстраняется только когда воздуха не остаётся совсем. Дышит тяжело, облизывается и смотрит на альфу из-под опущенных ресниц. Юнги так раздражающе спокоен. Принюхивается к омеге и ухмыляется. — Уже мокрый. Легко возбуждаешься, — говорит альфа и, пока Чимин не успел смутиться, добавляет, — мне нравится. Кладёт большой палец на нижнюю губу и тянет вниз, обнажая зубы. Чимин закрывает глаза, высовывает язык и чувствует, как палец гладит кончик, продвигается глубже и слегка надавливает. Рот открывается шире, Чимин замечает, как альфа дышит тяжелее. Вынимает влажный палец изо рта и оглаживает распахнутые губы, подталкивая омегу к мягким, еле слышным стонам. Хватает за подбородок, притягивает к своему лицу и, не переставая прикасаться к губам, спрашивает: — Чего хочет мой горячий омега? Подрочить тебе? — давит на челюсть вниз, заставляет опустить голову и посмотреть на себя. — Нет? Может, пососать? — дразнит, развратно проводит языком поперёк раскрытых губ омеги, задевая и нижнюю, и верхнюю. Чимин постанывает, но не отвечает. — Тоже нет? Чего же ты хочешь? Может быть... — резко тянет на себя, шепчет на ухо горячо, — насадить тебя на пальцы и заставить кричать так громко, что на ёлке игрушки потрескаются? Получаса не прошло как Юнги сжимал, вылизывал его тело, но вот Чимин снова в огне, словно и не было никакой разрядки. Твердеет, течёт, вздрагивает. Страсть пробивает насквозь, перетягивает верёвками, завязывает морскими узлами. Так больно... так сладко... Юнги ждёт ответа. Альфе нравятся жаркие разговоры, он ими ледник способен растопить. Чимин никогда не владел этим искусством, но хочет дать Юнги то, чего он желает. Сделать что-нибудь для хёна, который всё что угодно сделает для него. Собирается с силами, вдыхает глубоко, как перед прыжком, и отвечает: — Хочу твой твёрдый член в своей маленькой дырочке, альфа. В этом противостоянии омега одерживает разгромную победу. Прямо на глазах цельнометаллическая оболочка Юнги разламывается на части. Альфа выдыхает как марафонец после долго забега, а на вдохе шипит сквозь зубы по-змеиному. Смотрит свирепым зверем на добычу не больше пары секунд, стягивает с себя футболку и набрасывается на Чимина так, что тот валится спиной на подушки. Альфа жадный, ненасытный. Треплет губы жалящими поцелуями, просовывает язык в рот так глубоко, будто хочет до самой глотки дотянуться. Не позволяет отвечать, даже двинуться не позволяет — заводит обе руки за голову и с силой удерживает запястья. Бросается к шее, втягивает запах ошалело и кусает больно, но метку не ставит — держится. Чимин наконец-то видит настоящего Юнги: опасного, плотоядного, восхитительного. Омега не пытается сдерживать стоны — то болезненные от грубых касаний, то от них же восторженные. Чимину хотелось чувствовать силу альфы и сейчас, когда Юнги хватает его под талией, выгибает дугой и присасывается к соску, этой силы ровно столько, сколько нужно. Альфа ложится между ног Чимина, прижимается горячей грудью и бёдрами, заставляя ёрзать, хныкать. Двигается резко, имитируя толчки, и в этот же момент сжимает волосы на затылке, фиксирует голову, чтобы омега покорно, безропотно принимал его голодный язык у себя во рту. И только когда Чимин кричит в поцелуй, отрывается от его рта, позволяя вдохнуть имя вместе с воздухом прямо в лёгкие: — Юн-нги... Спускается ниже, целует бока, живот, выпирающие тазовые косточки, сдавливая рёбра сильными пальцами. Омега не может понять, что издаёт этот хруст — поленья в камине или его собственные кости, но ему всё равно. Пусть Юнги хоть в порошок его сотрёт, лишь бы не переставал. Чимин шире разводит ноги, чтобы альфа учуял, как сильно он намок для него. Юнги поднимается к его лицу и рычит, почти не размыкая губ: — Хочу тебя. — Возьми, — сразу же отвечает Чимин. Непонятно, как выкручивается из хватки, становится на колени, снимает рубашку и разворачивается к альфе спиной. Выгибается, выпячивая зад, и закусывает губу. Смотрит на Юнги через дрожащее плечико и надеется, что он поймёт, чего омега хочет. Альфа словно мысли читает: правой рукой хватает за левое плечо и наклоняет, вдавливая в постель предплечьем, сворачивает пополам. Чимин стонет долго: — Да-а... Юнги перехватывает его под бёдрами, тянет назад, заставляя выпрямить ноги и лечь на живот. Властный, сильный — идеальный. Именно такой, как омеге хотелось. — Вставить бы тебе прямо сейчас, но ты не готов. — Готов, — необдуманно протестует Чимин, за что получает звонкий шлепок и мычит от удовольствия. — Не спорь со старшим, — осекает альфа. Юнги раздвигает ягодицы и тут же вводит палец до основания. Мокрый, возбуждённый, уже немного растянутый обоими альфами, Чимин не чувствует дискомфорта — только приятное давление. Выгибается, подставляясь под руку. Почти сразу Юнги вводит два пальца, двигает медленно, растягивает. Как только Чимин начинает громче стонать, меняет ритм — трахает коротко, жёстко, задевая чувствительные точки внутри. — Ах-х... Омега вскрикивает, насаживается сам и почти теряется в ощущениях, когда слышит стук входной двери. Сжимается непроизвольно. — Ш-ш-ш, тише, ты чего? — говорит Юнги, поглаживая по спине. Считывает эмоции безошибочно и меняет тон, говорит мягко. — Это Чонгук. Ключи только у нас, никто чужой сюда не войдёт, не бойся, — наклоняется ближе и просит, — расслабься, котёнок. Такой узенький... А Чимин и не боится, что войдёт кто-то чужой. Он боится как раз Чонгука. Когда бросался к Юнги с поцелуями, даже не думал, как к этому отнесётся другой альфа. И сейчас у Чимина чувство, что он изменяет мужу с любовником. Или наоборот. Вдруг Чонгук обидится? Вдруг потребует объяснений? Вдруг назовёт шлюхой, которая и получаса без секса пережить не способна? Чимин напрягается ещё сильнее. Юнги спрашивает, что не так, гладит, просит не зажиматься, но омега словно оцепенел в ожидании реакции Чонгука. Дверь в гостиную открывается, снова запуская холод. Чимин искоса смотрит на альфу, инстинктивно принюхивается. Его запах не меняется: нет ни злости, ни ревности, ни даже удивления. Он снимает куртку, по-кошачьи тихо идёт на кухню. Чимин слышит, как шумит вода и немного расслабляется. Юнги продолжает двигать в нём двумя пальцами, когда Чонгук возвращается, становится на колени и целует в щёку. — Можно к вам? — спрашивает только у омеги. Чимин кивает. В теле поднимается новая волна жара. Он слышит, как сталкиваются ароматы альф, переплетаются и обрушиваются на него огненным ливнем. Воздуха попросту нет — только их запахи, и Чимин поглощает их жадно, впитывает в себя. Чонгук ложится рядом, разворачивает его на бок и закидывает ногу на своё бедро, чтобы раскрыть для пальцев Юнги сильнее. Их лица снова так близко, почти вплотную. Еле слышно от альфы тянет бензином и безликим холодным запахом зимней ночи; колечко в губе собирает отсветы разноцветных огней. У Чимина дыхание перехватывает. Жмётся к сильной груди, смотрит в глаза, прикасается кончиками дрожащих пальцев к губам. — Гук-и..., — шепчет плаксиво. — Так скучал, — порывисто говорит альфа словно за них обоих. Обхватывает щёки ладонями и целует. Медленно, сахарно. Проходит кончиком языка по губам, щекочет нёбо, вынуждает шире открыть рот, прихватывает губами язык и посасывает. Отрывается на мгновение, говорит на выдохе, пуская грудным красивым голосом вибрацию через всё тело омеги: — Двадцать минут без тебя как вечность. Снова целует, перебирает пальцами влажные пряди. А потом приглядывается к шее и видит наверняка ярко-красный след от укуса Юнги на молочной коже. Чимин чувствует себя виноватым и выглядит, должно быть, также. Но Чонгук не сердится. Притягивает омегу ближе, припечатывается губами к шее с другой стороны и втягивает кожу, ставит засос. Это не метки, но Чимин тает от мысли, что альфы оставляют на нём свои следы. Чонгук не жадничает, не приберегает свой пыл на потом. Трогает большими ладонями повсюду, заставляя Чимина извиваться и стонать громче. Гладит спину, мягко-мягко ведёт ногтями между лопаток. Опускает руку, сжимает ягодицу и похлопывает слегка. Другой рукой ведёт по груди, сдавливает двумя пальцами сосок, мнёт, ритмично подушечкой пальца стучит по самой бусинке. — Ах-х... Чонгук, ещё! Языком... языком, пожалуйста! — бормочет Чимин, выгибается сильнее, подставляясь под прикосновения, и хватается за волосы альфы. Чонгук спускается вниз вдоль его тела. Обильно покрывает один сосок слюной и продолжает стучать по его вершинке пальцем, а в другой толкается языком. Точные короткие движения пробивают электричеством. Омега мечется, пытается то сильнее насадится на пальцы Юнги, то соскочить с них. Ему мало, ужасно мало. Хнычет капризно. Альфы на своего избалованного ласками мокрого мальчика реагируют одновременным утробным рычанием. У Чимина от этой демонстрации силы глаза закатываются, смазки становится больше. Хлюпающие пошлые звуки от быстрого проникновения пальцев доходят до слуха сквозь медовое марево. Омега прижимает Чонгука ближе и мычит надрывно. В ответ тот покусывает один сосок и щиплет второй. Чимин изгибается, кричит и почти не замечает, как давление на вход усиливается — три пальца Юнги уверенно двигаются внутрь. Жгуче, но всё равно приятно. Чимин ёжится, Чонгук тут же возвращается к его лицу, целует успокаивающе. Рукой спускается ниже, обхватывает пальцами член, двигает быстро, вынуждая Чимина на секунду испугаться, что потеряет сознание от ощущений. От падения в темноту удерживает взгляд Чонгука — поплывший, измученный, какой-то совсем отчаянный. Чимин видит по глазам и чувствует по запаху, что альфа на пределе. Опускает руку между их телами, касается осторожно, заставляя Чонгука шипеть, и расстегивает молнию на штанах. У альфы губы дрожат будто он от холода околел. Смотрит исподлобья, дышит загнанно, пока Чимин проникает рукой в его бельё и вынимает головку — дальше не достаёт рука. Ведёт вверх-вниз и видит, как здоровенный альфа крошится под его маленькими пальчиками. Чонгук вжимается лбом в лоб Чимина, стонет болезненно: — Да-да, детка. Двигаться неудобно, их руки мешают друг другу. Чимин непроизвольно сбивает ритм своей крупной дрожью, когда Юнги проходит пальцами по простате. Чонгук отпускает член омеги, ложится выше, укладывая его голову на своё плечо. Их члены соприкасаются, вынуждая от томления стонать и облизываться. Омега касается снова, рисует подушечками по набухшим венам. Альфа огромный, везде огромный, и Чимину от этого вида не хватает давления внутри. Он резко насаживается, требуя от Юнги дать ему больше. Хёну не нужно объяснять. Вынимает пальцы и уходит на пару минут, оставляя Чимина и Чонгука целоваться и быстро дрочить друг другу, шепча то поочередно, то одновременно: «Вот так... ещё...». Омегу выдёргивает из горячего тумана только когда он слышит, как Юнги коротко мычит, натягивая презерватив, и чувствует, как головка медленно толкается внутрь. Второй альфа, похоже, немногим меньше первого. От саднящего ощущения Чимин сначала замедляет пальцы на члене Чонгука, а потом вовсе останавливается, утыкаясь лбом в расписанное чернилами плечо. Подставляется для неспешных, плавных движений Юнги, почти ложится на Чонгука; дышит ровно, старается расслабиться, сделать своё тело мягче, свободнее для альфы. Его гладят по голове и ягодицам, ему шепчут сразу с двух сторон: «Потерпи, любимый, сейчас будет хорошо», «Чимин, милый, ещё немного». От этих слов и касаний таких бережных что-то надрывается в груди, точно в ней был пузырь, сдавливавший внутренности. Чимин не знает, что это, но оно затапливает его изнутри, вытекает бурлящим потоком на сердце и лёгкие, рвётся наружу слезами. Он пытается удержать это в себе, но не может. Чимин плакал прежде от разбитого сердца, но никогда не плакал от того, что сердце склеивалось, наполнялось, трепетало. Чонгук слышит всхлипы, спрашивает беспокойно: — Так сильно больно? Да, боль есть. Где-то там, на задворках тело напоминает, что его таранят нещадно, и отвечает на это жжением. Но Чимину не до какого-то там тела — ему сейчас душу от любви разорвёт. Не получив ответа, Чонгук приподнимает лицо Чимина кончиками пальцев и говорит громко, обращаясь к Юнги: — Остановись! Альфа внутри замирает и, видимо, смотрит вопросительно. — У него слёзы, — объясняет Чонгук. По телу Юнги словно проходит озноб. Он выдыхает судорожно и непроизвольно толкается снова, отчего Чимин тоненько скулит, а Чонгук, кажется, звереет. — Юнги! Чимин тут же ощущает пустоту внутри и горячее тело сверху. Юнги покрывает поцелуями его затылок и плечи, шепчет снова и снова: «Прости-прости-прости, маленький. Я не хотел сделать больно». Дело не в боли, но Чимин не может объяснить. Он сотрясается в рыданиях, ком стоит в горле и стыдно так невероятно, что хочется свернуться в миллион раз, стать крошкой и закатиться под ёлку, где никто его не найдёт. Расплакаться во время секса от переизбытка эмоций — это ж надо? Чимин ощущает себя героем старых романов, в которых омеги рыдали и лишались чувств по поводу и без. Хоть бы перед одним альфой так позориться, но нет, тут сразу двое. И не будь они так напуганы, то заметили бы, что его член затвердел ещё сильнее и смазка выходит толчками. Чимин не знает, как сказать, что всё ещё убийственно сильно хочет альфу внутри. — Не надо... — Не будем, не будем, — заверяют альфы. — Не надо... переставать, — Чимин сам поверить не может, как хлипко и пискляво звучит его голос, когда он просит альфу вернуть в него свой член. Губы Юнги замирают на шее. Он отстраняется, разворачивает Чимина за плечо, укладывает на спину и нависает сверху. Омеге так неловко, что он закрывает лицо ладонями. Их тут же убирают и прижимают к постели. Чимин жмурится. — Открой глаза, посмотри на меня. Этому тону Юнги невозможно перечить. Чимин размыкает веки, смотрит на альфу сквозь мокрую пелену. Промаргивается, пуская от глаз к вискам две дорожки слёз. — Почему ты плачешь? — всё так же строго спрашивает Юнги. Чимин в ответ только всхлипывает, вынуждая альфу повторить вопрос медленно, по словам. — Почему. Ты. Плачешь? — Мне так хорошо, — сипит омега в ответ и от признания слёз становится больше. Он уже не просто плачет, он почти воет, задыхается. — Мне... мне с вами так хорошо. — Чёрт..., — облегчённо выдыхает Чонгук, обнимает поперёк груди и целует в кончик носа. — Чимин-и, не пугай так. — Простите... Он всё испортил, уничтожил весь настрой. Альфы его на вершину блаженства закинули одним махом, а он постыдно разрыдался. И перестать не может — всё плачет и плачет. Высвобождает одну кисть из захвата и хочет стереть слезы ладонью, но ему не позволяют. Юнги с силой припечатывает руку обратно к постели, рокочет как июньский гром: — Не смей! Наклоняется к самому лицу, глядит двумя нефтяными пятнами беспросветно чёрных глаз. Он словно обезумел, сам на себя похож — губы сжаты, на переносице глубокая складка, из груди то и дело вырывается короткое рычание. Говорит медленно, точно в бреду. — Этот хрусталь на твоих щеках принадлежит мне. Не смей стирать, — поворачивается к Чонгуку. — Убери руки, сейчас он мой. Запах альфы бетонной плитой прижимает Чимина к постели. Оказывается, Юнги сдерживал свои феромоны всё это время, а теперь отпустил себя и показал истинную природу. И природа эта беспощадна, немыслима и прекрасна как сама стихия. Чимин в жизни не видел таких доминантных альф. Он напуган, он восхищён, и всё его тело словно раскрывается в предвкушении. Юнги укладывает на него свой неподъёмно тяжёлый взгляд и спрашивает глубоким голосом: — Мой? — Твой, альфа, — отвечают за Чимина инстинкты до того, как он успевает подумать. Взволнованно оборачивается к Чонгуку, словно прося разрешения на некоторое время принадлежать только Юнги. Чонгук кивает одобряюще. Юнги берёт за подбородок, заставляет смотреть в глаза. Приподнимает бёдра Чимина и говорит властно: — Давай, котёнок, плачь. Плачь от удовольствия подо мной. Юнги натягивает миниатюрное тело на себя, двигается плавно поначалу, но вскоре переходит на быстрый темп. Вбивает Чимина в постель с методичностью фабричного станка, не сбавляя сумасшедшей скорости, ни разу не нарушая ритма. Держит крепко одной рукой, впивается пальцами в бок, наверняка, оставляя синяки. Другой прижимает запястья над головой Чимина. И смотрит-смотрит цепким взглядом, следит за каждым кристалликом слёз, разбрызгивающихся по лицу омеги от резких толчков. Чимин не поймёт, от чего изнывает больше: от глубокого проникновения или взгляда, что прикалывает его к смятому влажному покрывалу словно булавками — он хрупкая бабочка под руками безжалостного коллекционера. У Юнги взгляд фанатика, взгляд маньяка. Чимин никогда бы не подумал, что только от этого готов будет кончить. Омега кричит, бьётся так сильно, как позволяет захват жилистых рук, крепче сжимает бёдра альфы ногами и его член внутри себя. Мечется, толкается навстречу. Поворачивает голову и видит Чонгука. Его алчущий взгляд движется по телу, следит за каждым движением. От того, как альфа им любуется, у омеги плавится кожа. Чимин сильнее изгибается, прижимается членом к животу Юнги, желая получить разрядку от трения. Альфа тут же останавливается. — Что это ты задумал? — спрашивает с усмешкой. — Нет, омега, ты кончишь от моего члена внутри. Но только когда хорошенько попросишь. От частых толчков и взглядов голодных уже невозможно дышать. Тело напряжено так, что ноет в спине. Блаженство совсем близко, омега от него в одном коротком шаге, но альфа не позволяет его сделать и от этого жар внизу живота только растёт. Чимин скулит жалобно: — Юнги... Ах-х... Юнги, пожалуйста... — Старших просят не так, — холодно отвечает Юнги. У альфы пальцы бьёт тремором, мокрые пряди липнут к лицу и всё красивое бледное тело натянуто как тетива до звона. Страдает, но терпит, чтобы его умоляли. А Чимину первый раз в жизни того и хочется: выпросить удовольствие для себя и этими просьбами сорвать альфу с предохранителей, когда терпеть он уже не сможет. — Хён-хён-хён, пожалуйста... — причитает Чимин и заходится рыданиями, — умоляю, позволь мне кончить... пожалуйста, разреши... разреши, хён! Белокурый ангел в слезах истязает своего демона. Ангел похлеще иных бесов. Юнги тягостно хрипит на выдохе; волосы на его руках поднимаются и, кажется, на долю секунды даже закатываются глаза. Вздрагивает и словно неосознанно шепчет: «Да, так». Задирает бёдра омеги выше, погружается не так глубоко и толкается метко, выбивая задушенные крики. Снова и снова проходится по чувствительным точкам, не ошибаясь ни одним движением. Раз за разом именно так, как Чимин хочет, как нравится, как требует измученное ласками тело. — Послушный омега, — наклоняется ближе, гладит по волосам. — Теперь можно. Кончай. Чимина тут же выгибает так, что сквозь слёзы он видит ёлку вверх ногами. Несколько прицельных движений, и внутри словно детонирует бомба. Ударной волной выносит из хрупкого тела остатки кислорода — Чимин содрогается молча, не в силах расслабить сжавшееся в спазме горло. Только спустя несколько секунд способность издавать звуки возвращается к нему, и он одаривает обоих альф пронзительным сладостным криком. Чимин мелко вздрагивает, сглатывает тяжело, пытается сфокусировать взгляд. Юнги к нему вплотную, высовывает язык и собирает слёзы со щёк, подбородка, губ. Не вылизывает — лишь касается кончиком горячего языка. Медленно, основательно, чтобы не упустить ни капельки. А затем толкается еще дважды на максимальную глубину и со стоном кончает, глядя Чимину в глаза. Выходит и обрушивается на тело омеги, тяжело дыша тому в живот. Затёкшими ногами Чимин обнимает широкую спину. Голос Чонгука возвращает в сознание. — Такой красивый, когда кончаешь. Невероятный омега, — Чонгук целует в щёку, водит большим пальцем по губам. — Понравилось? Понравилось с хёном? — Да, — отвечает Чимин, глядя на Чонгука. Омега потерян, сокрушён, раздроблен. Ему бы поспать. Чонгук улыбается и кивает в сторону Юнги. Только тогда Чимин понимает, что другой альфа ответа на этот вопрос наверняка ждёт больше. Опускает взгляд и видит, как Юнги смотрит на него взволнованно, ищуще. — Очень-очень понравилось, — говорит и кончиками пальцев гладит альфу по влажным волосам. Юнги улыбается, моргает медленно, пытаясь прийти в себя. — Чимин, ты и правда мечта! — и снова падает лбом в мягкое тело омеги. Лежат втроём молча, не двигаясь. Тяжесть тела Юнги и размеренное дыхание Чонгука в волосах над виском погружают Чимина в абсолютный покой. Ему так хорошо, так безмятежно, словно все тревоги покинули, оставив после себя лишь умиротворённую улыбку на его лице. Спустя мгновение, а, может, целую вечность, Чонгук поднимается, уходит и возвращается всё с тем же маленьким тазом и полотенцем. Юнги с трудом отрывается от нежного тела, легко целует в губы и со словами «Я скоро» уходит. Чимин всё это различает по звукам, потому что веки словно свинцом налились и размыкаться не желают. Чонгук поворачивает его на бок, протирает спину, ноги, проходится полотенцем между ягодиц, снова переворачивает на спину. Чтобы дать альфе доступ к себе, Чимин раскидывает руки и ноги в стороны. Чонгук тихо усмехается и продолжает стирать с омеги следы прошедшей страсти. А когда возвращается Юнги, говорит: — Гляди, хён, какая у нас звезда. На ёлке такой нет. И в небе нет. Ни у кого нет такой красивой звезды, только у нас с тобой. Чимин, разомкнув глаза совсем немного, смотрит вверх. Он и сам чувствует себя звездой, что летит в беззвучной космической черноте высокого потолка. Игрушки на ёлке — это планеты, серебряные ленты — млечный путь. А всю исполинскую, умопомрачительную в своём масштабе вселенную освещает одна ёлочная гирлянда. Кто бы мог подумать? Какие абсурдные мысли...Чимин, должно быть, засыпает. И рядом с ним ложатся две галактики: большие, тёплые. С самого края вселенной слышится, как одна галактика спрашивает другую вполголоса: — Ты как? — Пытаюсь не сдохнуть, — шёпотом отвечает ей другая галактика и вздыхает изнурённо. — Обнюхай его. Чимин не проснётся, но его омега почует и даст смазку. Собери на ладонь и иди подрочи, твой альфа на время угомонится. Зачем себя истязать? — Не хочу так, хочу с ним, — горячие губы нежно касаются плеча. — Я его дождусь. — Странный ты, Гук. — Сказал мне альфа, у которого стоит на омежкины слёзы. После короткой паузы первая галактика признаёт: — Справедливо. И больше ни слова. Бесконечно чёрный космос замолкает, и слышно только, как мирно сопит его самая красивая звезда.