I Smell a Rat (old ver.)

      Собачка Эвергрин Хэвисток росла в семье, где мама её не любила, а приёмный отец пытался всеми силами эту любовь из них обеих выбить. И он нашёл один способ.       Эвергрин любила рисовать. Особенно акварелью. В комнате стоял мольберт, на столе лежали кисточки и краски, у девочки даже был фартук, чтобы не пачкать одежду и яркий малиновый берет, который пришлось оставить дома, когда она в первый раз поехала к врачу.       Маленькая Эвергрин, которой на тот момент исполнилось восемь лет, не понимала, почему мама ведёт её к доктору. Эвергрин чувствовала себя замечательно и совсем-совсем не болела! — Врач покажет тебе, что с тобой не так, Эвергрин, — безучастно отозвалась Блоссом и сильнее сжала руку дочери в своей. Эвергрин больше не задавала вопросов. Мама их не любила. — Понимаешь, детка, — язвительно пропел врач, невысокий пёс породы сенбернар, с проступающей на морде сединой. — Ты не любишь своего папу так, как должна любить. Это называется «реактивное расстройство привязанности», — врач наклонился к Эвергрин и заглянул ей в глаза не по-доброму. — Ты должна называть его папой, а не дядей Итаном. Ты должна делать все, что он скажет. Ты не должна вытворять глупостей, не должна шалить. Тебе же уже 8 лет! Почему я должен объяснять это такой взрослой девочке, как ты?       Итан Хэвисток был отчимом маленькой Эвергрин, и Эвергрин, которая знала его всего два года, у которой никогда не было отца, не могла называть его папой, потому что он не был ей родным человеком. Итан был рыжей лайкой, а мама и сама девочка кремовыми спаниелями. У Итана были голубые глаза, а у Эвергрин один зелёный, а другой карий. Итан ненавидел прогулки, книги и рисование, а Эвергрин любила творчество и свежий воздух.       Эвергрин была маленьким ребёнком, поэтому она не могла перестать иногда шалить. Она не обладала особой усидчивостью, любила учиться и играть с другими детьми и всё время чувствовала, что чего-то ей не хватает. Или кого-то. На вопросы о братике или сестрёнке Блоссом устраивала истерики.       Эвергрин не доверяла теперь ни маме, ни отчиму, и поэтому она чувствовала какую-то назойливую потребность врать. Она отвечала на все вопросы ложью, даже если в этом не было необходимости. Если родители спрашивали, что было на завтрак в школе, то она отвечала «капуста», даже если в школе давали кашу. Если они спрашивали, бьёт ли её кто-то за пределами дома, то она положительно кивала головой.       Взрослые никак не могли понять, что Эвергрин — ребёнок, а Эвергрин не могла сопротивляться, когда после пары встреч с врачом её повели в процедурный кабинет…

***

      Эвергрин нервно выдохнула пару раз и поморгала, чтобы прогнать от себя настойчивые воспоминания. Никто из друзей не знал о том, что когда-то перенесла их подруга, потому что обычно Хэвисток не давала даже поводов для беспокойства. На неё смотрели с улыбкой, с какой обычно говорят «какой же ты наивный». Её никто не воспринимал всерьёз, почему-то.       Да, определённо, Эвергрин была черезчур весёлой иногда, шутила в неподходящих для этого ситуациях, часто улыбалась, но никто, даже она сама, и подумать не мог, что это была защитная реакция на то, что когда-то произошло. Сейчас Эвергрин резко ушла в себя, пока друзья заходили в кинозал, чтобы все вместе посмотреть фильм. Только один из них заметил, что что-то не так. — Эв? — обеспокоенно спросил Уилл, поворачиваясь к собачке. Она до боли сжимала в лапе билет на фильм. — Что с тобой? — Эм, я… — Эвергрин с хрустом разжала ладонь и перевела взгляд на Мисфорчуна, который выглядел искренне беспокоющимся, но Хэвисток больше не верила ни чьим доверчивым глазам. — Ничего…       Уилл перевёл взгляд на зал, где остальные уже искали свои места, потом снова на Эвергрин, которая неровно дышала, а лоб её покрыл холодный пот. Для него был единственный верный выход. — Пойдём, — Уилл взял её за лапу и повёл к выходу из кинотеатра, попутно отписывая Рейчел в мессенджере, что сегодня ни он, ни Эвергрин на фильм не попадут. — Но фильм… А деньги… А ребята?.. — смогла хрипло выдавить из себя Хэвисток, чувствуя, что Уилл сжал её лапу чуть сильнее, но не больно, как это делал отчим папа. — Не волнуйся. Потом разберёмся, — Уилл стоял на своём, и он повёл её в единственное место, которое успокаивало его самого… На набережную.       Холодный ветер приятно ворошил шерсть, а шум прибоя успокаивал мысли и душу. Было пасмурно, но дождь не шёл и даже не моросил, и не было пронзающего мороза, который бы пробирал до костей, но согреться хотелось, с чем помог Уилл. — Держи, — Уильям протянул Эвергрин стаканчик кофе, услышал тихое «спасибо» и сел рядом наблюдая, как она всё ещё трясётся. — Так… — он покачал головой и отпил свой напиток. — Что случилось? Я никому не расскажу, Эв. Ты можешь мне доверять.       Ты можешь мне доверять.       Доверять, доверять, доверять, доверять, доверять, доверять, доверять, доверять, доверять, доверять, доверять, доверять, доверять.       Доверяаааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа—

***

      В первый раз, когда Эвергрин зашла в процедурный кабинет, её встретил свет ламп, их тихий звон и жуткий запах. Тогда Эвергрин не знала, что так пахнет недоверие и ненависть. — Процедура заключается в том, — вторил старый сенбернар Итану и Блоссом, — что Эвергрин будет помещена в эксремальные условия, и ей будет поставлена определённая задача. Могу вас заверить, что от этого никто не страдал.       Он соврал. — Эта практика называется «ребефинг», она проводится после терапии привязанности, — подхватил другой врач, наверное, он был медбратом: молодой, высокий, худой кот, но с таким холодным и бесчувственным взглядом. Эвергрин не знала, что её визит к врачам до этого назывался терапией привязанности. — Она направлена на укрепление связи между приёмными детьми и родителями.       Эвергрин подняла голову на маму, ожидая услышать, что это всё плохая шутка, что с ней ничего не будут делать, что сейчас они скажут «Сюрприз, Эви!», посмеются и пойдут есть мороженое, но этого не случилось.       На полу лежал матрас и куча одеял. Эвергрин подумала, что они будут строить дом, но суровый взгляд врачей, мамы и отчима точно не располагал к этому. Под монотонные инструкции главного врача, вышли ещё трое псов в больничных халатах, и маленькую Эвергрин уложили на матрас, сказав не двигаться. — Эвергрин, — сенбернар склонился над ней. — Ты неправильная. Ты непослушная маленькая девочка, и тебе нужно переродиться. Ты знаешь, как появляются дети? Ты должна выбраться из матки своей матери, как сделала это восемь лет назад.       Пока врач объяснял это, а в душе девочки селились страх и тревога, медбратья кутали её в одеяла. Они были тяжёлыми, совсем не мягкими и пахло от них дурно, но Эвергрин не пыталась вырваться, она хотела быть послушной. — Когда ты выберешься, ты станешь послушной дочерью для своего папы, верно? — Эвергрин неуверенно кивнула, а сенбернар поднял голову и безучастно сказал: — Приступайте.       Эвергрин почувствовала опасность, но удача была на её стороне: никто не успел даже бровью повести, как раздалась пожарная тревога. «Твою мать!», — прокричал сенбернар, и Эвергрин знала, что это плохое выражение. Врач схватил девочку на руки прямо в одеяле и все спешно стали покидать здание.       Когда всё образумилось, Эвергрин увидела, что Итан невероятно зол. Её распутали из одеяла, и отчим тут же схватил её за лапу, больно сжимая в своей. Врач назначил им приём через несколько дней, и Итан был вне себя от злости. Когда они приехали домой, он сказал ей оставаться в комнате, и через полчаса Эвергрин услышала, как родители ушли из дома, закрыв дверь на замок.       Девочка знала, что ноутбук Итан никогда не выключает, а просто закрывает крышку, поэтому она тихо проскользнула в кабинет отчима и увидела в недавних поисковых запросах «терапию привязанности». То, что нужно!       Но явно не то, что нужно делать с 8-ми летним ребёнком.       Сразу открылась статья про десятилетнюю девочку из города, какое грустное совпадение, Эвергрин. Её звали Кэндис Ньюмейкер, она стала «жертвой» терапии привязанности и эта фотография была сделана в 2000-м году, когда Эвергрин даже не родилась. То, что прочитала Хэвисток, заставило её вспоминать фотографию Кэндис до конца дней.       Кэндис была жертвой, потому что она погибла от терапии привязанности.

***

      Уилл выжидающе смотрел на Эвергрин, пока её телом завладевал страх.       Это был животный страх. Страх за свою жизнь, желание обезопасить себя, своё тело и разум. Но сейчас же всё было хорошо, верно? Сейчас у неё есть друзья, она нашла своего брата, как и хотела, что ещё ей нужно? Возможно, прекращение терапии. Эвергрин было уже 16 лет, а она до сих пор помнила липкое, мерзкое чувство, которое расползалось по спине и лбу, она бы никому такого не пожелала.       Впустив в лёгкие воздухи и набравшись решимости, Эвергрин повернулась к другу с самым своим серьёзным выражением лица: — Ты знаешь, что такое «терапия привязанности»? — Нет…? — Уилл смущённо почесал щёку, потому что Эвергрин выглядела так, словно это знают дошколята. — Это когда приёмный ребёнок не слушается опекунов, врёт им и не доверяет. Терапия… Обеспечивает полное доверие ребёнка и родителя, — вторила словам старого сенбернара Хэвисток. — Сначала с тобой пару недель общаются психологи, а потом проводят процедуру, у всех они разные, на то, чтобы закрепить материал. — Так, я понял. Но как это связано с тобой? Ты же осталась жить с родной матерью. — Да, но мой папа… — Эвергрин сглотнула слово «отчим», которое её насильно отучили говорить. — Он мне не родной. И когда я была маленькой…

***

      Через несколько дней Эвергрин и Итан снова оказались на пороге «больницы». Блоссом не смогла отпроситься с работы, поэтому Эвергрин чувствовала себя в огромной опасности.       Она могла умереть. — Ты помнишь, что нужно сделать, Эвергрин? — склонился над ней сенбернар. Получив кивок, он продолжил: — Усложним тебе задачу в этот раз. Приступайте.       На этот раз Эвергрин положили на бок, заставили поджать ноги к груди и сложить руки вместе перед собой. Так выглядел эмбрион, и малышка поняла, что так выбраться будет сложнее. Она не сильно представляла даже после прочитанной статьи о Кэндис, что с ней будут делать. Она не думала, что выжить будет сложно.       А это сложно.       Когда её снова с головой укутали в одеяла и не оставили ни одной щели, Эвергрин почувствовала неподъёмную тяжесть — кажется, врачи легли на неё сверху и придавили своим весом. Четыре взрослых пса на одну маленькую собачонку. И она почувствовала, что кто-то стал держать её за голову через одеяло, и сразу поняла — это Итан.       Итан хотел, чтобы она умерла? Зачем всё это нужно? Почему доктор не сказал, что как минимум одна девочка погибла от этого?       Кэндис Ньюмейкер боролась, как могла, но в итоге она задохнулась под одеялом спустя 40 минут «лечения», так и не сумев «возродиться».       И сейчас эти лжедоктора завернули крошечную Эвергрин, весом в 27 килограм и ростом в 125 сантиметров, в одеяла и давили всем весом на неё. — Давай, Эвергрин! — вдруг услышала голос старого сенбернара она. — Ты — младенец, и твоя задача — родиться. Твой папа ждёт тебя. Или ты слабачка?       Маленькую Эвергрин начала охватывать паника: она не может двигаться! Ей так сильно давят на руки и ноги, что если она и перевернётся, то не сможет дышать! Она умрёт! Умрёт! Умрёт! Умрёт!       Эвергрин громко заплакала, начиная ёрзать и пытаться выбраться, а доктора только этого и ждали и теперь, как коршуны, кружили над телом девочки и давили всё сильнее. — Выпустите меня! — взмолилась Эвергрин. — Я не могу дышать! Я не могу дышать! Пожалуйста, мне тяжело! — Ты умрёшь, — сказал сенбернар, и у Эвергрин сердце в пятки ушло. Он что, говорил правду? Или подкреплял её «мотивацию»? Хэвисток начала ёрзать сильнее, тела сверху давили на её рёбра и желудок, когда она перевернулась на спину. — Почему она так слабо старается и так громко кричит? — услышала Эвергрин где-то прямо над головой. Это был голос Итана, в нём слышалось недовольство. — Дети, подверженные растройству, часто преувеличивают свои проблемы, — ответил доктор, безучастно поведя плечами. — Они добиваются своего через истерики и враньё. Именно это мы должны искоренить.       Эвергрин пыталась не слушать голоса, которые вторили ей о смерти и бесполезности, пыталась выбраться, и как только начинало получаться, руки хватали её, переворачивали и давили сильнее. Затошнило. Закружилась голова. Прошло 20 минут, а маленькой Эвергрин это время казалось вечностью.       Она решила сдаться.       Эвергрин легла набок и тихо заплакала, снова подгибая ноги и пытаясь выловить хоть крупицу свежего воздуха. Она, словно маленький зверёк, была заперта в клетке, и никого, кроме назойливых голосов, не было рядом.       «Ты не должна сдаваться сейчас!», — воскликнул голос в голове, как только Эвергрин закрыла глаза. Она знала, кто это был. — «Если сдашься сейчас, то мы познакомимся с тобой намного раньше, чем должны!»       «Почему?», — Эвергрин слабо выдохнула, её хрип не могли услышать даже врачи, которые давили на неё, но она уже не чувствовала боли. — «Ты кажешься хорошей…»       «Эвергрин, пожалуйста! Разве ты не хочешь вернуться домой? Порисовать? Покушать мороженое? Обнять маму?»       Маму…       Эвергрин любила свою маму. Она была статной, с холодным взглядом, но очень красивой. Она работала секретаршей. Она не любила дочь, но дочь её любила. — Ты лодырь, Эвергрин! — продолжал голос врача. — Лодырь, лодырь, лодырь! Ты даже не стараешься!       Эвергрин перевернулась на живот, чувствуя, что все её органы готовы отказать, а голова отключиться в любой момент. Её разум был чист, и только одно слово она повторяла про себя: выжить.       Андреа Свенсон.       Эвергрин протянула руки вперёд и ухватилась за ткань одеяла, ломая себе ногти из-за его жёсткости.       Лукас Чамброне.       Она бросила все свои силы на то, чтобы проползти вперёд, на то, чтобы выбраться и вздохнуть.       Дэвид Полрайс.       Её тошнило настолько сильно, что ещё немного, и цель бы не была достигнута из-за бессилия.       Кристал Тиббетс.       Всё-таки, она нашла в себе силы подтянутся дальше и согнула руки, выползая куда-то наверх, где был Итан. Она останавливалась на то, чтобы попытаться отдышаться, но воздух заканчивался, голова кружилась, было так неимоверно жарко. Эвергрин почувствовала, как её хвостики расплетаются из-за постоянной возни, платье мнётся, балетки пришлось снять.       «Пожалуйста, постарайся ещё, совсем чуть-чуть осталось. Ты сможешь выбраться. Когда останешься жива, приезжай в город Эвергрин, там моя могила. Меня зовут…»       Кэндис Ньюмейкер.       Эвергрин нашла конец одеяла, приподняла его, сделала последний рывок и увидела тусклый свет от ламп, почувствовала воздух. Подтянувшись ещё раз, она высунула голову и стала фанатично глотать кислород под хлопки и улюлюканье докторов, которые наконец отпустили тело Эвергрин. Сняв с неё одеяла, они помогли ей сесть, и Эвергрин тут же вырвало на матрас перед собой, но всем уже было всё равно.       Спустя 32 минуты процедуры, Эвергрин спасла саму себя.       Когда её привели в порядок, а Итан заплатил за процедуру и подписал соглашение о неразглашении, Эвергрин расплакалась, и плакала она до самого дома. Так с ней ещё никто не поступал. Это было самой худшей вещью в её жизни. А самое ужасное — восьмилетняя девочка чувствовала свою вину за всё произошедшее. — Ты была хорошей девочкой, Эвергрин, — сказал ей Итан, когда остановил машину у родного дома. — Ты заслужила мороженое, да? Что скажешь?       Слова подсказал голос в голове. — Да… Папа.       Слишком довольная ухмылка исказила лицо Хэвистока, он чувствовал себя победителем, он смог сломать маленькую девочку, чудо-терапия помогла! Только вот он никогда не узнает, что помогла не терапия, а желание Эвергрин никогда не испытывать подобный опыт. Врач сам сказал, что хотел от неё Итан — вот она и дала ему то, чего он так жаждал, потешила его гордость и самолюбие. Лишь бы только это никогда не повторилось.

***

      Эвергрин слабо выдохнула. Лёгкие снова сжало, так было всегда, когда спаниель вспоминала тот день. Уилл смотрел на неё с шоком и горьким разочарованием, перемешанным с сочувствием. — Эвергрин… — прохрипел он, но она подняла руку, призывая остановиться. — Я знаю, знаю. Может быть, я преувеличила и это всё не так страшно… — Что?! — воскликнул Мисфорчун, чуть не выронив кофе и пугая подругу. — Господи, никогда не говори так! Ты не виновата ни в чём, что с тобой случилось. Ты заслужила любовь и заботу, а не эту терапию… Как такое вообще можно сотворить с ребёнком?       Эвергрин пожала плечами и рассеянно улыбнулась. Больше не хотелось ни плакать, ни рассказывать. Ребефинг был просто первым шагом: каждый раз, когда поведение дочери не устраивало Итана, он придумывал наказания или советовался с врачом: заставлял есть безмерное количество еды, чтобы отучить Эвергрин быть избирательной, рвал её тетради, чтобы писала аккуратно и без ошибок с первого раза, запирал в ванной на ночь, оставлял её без еды, и ещё куча всяких способов заставить ребёнка боятся родителя. Эвергрин давно научилась быть тихой, не привлекать внимания дома, чтобы не разозлить этого монстра, и он был удовлетворён этим постоянным страхом, словно питался им.       За своими размышлениями Эвергрин не заметила, как Уилл обнял её и прижал к себе, шепча на ухо слова поддержки и сожаления. Он не мог понять всего, но то, что рассказала ему Эвергрин, даже звучало ужасно, что уж говорить о том, как это чувствовалось.       Прошло ещё полчаса, прежде чем Уилл высказал о Итане всё, что он думает. Они разошлись, когда на улице стемнело, а фильм кончился, когда похоладало, но не сильно, чтобы спешить домой. Но домой было нужно. Открылась ключом Эвергрин входная дверь, девушка зашла в полумрак своего дома и силуэт с кухни пришёл в коридор её встретить. — Привет… — Эвергрин сглотнула ком в горле и улыбнулась настолько искренне, насколько могла. —…Папа.