madness and betrayal.

      — И где только носит этот сраный самолёт... — Кейдж потирает переносицу, а затем укладывает голову на сложенную в кулак ладонь, уперевшись в железный подлокотник. Уже озлобленно и нетерпимо он смотрит на табло с тёмно-красными цифрами и названиями городов. Почти с два часа до Лос-Анджелеса лишь для того, чтобы доехать до чёртового аэропорта. И без того потеряв много времени - Джонни опоздал на пробы, которые должны были состояться ещё в одиннадцать; пробка длиною в километр и тридцать минут - беспорядочный сумасброд кипящей злости, на водителей и всю планету, вперемешку с невыносимой жарой салона. Хотя, казалось бы, Карлтон - личность известная. Все деньги на свой комфорт тратит, и кондиционер работал. Всё ли дело в тех непонятных испепеляющих эмоциях? И даже прохлада дождя за окном не скрасила положения. Тогда как после выхода из такси мир вокруг не казался краше: серость туч затмевает прозрачное небо, его изрисовывая, заслоняя контурами тёмных облаков, напоминающих печальные дни; а пальмы с поблекшими листьями, растрёпывающимися под порывами редкого ветра, своими очертаниями напоминали больше пугающее из детства нечто - карикатурные страшные фигуры, перенимающие форму чудовищ высоких и тощих, обеднённых... Выслушивая лекции, Джонатан потратил ещё больше. А сбор нужных вещей занял ещё минут сорок. Того в итоге - почти шесть часов - всё зря, впустую. Часов, пробытых там, где ему быть, возможно, и не стоило. О, а любимая укладка Кейджа? Та и вовсе безнадёжно испорчена.       Раздаётся сигнал оповещения. Мужчина поднимает глаза на экран, рейс смешается на ступень вниз, а голос сообщает о задержке: "самолёт Ван-Найс, Лос-Анджелес - Орландо, Флорида, пребывает на посадочную полосу 16R ровно в восемнадцать часов."              — Отлично... — огрызается Джонатан, фыркнув. Он оборачивается на мужчину рядом: Такахаши и сам заметно устал: клюёт носом, грузно развалившись рядом, время от времени вскидывая голову, когда кто-то рядом провозит тяжёлый чемодан, почти задевая его ноги. Карлтон недовольно закатывает глаза, — Нам здесь ещё час торчать. Сколько можно? — взвывает на последней фразе, рыча, к концу переходя на мычание, откидываясь к спинке скамьи спиной. Теперь слова больше напоминают невнятное бормотание.— У меня от этих грёбаных приключений голова раскалывается.       — Скверный день... — Кенши поджимает губы, хмурясь, сводя брови, словно соглашаясь. Из закрытой позы выходит - сложенные на груди руки брюнет опускает, усаживаясь удобнее и вытягиваясь, а затем неторопливо роется в кармане пиджака, выискивая что-то, слегка склонившись к актёру плечом. Найдя нужный предмет, японец выуживает пузырёк, щёлкая крышкой, с характерным звуком открывая и вытряхивая что-то. Засовывает обратно коробочку для лекарств. — Вот. Примите. — Наёмник касается запястья мужчины, слегка распрямляя ладонь Джонни, вкладывая одну из круглых таблеток. Зажимает его кисть, — Должно помочь. — похлопывает Кейджа по плечу напоследок, вставая. Ещё две такие же держит в сомкнутой руке. От всего произошедшего и правда нужно развеяться...       — Всегда обезбол с собой таскаешь, самурай? — хмыкает задумчиво Джонатан, растянувшись в улыбке на одну сторону, но не нахальной, одобряющей и довольной, благодарной. Актёр укладывает таблетку в рот, пальцами откручивая крышку и отпивая из лежавшей до этого около бутылки, запрокидывая голову, глотнув.       — Вроде того. — Такахаши скромно пожимает плечами. — Раз рейс задерживается, — распрямляется, понурив голову слегка. — Составите компанию?       — Приспичило, или просто носик припудрить? — снова ехидничает Карлтон, почти подскочив на ноги рядом с наёмником, слегка пошатнувшись, и локтем ловко подтолкнув того в бок. Вновь к сидению приковывает взгляд, отбрасывая взятую бутылку, — Хотя, вроде, и без того отлично выглядишь... — Джонни наклоняется, осматривая сумки. Вжикает молнией. Вдруг на секунду мужчина запинается, меняясь в интонации, тянет как-то странно, — Ты это... Иди. Здесь вперёд и налево, ладно? Я догоню. — прикусывает щёку изнутри, сомневаясь, но вытягивает из под вещей главную - шубу. Каким раньше был этот аксессуар... Карлтон быстро проверяет внутренние отделения, воровато оглядываясь, — Сам найдёшь ведь?       На что японец покорно кивает, стараясь сохранить нейтральное выражение лица, не желая изъявить даже неопределённости - замечает перемены поведения Кейджа с подозрением. Актёр же остаётся ещё ненадолго, находит нужное, вытягивая из внутреннего отделения одежды пакетик с сомнительным содержимым, запрятав тут же в штаны. Ужасная затея...       Такахаши ориентируется на голоса, находит нужную дорогу, следуя указаниям Джонатана - отыскивает дверь, ведущую в туалет и останавливается у раковины, поднимая лицо к зеркалу, будто может рассмотреть себя, увидеть. Разжимает ладонь и также как Кейдж подносит ко рту ладонь, глотнув таблетки, поморщившись.       Фантомные боли, преследующие так долго. Отдалённо напоминают произошедшее, кинжалы в глазах, остроконечные лезвия и родные руки. С того дня продолжаются, нарастая с новой силой. Теперь вместо одной, он может выпить целых три, чтобы не чувствовать. Ломка.

***

      — Я всё никак не спрашивал тебя о повязке. — телефон Кейджа зажат между ухом и плечом. Гудки в трубке протяжные, громкие, отчётливые. Актёр щёлкает несколько раз зажигалкой, держа в зубах свежую сигарету из пачки, уже, кажется, в бесконечной попытке поджечь один из концов. — Это как-то связано с... — поднимает глаза на наёмника, наконец, затянувшись. Джонатан убирает зажигалку, подёргав себя за рукав рубашки, поправляя её. Ёжится от холода, насупившись. А дождь не прекращается. — Работой? Ну, знаешь... — продолжает будто загнанно, стряхивает пепел.       — Не совсем, — Кенши прикусывает язык. Пытается держаться серьёзно, строго, безучастно. Привычно.       — Скорее да, чем нет, — Кейдж выдыхает клуб дыма. — Или нет, чем да? — прилегающий участок при здании под балконами-крышами, укрывающий от неспокойной погоды сейчас, после и без того каторжных притензиий Джонатану, кажется пыточным местом. Телефонные звуки прекращаются и Карлтон отвлекается. Но кажется так только на первый взгляд. — Алло?       — Возможно, да. — Такахаши отворачивается лицом в другую сторону, вздыхает. — Наверное, даже больше, чем просто с работой...       — Да-да, погоди минутку. — мужчина натягивает куртку, шурша одеждой. И непонятно, к кому актёр обращается.       — Отец сказал, что это мне поможет. — якудза выдерживает паузу.       — Что ты сказал?..

      Кому-то нужна правда. Кому-то нужно слушать. Кому-то говорить. И Кенши, осознав, не смог остановиться.

Зачем он решил поведать о произошедшем? И сам не знает. Злится.

      — Он сам лишил меня... Глаз.       Когда тело пробивает мелкая дрожь, уловить и вычислить в ознобе невидимую нить, связующую со страхом, оказалось до жути неприятно.       — Выколол. — он кивает, уточняя и словно извинившись. Наёмник улыбается, повернувшись в сторону Джонни, — Знаешь, подавив волю человека, добиться чего-то не составит много труда... — а Карлтон слушает, округляет глаза, а плечи сами по себе разжимаются - чуть не роняет телефон, пальцами лишь сильнее передавливая фильтр во рту и удерживая. — Вам как никому знать лучше. Мой список в сокращении. Я поэтому тогда упомянул об уточнении. — и актёр перелистывает воспоминания вечера в голове, переваливаясь с одной ноги на другую. Вновь затягивается, оттряхиваясь и выпаляя что-то в трубку бессвязное,— Я работал во многих сферах. А основной были налоги. — Кенши отрешённо пинает ногой воздух, будто показывая, усмехнувшись. — Долги выбивал... Работёнка отвратная, но не из худших. Кровавая, время от времени. — актёр закашливается тихо, почти беззвучно. — Мне не к чему байки травить. Это по твоей части. Зачем ходить вокруг да около, да? — брюнет задаёт вопрос риторический, на что собеседник кивает неуверенно, в глубине души надеясь - мужчина заметит. — Японская мафия. Якудза, проще говоря. Был правой рукой, собачкой клана, в ошейнике на цепи. Мальчишка на побегушках. Исполнив гири - искуплюсь. — брюнет вздыхает. — Позорно. Глупо, правда?       Кейдж ещё некоторое время докуривает сигарету, в повисшем молчании одиноко разглядывая скопившийся пепел, отрицательно мотая головой, словно не веря ни единому слову. Горько, но преободряюще хмыкает напоследок, отбросив бычок на землю и притоптав.       — Работа в органах полна эротики... — Всё слышал. Всему поверит на слово. — Потом договорим. — сбрасывает вызов.

***

      Те мысли о судной ночи его жизни — праздник его отца. Когда боль пронзила тело, а тот, не жалея, лишь истязал, лелея себя мыслью - "наследник, который удостоился участи". Стоящий. Почему так? Кенши и сам не знает. Не может найти оправдание. Вернуть зрение никогда и никак не будет возможно. Он лишь бездумно повиновался, боясь подумать о себе - предательство.

***

      — Хочешь сказать, — Джонни поднимает голову, рассматривая облупившийся потолок. — Ты?..       — Жертва обстоятельств. — заканчивает самурай за него, — Отец считал, что утратив важную реликвию, придерживаясь семейным традициям и следуя из них закону о материальных ценностях - без оберега клан просто погибнет. — и также "смотрит" вверх, повторяя позу актёра. — Поэтому он поручил вернуть эту вещь мне. Сказал, что тем самым искуплю грех.       — А гири, это?       — Долг чести. Моральная необходимость. Без неё память предков ничто... — презренно усмехается, — Отец считал, что если я верну меч - что-то изменится, а моя жертва будет ничтожной, в сравнении с целостностью. — руки в карманах. — Выколол глаза, думая, что из-за кошмаров меня остановит совесть. Кражи и убийства же не имели значения. "Чувства взять под узду, избавиться от мыслей и силы воли против братства" и мученником стать лишь для того, чтоб угодить другим.       — Эгоист - человек, любящий себя больше других эгоистов. — Джонатан топчется на месте. — А ты всего навсего хотел свободы и понимания...       — Скорее всего, — Такахаши вдруг спотыкается на словах, — Сам не знаю. Когда тебе навязывают что-то против воли, кажется, легче выдавить из себя "да здравствует", чем раба.       — Моральное убийство - тоже убийство. — тупит взгляд вниз Джонатан, подходя ближе, и, просунув руку под локоть наёмника, также залезает в собственный карман. — Скажи, — заглядывает в лицо брюнета, а повязку уже по-другому воспринимает, — Позволишь снять?       — Чуть позже, может...       — А почему на "вы"? — Кейдж хихикает беззаботно.       — Вы - Джонни Кейдж, — актёр прыскает приглушённо, — сценический образ, мелькающий то тут, то там. Ненастоящий. Всего навсего фальшивка. Лишь оболочка. — а Кенши поднимает брови, наклоняясь к плечу, когда, заинтересованный, мужчина сам прилегает к японцу ближе, притаив дыхание. — А ты - Джонатан Карлтон. — Улыбка сходит моментально, руки нервно разжимаются, — Знакомый. Вы больше мне как друг, а не начальник. Настоящий...

Доверить самое сокровенное.

      — А если бы... Не сделал этого с тобой?       — Я бы не встретил многих. И рассвет. Отец не пощадит отступников.       — А цель оправдывает средства?       — Не знаю. Должен исполнить долг, чтоб узнать. Вернуть то, что принадлежит мне.       — И что же это?       А выполнив поручение, что ждёт его дальше? Заполучив Сенто обратно, каким будет его путь в будущем? Отправиться домой? Остататься служить? Нашёл нового хозяина - лижет руки, втирается в доверие. А Кейдж открыл оковы, высвободил истинную сущность. Такахаши нравится. Ластится, нежится, кусается... Говорит больше, показывает. Рискованно пускать на самотёк. Порой думаешь, что всё хорошо, - а уже кто-то роет тебе могилу. Или всё же нет?

***

      Журчание из под крана. Наёмник несколько раз зачёрпывает ладонью прохладную воду, запивая обезболивающее. Растирает по щекам разбрызганные капли, обеими руками упирается в тумбу раковины. Теперь различает по шагам, когда актёр в пределах ощущений появляется - проходит мимо, на ходу проводя ладонью по широкой спине, на одно из плеч укладывая, погладив большим пальцем, будто жалея. Длится это не долго, и Джонатан заваливается в кабинку, но шумно, почему-то... Даже дверь не закрывает на защёлку. Актёр стягивает пиджак, а куртку оставил в холле - незачем; отбрасывая ненужную вещь на закрытый крышкой унитаз. Снова спешно возится, вытаскивая зип-лок, практически раздирая пакетик, растаскивая замочек в разные стороны. Опускает два пальца в содержимое и тянет к губам, размазывает порошок по дёснам. Безвкусная дрянь. Такая же как и размышления. Мужчина отступает, усаживаясь, отодвинув пиджак поглубже, опускает голову, вытягивая ноги. Пакетик легко из руки выскальзывает, проехавшись по скользкому полу под щёлкой кабинки. Терять уже нечего. А наёмник вертится. Ходит вокруг да около. Беспокоится.       Такахаши отстаёт от подзеркальной тумбы, отрываясь от крана наконец, выключает воду, стряхивает остатки с руки. Тихо, но громко одновременно. Делает пару шагов к выходу, стоит с минуту и возвращается. Сначала выжидает, в тишине сам себе сюжеты надумывая. Затем крутится у двери волком преданным, волнуется и возится. Мается, почти с ума сходя от размышлений, когда медленно на часах Карлтона стрелки сдвигаются, время отсчитывая. Не выдерживает. Ни одиночества, ни разлуки. Ни догадок и соображений, оправдывающихся с открытием двери. Джонатан усмехается грустно, разглядывая лампочку моргающую...       — Какого, блять, хрена ты творишь, Кейдж? — цедит сквозь зубы Кенши, широким шагом приодолев расстояние между ними и схватив актёра за грудки, толкнув к стене обшарпанной кабинки, прижимая, подняв за воротник его лицом к себе. Голос зловещий, угрожающий, почти по-настоящему. Карлтон лишь вжимает голову в плечи, пытаясь отвернуться, дыша глубоко и часто, рвано, надрывчиво. Улыбается безумно, по-идиотски, словно в бреду. Пара прядей из копны волосы выбивается, спадая ему на глаза.       — А на что похоже? — пререкается. Трясущейся рукой Джонатан тянется за спину, под грудь обнимая мужчину, а другой пальцами в волосы зарывается, впивается в губы наёмника своими, сминает и прикусывает в экстазе, тянет. Такахаши терпеть не собирается, лишь отталкивает рывком, сильнее приложив о стену затылком.       — Прекращай ломать комедию. Тебе не цирк здесь... — рычит свирепо, кривится и удерживает.       — А ты? — задыхается Джонни, зубоскалит, глумясь - тешится, посмеиваясь несдержанно. Стонет и глаза закатывает, — Кого играешь? Защитничка с приступом самоотверженности?.. — в венах пульсирует горячая кровь. Брюнет сжимает челюсти, скрипит зубами. — Или Мать Терезу? Притворный образ безгреховной небожители... Давай же, ударь посильнее. Я ещё много выдержу... — притерпится. Заживёт. Забудется.       — Я пришёл устроиться, чтоб защитить вас, а не убить. — Кенши отступает, но мускул на лице подрагивает - всепоглащающая неподвластная ненависть и молчаливый ужас, вперемешку с щемящим чувством в груди. Пульс учащается. Он допустил ошибку. Он что-то упустил. Он заставил страдать. Причинил боль. И виноват сейчас лишь он. Кейдж разражается истерическим хохотом, хрипящим, раскатистым, переливчатым.       — Давай же, милый, накажи меня. Подумаешь, тело... Ты парень крепкий, в чемодан спрячешь да увезёшь куда-то, выкинешь где на обочине, тебе не чуждо. Свыкнешься! — подставляется на растерзание, провоцирует. Лепечет самодовольно, на больное давит. Ладонь скользит, считая позвонки. А сам не отлипает - будто напрашивается.       — Заткни пасть... — всё тело от гнева потряхивает, пробирает, а ком к горлу подкатывает. Прожигает в глубине души, чахнет и тускнеет, в труху превращая все чувства, оставляя лишь пагубную нетерпимость и неконтролируемую агрессию. Подавить пытается.       — Не то что? — Кейдж смотрит презренно, а у самого перед глазами цветные пятна пляшут, переливаются, — Папочке... — скулит, когда наёмник прижимается. Выгинается навстречу, — Блять... Плакаться побежишь?       — Перестань... — теперь уже сам прижимается, облизывая губы Джонатана, выдыхающего жарко, подхватывающего инициативу, пуская в рот толкнуться. — В тебе говорит лишь эта дрянь... — целует неистово, упоенно, понимающе бока Кейджа оглаживает, проходится вдоль талии пальцами, последний воздух из лёгких выбивая. Наваливается, отрываясь неохотно, к уху опускаясь, — Отвратительная идея...       Такахаши под локтями актёра хватает, убирая руки, нахально исследующие тело, и к шее наклоняется - засосы оставляет, не упуская ни единого сантиметра: терзает зубами и языком оголённую кожу, а внизу живота завязывается тугой узел - притирается к чужому паху, ответные вымученные стоны улавливая над головой. Сводит в замок запястья Кейджа, в стену впечатывая настолько, что и шевельнуться невозможно, только дёргаться. А Карлтон лишь нарочно распаляет тягучее возбуждение, толкается навстречу, становится послушным, гибким и плавким - изгинается и хнычет, давясь собственными словами и мольбами, почти беззвучно просит.       — Больше... — простанывает надрывчиво и нетерпеливо, почти на носки становится, потирается, пытаясь вырваться из хватки. А Кенши упивается, неторопливо зарывается между плечом и шеей, носом тычется нежно, в ямки между ключиц языком ныряет, жадно вдыхая примесь жара с одеколоном - горьковатый привкус и сладкая похоть. Теперь сам истязает, терзает словно безучастно, но пылко, страстно - наслаждается даже, тёплая лукавая улыбка вдруг незаметно на лице появляется. Проходится по выпирающим косточкам и чуть загорелой коже. Джонни трепещет и мычит, гордо смыкая губы, опомнившись - нужно быть тише. Не остаётся ни наглости, ни насмешливости в голосе. Лишь томный шёпот, — Прошу, блять, Господи...       До изнеможения - тугая ткань джинс и нижнего белья. Они теряют равновесие, теряют голову, давятся собственными перебивчивыми вздохами и ненасытными прикосновениями - Такахаши нехотя позволяет опустить заломленные руки обессиленно. Но Кейдж тут же подхватывает: пальцами царапает ремень, подцепляя железную бляшку, а сердце наёмника пропускает удар, замирая в ожидании. Сам продолжает насточивые ласки - неутолимый голод до чужого голоса и животная страсть кружат голову снова. И никакие таблетки не помогут. Обескураживающий жар друг друга не сбить ни одним сахарным сиропом.       — Джонни... — актёр отводит ремень в сторону, вжикает молнией, тянет, послабляя брюки, скидывает их на пол. Распутно лапает, просунув ладонь между телами, оглаживает вставший член грубо через предательски тонкую ткань, ещё через секунду оттягивая резинку. Наёмник подаётся вперёд, наперекор словам, имитируя толчок, а дыхание обрывается. — Джонни, блять, рейс... — непрекрытое вожделение и влажная кожа. — Джонни, мать твою.       — Плевать на рейс. — целует в губы напоследок, подталкивая, давая мимолётный продых - успевает опуститься на колени, наплевав на все почести и самоуважение, а Такахаши усаживается на крышку. Грязь. Вокруг такая грязь...       Кейдж разводит подрагивающие колени Кенши в стороны, стягивает штаны с его бёдер настолько, насколько позволяет их поза, подсаживается ближе, вцепляется пальцами в бедро одной ладонью, а второй придерживает ствол. Размашистым движением языка мажет по головке, слизывая предэякулят, прижимается губами и размазывает слюну по всему члену, опаляя кожу горячим дыханием, а наёмник заходится громким стоном. Запястье подносит ко рту, затыкая себя, прикусывая у большого пальца, а кадык ходит вверх-вниз, когда он сглатывает. Пальцы в волосах актёра - опускает резко, заставляя Джонни давиться, смахивая редкие слезинки на глазах от внезапной грубой ласки. Но Карлтон не замирает, пытаясь отдышаться - жадно втягивает воздух через нос, с тихим мычанием продолжает двигаться уже самостоятельно, укоризненно глядя исподлобья. Хотя знает, что тот не заметит. Но знает, что почувствует немое возмущение. Вбирает член до половины, на что получает очередной вздрог от самурая - на этот раз Такахаши впивается в несчастную ладонь настолько сильно, что жалобно протягивает имя мучителя, заставляя самодовольство Джонатана в глубине души возрадоваться. Кейдж улыбается, прикрывая глаза, и плотно сжимается вокруг плоти, проходится языком по уретре. Ещё ненадолго задерживает руку на бедре японца и скользит ниже по его ноге, а затем своей, быстро расстёгивая теперь и собственные джинсы - подразнивает себя через ткань, отдаваясь процессу с головой. Приглушённый стон сверху, очередной безудержный толчок. Карлтон активнее двигает головой, втягивая щёки и опускаясь до основания, доводя до исступления. Такахаши бурно кончает, проглатывая и подавляя скулёж, поджимая пальцы ног и вскидывая голову к потолку, впиваясь пальцами в загривок Кейджа. Переводит дыхание некоторое время, сидя так с пару секунд, а затем убирает руку. Актёр облизывается по-кошачьи, собирая всё до капли, а у самого дьявольские искры в зрачках переливаются - ожидает продолжения... Но у кого-то другие планы.       — Поднимайся. — ставит перед фактом, железную точку. Застёгивает одним движением брюки, заправляя подвернувшуюся рубашку.       — Но я не... — чуть было начинает пламенную, эмоциональную речь Джонни, как вдруг оказывается взят под плечи, когда ставят на ноги. А наёмник дёргает его за руку жестоко и сухо, заставляя взглянуть на часы, как-будто знает.       — Мы уходим. — указывает на циферблат. — Сейчас же. — после каждого слово паузу делает, явно не желая играть в игры: остаётся ещё двадцать минут. — Иначе...       — Я понял! — вытягивает из кабинки Кенши уже сам Джонатан.       Ширинка оказывается застёгнута лишь по пути к сумкам. Пиджак так и остался где-то в аэропорту. А впереди у них - ещё тринадцать часов полёта.