madness and betrayal.

      — Смотрю, японочки без ума от шибари, — Кейдж ухмыляется, оголяя клыки и лукаво прикусывая нижнюю губу. — Знаешь, будь на его месте ты, Кенши...       — Фу, каков изврат, Мистер Кейдж! — блондинка откладывает телефон на столик, стоявший поодаль: всё же менеджер Джонни - самая лучшая женщина во всей вселенной. Порой нещадная до безжалостных, как актёру казалось, иногда даже до безумия, претензий и предвзятостей к мелочам, но просто восхитительная - и кто бы ещё додумался наплести тётушке по отцовской линии, уехавший в отпуск в Нью-Мехико, о том, что её друзьям просто позарез как жизненно необходим старый гараж, стоявший опустевшим уже так с пару месяцев? Рид складывает руки на груди укоризненно. Удача определённо на их стороне.       — О, да ладно тебе... — тянет Джонатан, закатывая глаза и небрежно сунув одну из рук в карман джинс, а другой, с зажатым в ладони пистолетом, описывает окружность, словно жалостно и обиженно. Он кривляется, а оскал превращается в гримасу отвращения и скорби, — Не капризничай так, словно я не предлагал тебе подождать за дверью. — Карлтон фыркает, — В конце концов представление, которое здесь будет разворачиваться - последнее, что тебе захочется видеть сейчас в пределах этих стен. — самодовольно вздёргивает голову, приподняв бровь, — А ты за похабные шуточки предъявлять будешь? То же мне...       — Джонни. — Такахаши неодобрительно покачивает головой, но всё же поддерживает актёра мысленно: журналистке точно не стоило оставаться здесь. Как минимум - из-за предстоявших пыток: ящик инструментов, угрожающе стоявший на всё том же железном, будто больничном, столике, совершенно не внушал доверия. А в особенности - пила, молоток и отвёртка, торчавшие из этой груды в коробке почти зловеще. Будто фильм ужасов. И когда только их неоновый "Драйв" превратился в "Техасскую резню" с кровавым месивом? И никакого счастливого финала. Ну или простреленное колено, на крайний случай - Дэвис заслужил. — Она тебе жизнь спасла. — как максимум - потому что Кейдж дразнит невообразимо отчаянно. И здесь он бесповоротно в капкане. Сбежать никуда не сможет, и сам не пытается. Избавиться лишь от посторонних глаз... — Но так и есть, — вдруг оборачивается к девушке брюнет, — Тебе лучше уйти. — так же гордо. Так же неряшливо-беспечно, показав всё нежелание повторяться снова: "допрос затянется, а оставаться смысла нет". Совершенно.       — Вы не считаете, что это слишком уж жестоко? — Марла поправляет прядь и ненадолго расцепляет замок из рук, приподняв очки и стащив их. — Я бы даже сказала зверски. — она закусывает наконечник дужки заушника, — На вашем месте я бы не торопилась с терзаниями. Если он всё расскажет полиции вам не сдобровать... Фактически, это принуждение, что противоречит закону. — задумчиво оглядывает привязанного к стулу режиссёра: самурай хорошо постарался, потуже затянув каждый завиток крепкой верёвки, обездвижив. — И всё же это один их лучших вариантов. Но попробуйте для начала надавить... Не физически. Обычно, с таким раскладом люди легче соглашаются на сотрудничество. Или предпримите альтернативу - заставьте думать так, словно понимаете его жизненную ситуацию и намерения. Пол выглядит слабым. Для Сандерсона он лишь подстилка, не более, я уверена.       — А ты у нас кто? Семейный психолог по совместительству? — иронизирует вновь Карлтон, прокрутив оружие на пальце за спусковую скобу, — Что ещё посоветуешь? Понежиться с ним подольше? Может, чаю ещё заварить? Облобызать?       — Джонни. — уже злится Такахаши, хватая актёра за предплечье слабо, но ощутимо. — Прекрати. — но быстро отпускает. Постыдно. — Разберёмся с этим как-нибудь...       — Или сделаешь всё сам... — Джонатан подступает к грузному телу Дэвиса, всё ещё находившемуся в отключке, и подталкивает его за подбородок дулом, наклонившись, — Эй, красавица, утро уж давно наступило. Не хочешь помочь нам в независимом следствии? — хитро хихикает актёр, на что Марла лишь жмурится, наконец, решившись уйти.       — Если вы расшибёте ему черепушку, не вытащив и слова, я вас сама этим подкупным уродам сдам! — Рид хлопает дверью, скорым шагом практически вбежав в дом.       — Как думаешь, стоит о ней беспокоиться? — через плечо оглядывается Кейдж на наёмника позади.       — Не думаю. — бывший якудза пожимает плечами, осторожно вытянув пальцами одной руки антенну из радио и нажав на кнопку. — Да будет веселье?       — Да будет грёбаное веселье. — вновь торжествует актёр, опуская мушку вдоль шеи режиссёра и похлопав по щеке свободной ладонью: тот лишь слегка вздрагивает, зашевелив глазами под веками и вдыхая поглубже, нервно. — Это последнее грёбаное предупреждение... — переходя на шёпот воркует мужчина, взводя курок.

Lady, hear me tonight, cos my feelin’ is just so right, as we dance by the moonlight, can't you see your my delight.

      Приглушённая мелодия наполняет комнату, отражаясь о стены мягким, переливчатым звучанием. Голос Джонни уверенный и чёткий, а азарт растекается по телу приятным теплом предвкушения: моральные принципы не позволят перегнуть палку, выходя за крайность, но всё так же опасно-страстно. Карлтон вряд ли попытается убить Пола или навредить настолько, что светить ему будет не только солнце, но и статья. Но вот у его наёмника с этим проблем нет - криминальный мир не страшит его как прежде. Всё это теперь лишь цветочки, не бабочки. А терять Такахаши, фактически, нечего. Почти.       — Что за?.. — свет исходит лишь от маленьких окон и светильника на потолке: с трёх сторон освещает белыми лучами ещё пыльное помещение, где маленькие частицы ещё парят в воздухе, создавая подходящую атмосферу.       — Очнулся всё-таки! — резвится ребячески Джонатан, опустив к груди режиссёра всё тот же неизменный отнятый Kimber KPD, — Давай-ка по-хорошему, сладкий... Не будем друг друга задерживать. Ты скажешь нам на кого работаешь и почему за моей башкой охотятся уже с пол годика, ладно? А после этого, ты, возможно уйдёшь отсюда со всеми целенькими вставными зубами и без травм, идёт? — тараторит он, когда Дэвис промаргивается, окончательно приходя в себя и вновь старается выбраться, бегло оценив местность вокруг себя: стул начинает ходить ходуном, а Пол рвётся с места, перекосившись, трепыхаясь из стороны в сторону, в попытках разорвать и выскользнуть из под верёвки. — Аллё? — вдруг удивляется Карлтон, опешив. Его замешательство наигранное, привычное. Ожидаемо. — Я что, со стенкой разговариваю? — щёлкает пальцами перед лицом узника актёр, заставляя того взглянуть на себя. — Без дружественных выебонов мне тут, я пока по-доброму. Прояви уважение.       — Да пошёл ты, Кейдж! — выкрикивает Дэвис, моментально поднимая голову и плюнув в лицо Карлтона, презрительно уставившись на того исподлобья. Какая же мерзость. На что мужчина молча отодвигается с невозмутивым видом, не желая произносить и слова, а затем, театрально брезгливо перекосившись, вытирает жидкость с глаз долой. Отвратительно. А ведь Джонни так старался...       — Кенши, милый, займись им. — отступившись, обращается Джонатан к охраннику, коснувшись его плеча нежно тыльной стороной запястья, проведя вдоль мышц ниже. Он откладывает пистолет к другим инструментам, прихватит полотенце, — Мне нужно привести себя в порядок.       — Не задерживайся. — едва слышно отзывается, буркнув, самурай, поддевая столешницу и проелозив со скрипом по слегка неровному, бетонному полу металлом ножек, подтаскивая предмет мебели поближе к Дэвису и поставив его прямо напротив. Японец покорно обходит место расправы: становится позади стрелявшего в них ранее мужчины, приготовившись - брюнет дотрагивается до затылка бывшего режиссёра и оттягивает чуть назад - выжидает. — Джонни, — неуверенно зовёт актёра, привлекая его внимание, когда тот заканчивает убирать остатки противной гадости со щёк. "Он обязан рассмотреть всё получше." Лучший свидетель. Лучший напарник. Лучший хозяин. Словно верный пёс вновь исполняет приказы безоговорочно, но что-то внутри надламывается: уже по-другому. "Причинять людям боль никогда не приносило удовольствия, — Можно? — но такому подонку, как Пол - очень даже хочется".       Карлтон кивает коротко: знает, что тот не заметит, но одними губами произносит ободряющее и любезное, льстивое "да". Даёт волю выбора, месть - это блюдо, которое подают холодным. А за три новых дыры в теле, приподнесённых в качестве причины - и вовсе ледяным. Кенши и без слов понимает, что нужно делать. Чувствует каждой клеточкой Джонатана. Его движения. Отточенные фразы. Язык тела. Душу. Хрупкое равновесие между ними пошатнулось уже давно - всем понятно. А необычайное, почти фантастическое понимание, выросшее на глазах - неописуемо. Можно не надеяться на другой исход. Они давно всё знают и сами. Всё знают друг о друге. Всё знают о себе. И сейчас уже больше, чем просто незнакомцы. Такахаши хмыкает, стискивая копну в ладони посильнее, и, резко дёрнув на себя, так же жёстко и отрывисто со всей силы безбожно прикладывает ударом о стальную поверхность лицо Дэвиса: раздаётся мучительный, надсадный, жуткий рёв, срывающийся на протяжное невнятное мычание, переходящий в чудовищное рычание и низкие жалобные всхлипы сквозь сомкнутые зубы после.       — Ох, твою... мать. — Пол разъярённо давится словами и собственной кровью, захлёбываясь и запрокидывая голову: горячие капли стекают вдоль губ мужчины, закашлявшегося, подавившись, и сжимающего пальцы, впиваясь ногтями в кожу и верёвки на заведённых назад руках. Он облизывает губы. Лампочка тускло моргает над головой, когда мутная, плывущая, двоящаяся картинка медленно становится отчётливее.       — Ещё раз. — Кейдж в презрении беззаботно отбрасывает полотенце в сторону узника, приблизвшись и взглянув на Дэвиса, содрогающегося от боли под крепкими руками брюнета. — Мордашку-то не жалко? Приберёг бы лучше, ещё пригодится. Похвастаться-то больше вряд ли чем будет... — опирается о столик руками Карлтон, заинтересовано рассматривая, как алая дорожка смешивается со слюной, когда бывший режиссёр вешает голову в отчаянных попытках вдохнуть через рот, издавая сиплые хрипы. Наёмник нехотя разжимает хватку и опускает руки, огибая мужчину и оказываясь совсем близко к Джонатану: наклоняется ближе к самому уху, преданно потираясь о висок носом, обводя ладонями властно изгибы тела и бёдер того, шепнув что-то неслышно. У актёра искры в глазах плещутся, с непреодолимым желанием и предвкушением смешиваясь в бурном танце из звёзд и пламени, переливаясь неестественно-красночными бликами и отражениями грёз в расширенных зрачках. Нетерпится. Сводит запястья вместе выжидающе, прячясь за ребром ладони - боится приоткрыть завесу тайны одним даже выражением лица: сияет жадной улыбкой, подавляя её почти безуспешно - скрыть необузданное любопытство не получается. Интонация подводит, плутоватая, коварная, — Ну? Что скажешь, друг? Расскажешь своему любимчику о том, как связан с этой охотой?       — А твой волчонок, смотрю, совсем ручной стал... Мне не одолжишь? Вон, мой сбежал, позорно поджав хвост, как только заприметил на горизонте серьёзных дядечек в форме. Вот твой как раз мне кстати будет. — всё мнительно и цинично продолжает Пол, уже сумев отдохнуть достаточно. И что только доказать пытается? Льстит. Надеется выйти сухим из воды? Свою собачку Кейдж не отдаст - даже делиться не подумает. — Я даже применение получше найду. А то разбалованный ужас, ластится... Место своё знать должен, а не подлизываться слепо и послушно. Породистый красавчик, да вот растишь неправильно. Бояться должен. — актёр распрямляется лениво. Кенши крутится - успевает сдвинуться с места, попытавшись ринуться обратно, а Джонатан хватает за галстук, придержав.       — Ну-ну... — поджимает губы актёр, не оглядываясь: "останься, малыш, дай ему ещё шанс". — Ты мне херню не по делу не плети. Отвечай на конкретно поставленный вопрос. Да, — "рядом, волчонок. Рядом..."— или нет?       — Может я уже сверну ему шею? — сучизму и актёрскому мастерству Кейджа придела нет. Будь Оскар за невероятную привлекательность, голос и смех - Карлтон давно бы стал долларовым миллионером, центром всея Земли и получил с сотню таких. Что уж тут говорить о характере? Дрянной... Да даже больше - тошнотный, до нетерпимой, лютой ненависти. Ну просто дьявол во плоти. И лишь детали не хватает - нимб над головой. Слишком хорош для Сатаны. Слишком безнадёжно испорчен для Бога. Превознеси молитву. Ходячая секс катастрофа - вали и трахай, ненасытно проникая зубами под кожу и проводя острым языком по выемкам ключиц и косточкам на шее - пересчитай позвонки заново, уже раздумывая, как бы вцепиться в горло снова, да побольнее. Уж лучше самому действовать: но без разрешения нельзя. Такахаши урчит - цербер на цепи. Ещё секунда и та с звонким треском порвётся, распадаясь на миллионы маленьких разжатых, выпрямленных деталек: колечки разъединятся, позвенькивая, отскочив от бетонного пола, как драгоценность. Ты только погладь, утешь грозно скалящегося монстра... Согрей, приюти - отзовётся. — Джонни...       — Игра в хорошего и плохого полицейского затянулась, не кажется вам? — пережатые тисками из каната руки покалывают, отнимаясь: натирает кожу. — Зараза... Я тебе хер чего скажу, сволочь. Штампуй себе бумажки, играя свои позорные роли в кино, ты...       И Такахаши срывается: вновь молниеносно стремится оказаться позади режиссёра, прихватив первое попавшееся под руку орудие из ящичка - отвёртку. Заносит над головой Дэвиса, сурово рванув стул назад. Ножки отрываются от твёрдой поверхности, и тут Пол растерянно взвизгивает, не ощутив никакой поддержки под собой, явно не ожидав такого исхода. "Он же лишь запугивает, да? Он ведь не сделает этого? Он ведь не настолько..."       — Сумасшедший! — уже боязливо сотрясается горе-стрелок, неестественно выворачивая шею, желая высвободиться и увернуться. — Да ты...       — Не смей называть так моего босса, — самурай свирепеет с каждой секундой всё больше: руки напряжённо сжимаются, а костяшки пальцев белеют, сердцебиение учащается, едкая буря в груди - наёмника трясёт от мыслей о том, как ещё мог тот назвать его Кейджа. Он пинает одну из опор стула - тот соскальзывает, приземляясь на тут же согнутую в колене ногу брюнета, хватающего режиссёра за шею и отводя другую ладонь с зажатой в ней отвёрткой.       — Так значит, выбираешь вилку? Оригинально... — Джонатан дивится разворачивающимся событиям очарованно, облизывает пересохшие губы. — Подумай ещё раз. — медлит, растягивая каждую фразу. — Может всё же расскажешь мне, чего же такого я не знаю? Связан ли ты как-то с покушениями? Может, мафией?       — Нет! Нет-нет! Ни за что, я... — торопливо бормочет Дэвис, не успев договорить.       — Неправильный ответ! Кенши!       Наёмник холоден и спокоен - берёт чувства под контроль тут же, бесприкословно соглашается, подчиняется. Мгновенье... Отвёртка безжалостно входит в глазницу по самую рукоять - острие в виде сплошной полоски Такахаши проворачивает под аккомпонимент оглушительного, страдальческого, пронзительно-истошного крика - перерастает в нечеловеческий вопль с надрывчивыми нотами срывающегося голоса, больше напоминая кошмарный непомерный гул из снов мужчины - он всегда перебивал их снова и снова. Выплесни боль. Убей. Сожми пальцы на глотке. Придуши. Сломай, как тебя когда-то сломали так же. Неправильно. И Кенши не жалеет. Избитый, он не просто повинуется. Он защищает и ценит. Уже не память предков. Уже другие чувства. Другие эмоции.       — Ох, блядство... Твою мать! — но встряхивает стул: вновь усаживая уже рыдающего Пола ровно, прошибая окончательно - ударяет головой о стол, а брызги попадают на лица обоих мучителей, когда режиссёр застывает без движения. Кейдж отпрыгивает. — Убил?..       — Пока нет. — отрезает, схмурившись, брюнет. — Нет. Прости, я перестарался, да? Я, — отшатывается, закрывая лицо рукой. — Нет. Это ошибка. Это была ошибка. Это. Я...       — Иди ко мне, — выдыхает Карлтон, озабоченно сведя брови: что-то пошло не так. Что-то случилось. Сорвалось. Что-то не так. Плевать на Дэвиса. Плевать на грёбаную мораль. Плевать на ебучее причинение вреда здоровью и срок. Уже на всё будет так плевать... — Подойди ко мне, Кенши. — протягивает руки в сторону мужчины, подзывает: на лице читается лишь беспокойство, встревоженность. Боль. Голова раскалывается... — Пожалуйста, подойди. Не бойся. Всё в порядке. — "ни капли не в порядке." — Прошу... — предательство собственных принципов?       — Прости. — наёмник бросается к родным рукам - волнуется. Напуган. — Прости, прости, блять, прости... — крепко прижимает, целуя макушку Кейджа, дышит часто, почти панически. — Я не хотел. Я не думал что выйдет так. Я не думал, что всё испорчу. Я не хотел, чтобы так вышло. Я... — зарывается в волосы актёра. Ярость. Ярость неуправляемая и разрушительная. Никогда не слезал с обезболивающих - перекрывал воспоминания, всплывающие в гудевшей, кружившейся без конца голове. — Мне жаль. Мне так жаль, Джонни. Мне жаль, жаль, жаль. Я не должен был...       — Тише. — успокаивающе проводит ладонью по широкой спине своего охранника, переходя на чуть различимый шёпот - животный страх перебивает все посторонние шумы, кроме любимого голоса. "Останься, останься, останься". — Тише, Кенши. Тише. Я рядом...— Рядом. Как ты когда-то. Как ты - всегда. Как ты - по-настоящему был рядом. Заботился так любовно-бережно. Всегда был рядом. Ни в чём не отказывал. Боролся до конца. — Ты не один. Всё в порядке. Ты умница, Кенши. Умница. — позволь мне сделать то же для тебя. Оправдывает ли этот поступок его прошлое? Нет. — Я не оставлю тебя. — "как ты не оставил меня". Оправдывает ли это деяния, что совершило братство - подлость? Нет. Подстава. Он должен был остановиться. Он виноват. Он мстит, но не должен - прекратил существование того, кем был раньше. Но не истребил в себе скребущую вину. — Ты...

"Я замешан в том, что разрушил твою жизнь - перерезав тогда тормоза".

Даже косвенно.

"Я не хочу так, Джонни. Я больше не хочу так."

"Новый день, новый систематический кошмар, отпразднуй новую счастливую жизнь совсем другим".

Если выживешь, оставив и истребив остатки прошлого.

      — Прости. — выдыхает Такахаши напоследок, дотрагиваясь подрагивающими пальцами загривка Джонатана. Тянет. Нуждается.       — Забудь об этом. — "и мало кто умеет слушать, а не просто слышать". — Ты столько раз был на грани. Столько раз оказывался здесь из-за меня. Столько раз решал мои проблемы. Тебе не нужно винить себя, Кенши... — прекрати это. Прекрати страдания. Прекрати самокопание. Прекрати рыть себе могилу заранее. За тебя это сделают твои враги. — Поверь мне хоть раз. Поверь мне на слово. — или бывшие друзья? — Ты спас меня. Никто другой, малыш. Никто. Больше никто. И никто тебя не заменит... — "ты нужен". "Ты важен". Целует губы горячо, упоенно, забвенно прикрывая веки в наслаждении. Как змей искуситель - толкается в рот брюнета языком - проскальзывает вдоль кромки зубов, простанывая в губы мужчины - поощрение. Откровенно провоцирует.       — Джонни, — в перерывах на неровные выдохи - никакой совести и культуры - задыхается, изголодавшись: как трудно думать, позволяя бесцеремонно исследовать свой рот и приводить в жгучее безумие. Неистовство жара и похоти, возбуждения, отголоски безудержного желания большего, — Джонни, чёрт, подожди. — теряется в собственных мыслях: он не может. Только не сейчас. — Подожди. Перестань. Я не... — нельзя. Только не здесь. Кусается, вылизывает краснеющие, раскалённые губы. Извиняется: порывисто жмётся ближе, старается удержать подольше - ловит поцелуи, углубляет, противоречит. Рокочет у самой шеи, с непосильным трудом отрываясь, — Кейдж, я ведь тебя прямо здесь разложу... — откровенно, донельзя греховно - бесстыдно лижется, перенимая инициативу в свои руки. Снова.       — Что тебе мешает, волчонок? — наглец. Бессовестный, подлый грешник - инкуб. Вкушает, соблазняя. Запретный плод для актёра как одна из частей обличия. Издевательства и подколы. Зубоскалит, но не злорадно - просит. Умоляет. Сейчас слишком низко: впадает в умопомрачительную безысходность.       — Вот сучёныш... — и тяжко не сдержаться. — Попробуй только заикнуться о том, что я тебя не предупреждал, — взрыкивает, пихнув обратно к столу.       Впечатывает спиной в ледянящую металлическую гладь, выбивая из лёгких остатки спёртого воздуха - Джонатан глухо, сдавлено охает от неожиданности и открывает рот, не успев и хныкнуть. Такахаши оттаскивает стол со скрежетом, а грузная голова режиссёра сползает с него и свисает набок, оставив за собой кровавую лужу и собирая новую под ногами. Может, оно и к лучшему, что тот опять в отключке...       — Господи Боже... — наёмник пристраивается между ног мужчины. — Знаешь, когда в прятках дети думают, что их не видно, закрой они глаза, это работает немного не так?— вцепляется пальцами в край столешницы одной рукой, другой - обнимает охранника за шею. Актёр задирает голову, в первый раз простанывая инфернально пошло и непозволительно громко, протяжно. Пачкает волосы, расстроенно проскулив.       — Какой же ты противный. — самурай движется смелее, прильнув к разгорячённой, чувствительной, мягкой коже под челюстью. Мучит, оставляя отметины на теле - багровеющие засосы, раздирающие нещадно плоть укусы на шее. Движется ниже - пробирается, спускаясь, к выступающим ключицам, опаляя дыханием. Поддевает пуговицы истрёпанной из-за беготни рубашки трясущимися пальцами. Так грязно - повсюду кровь, смешанная с пылью, ещё не смытые с кожи, оседая на языке горьким, металлическим привкусом. Так жарко. Он уже доверился однажды. Доверился больше, чем нужно. Больше, чем просто незнакомцу. Больше, чем близким.— Такой мерзкий мальчишка. — в твои руки я вверяю свою душу. Своё тело. Всего себя. Отдаваясь целиком.       Кейдж прокалывается постыдно. Всегда мечтал, всегда фантазировал: тяжёлые, сильные ладони, бездумно разгуливающие по его бокам, груди, плечам, бёдрам. Знал, как ему понравится выгибаться, подставляясь под грубые, прыткие, прожигающие ласки. Знал, как приятно будет остаться наедине. Знал, как будет скулить, когда берут беспощадно и собственнически, вышибая последние остатки собственного достоинства и гордости. Такахаши притирается снизу и Джонатан неосознанно всхлипывает, а мурашки пробирают насквозь, пробегая по позвоночнику, когда внизу живота предательски сворачивается узел, затягиваясь потуже. Нижнее бельё и брюки становятся тесными невыносимо.       — Может, попросишь получше?.. — хуже некуда. Актёр весь дрожит - забывает как дышать, а сердце колотится. Кенши томить ненавидит, но изводит ужасно. — Или извернёшься ещё как-нибудь для меня? — улавливает под коленом ногу Джонни, уводя другое запястье к ширинке его джинс. Расстёгивает, рывками вытащив ремень и спустив до колен уже порядком взмокшие, испачканные тёмными пятнами от смазки боксеры и штаны с Кейджа. У Джонни другие планы - не во всю же ему страдать одному. — Играешь со мной? — шепчет, вторя сладостным, отрывистым, задушеным стонам лежащего под ним почти искушающе мужчины наёмник, когда любовник трепыхается безысходно: с третьего раза ему удаётся снять ботинки, толкнувшись неудовлетворённо. — Вот как... — с готовностью откликается Кенши, подставляя пальцы ко рту того. — Никогда не отличался выдержкой, Кейдж. — она ни к чёрту. Проверяет на прочность терпение. Джонатан вбирает фаланги безотказно, наплевав на самомнительность и внутренние установки - обильно смачивает слюной, посасывая, скользя вдоль мозолистых пальцев длинным языком и прикусывает, не желая выпускать. Кенши усмехается такому исходу. Не вымотался. "Чертовски выносливый, раз ещё не повалил, оседлав самостоятельно". От таких размышлений катастрофически жарко - не хочется больше думать, только надламывать волю, полосовать глубокими царапинами бледную кожу. Спускает одежду актёра вниз окончательно - отбрасывает на пол. А отнять руку удаётся не сразу - с развратным причмокиванием и придыханием Кейдж выпускает пальцы, за которыми тянется тонкая, едва заметная ниточка слюны. Брюнет лишь хмыкает неоднозначно: пальцы оказываются у входа. Всё же нужно поспешить. — Не обессудь, милый, — какое непотребство. Сразу проталкивает два пальца, проникая наполовину - оглаживает стенки сжимающихся изнутри мышц, в поиске нужной точки. Актёр шипит, заходясь очередным упоительным, дребезжащим, гортанным стоном, подвывая и хныча, прикусив щёку: поясницей чувствует ледяной метал, извивается, насаживается, нуждаясь, на пальцы - игнорирует распирающую боль, проваливаясь в беспамятство и дикую, почти нисколь не умолимую жажду быть ближе каждую секунду.       — Ох ты ж... — пытается свести колени Джонатан, сумев всё же опереться на локоть: из-под полуприкрытых век заглядывается на растрёпанного самурая. Тот влажным языком обводит губы, дыша часто и хрипло - терпения тоже ни в раз. Кейдж вымученно мычит, запрокидывает голову, — Прошу.       — Что? — вдруг останавливается Такахаши робко, а на лице читается неподвластное умиление, вперемешку с озорством - балуется, восторгу нет придела. — Ты что?       — Прекрати издеваться, сукин ты сын... — лицо загорается - краснеет до кончиков ушей. В последний раз себя таким помнит лишь глупым подростком и когда выступал перед публикой - так стыдно.       — Не только пиздеть горазд, значит? — одними уголками губ улыбается Кенши, спрашивая. Легко мазнув языком вдоль основания свободного запястья до кончиков пальцев, он опускает руку - вжикает молнией. Стягивает с себя ненужные элементы одежды, беззвучно-жалко сглотнув и выдыхая через слегка приоткрытый рот, коснувшись уже каменного члена и несколько раз проведя по нему, распаляясь лишь больше. А Кейджу перспектива потрахаться насухо уже совершенно не кажется отличной идеей, когда пальцы так же быстро испаряются, а головка органа прижимается к его заднице.       — Блять, Кенши, — давится, в попытках унять нервозный тремор напрягающихся мышц. Брюнет нависает сверху, практически наваливаясь, придавливая тяжестью тела. Тела рельефного - можно проследить как пресс поджимается: Такахаши входит одним плавным движением мучительно медленно. Без подготовки - больше никогда. Ни за что, нахуй, больше. Не в этой жизни... — Кенши, — скулит, не в силах, очаровательно. Громче. — Кенши! — какой же ублюдок.       Наёмник пытается толкнуться на пробу, неприятно протащив Джонни по столу спиной: внутри всё распирает, натягивается как струна, покалывает. Но так пиздецки хорошо. Чувство наполненности почти приятное, даже сквозь пелену головокружительной, досаждающей ломоты и слёз умопомрачительного исступления. Джонатан прогибается вновь, сцепляя, скрестив, ноги за спиной мужчины. Смазки не хватает для движений, но Такахаши продолжает, снова и снова двигается навстречу, уже приспособившись. Мольбы Кейджа становятся беззвучными, он теряет голос, ещё, и ещё раз, без ума повторяя имя любовника.       — Хороший... мальчик. Не смей останавливаться. — Джонни закатывает глаза, смыкая губы так сильно, что разобрать в мычании новые просьбы становится невозможно. Самурай в очередной раз чувствует всё как есть, осторожно дотрагивается до чужой кисти, сплетая пальцы, успокаивая любовно, трогательно. И чуткость - самая важная черта. Умеет выслушать. Выслужить. — Умница. — "не скромничай так". — Ещё... — Кенши склоняется к самому уху - обводит ушную раковину, прикусывая мочку и выдыхая в ямочку между уголком челюсти, наращивает темп - беспорядочные, почти хаотичные толчки: глубокие и долгие обрушаются короткими, неровными. — Такой вид упускаешь... — сумев выдавить нахальный, довольный смешок сквозь стенания, актёр жмурится, целуя своего охранника в висок - вознаграждение.

"Подначь меня прыгнуть с моста Джерси. Спорим, у тебя ещё не было такой пятничной ночи? Держись, не сбавляй ходу, давай поднимем руки! Я взглянул в небо и обозлился."

      — Тогда думаю ты не обидишься, — спустя пару мгновений рокочет брюнет, насмешливо хохотнув. — Сменим позу? — ответа даже не ждёт, подхватывая того под бёдра, без труда и каких-либо усилий перекрутив Карлтона - бесповоротно и окончательно - заворачивает запястья назад, передавив их собственным поверх, фиксируя, и насильно вжимает в столешницу головой свободной рукой, перевернув Кейджа на живот. Актёр млеет, сокрушаясь в крике, едва ли не плача - хнычет навзрыд. Взвывает, упираясь лбом в железную поверхность - ощущает дыхание между лопаток даже сквозь ткань рубашки и то, как прошивает, почти убийственно, уколом возбуждения каждый раз, когда мужчина втрахивает в столешницу. Металл. "О, только не это". — Взгляни на своё личико, Джонни. Скажи, как себя чувствуешь. Скажи мне, как тебе это нравится.       — Нет. — тихо захлёбывается. — Нет. Нет, Кенши, это слишком...       — Слишком что? — хихикает Такахаши, — Слишком унизительно? — потянув за волосы, целует в щёку актёра, позволяя передохнуть. — Да тебе бы в порно сниматься. Не думаешь?       Ритм толчков учащается, становясь насильственными будто - Кейдж только и успевает иногда подаваться назад, подмахивая бёдрами, но очень быстро сдаётся, почти отключаясь от реальности. Перестаёт соображать, позволяя лишь вдалбливаться, входя по основание: он готов сначала убить самурая, а затем себя. О, харакири было бы сейчас как нельзя кстати. Ослепительные вспышки удовольствия мелькают перед глазами - Джонатан в последний раз низко рычит, выстанывая что-то невнятное и бессильно падает тяжёлой головой на столик. Он кончает, позорно закрывая рот рукой, когда вырывается из слабеющей хватки Кенши. Не знает, как теперь вообще будет смотреть на него после этого.       — Какой же ты козлина, Такахаши. — непривычно. Так приятно.... — Он, — актёр кивает в сторону Дэвиса, устало дыша, — Теперь весь твой. Не прикончи случайно только...       — Я подумаю. — поглаживает Карлтона по волосам тот, наконец, сумев отлепиться от обожаемого, тёплого тела. — Хотя я могу избавиться от него без проблем, если тебе это будет нужно...