Гражданин B тоже может сражаться

Суга никогда не любил тупики, потому что не умел летать. Еще в детстве он думал, что птицы могут бесстрашно ходить по тупикам, потому что при случае могут взлететь в небо и освободиться. У них есть выход в любом случае – вверх. У него такого выхода никогда не было. Но тут почему-то появился. Глупо было верить Кагеяме на слово, но Суга взял небольшую паузу, чтобы все не только обдумать, но еще и проверить. Все сходилось. Хината Шоё не появлялся в социальных сетях с тех пор, как Дайчи занялся своим последним делом. Значит, Хината действительно был чем-то занят в эти дни. А сейчас его уже не было в живых – это было видно по траурным постам, которые опубликовали его родственники. И на странице Хинаты Шоё были фотографии с Кагеямой. Боже, они же встречались с самой старшей школы – с первого года. Они были так близки. Суга просматривал фотографии и плакал – почему-то оплакивал чужую погибшую любовь. Было легче переключиться на кого-то, это отвлекало от себя. У себя дела шли из рук вон плохо, над ними уже не получалось плакать. Хорошо, ладно, он теперь знал имя этого человека. Но как заявиться с этим в полицию? Сказать: «Он пришел и сам мне все сказал, арестуйте его»? И риски раскрытия интимной связи никто не отменял. Суга ненавидел и презирал себя за то, что пошел тогда на сделку. Нужно было выбрать десятичленовый пакет и подохнуть, а не тянуть сейчас вот эту лямку. Тогда мучения закончились бы быстрее. А сейчас… Ну… за все нужно платить, разве нет? Он-то думал, что его милостиво прикончат, и ради этого старался, а теперь его отпустили доживать, да еще и следили, достаточно ли он страдал при этом. Будто Ойкаве было за что мстить! Он получил свои контракты – да, Суга все выяснил, просмотрев его бизнес и последние связанные с ним новости – он продавал свои дерьмовые квартиры, будь они прокляты. Что ему было нужно? Чего он хотел? Этот мерзавец не страдал ни секунды, он убил несколько человек, и ничего ему за это не было! И как он вообще смел при этом требовать, чтобы Суга расплачивался. За что? Ох, если бы не Кагеяма с его странными признаниями, Суга повесился бы на следующий же вечер. У него даже была припасена веревка, он нашел и купил ее в хозяйственном магазине утром, когда шел в школу. Вечером сразу после визита Ойкавы он струсил, хотя очень хотел себя убить, но рассчитывал, что через сутки дозреет. Потому что ему было наплевать, что его смерть могла порадовать Ойкаву и ознаменовать его собственное поражение – уже окончательное. Суга был бесполезным и слабым, он ничего не смог сделать для Дайчи, он запутался в нитях, которые сам беспорядочно натянул между столпами жизни. Нужно было просто разрубить их. Раз, и все. Ойкава не успокоится, пока не доведет его до смерти, и можно сделать только одно – положить конец всему раньше, чем этот гад успеет насладиться своей игрой вдоволь. Но Кагеяма заинтересовал его. Что если есть люди, которые тоже захотят убить Ойкаву? Что если эти люди не из полиции? Вчера, когда они прощались с Кагеямой, стоя в сумерках на пустой дороге, Суга услышал от него интересные слова. «Даже если дело предельно ясное, даже если жертва сама покажет пальцем на преступника, даже если будет в распоряжении генетический материал – даже тогда никто ничего не может обещать. Это полиция, иногда она отпускает преступников, потому что ограничена системой правосудия, в которой очень много церемоний. А эти люди, что дорожат памятью Хинаты – они проверят все своими каналами. Они церемониться не станут». А ведь и правда. Полиция, даже если ей все принесут на блюдечке, будет проверять, вертеть, нудить. Обвинение, защита, презумпция невиновности, что еще они там придумают. Ах, если бы был способ как-то все это обойти – просто по-человечески, без системы сдержек и противовесов. Если Кагеяма был прав, и в этом мире жили люди, которым также хотелось отомстить за Хинату Шоё, стоило поднапрячься. Суга хотел жить, даже после всего, что с ним случилось – он решил умереть и купил веревку не потому, что ему не терпелось распрощаться с жизнью, а потому, что иначе не получалось. Накопилось слишком много всего, и средств для борьбы не осталось. Их как будто изначально не было. Но если можно бороться, если есть хотя бы небольшой просвет – нужно ухватиться за эту возможность. * Суга-сан оказался интересным человеком. С момента их последней встречи он немного оживился, теперь улыбался Кагеяме и вел себя дружелюбнее. Он и до этого не прыскал враждебностью, но все-таки держался с холодком и осторожностью. Кагеяма не нуждался в чужом одобрении, он отлично понимал все свои слабости, но поскольку перед ним стояла задача сблизиться с Сугаварой, его нервировала такая отстраненность. Теперь она была устранена. После очередного занятия Суга-сан остался и подошел к Кагеяме, держа в руках свернутую волейбольную сетку. Холодало, октябрь подходил к концу. Кагеяма заметил темные круги под глазами, выделявшиеся на бледной коже учителя. – Кагеяма, я подумал, и решил, что хочу встретиться с теми людьми, о которых ты говорил. С теми, что привели тебя ко мне. Они неплохо умеют добывать информацию, насколько я понял. – Я спрошу, можно ли это устроить. Тогда на выходных придется поехать в Токио, если они согласятся. – А есть причины для отказа? – удивился Суга. – По-моему, я тут в самом невыгодном положении. – У них бизнес, – уклончиво ответил Кагеяма. – Но я надеюсь, они не будут возражать. Суга кивнул и ушел в зал, чтобы сложить сетку и проследить за тем, как мальчики раскладывали мячи. Он был терпеливым и спокойным, но иногда Кагеяма замечал, что он шутил с детьми, даже подначивал их или вообще вел себя как человек очень веселого нрава. Наверное, до трагедии он был гораздо активнее. Вечером Кагеяма пришел домой и первым делом позвонил Куроо. Тот ответил не сразу, только после второго захода, но зато он был в хорошем настроении, и на заднем фоне можно было услышать голос Кенмы. Наверное, они ужинали. Кагеяма подумал, что впервые завидовал кому-то. Куроо и Кенма были вдвоем. Они любили Хинату, и по ним его смерть ударила так, что они почти выпали из реальности на несколько дней, но все-таки они оставались друг у друга. У Кагеямы не было почти никого. – Да, Кагеяма-кун? – явно улыбаясь, спросил Куроо. – Что случилось? Сугавара-сенсей тебя отшил? – Нет, он согласен общаться. – Поздравляю. – Теперь все зависит от вас. Он хочет встретиться с вами. – Хмм… я включу громкую связь, хорошо? Кенма должен сам решить. Послышался шорох – видимо, Куроо положил телефон на стол. – Суга-сан хочет сам с вами встретиться, – повторил Кагеяма, прижимая телефон к уху. – Ожидаемо, – тихо сказал Кенма. – Пусть приезжает. С тобой, разумеется. Одного не пустим. – Это нормально? Ты же знаешь, кто он такой, – осторожно напомнил Кагеяма. – Вдруг он осудит твой бизнес? – Он ничего не узнает о нашем бизнесе. А если узнает и осудит, тогда я осужу его за то, что он скрывает информацию от полиции. Очевидно же, что скрывает. Наверняка там какой-то не очень чистый секрет, – ответил Кенма. Такое случалось не очень часто, но все-таки бывали времена, когда Кенма пугал Кагеяму. Сейчас был как раз такой момент. – С чего ты взял? – Ни с чего. Он провел несколько дней как заложник и ничего не рассказал полиции. Гнилой фоторобот может быть вообще фальшивкой – он мог придумать его на ходу. Он вообще вернулся пустой. Разве что его держали с закрытыми глазами и ушами. Но тогда он бы сошел с ума. – Так ты думаешь, он может быть связан с убийцей Хинаты? – спросил Кагеяма, почему-то не чувствуя никакой тревоги. – Нет, я думаю… думаю, в плену он столкнулся с чем-то вроде дилеммы. Может быть, там был его знакомый. Или он сдался под шантажом. Или выдал какую-то информацию в обмен на жизнь – свою или Савамуры. Сделал что-то аморальное, за что его мучит совесть. Думаю, это вполне реально. Теоретически он может быть и заодно с убийцей, только его история до всех летних событий выглядит подозрительно чистой. А так, пока не доказано обратное, он вполне может быть сообщником. Но я все равно хочу с ним встретиться. Это интересный человек. – Он донес на своего отца, – сказал Кагеяма. – Я не считаю его поступок неправильным, но я просто… боюсь, как бы он не счел вас преступниками, на которых тоже нужно донести. – Слышь, пацан, ты не сравнивай педофилию с продажей лекарств, – вмешался Куроо. – Если Сугавара понимает разницу, то все с ним будет нормально. – Именно то, что он не побоялся донести на своего отца, и делает его интересным, – добавил Кенма. – Я бы не согласился на встречу с ним, если бы не этот эпизод его жизни. Двоюродный младший брат нашего Яку-сана ходил в ту школу, в которой раскрыли дело о растлении. Он не пострадал, но много чего слышал. Он считает Сугавару-сана героем. Посмотрим, какой он герой. – Если дернется, будет похищен во второй раз. Уже нами, – посмеиваясь, пообещал Куроо. – Ладно, – вздохнул Кагеяма. – Если вы принимаете эти риски, то на выходных мы приедем. – Эй, Тобио, – перед самым отбоем, вдруг вскинулся Куроо. – А ты с каких пор называешь его «Суга-сан»? Вы уже на такой короткой ноге? – Нет. Суга-сан сам предложил. Наверное, не любит формальности. – Ну, вези его сюда. Посмотрим, разрешит ли он нам называть его так же. Кагеяма решил, что передаст Суге-сану хорошие новости при завтрашней встрече. Он не любил разговаривать по телефону, да и звонить Суге вечером ему было неудобно. * В Токио Суга не был уже несколько лет. Они с Дайчи постоянно думали, что нужно было бы как-то выбраться и провести выходные в столице. Суга обещал показать ему свои любимые закусочные, сводить в студенческий городок при университете, посидеть с ним в парке… Что толку от сожалений? Теперь он шел по шумной улице вместе с Кагеямой, и хотя это была совсем не та компания, с которой он хотел бы здесь оказаться, жаловаться было грешно. Суга следовал за Кагеямой, который шагал с каменным лицом и даже не пытался создать хоть какую-то атмосферу. Насколько Суга понял, Кагеямал был таким парнем – только по делу. Он ни на что не отвлекался и почти ничего не замечал. То, что дети называли холодностью и безразличием, на самом деле было беспристрастием – Кагеяма не выделял любимчиков, не хвалил за мелкие успехи и если не видел в том, что делали дети, чего-то примечательного, то даже не трудился открывать рот и подбадривать их. Зато на днях он сказал одному из мальчиков, что тот вполне мог прыгать выше, и Суга мог поклясться, что почти видел, как у ребенка выросли крылья. – Суга-сан, вы учились в Токио? – спросил Кагеяма, заворачивая в узкий переулок. Погода была какой-то неприятной – сырой и промозглый ветер, хмурое небо. Вполне подходит для начала ноября, но все равно тоскливо. – Да, – ответил Суга. – Вам здесь нравилось? – Да. Не сам город, а люди, с которыми я проводил время. У меня были хорошие друзья. – Вы до сих пор общаетесь? – спросил Кагеяма, сворачивая еще раз в еще более узкий переулок. Какой простой вопрос, и как много выводов из него можно сделать. Суга неожиданно задумался, почему после смерти Дайчи он остался один. Почему не сказал старым приятелям, что нуждался в помощи? С ними было классно в веселые дни, а когда настали грустные, Суга уже не мог им довериться. Все, кого он хоть как-то допускал в свой тусклый мирок – Асахи и Нишиноя. Но те были его друзьями с детства, их Суга знал как облупленных. Они были его родственниками. Впрочем, даже им он не раскрывал всего. – Суга-сан? Я сказал что-то грубое? Простите. – Нет, я просто… задумался. У меня такое бывает. – Хорошо. Мы пришли, Суга-сан. Они остановились у магазинчика в традиционном стиле – вход был завешан рассеченной на широкие полосы шторкой из тонкого шелка, буквы на ней полиняли, но Суга разобрал, что там продавались керамические сувениры. Внутри все соответствовало надписи, но выглядело очень странно – тесное пространство было заставлено разнокалиберными полочками, прибитыми к стенам как попало и уставленными фигурками, посудой и прочими тематическими товарами. Это место выглядело почти карикатурно, до того оно походило на место из какого-нибудь аниме. Суга даже удивился, что такие встречаются на самом деле. За крошечным столиком, на котором мигал новенький и не вписывающийся в обстановку кассовый аппарат, дремала девушка, которая, увидев Кагеяму, поклонилась, поздоровалась и сделала жест в сторону одной из шторок, которыми была завешана стена. Кагеяма поклонился, поблагодарил, а потом отодвинул край шторки и пропустил Сугу вперед. – Эй, Тобио, ты уже здесь? А чего не позвонил? – раздался голос из полумрака. Навстречу вышел невысокий и красивый молодой человек, который преградил им дорогу, расставив ноги почти на всю ширину прохода. Они стояли в узеньком коридоре, так что сделать это было несложно даже с такими короткими ногами. – Яку-сан, – поклонился Кагеяма, приветствуя парня. – Что-то я переволновался. – Ладно, все равно тебя ждут. Суга тоже поклонился и представился, просто назвав свое имя. Его тут тоже ждали, так что Яку-сан не удивился. Он выглядел довольным, и его присутствие почему-то разряжало обстановку. – Кенма уже извелся ждать вас, – сказал Яку-сан, открывая дверь и пропуская их. – Хотя, конечно, не подает виду. Дальше шла тесная, но не заставленная лишней мебелью комната, в которой их усадили за низкий столик, за противоположным краем которого сидел щуплый паренек с длинными обесцвеченными на концах волосами и игровой приставкой в руках. На вид Суга дал бы ему лет девятнадцать. Может быть, так и было. Впрочем… Ох, да он же его уже видел. Этот парень мелькал на фотографиях с Хинатой Шоё. И верзила, сидевший на полу рядом с ним, тоже на парочке снимков встречался. У верзилы были торчащие почти дыбом волосы и насмешливый взгляд. – Добрый день, – откладывая приставку, поздоровался длинноволосый. – Я Козуме Кенма. Это Куроо Тецуро. Вы хотели нас видеть? Суга кивнул и ответил: – Да. Вы, очевидно, знаете мое имя и не только его, но я все равно представлюсь. Я Сугавара Коши. Человек, которого похитили за пять дней до убийства Хинаты Шоё и Савамуры Дайчи. Козуме скользнул по его лицу почти скучающим взглядом и кивнул: – Спасибо. Не хочу я вас мучить, так что сразу скажу, что мне известны ваши показания для полиции и даже есть в распоряжении фоторобот. Скажу также, что не верю вашим показаниям и считаю, что у вас гораздо больше информации, чем известно полиции. Если сообщите ее нам, то встреча закончится быстро. Дальше я уже сам разберусь. – А вы что – торгуете наркотиками? – вдруг спросил Суга, даже не дрогнув от собственной наглости. Этот вопрос занимал его с тех пор, как они вошли в лавочку, так что он не мог его не задать. После всего, что с ним уже случилось, глупо было бояться. – Нет, мы ввозим в Японию лекарства, не одобренные министерством здравоохранения, – ответил Кенма. – Но если вы кому-то об этом расскажете, вам не поверят. Вас спросят, откуда вы знаете, и что вам останется? Сказать: «Козуме Кенма сам лично мне признался»? Это просто смешно. – Вот поэтому я ничего не сказал полиции, – неожиданно ощущая облегчение, сказал Суга. – Потому что это просто смешно. Я видел лицо человека, стоящего за убийством Дайчи и Хинаты Шоё. Он сам мне его показал. Я знаю его имя, потому что он сам мне его назвал. Но разве полиция поверит? Фоторобот – это все, что я мог выложить. – Что за имя? – спросил Козуме. – Сначала расскажите о том, что за лекарства вы ввозите в страну, – попросил Суга. – Должен же я почувствовать себя хоть немного увереннее. – Лекарства, в состав которых входит каннабис. Марихуана, если угодно, – пожал плечами Козуме. – Такие лекарства иногда назначают при некоторых расстройствах, но в нашей стране их все равно не разрешают использовать. – Что за расстройства? – удивился Суга. – СДВГ, например. Иногда, не во всех случаях, но бывает так, что заграничные доктора прописывают препараты с содержанием каннабиса. В Японию такие не привезти. И что делать? Менять гражданство? – Ойкава Тоору, – сказал Суга, отвечая доверием на доверие. – Так его зовут. Он приходил ко мне после похищения, буквально на прошлой неделе. Прошло несколько месяцев с тех пор, как я видел его в последний раз, и зачем-то он решил появиться. Наверное, ему нравится смотреть, как кто-то страдает. Думаю, он садист. Не клинический, а такой… самый обычный. Сидевший все это время тихо Куроо Тецуро, поцокал языком и даже покачал головой. – Обожаю плохих мальчиков, – улыбнулся он, и от его ухмылки у Суги едва не побежали мурашки по спине. – Ты ж его искал, Суга-чан? В интернете? – Искал, – согласился Суга, почти дернувшись от «Суга-чан». – Но это так легко, что вы и сами справитесь. Я ничем не могу доказать, что это именно тот человек. Если пойду с его именем в полицию, меня обвинят в голословности. Свидетелей нет, записей нет, вещдоков тоже. Ничего. Он поэтому назвал свое имя. Это все равно, что если я прямо сейчас пойду и назову ваши имена, нажаловавшись, что вы продаете травку в лекарственной форме. Ничего не изменится. – Зато я поверю, – сказал Козуме. – Имя у нас есть, больше ничего не надо. Остальное я сам проверю и подумаю, что дальше делать. Он вам надоедает? Ойкава Тоору? – Надоедает? Пожалуй, – с горькой улыбкой ответил Суга. На губах появилось ощущение губ Ойкавы – то самое, возникшее при последней встрече, когда этот наглец попросил Сугу «угостить его собой». – На, попей кофейку, – доставая из-под стола термос и откручивая крышку, вздохнул Куроо. – Или чего-то покрепче? Тобио-чан у нас не пьет спиртное, потому что патриот своего спорта, а ты, может, не такой принципиальный? – Кофе вполне подойдет, спасибо, – поблагодарил Суга. – Я с удовольствием выпью, когда Ойкава Тоору получит по заслугам. – Это будет где-то весной, – сказал Козуме, наблюдая, как Куроо разливал кофе по керамическим кружкам. – Если не случится чего-то особенного. * Поездка в Токио прошла на удивление спокойно. Суга даже показал Кагеяме лапшичную, в которую заходил еще студентом – как оказалось, Кагеяма любил поесть, а не просто придерживался спортивного рациона. Они почти не разговаривали, но много ходили пешком, любопытствовали в книжных лавочках и супермаркетах, рассматривали афиши и рекламные щиты, делали фото рандомных городских пейзажей. Кагеяма не любил говорить, но в его присутствии Суга все равно не чувствовал себя одиноким. Это было совершенно особенное свойство Кагеямы – просто быть. Разговор с Козуме и Куроо прошел значительно проще, чем Кенма ожидал – его не расспрашивали о времени, которое он провел в заложниках, этих людей интересовало только имя, и они даже на слово ему поверили. Скорее всего, Козуме проверит все по своим каналам, и тогда у него точно не останется вопросов. То, что Козуме не был ограничен стандартными протоколами и шаблонами полицейской работы, было очень удобно. Бизнес, который он описал Суге, не казался преступным – Суга вообще никогда не задумывался о том, насколько аморально ввозить лекарства. Он слышал, что некоторые препараты, подчас даже очень важные и одобренные в других странах, не проходили проверку минздрава в Японии, из-за чего местные пациенты были вынуждены искать альтернативы. Иногда это было чистой политикой, иногда в дело шли такие запреты, как в случае с каннабисом. После талидомидовой катастрофы в Японии стали внимательнее относиться к фармацевтике. Суга вернулся домой отдохнувшим, со свободной головой. Пока они ехали в автобусе, он даже вздремнул. Давно ему не было так спокойно – показалось, будто кто-то просто взял часть его груза и переложил на свои плечи. Однако был груз, который с него не могли снять даже при всем желании. Этот груз поджидал его прямо у дома, и Суга даже не попытался зайти во двор, потому что понял, что Ойкава просто не позволит – тот стоял у своей машины, припаркованной по всем правилам и привлекавшей внимание только своей дороговизной. – Что такое, Суга-чан? Не рад мне? Пришлось остановиться. Не хотелось впускать его в дом, и Суга поежился – они вернулись вечером, становилось студено, и куртка уже не согревала. – Может, в машине погреешься? Суга кивнул. Сопротивляться было бессмысленно, лишние препирательства могли только раззадорить любопытство соседей. Он сел в машину, стараясь не думать о том, как это выглядело – Ойкава придержал для него дверь. В машине Суга сидел, не вынимая руки из карманов. Было все еще холодно, да и вообще не хотелось раскупориваться. – Только никуда не отъезжай, ладно? – попросил он, когда Ойкава сел за руль со своей стороны. – Ты такой покладистый сегодня, – захлопывая дверь и устраиваясь, заметил Ойкава. – Кагеяма-кун так на тебя действует? И когда вы снюхались? – Умеешь же ты выбрать гадкое слово, – поморщился Суга. – Кагеяма преподает волейбол в рамках продвижения спорта в моей школе. – Какое совпадение. – А может, это и не совпадение, – почему-то не думая об опасности, которую могли бы создать эти слова, сказал Суга. – Может, кто-то все это подстроил, чтобы тебя позлить. – Только отвернись от тебя, и ты уже делаешь что-то подозрительное. – Оставь меня в покое, и тебе уже ничего не будет казаться подозрительным, – посоветовал Суга, чувствуя только разочарование от того, что его вечер был испорчен. – Зачем в Токио ездили? – А тот, кто следит за мной по твоему приказу – он тебе разве не сказал? – Никто за тобой не следил. Поэтому ты и поехал. Если бы следили, я бы тебя не упустил. – Я очень устал и хочу спать, – сказал Суга. – Приходи завтра. Все равно от тебя никуда не деться, так уж и быть, я с тобой поговорю. – А почему именно Кагеяма? Нет, правда… у тебя же есть друзья, мог бы с ними смотаться в Токио, если тебе так хотелось проветриться. Я не вправе запрещать тебе что-то, но меня напрягает, что ты выбрал компанией именно Кагеяму. – Кагеяма, как и я, потерял близкого человека. По ходу нашей беседы уже ясно, что ты и я – мы оба знаем, что Хинату Шоё убил ты. Как и Дайчи. У нас с ним много общего, не находишь? – И что ты сделал? Сказал ему, что убийцу зовут Ойкава Тоору? – Нет. Просто я хочу быть рядом с человеком, который не понимает мою боль, а переживает ее в точно таком же объеме. Суга солгал, не моргнув глазом. Ложь не казалась мерзкой или признаком слабости, ему вообще было все равно. С тех пор, как он лег в одну постель с убийцей Дайчи, мир перестал делиться на плохое и хорошее по умолчанию – осталось только плохое и хорошее с текущей позиции, которая имела свойство меняться. Сейчас ложь была необходимым злом. К тому же, Суга ничего Ойкаве не обещал – честности в том числе. – Что будешь делать, если Кагеяма-кун когда-то узнает, что ты трахался с убийцей Хинаты Шоё? Суга повернулся к нему, наконец, посмотрев в это красивое и невозмутимое лицо. Ойкава был хорош собой, молод, харизматичен, красноречив. Чего ему не хватало? – Мне все равно. Пусть узнает. Он посчитает меня ничтожеством? О, вот так сюрприз – я сам тоже себя считаю ничтожеством. Думаешь, я удивлюсь? Захочет послать меня куда подальше – пожалуйста, пусть посылает. Но… Ойкава-сан, ты ведь понимаешь, что наш секс связывает руки не только мне – тебе тоже. Если ты захочешь испортить мне жизнь дурными слухами, придется смириться с рисками – путь сплетни, пусть и с трудом, можно будет отследить. А когда нить приведет к тебе, то полиция будет не страшна, а людская молва достанет – вместе с ней и осуждение, пусть и слабое. Люди подумают: «Откуда он знает, что Сугавара спал с похитителем? Кто ему это мог рассказать?» Ты пострадаешь, потому что институт репутации никто не отменял. Много ли людей захотят жить в квартирах человека, похищающего и убивающего людей? – И почему я не снял тебя на видео, пока мы трахались? – задумчиво вздохнул Ойкава. – Говорю как есть – у меня нет твоих фото и видео. А хотелось бы иметь их. – Классное порно получилось бы, учитывая, сколько раз я плакал. – Ты прав. Если бы кто-то увидел, как я слизываю твои слезы и целую тебя соленым языком, моя репутация бы пострадала. – Ойкава-сан, – глядя перед собой и сжимая руки в кулаки, так и не вынимая их из карманов, серьезно начал Суга. – Ойкава-сан, прекрати приезжать. Дай мне пожить в спокойствии. Как насчет просто уйти? Я тут пытаюсь жизнь наладить, а ты все лезешь и лезешь, портишь и портишь. – Так ты жить собрался? А я думал, ты умереть хочешь. – Так и было. Хотел. – Что изменилось? Кагеяма-кун появился? – Просто мозги отросли. Тот кусок, который ты отожрал, пока мы были вместе. – «Мы были вместе» звучит романтично. Суга закрыл глаза. Хотелось спать – страха не было совсем. Наверное, все дело было в том, что теперь он знал – за Дайчи было кому отомстить. Пусть Козуме, Куроо и Кагеяма мстили бы не конкретно за Дайчи, но они были сильнее, чем Суга, и могли сделать то, что для него оставалось недоступным. Это грело. Как будто камень с души слетел. Мысли потянулись к веревке, которую он еще не выбросил, а просто скрутил в моток и оставил на полке ванной комнаты. Нет, он по-прежнему не собирался ею пользоваться – с тех пор, как они впервые поговорили с Кагеямой в магазине за чаем и мясными булочками, Суга отложил идею о суициде в долгий ящик. Однако теперь казалось, что попрощаться с жизнью – неважно, через убийство или самоубийство – было бы уже не так обидно. В мире оставались люди, которые могли обо всем позаботиться. Все-таки нет. Надо дождаться, пока его четырехлетки станут шестилетками и выпустятся из младшей школы, а потом уже, глядишь, можно будет свести счеты. Непонятно, с кем, но свести. Или за два года что-то изменится. Такое тоже может быть. Машина тронулась с места, и Суга открыл глаза, опять поворачиваясь к Ойкаве. – Я передумал, Суга-чан. Мы сейчас же поедем ко мне и займемся любовью, – сказал Ойкава с таким видом, как будто обещал всыпать ему по шее. – Как все серьезно, – хмурясь, сказал Суга, еще не веря, что Ойкава говорил правду. – А в микрофон это повторить нельзя? – Для тебя что угодно… но нет, я не буду повторять в микрофон. Суга подумал, что можно было выпрыгнуть из машины, потому что Ойкава не заблокировал двери. Но очень уж хотелось узнать, что там мог придумать Козуме Кенма, который обещал прищучить Ойкаву весной. Суга решил дожить до весны. * Это было правдой – Сугавара много плакал, когда они занимались сексом еще в июле. Ойкава все еще не считал это изнасилованием, потому что никто не сопротивлялся, да и выбор был сделан осознанно, но все-таки Суга очень страдал. И следовало бы оставить его в покое, а не брать на душу дополнительный грех, но они оба были взрослыми людьми и понимали, что сильный редко останавливается, когда в его руках оказывается кто-то послабее. Сейчас все было почти так же, как и в июле – Суга не сопротивлялся внешне, но упирался изнутри, как будто вынуждая себя подчиниться. Зачем? Ойкаве хотелось, чтобы он показал что-то настоящее – закатил истерику, ударил его, закричал. Суга кусал губы и не давал целовать себя, но никуда не дергался. Он отворачивался, невольно подставляя шею, и Ойкава знал, что это не было приглашением или провокацией, но не мог удержаться. Как и любой человек Ойкава хотел быть желанным – ему, как и всем нормальным людям нравилось заниматься сексом с теми, кто находил его привлекательным и мог выразить это телом. Женщинам нравились его плечи, они любили его лицо, и даже если не говорили этого вслух, он знал, что сводил их с ума. Суга ничего в нем не видел, но почему Ойкава продолжал давить на него? И почему-то это немое сопротивление не делало секс менее приятным. Если бы это было уместно, Ойкава сказал бы, что соскучился. Еще с лета он хотел вновь прикоснуться к этому человеку, прикусить его кожу на плече, запустить пальцы в мягкие волосы, поцеловать за ухом, уткнуться носом в яремную ямку. Суга был приятным – его тело было мягким, тонким и теплым, но в то же время неподатливым и сильным. Ойкава все это время искал такого же, и находил в эскорте – это были красивые парни, с которыми можно было очень хорошо провести время. Примерно того же роста, с большими глазами, вздернутым носом, глухим голосом. С ними было здорово, но они не были Сугой. Так что причина была не только в теле. Лежа рядом с вымотавшимся от насилия над самим собой Сугой, Ойкава держал одну руку на его животе, а второй перебирал растрепавшиеся волосы. Хотелось сделать ему минет. Просто так. Суга не кончил, и по летнему опыту Ойкава знал, что он мог кончить только утром во время минета. В остальное время было бесполезно мучить его несчастный член. В голове всплыл недавний разговор с Ива-чаном. – Ага. Ты влюбился, но перед этим успел все испоганить, – сказал тогда Иваидзуми. – А теперь ты хочешь его, но понимаешь, что все безвозвратно сломано, и по-человечески уже ничего не получится. Мой тебе совет. Забудь. Просто забудь. – Не хочу, – не обманывая ни себя, ни Иваидзуми словами «не могу», ответил Ойкава. – Я не хочу забывать. Слишком приятно помнить. – Мучиться тоже приятно? – Приятного больше, чем болезненного. – Это пока что, – предупредил Иваидзуми. – Я тебя защищать от всего этого не стану, как и говорил, но знаешь… постарайся все-таки не вляпаться. Меня беспокоит то, что Сугавара не уступит – он не продастся, даже если ему начнет нравиться то, что ты делаешь. Даже если он влюбится в тебя, все равно не простит. Тебе будет больно. – Ты считаешь, он может полюбить меня? – Чем черт не шутит, – пожал плечами Ива-чан, и его суровое лицо немного смягчилось. – Человеческое сердце – подлая вещь. Может предать даже владельца. – Я хочу его, Ива-чан, – опуская голову и укладывая лоб прямо на стол рядом с клавиатурой, простонал Ойкава. – Не в том смысле… точнее, не только в том. Не только для секса. – У тебя его не будет, – сказал Иваидзуми. – Чем быстрее ты переключишься, тем лучше для тебя. Ох, Ива-чан был прав. Ива-чан всегда и во всем был прав, Ойкава знал это с самого детства, но все равно никогда его не слушался. – Суга-чан, – подтягивая Сугу почти под себя, прошептал Ойкава, – давай еще разок, а? Потом отвезу тебя домой. Еще разочек, Суга-чан. Суга повернулся к нему. В спальне горел свет, и можно было рассмотреть его лицо во всех подробностях. Все-таки он был очень привлекательным, хотя и тускловатым на вкус Ойкавы. Что Ойкава в нем нашел? Смешно просто. Что вообще люди друг в друге находят? Легче решить спор о яйце и курице, чем понять, почему люди начинают любить или ненавидеть друг друга. Суга внимательно посмотрел на него и медленно кивнул. * Мокрые волосы липли к шее и вискам, но сушиться было лень. В квартире было прохладно, но Суга только что готовил пудинг в духовке, поэтому в кухне еще можно было посидеть – там накопилось тепло. Ойкава уехал два часа назад, сейчас было далеко за полночь, а он сидел за столиком и пил молоко из чашки Дайчи. Внутри было спокойно, несмотря на то, что происходило сегодняшним вечером. Он уже не чувствовал себя предателем, хотя и понимал, что поступил неправильно, сдавшись без боя. Но что он должен был сделать? Позабавить Ойкаву попытками отказаться? Пожалуй, это было бы интересно. В следующий раз можно и попробовать. Хотя, в следующий раз это будет уже совсем глупо. Пусть лучше следующий раз не состоится вовсе. Хотя судя по тому, как Ойкава вел себя, следующий раз будет. Скорее всего, будет много следующих разов. Сугавара не видел в этом ничего хорошего, но почему-то больше не боялся. Теперь его очень успокаивал тот факт, что он хотя бы косвенно, но принял участие в делах, которые в будущем могут аукнуться Ойкаве. Убийцу не всегда можно посадить в тюрьму, но можно наказать. Из прихожей раздался глухой звук – звонил телефон, который Суга оставил в куртке сразу после того, как вернулся. – Чего тебе еще, – пробормотал он, сползая со стула и шлепая к вешалке. – Мог бы уже спать лечь… – Я разбудил, простите, Суга-сан. – Ой, Кагеяма, это ты… прости, это я не тебе. Я еще не спал. – Все равно я должен извиниться, что так поздно звоню. – Что-то случилось? – Ничего не случилось, просто я подумал, что неплохо было бы еще раз с вами поговорить. Только сейчас посмотрел на время и понял, что уже поздно. – Все хорошо, Кагеяма. Спасибо, что позвонил. Я сейчас не в лучшем состоянии, могу сказать что-то грубое. Поэтому, Кагеяма… не мог бы ты помолчать со мной? Просто помолчать, но только вместе. Пожалуйста. – Хорошо, – согласился Кагеяма. – Я буду здесь. Когда вам надоест, просто положите трубку. – Кагеяма, ты ужинал? – спросил Сугавара, возвращаясь к кухне. – Просто я сейчас буду есть пудинг, и как-то неудобно получится, если ты голодный. – Молочный пудинг? – заинтересованно спросил Кагеяма. – Сливочно-ванильный. – У меня есть готовый в холодильнике. Минутку, я сейчас его достану. – А тебе можно? Сладкое на ночь… ты же спортсмен. Кагеяма издал какой-то хмыкающий звук, и Сугавара улыбнулся. – Можно. У меня хороший метаболизм. Суга держал телефон у уха одной рукой, а второй отделял кусочки пудинга вилкой и ел. Ему было интересно, был ли вкусным пудинг, который ел Кагеяма – из трубки доносилось позвякивание ложки и сосредоточенное сопение. – Кагеяма, – тихо позвал Суга, съев половину пудинга. – Да? – немедленно отозвался тот. – Завтра я принесу тебе домашний пудинг. – Я запомню, – ответил Кагеяма. – Домашний пудинг наверняка вкуснее магазинного. – Надеюсь. – Помолчим еще? – предложил Кагеяма. – Я буду чистить зубы. – Тогда я тоже сейчас пойду чистить зубы и умываться. В душ уже завтра утром. – Я тоже. Это было очень-очень забавно.