Отражение прошлого, или Никто здесь не говорит о Вэй Усяне

Цзян Чэн замедлился, продолжая двигаться в Лань Цзинъи сквозь оргазм парня и тесноту, продлевая ощущения обоим, и только спустя еще несколько толчков покинул тело, кончая на бедра. Мужчина прижался к спине всем корпусом, ткнулся лбом в плечо. Дышать было тяжело, он пережидал удовольствие, подрагивая слегка от напряжения. На миг, всего на миг, Ваньинь почувствовал себя почти счастливым. Цзинъи изо всех сил старался удержаться, несмотря на то, что к его спине прижались, и будто бы даже дыхание главы Цзян в лопатку добавляло тяжести. В целом… тяжело. Парень нахмурился – по мере того, как удовольствие покидало тело, мысли, наоборот, возвращались в голову. Сначала они возникали отдельными образами и словами, чуть позже складывались в осмысленные умозаключения, в ответ на тот вопрос, который он так глупо игнорировал. Почему глава Цзян сейчас был таким? Юноша ухмыльнулся: теперь все встало на свои места, и у него был ответ на все: Вэй Ин. Во рту ощущалась горечь, Цзинъи хотелось пить. И хотелось кому-нибудь причинить боль в ответ. Он ни на что никогда и не рассчитывал. Куда ему до Старейшины Илина? Но именно сейчас это задело. Особенно сейчас. Когда он доверился, когда он был беззащитным, когда раскрылся перед мужчиной. Когда он почти поверил. В полностью опустошенном теле кипятком разливалась злость. Юноша закопошился, пытаясь собраться с силами. Ноги дрожали. Цзян Чэн, почувствовав движение, поднялся, бережно придерживая парня за талию, помогая тому развернуться и сесть. Цзинъи невольно был вынужден опереться на плечо мужчины, а его дыхание все никак не хотело приходить в норму. Наконец-то развернулся, сел, поднял взгляд и замер. Ваньинь не был сейчас похож на себя. А, может быть, наоборот – по-настоящему был собой. Юноша шумно выдохнул – в темных, таких голодных глазах было столько желания, нужды, веры. Слабости. Возможно, просьбы. Мужчина настолько был погружен в свою фантазию, что Лань Цзинъи был уверен, даже сейчас, глава Цзян искал в нем черты другого. Это вызывало какую-то детскую обиду и взрослую зависть. А еще смирение с привкусом все той же горечи. Чего он ожидал? Он прекрасно помнил, что Ваньинь до сих пор хранил меч Вэй Усяня, он помнил, как тот прикасался к нему, спустя столько лет. – Хах… Цзян Чэн относился к мечу нежнее, чем к Цзинъи. Мысли опять смешались, но парень вдруг осознал, что не мог оттолкнуть, когда так нуждались в тепле, пусть и не его. В памяти закрутилось множество правил, которые он нарушил, но было еще одно, что напоминало о помощи тем, кто слабее, о поддержке того, кто нуждался. Совсем неуместное сейчас правило, но вдруг такое необходимое. А еще остро ощущалась потребность в ленте, будто та позволила бы адепту быть более собранным. Лань Цзинъи прикоснулся поцелуем к уголку губ. Значит, человек выглядит вот так, когда он потерял то, что любит? А будет ли Цзинъи испытывать те же чувства, когда он потеряет эту близость? Юноша выдохнул, опаляя дыханием – не нужно было особо думать, чтобы знать, что эта близость у них последняя. Как ни странно, этого не хотелось. Даже после произошедшего. Хотелось эгоистично забрать себе все, желая ответить болью на боль, и в то же время хотелось отдать все без остатка, чтобы хоть как-то облегчить тяжесть бремени другого. В любом случае, какой бы ни была причина, он не собирался покидать мужчину сейчас. Лань Цзинъи опустил голову, чтобы влажная челка упала на лицо, надеясь, что это помогло скрыть болезненность во взгляде. Затем зажмурился, будто настраиваясь, и только после поднял голову и широко улыбнулся, поцеловал нежно еще раз. – Мне мало, – тихо. Он немного толкнул мужчину, вновь поражаясь тому, как тот послушно отклонился. Цзян Чэн сел так, чтобы он смог забраться к нему на бедра, помог даже, придерживая руками. – Это все, – сглотнул. – А-Чэн? Обращение заставило Цзян Чэна вздрогнуть и покрыться мурашками. Он так давно не слышал этого ни от кого. Слишком давно. Он соскучился… Эта мысль не выходила из головы весь вечер. Он так безумно скучал, что похоронил себя под работой, обязанностями, лишь бы не раскрывать себя, не показывать ничего личного. Личное и не было важным. Но он так соскучился по Нему. И пусть у Него новое тело, с новым запахом и новым голосом, Цзян Чэн все это простил за одно лишь «А-Чэн». – Как ты хочешь? – прошептал в губы, заглядывая в глаза. Лань Цзинъи подавился воздухом. Это было так просто? Он ведь даже не знал, называл ли господин Вэй Цзян Ваньиня та́к в их минуты близости. Неужели Вэй Усяня так легко было изобразить? …Скорее, глава Цзян легко готов поверить в свой сладкий самообман. От этого еще горестнее. Юноша не стал отвечать на вопрос, поднял руки и провел ими ласково по шее, не торопясь, желая запомнить все линии. Кожа была такой гладкой и нежной, жаль, что в слабом свете свечей ее красивый оттенок был немного искажен. Ваньинь был таким спокойным с растрепанными волосами, разгоряченным лицом. Его брови не хмурились, а глаза не метали молнии. В них было иное, глубокое, густое и сладкое, точно вязкий мед. Цзинъи опустился ладонями к груди, пытаясь вырваться из мыслей, что, собственно, ему и удалось, когда он коснулся пальцами шрамов, кажется, впервые. Юноша легонько мазнул по ним, боясь спросить о том, откуда они, но мужчина накрыл его руку своей ладонью, прижимая к себе и не давая возможности отстраниться. – Я больше не стыжусь их, – тихо. – И того, что хотел поменять свою жизнь на твою и дать тебе возможность уйти. Помедлив, Ваньинь погладил пальцы и закрыл глаза. – Даже если все обернулось так, как обернулось, – потянул носом воздух. – И твое ядро... Лань Цзинъи замер. Ему никогда не было свойственно быстро анализировать происходящее. Да что уж там, он только сейчас осознал, что был заменой. Но первая мысль, которая возникла в голове, звучала практически дикой- – Я не злюсь. Злился раньше, но не теперь, – подумав немного. – На тебя. Цзинъи казалось, что голос разрывал тишину, разбивал ее на мелкие осколки, стягивал в узел что-то внутри, заставляя забыть, что нужно дышать. Он все же попытался отогнать предположение, которое первым пришло в голову, ведь это… невозможно. Нет. Наверняка глава Цзян имел в виду что-то другое. Глупость какая! Не может же быть ядро Вэй Усяня… Мужчина между тем сбивая парня с мысли, опустил чужую руку ниже, положив ее на живот. Цзинъи вздрогнул. Как такое возможно? Хмурясь, юноша надавил второй ладонью на плечо Ваньиня, чтобы тот лег, уже не удивляясь покорности. Он склонился и аккуратно поцеловал один из шрамов на груди, будто в попытке как-то успокоить, хотя в этом не было необходимости. Сполз ниже, понимая, что его руки дрожали, и оставил еще один поцелуй уже у самого паха. Лишь позже, все же рискнув, провел пальцами в лобных волосках, пытаясь найти и доказать себе, что он все правильно понял. И он нашел. Крохотную, тонкую, почти незаметную полосу шрама. Изящная работа… Кто был способен на подобное? Приложил ладонь – и ощутил вибрации потоков ци, тепло энергии ядра. Такое сильное… Лань Цзинъи широко раскрыл глаза, осознание окатило его, будто холодная вода с источников Облачных глубин. Он прижался щекой к животу и уставился перед собой, поджимая губы. Следующая мысль кольнула сердце новой обидой. Но не за себя. Имеет ли право Цзинъи вообще здесь находиться, ведь здесь должен был быть другой… Цзян Чэн лежал спокойно, лишь нежно перебирал пряди волос любовника, задаваясь вопросом, не зря ли он рассказал об этом. А еще подумал, что слишком давно хотел сказать хоть кому-то. Смотря в потолок, мужчина потянул носом воздух, что-то укладывая у себя в голове, прежде чем опустить взгляд вниз. Ваньинь таял от того, как с ним были трепетно нежны. А он ведь и так потерял сегодня голову и никак не мог остановиться. Не хотел остановиться. Поэтому Цзян Чэн потянул Его на себя за руку, затем поймал губы своими, целуя мягко и часто, короткими нежными поцелуями. – Прости, – прошептал тихо. Цзинъи так хотелось ответить, что он простил, но не ему прощать. Он лишь гладил бережно волосы в ответ, послушно следуя за руками, желая последней близости, в которой он выдохнул с тихим стоном, принимая мужчину в себя вновь, прижимаясь, отдавая тепло, не способное согреть. Юноше так хотелось сказать, что он любит, но он не тот, в чьей любви нуждались. Лань Цзинъи завел руки под предплечья, обнимая, впиваясь пальцами в плечи, притянул себя ближе, уткнувшись лбом в подбородок, вглядываясь в тени на коже, которые словно играли с бликами свечей. Ваньинь, обняв парня в ответ, перевернул его на спину – плавно и тягуче – укладываясь сверху, завел ногу себе за спину, двигаясь в нем, постепенно набирая темп. Он тихо постанывал, прижимаясь лбом ко лбу, опираясь локтем подле головы любовника, из-за чего создавалось впечатление, будто он укрывал телом и своими волосами, прятал от мира. Цзян Чэн ненавидел себя. Ненавидел до самой последней частички тела. Он сжал зубы и зажмурился, нежно зарываясь пальцами в волосы любовника. Они делили сейчас один воздух, одни стоны, одну горечь на языках. Цзинъи лишь надеялся, что не увидят слезы в глазах, и злился на то, какой он ребенок. Буря эмоций перемешивалась со все тем же обманчивым чувством того, что его любили, с удовольствием, ощущением полноты, и горячей ладони на члене. И только оргазм лишь на миг смог подарить забытье. Цзян Чэн излился следом, прижавшись бедрами к любовнику, едва успев покинуть нутро. Сначала отпустил волосы, за которые невольно схватился, после опустил голову на плечо, целуя солоноватую влажную кожу. Как бы он хотел быть Ему нужным, как другой… Мужчина прогнал эту мысль. Он слишком чувствителен сейчас. Кажется, будто он ощущал каждую стекающую капельку пота по телу, каждый стук сердца партнера, складку ткани под ногами. Цзян Чэн толком не помнил, как уложил их после, скорее просто свалился и утянул за собой юношу, обнимая его, накинул на них обоих покрывало. Внутри трещало по швам что-то, с чем Ваньинь пообещал себе разобраться утром. Лань Цзинъи же, оказавшись в объятьях, закрыл глаза, не желая больше думать, проваливаясь в сон, будто это был способ спастись от всего. А после сразу открыл глаза. С ясной головой, с четким пониманием пространства, так, как это бывает после качественного сна, пусть тот и длился всего ничего. Проснулся с осознанием того, что было до и кто его сейчас обнимал, со всеми словами в памяти, которые произносили ночью, с именем, ставшим ему ненавистным, с ощущением всех шрамов под пальцами… Его крепко прижимали к себе, сопели рядом, но в голове пульсировала мысль, что ему нельзя здесь быть, это не его место. Скоро рассвет, а утром при свете будет ненависть, обида, нелепое молчание. Юноша попытался аккуратно выбраться, хотя прекрасно понимал, что глава Цзян почувствует холод и движение. Но в темноте проще. Он медленно выполз из объятий, сел на кровать, стараясь не шипеть от ощущений – семя на коже высохло и теперь больно дергало кожу и волоски при движении, а внутри ощущался дискомфорт. Цзинъи опустил ноги с кровати, силясь найти в темноте светлые очертания собственной одежды. Надел обнаруженные неподалеку штаны, потихоньку справляясь с телом после секса и сна. Дыхание мужчины поменялось, и юноша мысленно поблагодарил главу Цзян за молчание. Сборы не были долгими. Убедившись, что он вроде как выглядел терпимо, Лань Цзинъи пошел к выходу, заставляя себя не смотреть в сторону кровати. Он зацепился взглядом за еще одно белое пятно – ленту, которая лежала у входа. Поднял ее и уже у двери прислушался к тому, что происходило снаружи. Только убедившись, что там никого нет, вышел из покоев главы Цзян, очень тихо закрывая за собой дверь. Хотелось на свежий воздух. Хотелось дышать.