Posttraumatic boy

      После того, как очередной пациент вышел из душного кабинета, Юлия откинулась на спинку кресла, шумно вдзохнув. Женщина потянулась к окну и приоткрыла его — разгар лета, на улице жара стояла неимоверная, а здесь у местной власти никак руки не доходили если не сделать небольшой ремонт, то хотя бы установить самый дешевый кондиционер. — Как же парит, помираю, — пробубнела психиатр себе под нос, одной рукой расстегнув верхнюю пуговицу на блузке, второй рукой маша тетрадью, нагоняя прохладный воздух себе в лицо.       В дверь тем временем постучали, и, недожидаясь ответа, из-за двери показалось овальное мужское лицо в пятнистом кепи с то ли несмелым, то ли испуганным выражением лица. — Добрый день, можно? — А я звала следующего? — спокойным тоном ответила психиатр, прильнув к бутылке с водой. — Да я увидел, что человек вышел, да и подумал, что можно. Я зайду позже. — Да ладно уже, — она отложила бутылку и сложила руки домиком, — заходите. Присаживайтесь.       В кабинет вошел высокий брюнет в форме, с овальным лицом и треугольным носом. На правой щеке виднелся небольшой шрам, а левая бровь была короче правой. В руках у него был файл с какими-то бумагами. Закрыв за собой дверь, он одним большии строевым шагом вмиг приблизился к столу и сел на указанный Юлией стул. Первым делом он снял кепи, скомкал его и сунул под левый погон, поправил челку, и только после этого положил на стол файл с бумагами. — Что, «эти дни»? — спросил он, только усевшись. Вопрос выбил из колеи Юлию, и та сидела несколько секунд, широко распахнув глаза, всматриваясь в невозмутимое лицо мужчины. — Вы пришли сюда обсуждать мой менструальный цикл? — Нет, никак нет. — Тогда с вашего позволения перейдем к делу, ага? — Простите. — Меня зовут Юлия Григорьевна Шовкун, я психиатр. Вы… — А, да, — тот принялся шерстить свой файл, вытаскивая всяческие бумаги на стол, — военный билет, паспорт, какие-то приказы из военной части. — А это, простите, что? — психиатр брезгливо коснулась военного билета ручкой. — Ну как что, бумаги. Я же к вам не просто так пришел. — Ну это понятно, а это все зачем? — Меня к вам отправили на обследование. — Кто отправил? — Командир военной части. — А бумаги зачем? — Вдруг вы мне не верите. Я посему со всеми бумагами и пришел, чтобы потом не бегать. — С чего это я должна вам не верить? — Не знаю, — солдат пожал плечами, — мне всегда отец говорил, что верить никому нельзя. — А-нек-дот, — психиатр мельком пробежалась по бумагам, — ладно. Я вам верю. Представьтесь, пожалуйста. — Старший солдат Альдерик Бренн. — Не нужно так официально, вы не на параде, Альдерик. Сколько вам лет? — Двадцать четыре. — Почему вас отправили ко мне на обследование? — Вышестоящее руководство усомнилось в моём психическом здоровье, — Альдерик отвел взгляд в сторону уставившись на висящий на стене по левую руку от Шовкун настенный календарь. — И что послужило тому причиной? — Ну… — мужчина начал мять рукав кителя, Юля это заметила, — я был на войне… — Угу. —… И по возвращению мои сослуживцы заметили, что со мной творится что-то неладное… — Подробней, пожалуйста, иначе я не смогу поставить диа… —…я кричал по ночам.       В кабинете на несколько секунд повисло неловкое молчание, был слышен лишь шум проезжающих вдали машин. — Вы кричали по ночам? — И до сих пор кричу. Просыпаюсь от собственного крика. А на улице некомфортно находиться, внутри аж съеживается все. Кусты еще почему-то напрягают, смотрю на них и складывается такое ощущение, будто из них вот-вот кто-то выскочит и попытается меня убить. Как-то так. Честно сказать, я не до конца верю, что я тронулся кукухой. Там я мало спал, мне всегда трудно уснуть, когда я не дома. Скорее всего, это смесь депривации сна и стресса, что ли. — Ну это еще неизвестно. Значит, вы были на войне? — Да. Миротворческий контингент Альдийской республики. Год в Югославии. — А миротворцы разве воюют? — левая бровь Юлии скептически выгнулась. — А кто. Вам. Такое. Сказал? — машинным тоном голоса пробубнел Альдерик, разрывая предложения на отдельные слова. Шовкун поняла, что зря это ляпнула, когда увидела, какими страшными, налитыми злостью глазами смотрят на нее. — Я… — Кто вам такое сказал? — мужчина приблизился к Юлии, тон стал более живым и спокойным. Его глаза жаждали ответа на поставленный вопрос. Обстановка в кабинете накалилась на пределе. Шовкун почувствовала себя извивающимся червем на горячей сковороде. — Простите меня. Я не знала. Мне очень жаль. Я мало что знаю об этом. Было бы хорошо, если бы вы поведали мне свою историю, — пролепетала на автомате Юлия, даже не вдумываясь в то, что говорила. Она никак не могла понять, как этот простой, недалекий солдафон смог ввести ее в это состояние — между ступором и животным страхом. — Да я, — начал тот, и запнулся, — трудно вспоминать. В смысле, я знаю, что это было, но вспомнить подробно не могу, почему. Чувствую, что внутри что-то есть, а вытянуть не могу, понимаете? — Понимаю, — Юлия вновь прильнула к бутылке, — начните. Главное начать. Все остальное пойдет само собой. — Хорошо, — Альдерик вздохнул, — я был в составе миротворческого контингента ООН в Югославии. Мы стояли в нескольких сотнях киллометров от Сребрянницы. Уж не вспомню, какой год, но не более пяти лет назад это было. Я давненько дома, а проблемы начались только сейчас. Мы тусили с сербами. Они прикольные ребята, вообщем-то. Мы просто стояли и охраняли объекты, разные — от важных путей до складов и станций. Однажды попали в серьезную передрягу, так и не установили, кто по нам стрелял. В том бою меня подстрелили, позже отправили домой, поправляться… Так странно это проговаривать, после того, как ты промотал эту пленку сотню раз у себя в голове. Будто бы ты рассказываешь чужую историю, будто бы с тобой этого не происходило. Вы меня понимаете? — Да, понимаю. — Так вот, — Альдерик улыбнулся, потупившись в пол, — тут нечего особо рассказывать. Еще двое раненых и погибших. Сослуживцу раскрошило голову на моих глазах, когда он пытался вытащить меня, хотя я уже и не надеялся на то, что выживу. — То есть, для вас травмирующим событием является смерть боевого товарища? — Не сказать, что я знаю, что такое это травмирующее событие… — Как вы его пережили? — Не посчитайте меня черствым человеком или невежей, но я его мало знал, мы почти не общались. Бесспорно, парня жаль, у него ребенок маленький остался сиротой, но я никогда по нему сильно не убивался. Грустил немного, вспоминал вместе с остальными погибшими. Так что это вряд ли. — Ясно. — После того, как прибыло подкрепление, меня увезли в госпиталь, конца боя я не видел. Говорят, нас атаковали бошняки, но я в это не верю. Какое мы им зло сделали? Причем у нас что на технике, что на личном составе были распознавательные знаки ООН, не заметить или спутать трудно. Порой думаешь, и поверить в это не можешь — как же нужно было страной управлять, чтобы довести эти все народности до состояния войны между собой? Это действительно страшно. Знаете, мой дед воевал в гражданку, отец тоже, в эту, последнюю… И я, получается, через мясорубку прошел, маленькую, конечно, но всё же… Словом, ничего хорошего в войне нет. — Это вы зря, Альдерик. — Зря что? — Я об этой системе сравнений по типу «я потерял палец а сосед без обеих рук родился, значить я должен терпеть». Это в корне неверный подход, вы пережили травмирующее событие, и не обязаны об этом молчать и приуменьшать свое горе. От этого только хуже. — Вы так считаете? — Поверьте моему многолетнему опыту, — Шовкун встала из-за стола и подошла к окну. Жара все никак не хотела спадать, и находится вдвоем в маленьком, едва проветриваемом кабинете без кондиционера с каждым часом становилось все мучительнее и мучительнее. — Я запомню, — Бренн руками начал прощупывать нагрудные карманы, но психиатр опередила его: — Здесь не курят. — Простите. — И перестаньте извиняться. Вы не сдедали ничего плохого. Правда, — она глянула на наручные часы, затем перевела свой взгляд на улицу и продолжила, — все мы проходим через что-то в этой жизни. И это «что-то» на каждом отражается индивидуально. Кого-то это ломает, кого-то наоборот, закаляет. — Ну, по вам так и не скажешь, что вы сломлена. А вас что завалило, если не секрет? — Альдерик привстал, и стул со скрипом отъехал назад, — жарковато у вас тут, я с вашего позволения китель скину. — Хах, теперь вы меня обследовать собираетесь? — Шовкун устало улыбнулась уголками губ. Шевелить языком в такой духоте было трудно, не говоря уже об мозговой деятельности. — Ну, было бы здорово отплатить вам той же монетой, Юлия Григорьевна… — Можно просто Юля. Какой монетой? — Ну, вы же помогаете мне. Расскажите. Быть может, полегчает. — Это моя работа, — вздохнула Шовкун, — я потеряла мужа полгода назад. Разбился в аварии. — Соболезную вам. В каком-то смысле, я вас понимаю. Моя девушка не дождалась меня с войны, так что, можно сказать, я тоже потерял свою вторую половину. Хоть мое горе и не сравнится с вашим, однозначно. — И как вы это пережили? — Юля перевела взгляд с окна на Альдерика. Тот засмеялся. Он стоял в двух шагах от нее, и женщина могла детально разглядеть рисунок камуфляжа его футболки, который напоминал женщине болотную жижу (что странно, ведь она никогда не видела вживую болота). — Выпил, мысленно поплакал, и как-то… Немного отпустило?.. Сейчас я, во всяком случае, чувствую себя лучше, чем тогда. — «Мысленно поплакал»? — Шовкун рассмеялась, — вы удивляете меня с каждой секундой все больше и больше, Альдерик. — Трудно было плакать. Вроде хочется, а слезы не идут. Как-то так. Обидно, я ведь строил планы. Свадьба, дети. Глупо, правда? Строить планы на многие года веперд, не зная, что тебя ожидает завтра. — Ну почему же? Это нормально, когда вы в отношениях, вам обоим не терпится сделать следующий шаг, и вам интересно, что будет дальше. Просто иногда жизненные обстоятельства становятся поперек планов… -…А вы как пережили? — Альдерику не понравилась наступившая пауза, и он решил нарушить ее. — Плохо. С большим трудом и большими страданиями. Вот я здесь, пытаюсь не жить прошедшим и смотреть вперед с гордо поднятой головой, — Юля издала короткий нервный смешок, — не всегда это получается, конечно. — Вы обращались к кому-то за помощью? — Да, пару человек помогали мне, но это были близкие люди, не психологи и психотерапевты, если вы об этом. Хотя нет, вру, немного к психологу я все же походила. — То есть, теоретически, я тоже смогу поправиться без психиатров? — Во-первых, мы не знаем точно, что с вами, но у меня есть догадки по этому поводу, — Юлия подошла к столу, оказавшись вплотную к Альдерику; левым ухом она ощутила его теплое дыхание. — А во-вторых? — А во-вторых, — женщина мягко потянула на себя шухляду стола и вынула оттуда металлическую ручку, — вам лучше присесть. Простите.       Юлия приблизилась к Альдерику и щелкнула ручкой ему на ухо. Бренн мгновенно вздрогнул, будто бы через него пропустили ток и словно провалился в небытие. Затем упал на пол, дергаясь и пытаясь перевернуться на живот. Шовкун тут же подбежала к нему, но мужчина с криком оттолкнул ее. Юлия повторила попытку, но на этот раз Альдерик схватил ее за щеки и громогласным тоном проревел «ты по чем меня мучаешь?».       Через полминуты, когда мужчина все же пришел в себя, Юлия мягко уложила его голову на пол, подложив свои руки. Альдерик, тяжело дыша, ослабил хватку и его рука плюхнулась на пол. — Что это было? — Прости, — Юлия была вся в слезах. — Я слышал щелчок автоматного затвора. — Это была ручка, это всё ручка. У тебя посттравматический синдром, Альдерик. Я более чем уверена. Прости, мне нужно было знать наверняка. — Не делай так больше, пожалуйста, — обессиленно выдохнул Альдерик, кривыми движениями пытаясь утереть слезы психиатра. — Прости, — Юлия быстро встала и подала руку Бренну. Тот приподнялся, хищно посматривая на окно. Юля поняла все без слов и быстро затянула окно шорами. Альдерик поднялся и почувствовал слабость в ногах, будто бы все его силы что-то сожрало за считанные секунды. — Что… Это за припадки? — Альдерик уселся на кушетку, потирая шею. — У тебя триггер. Как я и предполагала. Любой знакомый звук, знакомый образ — все, что будет напоминать тебе о войне, будет вводить тебя в подобное состояние. Нужно браться за лечение немедленно. — Господи, блять, — отчаянно взвыл Альдерик прикрыл лицо руками, — что за хуйня творится в моей жизни. — Прости… — На кой хуй я, блять, поперся на эту ебучую войну?.. Уж лучше бы мне голову раскрошили тогда. Уж лучше подохнуть, чем с шизой жить. — Альдерик, — Юлия присела рядом на кушетку и приобняла мужчину за голову, — это излечимо. Не переживай, пожалуйста. Я так больше не буду. Дыши глубже.       Бренн глубоко вдохнул. Запах духов Шовкун, которые отдавали вишней и крепкие объятия психиатра успокаивали, а ее дыхание на шее Бренна вызывали приятные мурашки по всему телу В какой-то момент в голове мелькнула мысль о том, что было бы прекрасно уснуть на этих руках. — Мне нужно переварить это. — Сможешь придти завтра? — Шовкун убрала руки с шеи Альдерика. — Думаю, что да. — Не стоит откладывать с лечением. После четырех придешь? Я буду свободна. — Да. — Хорошо. — Мне нужно переварить это, — машинным голосом пробубнел Бренн, встав с кушетки, — ты не виновата, не переживай. Пока. — До встречи, — сказала Юлия вслед своему новому пациенту. Альдерик тихо прикрыл за собой дверь.